Текст книги "Двенадцать королей Шарахая"

Зрители повскакивали на ноги. Симпатии разделились: «Шарахай!» – кричали одни. «Каимир!» – орали другие.

Лицо каимирца заливала кровь из рассеченного лба, но взгляд все так же направлен был на ложу Османа. Чеда ударила, надеясь застать врасплох, заблокировала пару вялых ответных ударов… и все поняла.

Миреец. Чеда постоянно отвлекалась на него, но и ее противник тоже! Он искал этого альбиноса.

Неожиданное открытие рассеяло ее внимание – она отбила три быстрых удара, но не сообразила, что это был лишь отвлекающий маневр.

Каимирец идеально выбрал момент: один толчок, и Чеда, не удержавшись, полетела на землю, ударившись затылком так, что слезы брызнули из глаз. В мгновение ока он оказался сверху: наступил на руку, державшую щит, приставил меч к горлу.

Толпа умолкла.

Чеда недовольно поджала губы и нехотя постучала ладонью по земле.

Прозвенел гонг. Бой закончился.

Глава 16

Колодец – квартал, окружающий Ямы – всегда был шумным местом, но после турнира – просто-таки забитым. Чеде пришлось проталкиваться мимо торговцев лимонадом и жареными фисташками, мимо завсегдатаев, собиравшихся в кружки обсудить бой. Наконец она зашла передохнуть в полутемную арку: оттуда удобно было наблюдать за целью.

Оделась Чеда в полосатый хиджаб и такой же тауб, недешевые, но поношенные – в них можно затеряться в любом квартале.

У входа для бойцов она заметила с десяток уходящих «псов», мужчин и женщин, одинаково побитых. Их немедленно скрыла толпа обожателей, ждавших своих кумиров. Из ложи Османа спустились, недобро оглядывая толпу, четверо мирейских солдат, высоких, мускулистых и стройных, в подогнанных по фигуре доспехах, со схваченными в узел волосами на макушке. Телохранители Османа – двое огромных мордоворотов, нанятых за жестокость и умение работать булавами – расступились, давая им дорогу, но те не ушли: они явно ждали своего бледного хозяина. Миреец раскланялся с Османом, наконец, и неторопливо направился в сторону Желоба.

Из соседней ниши выглянула Мала в простом голубом платьице. На этот раз ее вечно растрепанные волосы были заплетены в лохматую косичку.

Чеда кивнула в сторону мирейцев, и Мала, кивнув в ответ, растворилась в толпе. За ней бросились Джейн и трое мальчишек, легко огибая прохожих, будто стайка рыбок.

Чеде пришлось ждать долго. На закате, тихо переговариваясь, ушли Осман и Тарик. Осман не заметил ее, но вот Тарик увидел – глянул в упор и поспешил за хозяином.

Ушли остальные бойцы, но каимирца все не было. Наконец площадь перед Ямами опустела. Чеда подумала, что потеряла его в толпе или ждала не у того выхода, но когда она окончательно решила уйти, каимирец вышел.

Он сильно хромал, но покидал Ямы самым последним – значит, продержался все три боя, а может, даже и победил. Победа давала ему право вернуться завтра и побороться за главную награду, но что-то подсказывало Чеде, что он не вернется.

Он приходил посмотреть на того альбиноса.

Каимирец шел медленно, догнать его было легко, но Чеда все равно держалась на почтительном расстоянии. Он направился на восток, затем – вдоль реки, в сторону южной гавани, но перед самым Желобом вдруг растворился в тенях.

Чеда прибавила шагу, стараясь идти быстро, но тихо, и лишь в последний момент заметила блеск стали в затянутой плющом нише. Она остановилась, положив руку на кинжал.

– Не подходи, – донеслось из темноты.

– Я не желаю тебе вреда, – ответила Чеда. – Просто хочу узнать, кто ты и по какому делу в Шарахае.

– Многовато.

– Тогда назови хотя бы имя.

– Мое имя не имеет значения.

– Я просто хочу познакомиться.

– Я и так знаю, что ты – Белая Волчица.

Чеда поморщилась.

– Кто?

– Не притворяйся, я узнал твою походку. У каждого человека она особая, как лицо и имя. Зато мало кто заботится о том, чтобы ее скрывать.

