Текст книги "Моя леди Джейн"

Сердце Джейн наполнилось тревогой.

– Оставьте ее в покое! – Ей захотелось отвести глаза, поскольку Гиффорда, казалось, все менее заботило удержание штанов на месте, однако она была не в силах отвести глаза от книги. Что, если он повредит ее? Приведет свою угрозу в исполнение?

– Никаких шуток по поводу лошадей, – повторил он.

– Милорд, я виновата и прошу прощения за лошадиную шутку. Если вы положите книгу на место – в целости и сохранности! – я дам вам морковку.

Он замахнулся на нее несчастным фолиантом.

– Вы, кажется, пошутили на лошадиную тему?

– Не-аааа, – на конский манер заржала она.

– А теперь пошутили?

Прежде чем она успела ответить, в комнату стремительно влетела горничная, явившаяся расстелить постель, – и застала такую картину: Гиффорд в интересном виде с брюками, прижатыми к поясу, Джейн с пылающими от ярости щеками и горка разорванной (в процессе утреннего превращения) одежды на полу. Служанка ахнула и прижала ладони к губам, а затем с криком смущения бросилась прочь из спальни.

На лицо Гиффорда медленно наползала улыбка.

– Теперь она будет думать, что наш брак осуществлен.

Лицо Джейн запылало еще ярче, но она не преминула безопасности ради выхватить у него из рук книгу.

– Милорд, теперь я оставлю вас, чтобы вы могли привести себя в надлежащий вид. Карета, которая должна отвезти нас к месту проведения медового месяца, уже готова.

(Выражение «медовый месяц» в те далекие времена еще было внове и означало не романтическое времяпрепровождение после свадьбы, а месячный запас пьяной медовухи для молодых, но, щадя деликатные чувства читателей, мы придадим ему то же значение, что и в наши дни.)

Гиффорд опять инстинктивно прижал брюки к бедрам.

– Не сомневаюсь, что весь запас ваших книг нас уже тоже поджидает.

– Не волнуйтесь. Для вас найдется местечко. – С этим она, схватив злополучный том, упорхнула.

Когда Гиффорд успел собраться – или когда это сделал за него Биллингсли, Джейн понятия не имела, но сундуки ее мужа уже стояли, плотно привязанные к специальному багажнику на крыше кареты. Для книжек там уж точно места не оставалось, так что пришлось создать небольшую баррикаду из богословских, научных и философских текстов внутри между сиденьями супругов.

– Вам и вправду необходимо все это? – спросил Гиффорд, завидев бумажную крепость.

– Если учесть, что загородный дом, куда нас отправляют, принадлежит роду Дадли, – а я уже имела случай заметить, как в вашей семье обращаются с книгами, – то, возможно, этого будет даже недостаточно, чтобы занять себя долгими дневными часами. – Она нежно погладила корешок ближайшего тома: «Эзианская живопись: анализ и влияние на жизнь общества. Том III».

– А сколько вы намереваетесь прочесть ко времени нашего прибытия? – Он с опаской скосил глаза на гору книг, словно против него готовилось выступить некое грозное Войско Знания.

А что? У многих изданий уголки довольно острые, подумала Джейн.

– Ни строчки, – фыркнула она и выразительно указала на фонарь, отбрасывавший лишь тусклую полоску света в окно кареты. – Здесь недостаточно светло для чтения, а испортить себе зрение мне совсем не улыбается. Лучше уж буду вязать до тех пор, пока меня не перестанет раздражать эта вынужденная ловушка под названием «карета». Возможности поспать в течение дня у меня не имелось. Если бы вы и вправду были «обаятельно подвыпившим джентльменом», вы бы договорились, чтобы сегодня мы отдохнули, а выехали наутро.

– Но утром я буду конем.

– То есть существом, гораздо более пригодным для путешествия в карете.

– Вы забыли правило номер два: этого коня запрягать нельзя.

– Лошадей в карету не запрягают, кучер использует только уздечки.

– Это вы в книжке прочли?

Тут экипаж вздрогнул на высоких колесах и неторопливо отправился в дальнюю дорогу.

– Это я узнала, – сказала Джейн, – благодаря природной наблюдательности.

Прозвучало это и вполовину не так язвительно, как ей бы хотелось, но Гиффорд все равно не обратил на ее слова внимания (тем самым подчеркивая ее преимущество в наблюдательности). Он заплел волосы в хвост и откинул голову на высокую спинку сиденья. Свет уличного фонаря на секунду осветил его лицо: идеальное сочетание мягких линий вокруг рта и жестких в районе носа (свободного от проклятия Дадли). Роскошный «веер» его неправдоподобно длинных ресниц раскрылся, и он взглянул на нее. Она опустила взгляд к лежавшему на коленях вязанию, пряча румянец за вуалью волос. А он симпатичный. И она ведь – его жена. Ей можно на него смотреть. Даже нужно. Только, конечно, когда он не видит. Растить его эго и дальше – совсем ни к чему.

