Текст книги "Мисима. Путь воина"

– Да? – Мисима насупился. Только слепой не мог увидеть сгущающиеся тучи самурайского настроения. – Ты еще может поучишь меня как трактор чинить?

– Да ты чего?!

– А ничего! А ну-ка, сколько у тебя там в ведре… – Мисима попытался на глаз определить количество пойманной рыбы, но считать умел плохо и на пятой сбился, а потому просьбу свою предпочел сформулировать более настойчиво и категорично: – Короче, давайте-ка хлопцы, отсчитали по 9 рыбок…

Почему ему в голову бросилась именно эта цифра – не понимал никто, включая его самого (быть может, выпитое саке натолкнуло его извилистый ум на нее), однако такому положению вещей рыбаки не обрадовались.

– Да ты что? А еще тебе чего? Может, ботинки помыть?

– Ах так! – Мисима встал стойку орла, которая в его авторском исполнении напоминала стойку приготовившегося к схватке медведя. Рыбаки поняли, что дело пахнет жареным.

– Ну ты чего? Ты чего?

– Васек, я справа обойду…

Не успел один из рыбаков поделиться со своим товарищем боевыми планами, как был сбит с ног резким ударом Мисимы. И неизвестно, высокоточное ли боевое искусство Семеныча здесь сыграло роль или просто крепкие кулаки нашего героя, а очень скоро судьбу первого повторил и второй. Когда первый попытался подняться, остановлен был испачканным в моче сапогом Николая и грозным его же возгласом:

– Лежи, замочу.

– Да ты чего? – недоумевал тот. – За рыбу?!

– А мне пофигу. Сказал же – отдайте по-хорошему, нет полезли незнай куда. Теперь силой брать придется.

И взял. Спустя пару минут он вернулся к своему стану с полным пакетом рыбы, в котором было 18 крупных особей – и пусть ведро его ими не было наполнено с лихвой, все же радости ему было не занимать. Во-первых, теперь он получил законный способ на все выходные пропадать из поля зрения Азэми, не будучи вовлекаемым в ее бестолковые хождения по базарам да по гостям. А во-вторых, его невероятно согревала мысль о том, что он не своим трудом добыл рыбу, а отнял ее, причем, судя по колхозным лицам рыбаков, вряд ли они смогли бы ему ответить как силовым, так и правовым путями. А значит, на его стороне возымела место безнаказанность, что всегда порождает повторение противоправного поведения, по мнению старины Фромма.

– Ух ты, – радостно всплеснула руками Азэми, завидев мужа, пусть слегка покачивающегося, но с добычей. – Ты как сумел-то?

– Достойное занятие для самурая. И природа не страдает, и семья сыта.

– Золотые слова… Так как сумел-то?

– Чего там не уметь? Леску привязал, наживу на крючок и в море…

– В какое море?

– Ну в реку, господи… Не видишь, я устал!

– Заходи, уставший ты мой, – довольно обнимая и целуя мужа, отвечала Азэми.

Не понимала она, сколько правды было в ее вопросе – Мисима и впрямь не умел обращаться с рыболовными снастями и сделал все настолько из рук вон плохо, что рыба, даже и не будучи выловленной его соперниками у устья реки, никогда не клюнула бы на его наживку хотя бы потому, что в качестве таковой он использовал мел, а крючок его не имел необходимого для ловли рыбы заострения. Он никогда не ходил раньше на рыбалку и не имел, пожалуй, даже смутных представлений о порядке действий в такой ситуации. И потому, в отсутствие вводных данных, рыбалка теперь стала казаться ему ничем иным как отъемом улова у рыбаков. Чем он и решил промышлять, усматривая в таких явно антиобщественных действиях проявление самурайского духа и боевого мастерства.

А потому, в полном соответствии с предписаниями старины Фромма, утром следующего дня он решил продолжить свое занятие. По здравому разумению, решив, что ограбленные им накануне рыбаки сегодня придут в то же время и в то же место, что и вчера – поскольку, по здравому же разумению, решат, что бомба дважды в одну воронку не попадает. А тут – на тебе! – и он как бог на машине. Тем самым он убьет нескольких зайцев, главные из которых – улов, пьянка и почет со стороны супруги.