Дура! Так бежала за ним, что забыла хромать, как обычно. И не думала, что он обратит внимание.

– Выходит, ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Друг, неужто ты так напуган, что даже имя свое назвать не сможешь?

Он задумался.

– Я видел, как ты следила за гостем Османа. Не надо тебе в это лезть.

– Ты про бледного типа?

– Его зовут Юваань Синь-Лэй. Он караванщик из Миреи.

– Не держи меня за дуру, какой из него караванщик?

– Ты удивишься. Его семья хозяйничает на этом торговом пути с тех пор, как Мирея вообще начала бороздить Великую пустыню. Но ты права, он не только караванщик, но еще и посланник императрицы.

Яркий глаз Тулатан! Дело становилось все запутанней.

– И что ей нужно от Шарахая?

Одним плавным движением он перенес вес на другую ногу и, спрятав нож, шагнул к Чеде. Теперь она могла разглядеть его лицо в свете закатного солнца.

– Я и так сказал слишком много.

Он повернулся, чтобы уйти, но Чеда не могла отпустить его так просто.

– Я нашла то, что передал Юваань.

Каимирец медленно обернулся к ней.

– А?

– Юваань передал кое-что Воинству безлунной ночи. Выходит, императрица Мирен и Воинство связаны. Интересно, верно?

Напряжение каимирца видно было невооруженным глазом. Значит, она попала в точку.

Их разговор прервала женщина, пронзительно зовущая сына. Вот зазвенел в ответ детский голосок, и тут же грянул мальчишеский хор, обзывающий беднягу маменькиным сынком.

– Об этом я бы послушал, – сказал каимирец, когда все стихло.

Чеда самодовольно усмехнулась, скрестив руки на груди.

– Не знаю, как делаются дела в Каимире, но Шарахай – торговый город.

Каимирец задумался, и Чеда испугалась, что он не заглотил наживку, но вот он заговорил снова, и она услышала в его голосе мальчишеское любопытство.

– Тогда предлагаю сделку. Моя история в обмен на твою.

– По рукам.

– Ты первая.

Чеда хотела возразить, но опыт подсказал ей, что доверие сейчас – лучшая тактика. Что-то в этом каимирце выдавало человека благородного.

– Мой друг должен был доставить эту вещь и едва не погиб. Поэтому я и сунула нос в это дело.

– Как зовут друга?

– Это неважно.

– Я думал, у нас обмен.

– Я не предаю любимых.

– А, так ты любишь этого мальчика?

Чеда понимала, что он ее поддразнивает, но сейчас ей было все равно.

– Нет, он не мальчик, и да, я его люблю. Мы с детства защищаем друг друга.

– И куда он должен был отнести ту вещь?

– Она предназначалась Воинству.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я доставила вторую часть послания старухе на Отмелях. Послание забрали и передали Масиду Исхак'аве лично в руки.

Каимирец замер.

– Ты знаешь, где он сейчас.

– Нет.

– Но догадываешься.

– Нет у меня никаких догадок. Я видела его в Красном полумесяце, в переулке за банями.

– Ты тоже из Воинства?

Чеда услышала внезапное недоверие в его голосе и потому решила выбирать слова осторожно. Ответ явно был не просто важен для каимирца – от него зависело все.

– Нет.

Он помолчал.

– Так что это была за вещь? – мягко спросил он, явно успокоившись.

Чеда подумала, не соврать ли ему, но побоялась упустить единственный шанс узнать о планах Масида.

– Камень.

– Опиши.

– Размером с виноградину, прозрачный, с белыми прожилками. Легкий, как перышко.

– С белыми прожилками…

– Как снег в горах.

– А что передавала ты?

– Я не знаю.

– Почему ты вдруг решила проверить один груз, а второй не трогать?

– Тогда я еще не понимала его важности.

– А Осман…

– Хватит. – Чеда подняла руку. – Сегодня я рассказала тебе все, что могла.

Солнце село, лишь бледная полоска светилась на западе. В сумерках каимирец казался неясной тенью.

– «Сегодня»? Значит, это не последняя встреча?

Хитрый тип.

– Я такого не говорила.

– Ну что ж… – Он сделал долгую паузу. – Взамен я расскажу тебе историю, если ты готова слушать.

– Я готова.

– У Шарахая и Каимира много общих интересов, не правда ли?

– Без сомнения.