Дальше они ехали молча, она продолжала вязать, но когда наконец поднесла работу к лицу, оказалось, что шарф отнюдь не походит на шарф. Шерстяное изделие получилось удручающе коротким и тонким не там, где нужно. Все вместе напоминало какого-то упитанного грызуна.

– Могу я спросить, что это такое? – Гиффорд покосился на ее рукоделие.

– Не ваше дело. – Она опустила вязание и принялась распускать длинные ряды петель один за другим, уничтожая плоды своих трудов с гораздо большим тщанием, чем создавала их. (В распускании предметов одежды у нее накопился громадный опыт. Она целые гардеробы могла бы распустить. Вам, наверное, кажется, что, когда человек так поднаторел в роспуске вязания, то у него улучшаются навыки и собственно вязания, но в случае с Джейн это не так.)

Девушка попробовала снова, на сей раз сосредоточившись на подсчете петель и на том, чтобы ровно вывязывать ряды. Однако теперь шарф вдруг стал особо толстым по краям. Гиффорд небрежно оперся локтем на стопку книг.

– По-моему, у вас выходит все лучше. Я все еще не понимаю, что это должен получиться за предмет, но сейчас он гораздо больше похож на… хоть какой-то предмет, чем в прошлый раз.

Она бросила на него злой взгляд и ткнула его свободным концом спицы в локоть.

– К моим книгам прикасаться запрещается, забыли?

Гиффорд отодвинулся. Джейн отложила вязанье.

– Значит, есть на свете хоть что-то, в чем вы не достигли совершенства, – задумчиво произнес молодой Дадли. – Но вы не похожи на человека, который упорно продолжает заниматься чем-то, что ему не дается сразу. Так к чему это вязание?

– Сразу ничто не дается, во всем нужна практика, – холодно ответила она. – Кроме того, мне хотелось сделать что-то для Эдуарда. Он теперь нередко простужается…

Гиффорд слегка нахмурился.

– Насколько я понимаю, вы с королем близки, – тихо заметил он.

– Да. Весьма.

– И все-таки, насколько именно? Как бы вы назвали эти отношения? Близки, как добрые друзья детства? Или как бывшие влюбленные голубки? Или до сих пор не можете жить друг без друга?..

Джейн никак не могла взять в толк, о чем это он. К счастью, спереди раздался громкий вопль, освободивший ее от необходимости разбираться в сомнениях мужа.

– Что там такое? – Джейн забарабанила в дверь кареты ладонью. – Кучер, стой!

– Крики всегда означают опасность, миледи. – Гиффорд наклонился к ней, но книжная баррикада на дальних подступах загородила ему путь. Карета остановилась, и Джейн решительно выпрыгнула наружу – прямо в ночь.

Подобрав подол платья и спотыкаясь в колее грязной грунтовой дороги, взбегавшей на холм мимо большого участка возделанной земли, она ринулась туда, откуда донесся звук.

– Миледи! – тревожно крикнул кучер, а вслед за ним и Гиффорд.

Но Джейн не остановилась, пока далеко не обогнала карету и не достигла небольшой вершины, с которой открывался вид на широкое поле. В дальнем конце его, охваченная животным ужасом, мычала одинокая корова.

Луна стояла высоко и была яркой, так что осветила разворачивавшееся на окраине поля действо: какие-то люди размахивали палками, вилами и другими сельскохозяйственными орудиями, пытаясь преградить путь стае волков.

– Джейн, что вы делаете? – выдохнул Гиффорд, подбежав к ней и поняв, что происходит. – Святые угодники!

– Гиффорд, сделайте же что-нибудь!

– Что именно? – В лунном свете лицо его выглядело бледным и подавленным. Он не отрывал взгляда от волков там, внизу.

– Спасите этих людей! Волки позарились на их корову. – Бóльшая часть людей, отгонявших стаю (как мужчины, так и женщины), были уже в годах, а некоторым явно не исполнилось больше одиннадцати или двенадцати лет. – Скоро они прорвутся к бедному животному.

– И каким же образом вы предлагаете мне осуществить это смелое предприятие? Может, мне начать швырять в волков книги? Или загородить корову своим телом? – Он взглянул на жену исподлобья. В это время кто-то из детей пронзительно закричал и бросился бежать от волков прочь.

Вожак стаи воинственно тявкнул, и двое его товарищей понеслись вслед за ребенком. Тот свился клубком, защищая голову и шею, но волки уже вцепились ему в предплечья. Один мужчина покинул кольцо блокады и бросился малышу на помощь. Возникшим сразу хаосом волки не преминули воспользоваться. Пара матерых хищников бросилась вперед, отвлекая на себя всех боеспособных людей, в то время как остальные совершили обходный маневр и мелкой рысью устремились к отчаянно мычавшей корове.