На том и порешил. Пропьянствовав весь день у излюбленного берега и даже не забрасывая удочек на сей раз, он вновь завалился спать, а пробудившись ото сна, по традиции отправился мочиться в тот же дальний уголок леса, в котором ему вчера так несказанно повезло. И – не прогадал, снова заслышав голоса своих вчерашних друзей:

– Не видать сегодня этого козла.

– Да понятное дело, он вчера пьяный был в умат, ты что не помнишь?..

– Ну, теперь болеет поди.

– Да чтоб он сдох, гад. Мало того, что рыбу отнял, так еще и синяков наставил.

– Ага, меня Нинка как синяки увидела чуть не пришибла – думала опять запил, еле отбился от нее.

– Да и мне не слаще пришлось…

– Это кто это тут козел? – вальяжно, не вынимая рук из карманов, показался из лесу Мисима. – Уж не я ли?

Такого поворота событий рыбаки явно не ожидали, а потому лица их в мгновение ока сделались белыми как мел. Мисиму же увиденное разобрало до такой степени, что он стал кусать себе щеки, чтобы в голос не рассмеяться, а лицо его – и без того всегда багровое – приобрело даже какой-то бурый оттенок. В голове его игриво звучали мелодии сямисен.

– Ну так как? Как сегодня?

– Сколько? – спросил один.

– Да ты чего?! Хрен тебе!.. – ерепенился второй.

– Не надо, – пытался остановить его благоразумный товарищ.

– Да нет, пускай скажет, – потирая кулаки, Мисима приближался к буяну, чтобы отвесить ему положенную порцию оплеух. – Он же за справедливость. Ну на тебе тогда малость по справедливости…

С треском три удара прилетели прямо в челюсть недовольному рэкетом рыбаку. Сбив того с ног, Мисима не торопясь извлек из его ведра положенное число – 18, не больше, не меньше – рыбок и отправился восвояси.

Дальше все повторилось по ранее написанному сценарию. Объятия Азэми, радость, его извечное «Я устал», сон и сладостные воспоминания о недостойном, но приносящем материальный результат поведении.

Так же здраво рассудив, Мисима решил, что никто не сунется на реку в будни – все работают, а потому и ему там делать нечего. А вот в субботу он решился-таки свой подвиг повторить. Причем делал это с таким вызывающим нахальством, что Азэми начала было подозревать неладное – хотя бы потому, что уходя на рыбалку, он едва не забыл удочку при входе. Но потом вернулся. И Азэми успокоилась. Все-таки поводов не доверять этому новому мужнину увлечению у нее пока не было, а потому, поминая свою давешнюю радость от появления в доме такого количества дармовой рыбы, стала Азэми ждать мужа и чистить ножи, предназначенные для совершения соответствующих операций с рыбой…

Велико же было ее удивление, когда в урочный час появился на пороге ее муж без добычи, снастей и с лицом, напоминающим синюю подушку.

– Ааа… эээ, – только и смогла выдавить из себя она.

– Мародеры, браконьеры, мать их. Напали, рыбу отняли.

Стараясь не задерживаться в дверном проеме, Мисима отодвинул супружницу и прошествовал в ванную, ловя вслед себе ее недоуменные и жалостливые взгляды.

В действительности случилось то, о чем никогда не думают супостаты, живущие одним днем. Рыбаки, конечно, как водится пришли к накормленному месту в свой час. Но сегодня они приготовились к встрече с храбрым воином, а потому среди снастей прихватили с собой глушитель от самосвала, вследствие столкновения которого с лицом самурая последнее столь сильно пострадало, что еще неделю он и носа не показывал на МТС. Вынес ли он уроки из своей неудачи неизвестно, а однако же пауза в работе позволила ему больше времени проводить с Кэзуки, чему он в принципе был весьма рад. А с рыбалкой решил завязать – негоже это, самураю о хлебе насущном думать, когда вопросы гармонии личности не разрешены. Может, и правильно.