– И многие сотни пересекают Шангази, чтобы попасть сюда, в Янтарный город.

– Истинно так.

– Случилось так, что два года назад большой караван пришел в Шарахай. Он привез дерево, вино и зерно, привез изящные сосуды и отрезы легчайших тканей. Дичь, телят и певчих птиц. Привез даже глыбы льда, обложенные соломой, чтобы Короли могли охлаждать питье. – Голос его стал напевным, как у каимирских рассказчиков. Чеда слышала их в чайных и раньше, но никогда не вслушивалась. Впрочем, ни один рассказчик никогда не выступал для нее одной. Она невольно заслушалась, забыв, где и с кем стоит. – Взамен Каимир получил табак, и специи, и острые клинки, которыми славился Шарахай. Однако не в этом заключалась цель каравана. Вместе с ним прибыли каимирские сановники, которым было о чем договориться с Королями. Прибыли каимирские князья – некоторые с семьями. Им хотелось посмотреть на чудеса Шарахая…

Четырнадцать дней и ночей гостил караван в Янтарном городе, пока не пришло время поднять паруса. Короли Шарахая послали с ним свои торговые суда. О, что это было за зрелище! Одиннадцать кораблей шли по пескам Шангази как один, держа путь в южную гавань Низина.

Однако на третий день пути, не успели они добраться и до первого караван-сарая, кочевые племена напали на них. Двадцать маленьких, юрких яликов набросились сперва на корабли Королей, уничтожив их быстро и жестоко. Но с каимирскими судами решили поиграть. Одна за другой палубы обагрялись кровью, пока не остался последний, самый большой корабль. Тот, что нес по пескам сановников и княжеские семьи. Он попал в ловушку, напоровшись килем на спрятанную в песках долины цепь.

Сперва убили мужчин. Но не всех – оставили столько, чтоб можно было поровну выстроить их напротив женщин и детей.

Каимирец умолк, сглотнул, будто что-то сжимало его горло.

– Каждого мужчину… каждого мужчину заставили выбирать. Его жизнь в обмен на жизнь женщины или ребенка. Один за другим мужчины умирали, чтобы невинные могли жить. Алая кровь их пропитала золотой песок. Но когда дошла очередь до того, кому выпало стоять последним, одна жещина покинула свое место и побежала к шейху. Не успела она сделать и трех шагов, как стрела пронзила ее грудь.

Шейх с бородой, расчесанной будто хвост ласточки, с крепкими руками, увитыми узорами татуировок, украшенными золотыми кольцами, подошел к женщине, что лежала на песке. Несчастный, за которого она вступилась, закричал, ведь то была его жена. И на глазах у перепуганной дочери он молил, чтобы шейх убил вместо жены его. Однако шейх решил, что женщина сделала выбор, и перерезал ей горло одним движением клинка.

Чеда знала историю Кровавого пути. Весь Шарахай знал – так Воинство Безлунной ночи заявило свои права на пустыню. И шейх с татуировками не был никаким шейхом.

Масид, вот кто это был. Теперь она поняла, почему каимирец напрягся, услышав его имя. Почему ему так важно было знать, принадлежит ли Чеда к Воинству.

– Наконец, – продолжал он, – оставив безжизненное тело в покое, шейх сказал: «Иди. Забирай своих женщин и детей, забирай свой скарб и отправляйся домой».

«Но ведь у нас нет ни кораблей, ни воды! – вскричал мужчина. – Ты же обещал, что даруешь им жизнь!»

«Я так и сделал, – бесстрастно ответил шейх. – На остальное воля Великой матери».

Каимирец говорил все неохотнее, будто не желая зря тревожить память.

– Кочевники ушли, оставив лишь разбитые корабли, плачущих женщин и детей да одинокого мужчину. Вместе каимирцы собрали шлюпку из останков кораблей, собрали все, что могли, и отправились на юг, пытаясь добраться до караван-сарая. Но двигались они слишком медленно, и тех малых припасов, что оставили им кочевники, отчаянно не хватало.

Три дня они шли по пустыне, пока не умер первый ребенок. За ним последовали женщины. Одних погубила жара, других – жажда. Тот мужчина потерял дочь за день до того, как их нашли. Одного дня не хватило им! И в этот день он желал лишь одного – умереть вместе с ней.

Гожэнов меч, да это же он! Тот единственный мужчина, переживший резню!

– Это была твоя дочь.

Он кивнул.

– Ее звали Реханн. А жену мою – пусть они вечно идут рука об руку в Далеких полях – Ясмин.

Смотреть, как убивают твою жену, смотреть, как медленно умирает твой ребенок в двух шагах от спасения… никто такого не заслужил.

– Мое сердце скорбит о твоей потере, – проговорила Чеда, не зная, что еще можно сказать.

– Выжили четверо, – продолжил он, словно ему необходимо было закончить эту историю. – Две женщины, один мальчик и я. Я вернулся к своему повелителю и рассказал ему о случившемся, умолял позволить мне вернуться в пустыню и открыть охоту на тех, кто совершил это. И мне позволено было вернуться во главе флота боевых кораблей. Я помнил ялики виновных, даже через тысячу лет узнал бы их силуэты, узнал бы их паруса. Наконец после долгих странствий мы отыскали троих кочевников. Я убил их всех, но не раньше, чем узнал правду. Один из них был там в тот день. Даже под пытками он долго не желал говорить, но в конце концов сдался. Я вернулся в Шарахай и узнал, что кочевникам заплатили за нападение на королевский караван. Каимирцы просто попались под руку. Несчастливый случай. «Несчастливый случай», боги милосердные! Столько людей погибло просто за то, что оказались рядом с королевскими судами! С тех пор я иду по его следу, – добавил каимирец, почти растворившийся в тенях. – Надеялся, что вещь, которую передал Юваань, мне поможет.

– Но раз ты знал, что это он привез ее, почему не пошел прямо к нему?

– О, этот еще заплатит. Юваань – всего лишь пешка, но я чувствую, что он и его императрица замешаны в той резне. Нужно лишь выяснить, как. Мой повелитель желает знать, кто еще за игорным столом.

– А камень? Ты знаешь, для чего он нужен?

– Я уверен, что ты знаешь.

– Я не спрашивала, в чем ты там уверен насчет меня. Я спросила, что ты знаешь про камень.

– Сложно сказать не глядя, но думаю, что это «легкое дыхание». И да, я знаю, для чего он. К примеру, для того, чтобы говорить с мертвыми.

– Почему Юваань передал Масиду камень? С кем они хотят говорить?

– Не знаю. Но непременно расскажу об этом своему господину, царю Алдуану – Тень склонила голову к плечу. – Сдается мне, нам еще будет чем обменяться.

– Возможно, – не стала спорить Чеда.

– И где же я могу тебя найти?

Он явно спрашивал безо всякой задней мысли, но Чеда все же не хотела подпускать его к дому.

– Ты для моей улицы слишком приметный, а нам обоим не нужно, чтобы тебя запомнили.

– В доспехах «пса» не пойду, не бойся, – усмехнулся он.

– И все-таки.

– Ну хорошо. Знаешь сапожника Хефаза?

– Его все знают.

Каимирец отступил во тьму.

– Тогда тебе известно, где меня найти. Но будь осторожна, это дело не нашего ума. Лучше бы Белой Волчице туда не лезть.

– Я могу о себе позаботиться.

– Не сомневаюсь, – сказал он и ушел было, но, отойдя немного, вновь обернулся. – Рамад.

– Что?

– Мое имя – Рамад, – ответил он и исчез.

Глава 17

Рамад Амансир стиснул зубы, пережидая вспышку боли – синяки и ссадины, полученные на арене, давали о себе знать, – и подошел к выстроившимся возле доков саням, ожидающим пассажиров, не желавших ковылять по песку. Ему попался извозчик, увешанный бусами из обожженных персиковых косточек, сухо постукивавших при каждом движении. Он обернулся к Рамаду и коснулся лба в приветственном жесте.

– Куда мой господин желает попасть?

Рамад бросил ему сильвал.

– Ко внутренним докам.

Было темно, но в свете Тулатан Рамад увидел, как блеснули глаза извозчика при виде серебра.

– Ночью прогуляться самое то, а?

– Думаю, за серебряную монету я имею право ехать в тишине.

– Как пожелаете, мой господин.

Извозчик прищелкнул языком и подхлестнул лошадь. Та встряхнулась, всхрапнула и резво побежала по песку, сани заскользили следом.