Однажды Мисима встретил брата. Не сказать, чтобы это было такое уж событие, но виделись они нечасто – хоть и жили в одной деревне. Виной всему была Азэми, которая наивно полагала, что брат Мисимы плохо влияет на ее супруга. Именно наивно, потому что вообще нельзя полагать, что один человек может дурно влиять на другого. И если даже у супруга Азэми при виде родного брата и активизировались дурные чувства и намерения, то уж никак не потому, что этого желал его кровный родственник, а только лишь потому, что они таились в душе Мисимы и все равно нуждались в высвобождении.

Мисима выходил из магазина, когда его окликнул проезжавший мимо на мотоцикле с люлькой брательник.

– О, Колян, здорово!

Мисима заулыбался.

– Здорово, Андрон!

Братья обнялись.

– Как дела-то? Как Нинка?

– А, что ей сделается… Работает. Ты-то как?

– А я вот в совхоз устроился на сезон, заготовителем.

– Знатное дело. Обмыть бы надо.

– Так твоя ж дура орать начнет.

– Да тоже мне, авторитет нашелся! Загоним под лавку!

Боевой настрой брата воодушевил Андрона, и уже несколько минут спустя они неслись к дому Мисимы, до зубов вооруженные алкоголем и закуской.

Азэми была крайне удивлена, придя домой. Она не застала дома мужа, но застала гору пустой посуды, бутылок и следов гулянья. По горячим следам метнулась к соседям.

– Как же, были! С Андроном вместе!

Азэми всплеснула руками:

– С Андроном! Опять, подлец, выискался!

Почуяло неладное женское сердце – и вскоре отправило Нину на поиски своего благоверного и его непутевого сородича.

Они же тем временем, болтались по всему Ясакову, своим видом и поведением пугая односельчан и пытаясь раздобыть еще спиртного.

– О, смотри, Нюрка идет… Влюбилась в меня, да, – горделиво бормотал Мисима, поглаживая себя по животу. – Сейчас она нам бухла подгонит…

– Кого?! В тебя? Да кому ты нужен? Она в меня влюблена со школы еще! И бухло она сейчас мне вынесет.

– Какой? Нюрка! Подь сюды.

Продавщица сельмага только поморщилась, глядя на недавнего возлюбленного

– Идите вы оба, – и скрылась за магазинной дверью.

– Точно тебе говорю, в меня влюбилась.

– А я тебе говорю, что в меня.

– Может, разберемся?

– Давай.

Оба уже засучили рукава, чтобы потешить местных зевак пьяной дракой, как вдруг разум Мисимы зашевелился где-то глубоко внутри него и извлек на свет божий великую мысль:

– А зачем нам драться?..

– Как зачем? За Нюрку.

– Я знаю, кому тут накостылять надо.

– Показывай, сейчас наваляем.

– Да не просто наваляем, а еще и заработаем.

– Да тогда вообще пусть прощаются с жизнью…

В обнимку, поддерживая друг друга, но очень стремительно друзья двинулись к реке.

На помощь бравому самураю вновь пришел его здравый рассудок. Он не мог оставить неотвеченной обиду, нанесенную его самолюбию нерадивыми рыбаками, а потому вопрос отмщения для него даже не стоял – оставалось только выбрать время. И оно было выбрано с учетом холодного и трезвого (ну или почти трезвого) разума самурая.

Здраво рассудив, что после побоища с глушителем Мисима больше не станет посягать на их добычу, в следующий раз рыбаки конечно же придут с пустыми руками – какой резон тащить с собой огромную и тяжеленную конструкцию, когда нападающий трусливо бежит с поля боя? Так подумал Мисима. И мысли его сошлись с мыслями рыбаков. По всей видимости, они просто были слишком логичны и предсказуемы, и в этом была их беда. Или же напротив– храбрый самурай был слишком умен и расчетлив, чтобы двое каких-то колхозников так легко смогли обвести его вокруг пальца.

Несмотря на изрядную степень опьянения, дорогу к стану рыбаков Мисима смог отыскать без особого труда. Велико же было удивление приятелей, уже собравших свои снасти и готовящихся покинуть место ловли, когда пред свои ясные очи они увидели своего давешнего обидчика – да не одного, а с приятелем, и внешне напоминавшим его до степени смешения и ростом явно превосходившим.

– Ну что, козлы, соскучились?

– Твою мать, – только и смогли пробормотать они.

– А вы как думали? Теперь еще и за моральный ущерб получим. А пока, – Мисима стал грозно закатывать рукава, надвигаясь на одного из них – того, кто прошлый раз никак не желал идти ему навстречу.

– Ты чего, Колян? – Андрон не понял воинственного намерения брата.

– А ничего, этот мудак прошлый раз меня так по башке глушаком огрел, что я неделю дома отлеживался. Сейчас получит соразмерную компенсацию.

– Тебя? Глушаком?! – возмущению Андрона не было предела. Он отпихнул брата и сам попытался нанести обидчику сокрушающий удар. Мисима не одобрил происходящего.

– Куда ты лезешь вперед самурая, о, ронин?! – грозно воскликнул он.

– Че?

– Обида была нанесена не тебе, а мне, я и должен за нее отплатить.

– А ты мне брат или кто? Нет уж, дай-ка я его огрею!

– Спасибо за смелость твою и доблесть по отношению ко мне, но повторяю – он мой!

И так братья сцепились в попытке отомстить обидчику. Последний же, недолго думая, собрал быстренько снасти и предпринял попытку ретироваться с поля боя…

Тем временем Азэми в своих поисках уже достаточно продвинулась. Нюра, продавщица сельмага, которую Азэми не любила, но которая любила Мисиму, а потому желала ему исключительно добра, сообщила ей, что братья двинулись к реке. Вооружившись скалкой, Нина последовала по пятам своего мужа.

Хитроумные рыбаки пытались сбежать. Братья Орловы были так заняты кулачным боем меж собой, что упустили из виду свои трофеи. Когда же те окончательно исчезли с поля брани, Мисима вскричал:

– Что мы делаем?! Где эти подлецы?

Андрон не умел выражаться столь возвышенно, а потому возопил просто:

– Стой! Убью суки!

Рассвирепевшие не на шутку братья бросились вслед убегающим. В это же время с другой стороны чащи леса навстречу им с не меньшей решимостью двигалась разъяренная Азэми.

Двое убегавших рыбаков попались ей на встречу, и по их испуганным и ошарашенным лицам она поняла, что супруг и его воинствующий брат где-то рядом. Продолжив путь в заданном направлении, вскоре она отыскала свою пропажу.

– Вот они!

Братья опешили.

– Нин? Ты как здесь?

– Очень просто. А-ну, иди сюда, сволочь.

Трудно было понять, к кому именно обращается Азэми – в таком состоянии оба брата вызывали у нее гнев и отвращение. А потому оба повернулись на 180 градусов и стали возвращаться к месту «рыбной ловли». Не так-то просто остановить женщину, уже проделавшую такой тернистый путь в поисках загулявшего мужа…

– Стой, сволочуги!

Они еще пытались убегать – на своих пьяных негнущихся ногах, но Азэми в два прыжка преодолела разделявшее их расстояние, и схватив обоих за шиворот, стала трясти что было сил.

– Ты зачем нажрался, гад такой???

– Не трогай Кольку, – вновь, во второй раз за вечер, попытался вступиться за брата Андрон. И второй раз неудачно.

– Я тебе щас башку снесу!

Кулак Азэми приходился как раз в поллица несчастному свату. Что-то в его челюсти хрустнуло, и по звуку можно было понять, что сопротивление его подорвано раз и навсегда.

– Ты чего дерешься? – робко, в полголоса заговорил еще минуту назад воинственный Мисима.

– А как с тобой, с дураком, еще прикажешь себя вести? Тебя ж только лупить надо. По-хорошему вообще не понимаешь! На!

Мужа Азэми била не в пример слабее – родное все-таки существо, жаль его мучить столь сильно. Но и этих ударов Мисиме хватило, чтобы вслед за братом свалиться в камыши.

Потом она тащила их на себе домой, где холодной водой пыталась привести в чувство. Пока она проделывала соответствующие манипуляции с Мисимой, Андрон совершил несанкционированную попытку проникновения в холодильник в поисках припрятанной заначки, которая тут же была наказана сковородой по голове. От удара Андрон выключился, но включился Мисима.

– Успокойся, Нин, хватит уже!

– Успокоюсь, да, когда в гроб лягу. С тобой, видимо, скоро!