Замелькали мимо доки южной гавани – нагромождение складов, чайных и борделей, звенящее криками и смехом: сотни людей, приезжих и местных, отмечали какой-то шарахайский праздник, начавшийся парадом барабанщиков на Желобе, а закончившийся гуляниями в песках гавани.

По самой гавани шатались пьяные караванщики и караванщицы, в тенях, как акулы, их поджидали карманники: выпил лишку, зазевался, и все – в лучшем случае незаметно срежут кошель, в худшем – дадут по башке, отволокут под причал, а там уж обчистят, изнасилуют или перережут горло. А может, и все сразу – по настроению.

Сани подъехали наконец ко внутренним докам. Да, северная гавань велика, но южная превосходит ее раз в пять: может вместить двести кораблей во внешних доках и еще двадцать во внутренних, предназначенных в основном для ремонта.

Чужеземные корабли обычно бросали якорь именно здесь, каждый день над южной гаванью развевались знамена Каимира, Мирен, Маласана или Кундуна – самые богатые и оборотистые купцы сидели в Шарахае неделями, стараясь выручить лучшую цену за свои товары и скупить по дешевке все, чего ждут на родине. Силуэты десятков кораблей со всех концов Шангази четко вырисовывались на фоне усыпанного звездами неба.

Сани остановились у лестницы, ведущей к огромному лабиринту пирсов и причалов. Рядом, распевая не в лад маласанскую застольную, как раз выгружалась из саней развеселая компания видавших виды караванщиков. Один из них, пошатнувшись на ступеньке, уперся в Рамада недобрым взглядом.

Извозчик обернулся, клацнув бусами.

– Объедем? – тихо спросил он.

– Все в порядке, – ответил Рамад, выбираясь на песок.

Извозчик недоверчиво глянул на пьяного мордоворота.

– Ну, вам виднее. Если захотите куда с ветерком доехать, спросите Хоава.

Он снова цокнул, и лошадиные копыта застучали мягко по песку.

Рамад не спеша подошел к лестнице, все еще занятой маласанцем.

– Далеко собрался? – спросил караванщик.

Раньше Рамад, может, и пободался бы с ним, посмотрел бы, на сколько у этого молодца гонору хватит, остер ли его клинок, быстра ли рука, но сейчас он слишком устал. Два дня назад он дрался в Ямах и до сих пор не оправился как следует – продержался три боя, и каждый стоил синяков, ссадин да кровоподтеков. Прибавлять к ним новых не хотелось, особенно в бессмысленной сваре с пьяными.

Огрызаться не хотелось тоже. Рамад терпеть не мог дураков, особенно заливших глаза, так что просто подошел к караванщику вплотную и внимательно, не моргая, глянул ему в лицо. Молча. Широколицый маласанец, до этого смотревший нагло, растерянно моргнул, но тут же вновь надулся, как павлин, расправил плечи. Рамад не шевельнулся, не отвел взгляда. Ему интересно было, на что хватит ума у этого типа. Его товарищи, уже поднявшиеся к докам, даже не поняли сперва, почему он отстал, но теперь остановились посмотреть.

– Ладно тебе, – крикнула одна из караванщиц на маласанском. – Не стоит он того.

Маласанец медленно разжал челюсти и вдруг сдулся, как бурдюк, из которого вылили все вино. Покосился в сторону, глянул исподлобья на Рамада, сплюнул и взбежал по ступенькам к своим. Рамад только головой покачал.

Его путь лежал в док, где стояли на приколе два каимирских корабля: на первом, большом правительственном галеоне прибыло посольство – отметить удачное открытие нового торгового пути в Маласан. Вторым же была небольшая изящная яхта с длинными полозьями лучшего масляного дерева. «Синяя цапля», гордость Амансиров, названная в честь их фамильного герба: он изображал цаплю, несущую караул среди спокойных вод. Рамад направился к ней.

Две недели назад он привел «Синюю цаплю» в Шарахай – никогда еще не добирался до Янтарного города так быстро.

В лунном свете Рамад заметил Дана'ила, своего первого помощника. Тот, заложив руку за спину, охранял единственный люк яхты.

– Господин мой Амансир. – Дана'ил щелкнул каблуками и поклонился. Остальные матросы, числом в шесть, повскакивали тоже, приветствуя капитана.

– Вольно, – скомандовал Рамад, одним прыжком оказавшись на палубе. Дана'ил расслабился немного, остальные – лучшие матросы, знающие свое дело – продолжили готовить яхту к ночному путешествию. – Ты улыбаешься, Дана'ил?

– Так точно, мой господин.

Рамад знал, что есть лишь одна вещь, которая может вызвать улыбку у первого помощника.

– Вы нашли его?

– Так точно, мой господин. Около западной гавани, как вы и сказали. Его укрытие в подвале дубильни, хозяин – их давний союзник.

– Он сейчас там?

Достаточная причина, чтобы остаться в Шарахае.

– Нет. Масид ушел в сумерках с Хамидом. Кезаде пришлось скрыться на время, ни Масид, ни Хамид с тех пор не появлялись.

– Ловкие подонки.

– Так точно, – серьезно ответил Дана'ил. Он знал это по себе: во время прошлой стычки с Воинством Безлунной ночи его едва не убили. – Точно неизвестно, но мы думаем, что Масид обосновался в этом подвале недавно.

Значит, еще недели две будет чувствовать себя там в безопасности. Рамад дружески сжал плечо Дана'ила.

– Боги наконец нам улыбнулись. Я даже не надеялся на такие хорошие новости. – Он кивнул в сторону люка. – Она проснулась?

– Да, недавно. И, простите за грубость, настроение у нее хуже некуда.

– А разве бывает иначе?

– Не мне об этом судить, господин.

– Мудрый ты человек, Дана'ил. Я тебе уже говорил, что ты мудрее меня?

– Не мне об этом судить, господин.

Рамад похлопал его по плечу.

– Мудрее, мудрее. Только не задирай нос.

Он начал было спускаться по лесенке, ведущей вниз, но остановился.

– Правь на юг через юго-восток, но через час возвращайся в Шарахай.

Дана'ил поклонился.

– Есть.

Идя по узкому коридорчику к носовой каюте, выделенной Мерьям, Рамад слушал топот команды над головой, глухие удары по песку – это матросы спрыгивали с бортов, готовя яхту к отходу.

Боги, как же странно было покидать Шарахай – хоть и на час, – когда Масид рядом, только руку протяни! Но спешить нельзя. Они всего лишь нашли одно из убежищ, как и три раза до этого. Попытки взять Масида нахрапом уже стоили Рамаду пятерых бойцов – двух мертвых и трех раненых. Дана'ила удалось спасти только вмешательством Мерьям, и помощь ее дорого им стоила. Масид увертлив, как сом, и шипы у него такие же острые.

Нет, нельзя бежать в дубильню. Сперва доложить владыке, потом подготовиться как следует, и, возможно, в этот раз боги встанут на сторону обиженных – человек, убивший жену Рамада, его дочь и многих невинных, заплатит наконец за свои грехи.

Яхта выкарабкалась из дока и заскользила по песку гавани. Она была такой легкой, полозья скользили так хорошо, что матросы сами могли вытянуть ее на простор. Загудели паруса, наполняясь ночным ветром, «Синяя цапля» встрепенулась, готовая лететь прочь из гавани.

Подойдя к каюте Мерьям, Рамад невольно сглотнул, чувствуя знакомый запах: словно где-то гнили яблоки. Он знал, что привыкнет, но в первый миг эта вонь всегда оглушала. Из кабины доносилось громкое прихлебывание и постанывания – видно, Мерьям пила что-то. Рамад закрыл глаза, занес руку, чтоб постучать… но замер. Может, оставить ее в покое?

– Входи, – произнес из-за двери мрачный голос.

Рамад проглотил вставший в горле ком и вошел. С одной из балок, поддерживающих потолок маленькой треугольной каюты, свисал красный фонарь. Мерьям сидела под ним, облитая кровавым светом. Ее платье отливало темной бронзой, золотистый лиф охватывал болезненно-тонкую фигурку. Шарф, скрывавший волосы Мерьям, ниспадал на плечи, отбрасывая на лицо глубокие тени, но даже они не могли скрыть запавших щек и глаз. Губы ее, пухлые, теперь словно прилипли к деснам, однако больше всего Рамада терзал вид ее рук, сжимающих кубок. Они напоминали ему крысиные лапки: тощие, с длинными ногтями, созданные для того, чтоб царапать и рвать на куски, а не держать изысканное золото.