– Ну не виделись мы скока с Андрюхой…

– Да вам и видеться нельзя!

– Да почему?!

– Да потому что каждый раз так – то пьянка, то драка, то дебош, то 15 суток! Каждый раз!

– А все почему?

– Почему? Потому что брат твой дурак и алкаш и тебя с пути истинного сбивает, куда я, Господи прости, тебя всю твою никчемную жизнь наставить пытаюсь!

– Нет.

– А почему же?

– Потому что видимся с ним редко. Потому что ты не даешь. Давала б видеться чаще – другое дело было бы. А здесь конечно, в полгода раз родного брата, куда это годиться? Я ж тебе ни про твоих сестер, ни про мать ничего не говорю! А мне нельзя, да?!

В тоне Мисимы было столько обиды и здорового, обоснованного негодования, что Азэми на минуту задумалась.

– А может и правда…

– Конечно правда.

– Не перебивай. Все, я решила, – подумав, изрекла она. – Можете встречаться сколько угодно, только без водки.

Андрон очнулся. Последняя фраза произносилась Азэми уже в его присутствии.

– Другой разговор, Нинок! – он было попытался обнять невестку, но был ею отвергнут:

– Все, спать идите. Оба.

Утром, уходя на работу, братья обещали вернуться к ужину, чтобы тихо и культурно, без алкоголя, по-семейному посидеть, вспомнить былое. Вернулся же Мисима один.

– А Андрюха-то где?

– Да ну его, – отмахнулся Николай.

– Чего?

– Без водки его бред слушать я не могу.

Азэми ничего не ответила и только молча улыбнулась. «Может, в каких-то сложных вопросах он и прав, и мудрее меня, и японская философия опять же ему подвластна, – подумала она. – А уж про жизнь, ты что хочешь делай, я все знаю, и получше него». Внутренне ликуя, стала она накрывать на стол.

Однажды Мисима пошел в школу. Нет, он вовсе не собирался получать знания, да и школу-то считал местом для этого весьма сомнительным – просто председатель велел привезти дрова для учителей, и ввиду отсутствия кадров задачу эту поручили Мисиме. Он сел за руль МАЗа Михалыча и, загрузив на складе полный кузов дров, повел его к зданию своей альма-матер. Подъехав к месту разгрузки, он вылез из кабины и удовлетворенно осмотрел место, где прошло его отрочество.

Завидев машину, из здания вышел директор, Анатолий Петрович.

– Здорово, Николай, – вспомнил он бывшего ученика.

– Здрасьте, Анатолий Петрович.

– Ты какими судьбами?

– Да вот, дрова привез, надо бы разгрузить, один не справлюсь.

– А и не надо, я тебе сейчас старшеклассников пришлю. Они вон какие здоровые лбы.

– Вот и отлично.

– А ты заходи, чайку попьем.

– Что ж, это можно.

Спустя пару минут Мисима с удовлетворением наблюдал, как старшеклассники разгружают его машину из окна директорского кабинета, потягивая чаек. Думал ли он двадцать лет назад, что с самим директором чаи гонять будет?..

– Как живешь, Николай?

– Да как… По-разному.

– Трудно?

– Бывает и трудно. Мы ведь, сами знаете, народ темный, многого не понимаем, не знаем, оттого часто подвох видится там, где его и в помине нет.

– Ну так просвещаться надо, книжки читать.

– Так я уж и читаю. Уж я один только и читаю.

– Что ж ты читаешь?

– А вот, – Мисима извлек из внутреннего кармана фуфайки книгу и протянул ее директору.

– О! – с уважением протянул Анатолий Петрович. – Юкио Мисима, «Исповедь маски». Славная вещь! Что же ты из нее понял?

– А чего там не понять? Философию он интересную проповедует, с ней жить легче.

– Какую же именно?

– Философию самурая.

– В чем же она, на твой взгляд, заключается?

– Ну как… Чтобы поступки совершать только благовидные, слабых защищать, сражаться всю жизнь с внешними обстоятельствами, не прогибаться, и все это будет… как бы способствовать раскрытию внутреннего мира.

– Так. Правильно. Ну а что конкретно надо делать?

– Преодолевать.

– Что же?

– Да все. Нас ведь как учили да учат – мол, чуть что случись, так лапки вверх и не чирикай. Пасовать учат перед жизнью и посылаемыми ею трудностями. А этого делать как раз нельзя! Их надо преодолевать. Меняться самому если надо, менять других. Все преобразовывать вокруг себя. Правильно же?

– Правильно конечно, но…

– Что? – Мисима насторожился. Анатолий Петрович с юности был для него непререкаемым авторитетом, а потому его мнение в данной ситуации было особенно важно.

– Видишь ли, чтобы стойко воспринять на себя эту философию надо иметь какой-то внутренний стимул, наполненность какую-то внутреннюю этими идеями, этим духом… Русскому человеку это трудно, у нас исторически другие идеалы сформировались.

– Какие это?

– Ну богатыри там, князья…

– Фи, тоже мне, идеалы! Один на печке тридцать лет пролежал пока жареный петух не клюнул, другие только и делали, что добро народное по карманам рассовывали. А народу-то в это время как жить? За счет чего?

– А ты считаешь, что за счет идеалов самурайской культуры.

– А почему нет? Чем она плоха?

– Я не сказал, что она плоха, скорее несвойственна… Хорошо. Что ты знаешь о Мисиме и его жизненному пути?

Николай задумался.

– Ну пока мало знаю. Вон, что из предисловия успел прочитать… Немного, правда.

– Почему, по-твоему, в нынешней Японии идеалы самурайства уступили место идеалам технократии?

– Да кто ж их знает. У них жизнь другая. Они вон как живут. Мы может когда так заживем, тоже будем о микросхемах одних думать.

– То есть исторически Япония пережила этот этап?

– Получается так.

– А когда это произошло, ты не знаешь?

– Да черт его знает.

– После войны. Главное дело самурая – война. Подвиги, которые во имя своей Родины совершали японские камикадзе, были сравнимы с чудом Господним. Но их боевой дух был подорван атомными бомбами, сброшенными американцами на Хиросиму и Нагасаки. Технотронным ударом такой силы, который даже самураи не в силах были преодолеть. Вывод – на любую силу в наши дни найдется другая сила, превосходящая ту по величине. Боевой дух самураев подорвался и началось их вымирание. После капитуляции Японии по стране прокатилась волна самоубийств. В числе покончивших с собой был лейтенант Дзэммэй Хасуда, наставник и учитель Мисимы.

– А отчего он покончил с собой?

– Все просто. Идеалы рухнули. Так вот Мисима и стремился всю свою жизнь доказать, что возрождение духа самураев возможно даже несмотря на унизительное поражение в войне, которого могло и не быть, если бы трусливые правители не приняли решение о капитуляции, а поручили ведение боевых действий радикальным националистам – самураям. И что в итоге?

– А что в итоге?

– Общество не принимало его воинственного духа. Оно устало от войны, истощилось ею, и потому всю жизнь отвергало писателя с его реакционными представлениями о жизни и смерти.

– И что потом?

– Да ничего. Он также совершил ритуальное самоубийство.

– Ну вот! – возликовал Мисима. – Значит, был верен своим идеалам.

– Он-то может и был им верен, только принесли ли они ему счастье?

– Что Вы имеете в виду?

– А то, что жить надо в гармонии с обществом. Человек – существо социальное, и в отрыве от социума не может жить и развиваться полноценно. Понимаешь?

– А то. Это как же только, Вы мне скажите, с ним жить, когда оно почти целиком состоит из придурков да негодяев? Самому таким стать?

– Необязательно.

– А как тогда?

– Обогащай свой внутренний мир но так, чтоб это обогащение не вредило твоему окружению и чтобы окружение, в конечном итоге, не начало вредить тебе!

– Как это?

– Чем тебе созидательный характер русской истории и культуры не нравится?

– А что там может нравиться?

– Ну не все же ее герои были такими пассивными конформистами, как ты говоришь.

– А кто был не таким?

– Дмитрий Донской, Вещий Олег, Александр Невский. Просветители наши – Герцен, Карамзин, Соловьев. Поэты в конце концов – Пушкин, Горький, ученые – Ломоносов, Циолковский. В основе любой их деятельности, как и в основе всей русской культуры, доброта и созидание. В основе же культуры самураев – война и разрушение, подавление любой личности, кроме самого самурая, оканчивающееся неизменным подавлением им себя самого. Так?