Мерьям наконец поставила кубок, слизнула с верхней губы алый след. Это движение напомнило Рамаду, как она изменилась. Когда-то Мерьям была красавицей, благородной и доброй, но та невинная девушка осталась в прошлом. Теперь Мерьям стала лишь сосудом для мести. Ее вело единственное желание: отплатить убийцам за сестру, Ясмин, и племянницу Реханн. Когда-то и Рамад думал, что в его жизни не осталось ничего больше, но слишком распылялся в этой ярости – он чувствовал себя так, словно беспорядочно лупит молотом по камням: звону много, а толку мало. Мерьям же готовилась к мести годами, тихо и сосредоточенно, будто затачивала клинок, которому суждено впиться в горло кровного врага.

Опустившись в кресло напротив, Рамад едва не задохнулся от вони ее дыхания, но тошнота постепенно прошла. Он подумал, не рассказать ли о Масиде, но тогда она потребовала бы повернуть назад. Нет. Он уже принял решение.

– Когда отойдем подальше, принесу тебе поесть.

– Ты же знаешь, еда мне не впрок.

– Мерьям, ты так зачахнешь. Съешь хотя бы блюдце морковки, выпей имбирного супа.

– У меня есть все, что нужно. – Ее обычный ответ с тех пор, как умерли Ясмин и Реханн. Боги милостивые, глядя на Мерьям, он не мог не вспоминать Ясмин: ее веселую улыбку, волосы, взъерошенные ветром. Ее мелодичный смех все звенел в ушах – она смеялась редко, и Рамад дорожил каждым мгновением. Чем сильнее худела Мерьям, тем меньше становилось сходство, но все же было, было!

Боги, Ясмин, как я скучаю по тебе!

Вновь встали перед глазами воспоминания: вот Ясмин бежит к Масиду, и стрела, вонзившаяся ей в грудь, высекает капли крови на золотой песок…

Эти картины всегда приходили, стоило задуматься о жене, но Рамад усилием воли подавил их, не дал им власти. Он хорошо научился этому и оттого еще сильнее желал Масиду смерти – убить его, пока ненависть не истаяла. Ни одно пламя не может гореть вечно – нужно его поддерживать.

Скрипнули полозья, захрустел песок под килем – Дана'ил наконец вывел «Синюю цаплю» из гавани. Рамад заговорил снова, стараясь быть убедительным, но не слишком давить: Мерьям, выйдя из недельной спячки, всегда становилась обидчивой. Одно неправильное слово, и замкнется в себе.

– Боюсь, если так продолжится, ты умрешь быстрее, чем мы доберемся до Южного моря.

Мерьям усмехнулась, обнажив испачканные красным зубы.

– Ты говорил это шесть месяцев назад.

– И посмотри на себя! Сколько веса ты потеряла с тех пор? Так не может продолжаться, сестра.

– У меня есть все, что нужно.

– Да. Но нельзя выжить на одном гневе. Поверь мне, я знаю.

– Знаешь? Неужели?

– Прошу, Мерьям, не начинай. – Она никогда не говорила этого, но часто намекала, что Рамад не любил Ясмин так же сильно, как она, не желал приносить тех же жертв. – Наших целей можно достичь, не иссушая себя до состояния гнилого чернослива.

– Значит, вот кем ты меня видишь? Гнилым черносливом?

– Ты сестра моей жены, ты дорога мне, и тем больнее мне на тебя смотреть.

– Разве нам нечего больше обсудить, кроме моего аппетита?

– Давай-ка я испеку тебе фекку, – предложил он. – Ее ты будешь есть? С черным тмином, как ты любишь.

– Лучше скажи, зачем пришел.

– Сначала ответь.

Она зло глянула на него запавшими глазами, но не отказалась. Они с Рамадом помнили, как сильно Ясмин любила фекку. Им это печенье никогда не нравилось, но Ясмин всегда подавала его к чаю, особенно во время беременности. Она тогда завела много маленьких ритуалов и требовала от семьи участвовать в них. Ради ребеночка, говорила она, хитро улыбаясь. Я вас прошу только ради ребеночка.