– Но в благих же целях…

– Какая разница в каких целях? Народ и без того у нас изможден шатаниями и разбродом, насаждаемым отовсюду и со всех сторон, а ты нет бы его пожалеть и в благое, доброе русло направить, предлагаешь ему за священную секиру взяться и начать, как ты говоришь, преодолевать обстоятельства! Ну вот смотри. К чему тебя привело следование этой философии? Ты, подобно самураю, стал читать, это благо. А спортом занялся?

– Да накой! Вон Мисима занимался и что толку? Сами же говорите – с собой покончил.

– Так. В выходные чем занимаешься?

– По-разному. То пью, то на рыбалку хожу.

– А пьешь зачем?

– Самураи саке уважали…

– А пил ли ты до того, как стал придерживаться восточных тенденций в саморазвитии?

– Ну, бывало.

– Так значит, ты просто подогнал эту философию под свой привычный образ жизни. Так?

– Ну… Куда повели…

– Ну хорошо. Рыбалка. Рыбу, говоришь, ловишь?

– А зачем мне ловить, когда я у других отобрать могу? Война, закон войны… Самурай…

– Вот. Разве это хорошо?

Мисима задумался.

– Может, это и не хорошо, а вот только для выживания такое вполне годится.

– А на работе как тебе твое новое мировоззрение помогает?

– Очень даже помогает. На работу не хожу пока платить не начнут.

– А уборочная в разгаре…

– Ну и что! Мне семью кормить надо!

– А разве так в трудные годы русские крестьяне беду преодолевали?

– Да плевать мне. Деньги мне надо.

– Скажи, – подумав, изрек директор. – А тебе никогда не бывает пусто в душе?

– Что Вы имеете в виду? – Мисима прекрасно понимал, о чем говорит директор, просто не хотел отвечать на неудобный вопрос, понимая уже, что явно проиграет в открытой дискуссии.

– Ну, не бывает такого чувства, чтобы недоставало чего-то, какая-то пустота внутри… Вроде делаешь все в соответствии с философией, а внутри чего-то недостает…

– Случается, – с тяжелым сердцем ответил Мисима.

– А знаешь, отчего все? Оттого, что ты несвойственную русскому человеку философию выбрал.

– У нее что, национальность есть?

– Есть! Представь себе, есть! Каждый человек потому и тогда счастлив на родной земле, что она ему силы дает, она его подпитывает, она открывает ему врата в счастье. Эта невидимая связь счастьем и зовется. Потому и эмигранты на чужбине всегда, как правило, одиноки и несчастливы. А ты, хоть здесь и живешь, а от земли своей оторваться стараешься, отрешиться. Да, с рациональной точки зрения я тебя понимаю, жить где-то стало легче. Но внутри-то все осталось на своих местах…

Директор говорил, а Мисима его уже не слушал. Он думал лишь о том, как его герой всю жизнь стремился доказать жизнеспособность самурайской культуры и какую трагедию понесла японская нация в результате утраты этой культурной независимости, постигшей ее с капитуляцией…

– Ну ладно, Анатолий Петрович, спасибо за беседу. Я гляжу, там разгрузили. Я пойду. Спасибо еще раз.

– Тебе спасибо, Николай. Подумай все же на досуге о моих словах. И заходи почаще.

Однажды Мисима смотрел телевизор. Его внимание привлекла трансляция гей-парада. Раньше он такого, разумеется, никогда не видел, да и о парадах слышал исключительно в контексте военной истории. А здесь толпы разрисованных и разодетых в причудливые костюмы людей всем своим видом не просто демонстрируют то, что ему, простому российскому обывателю (да еще и жителю глубинки) было в диковинку… да нет, какое там, просто неслыханно, да еще и гордятся этим и привлекают к себе всеобщее внимание!

По итогам просмотра впечатления переполняли его настолько, что он решился подойти за разъяснениями к Азэми – первому человеку, который находился с ним дома в эту минуту.

– Что же это? – пробормотал он.

– Где? – она лепила пельмени и не поднимала на него глаз.