Каждый день ее так сильно тошнило по утрам, что у Рамада с Мерьям язык не поворачивался отказать, хоть они и возненавидели фекку. Это была их общая шутка: стоило Ясмин отвернуться, как они выбрасывали печенье с мраморной веранды прямо в кусты, делая вид, что все съели. Наверное, Ясмин знала, что у них завелся свой собственный маленький ритуал, но никогда об этом не спрашивала.

После ее смерти Мерьям снова начала есть фекку, отказываясь от всего остального. Маленькая дань погибшей сестре.

Гнев постепенно оставил ее, она отпила из кубка, слизнула с губ смешанное с кровью вино.

– Не клади много сахара.

– Сделаю с кислинкой.

– Теперь говори.

«Синяя цапля» взошла на дюну, фонарь закачался, красные отсветы заметались по каюте.

– Все как мы и думали. Юваань поддерживает Воинство Безлунной ночи, скорее всего по приказу императрицы.

Глаза Мерьям сузились до блестящих щелочек.

– И ты знаешь, чем именно поддерживает.

Она всегда так делала – незаметно читала в его душе. Рамад знал, что эту способность ей дали темные, кровавые ритуалы. Сама ее природа противилась им, но Мерьям выбрала этот путь не от отчаяния. У нее был талант, и она это знала. Знал и ее отец, царь Алдуан Каимирский, и не позволял ей пройти посвящение, даже не упоминал о такой возможности. Но после смерти Ясмин все изменилось.

– Да, я смог кое-что выяснить.

– Рассказывай. – Она устало прикрыла глаза. Значит, уже скоро.

– В Ямах я бился с одной женщиной. После она пришла ко мне и сказала, что тоже следит за Юваанем.

– Женщина, значит.

– Да. Она сказала, что Юваань передал Воинству «легкое дыхание».

– Опиши ее.

Рамад откинулся на стуле.

– Ты слушаешь? «Легкое дыхание». Они хотят поговорить с мертвецом.

– Она красивая?

Да. Красивая.

– Она боец в Ямах.

– Ты дал клятву, Рамад шан Амансир… Мы оба дали клятву…

Она цедила слова медленно, невнятно. Незнающему человеку ее речь показалась бы смешной, но Рамад прекрасно знал, что это презрение сковало ее челюсти.

– Свою клятву я помню. – Они действительно поклялись. Поклялись на крови и слезах, что убийцы Ясмин и Реханн будут страдать десятикратно за все страдания, которые причинили.

Мерьям зажмурилась, облизнула пересохшие губы. Они отошли далеко от гавани – хорошо. Тем труднее Королю Шепотов будет их услышать, если он обратит вдруг на них внимание.

Мерьям вдруг закашлялась, уронила голову на грудь. Ее затрясло, но когда дрожь успокоилась, изможденная женщина перед ним изменилась: села прямо, гордая и полная жизни. Исчез и намек на дрожь слабости, которую Рамад заметил, входя.

– Две ночи, – четко произнесла она. – Ты опоздал на две ночи.

Рамад всегда поражался тому, как она меняется в такие моменты, и все же видел в этом что-то неправильное, неестественное. Перед ним сидело тело Мерьям, но вещал ее устами его величество Алдуан шан Каламир, царь Каимира, использующий дар своей дочери и смесь своей крови с редким бузинным вином, чтобы поговорить с Рамадом через тысячи лиг.

– Прошу простить, мой повелитель. Мы нашли новую зацепку.

Мерьям села поудобнее, кресло скрипнуло.

– Какую зацепку?

– Сперва, если позволите, я расскажу вам новости этой ночи. Мой повелитель, мы нашли Масида.

– Неужели?

Удивление на лице Мерьям оказалось не таким сильным, как Рамад ожидал.

– Мы нашли одно из его шарахайских убежищ.

– Уже не в первый раз.

– Истинно так, поэтому теперь мы будем осторожны. Думаю, это новое место, и он там задержится. Даже если не найдем самого Масида, сможем выяснить что-то от дубильщика, который его прячет.

Мерьям кивнула, сдержанно улыбнулась.

– Что ж, прекрасно. Помолимся Бакхи, чтобы помог нам в этой борьбе.

– Несомненно, мой повелитель.

– Что еще?

– В прошлый раз я сказал вам, что след скорее всего приведет в Мирею. Мы были правы. Юваань Синь-Лэй оказывает поддержку Воинству. И, возможно, не он один.

– Какую поддержку?