– Ты посмотри, что по телику показывают…

– А что там показывают?

– Парад.

– Девятое мая, что ли?

– Да нет, другой.

– Какой? – голос Азэми был невозмутим, и это настораживало и пугало Мисиму.

– Ну этот… – он все не решался вслух произнести это слово, все боялся ошибиться в его произношении.

– Да какой?! – не выдержала томления Азэми.

– Гейский.

– А, – спокойно махнула она рукой.

– Что? – Мисиму удивила и взволновала такая реакция. На минуту ему показалось, что для нее это вовсе и не такая новость, как для него. – Ты так спокойна?

– А чего удивляться? Они сейчас сплошь и рядом. Ты Ваську Кузьмина помнишь?

– Какого Ваську?

– С которыми мы вместе в ПТУ поступали.

– Смутно.

– Да, неважно. Так вот он недавно в райцентре тоже такое дело замутить грозился.

– Да ладно?!

– Да. А что такое? Сейчас все это делают.

– Что все делают?

– Ну… обычное это дело сейчас.

– И с каких же пор оно обычное? Что-то ни мои родители, ни твои, ни наши друзья ничего такого не делали, насколько я помню!

– Ну так времена-то поменялись.

– И теперь… ты хочешь сказать… – он глотал слюну, настолько противоестественным казалось ему как то, что он минуту назад видел на экране, так и то, что он сейчас говорил своей жене. – Ты хочешь сказать, что это стало нормой?

– Ну а что плохого в том, чтобы по достоинству оценить красоту представителя твоего же пола?!

– Нет, красоту цени сколь хошь, а зачем же в койку-то?

– Ну это уж я не знаю. Это дело для меня сложное. Психика ведь у людей разная…

– Да уж разная…

– А ты чего так волнуешься?

– Да ничего.

– Да я же вижу, что извелся весь!

– Ничего я не извелся. Просто… Раньше вот сажали за это.

– Э, – снова махнула рукой Азэми, рассыпая по столу муку. – Раньше и за спекуляцию вон тоже сажали. А сейчас все торгуют и ничего. И за самогон сажали. А твой Михалыч чет поганец все на свободе.

Мисима понял, что продолжать с этой невежественной женщиной столь щепетильный диалог было по меньшей мере ошибкой и отправился за разъяснениями к своему учителю – Кэзуки.

– Что же это?! – вопрошал он, пока тот давился свежевыгнанной брагой и занюхивал ее рукавом.

– Чего?

– Гей-парады какие-то проводят…

– Ты только очнулся? Уж давно проводят.

– А зачем?

– Чтобы потребовать равенства прав. Чтобы не приходилось таким людям скрывать свою ориентацию под страхом потерять работу или общественное доверие, чтоб пальцем не тыкали.

– А зачем?

– Что зачем?

– Зачем им права? Это же плохо. От этого лечиться надо, избавляться.

– Да? – хмыкнул Кэзуки.

– А что? – в его смешке Мисима услышал некий сарказм.

– А то, что не твой ли Мисима в массовую культуру ввел образ гомосексуализма в таких масштабах, о которых раньше никто и не помышлял?

– Ты что имеешь в виду?!

– А то, что «Исповедь маски» – это и есть столп мирового гомосексуализма и педерастии, изменивший отношение к этому во всем мире. С отрицательного на положительное.

– Да ладно?

– Так ты же его за собой повсюду таскаешь!

– Ну я думал, там не про это.

– А про что же?

– Про красоту мужскую. Про эстетику. Про культуру спорта.

– Культурой спорта он как раз позже увлекся основательно, после кругосветного путешествия. А начинал именно с этого. Видишь ли, традиционное японское общество – да как и все европейское общество, в целом, страдало чрезмерной закрепощенностью. Школы даже были раздельные – для мальчиков и для девочек. Понятное дело, что в такой антипедагогической обстановке начинал зарождаться гомосексуализм. И Мисима, в свою очередь, обнаруживая всю отрицательную сторону данного явления, приковал к нему внимание читательской аудитории.

– Это как?

– Ну, «исповедью».

– А что сказать-то хотел?

– А то, что дальше так нельзя. Если с этим не бороться, то род человеческий вымрет…