– Если вы им не поможете, помогу я! – Джейн выбралась обратно на дорогу и стала оглядываться в поисках места, где уклон не так высок и можно спуститься на поле. Но такого видно не было – всюду только крутые скальные выступы, по которым можно лишь карабкаться.

Гиффорд бежал за ней следом, а кучер, казалось, не знал, что ему делать, – он не хотел оставлять карету без присмотра.

Джейн быстро достигла выступов скальной породы и потянулась вперед, пытаясь ногой нащупать опору на первом из них. Волки внизу, на дальнем конце поля, уже добрались до несчастной коровы – ее жуткий визг словно разрезал пространство ночи.

– Вот что бывает, когда свяжешься с такими, как мы, – заорал какой-то мужчина, и Джейн сразу поняла: он не из крестьян. И одет лучше, и бежит как будто вместе с волками, а не на них. С ним было еще трое таких же, вооруженных мечами и луками.

Что эти люди делают на стороне волков? Бред какой-то.

Все расплывалось перед ее глазами, полными слез, но она все же утвердила ногу на выступе первой скалы и резво поползла вниз. Однако далеко оторваться не успела – две сильные руки, появившиеся словно из ниоткуда, ухватили ее под мышки и подняли обратно наверх – тем ее участие в бою и закончилось.

Селяне все еще что-то кричали, хотя волки уже бросили и ребенка, и остальных людей. Корова была мертва. Четверо мужчин, окруженных волками, тащили ее прочь за собой.

– Все кончено, Джейн. – Гиффорд стоял, не отпуская ее, она ощущала его пылающие ладони у себя на спине.

Она глядела через его плечо вдаль, туда, где крестьяне брели, утешая друг друга. Голоса их далеко разносились по округе.

– Третья корова за неделю, – заметил кто-то.

– Стая не успокоится, если мы ее всю не истребим, – отозвался другой. – Дети останутся голодными.

Джейн издала короткий всхлип. Бедные дети.

– Он поправится? – спросил кто-то у группы людей, окруживших раненого мальчика. Джейн затаила дыхание. Даже Гиффорд обернулся, чтобы услышать ответ.

– Укусы неглубокие. Если не загноятся, то… – тут они понизили голоса, так что больше молодожены не могли разобрать ни слова.

Гиффорд наконец сделал шаг назад и ослабил хватку.

– Пойдемте же, миледи. Вернемся в карету.

– Но нужно же им помочь…

– Все уже кончено. Что вы можете для них сделать? Они сами друг о друге позаботятся. – Он энергичными жестами приглашал жену вернуться в карету, а кучер нетерпеливо ерзал на козлах. – И потом, разве вам не нужно довязать этот жуткий шарф?

Как он мог шутить в такой момент? Очевидно, что Гиффорд Дадли начисто лишен чувства ответственности и чести.

Джейн обхватила себя руками за плечи и бросила последний взгляд на селян внизу. Кто-то понес домой раненого мальчика, остальные обсуждали, как усилить охрану полей. Гиффорд был прав: чем она могла им помочь? Нападение уже случилось. Волки вместе с теми странными мужчинами скрылись из поля зрения. Даже то, что осталось от коровы, уже погрузили на телегу.

– Ладно.

– Благодарю вас. – Гиффорд галантно предложил ей руку, словно и вправду считал себя джентльменом. Джейн отстранилась и пошла сама, хотя все ее тело по-прежнему пронзала дрожь от выброса адреналина и той паники, которую она испытала, видя, как близок к смерти оказался ребенок. Да и крестьян, обреченных на голод, было жалко.

Но, усевшись в теплую карету между своими книгами и жалким вязанием, она уже не чувствовала ничего, кроме холода.

Люди попали в беду. Они нуждались в помощи. А Гиффорд и пальцем не пошевелил.

Глава 9
Гиффорд

Он ничего не мог поделать. А если бы не остановил Джейн, то ее бы тоже покалечили. Ги был сильным мужчиной – по крайней мере, таким он сам себя считал, но ни при каких обстоятельствах ему не удалось бы разогнать целую волчью стаю.

Тем более что это были не обычные волки, а члены эзианской Стаи – Ги в этом не сомневался.

Против таких у него не было ни единого шанса. Эту Стаю знала вся Англия. Эзианам эти оборотни представлялись своего рода Робин Гудами – ведь они лишь возвращали себе то, что некогда было у них отнято. Все остальные же считали их страшными разбойниками. Беспощадными. Хитроумными. И если бы даже Ги каким-то чудом удалось остановить их нападение, самому оставшись при этом в живых, спасение одной маленькой деревушки ничего не изменило бы по большому счету: число разоренных и голодающих по вине Стаи бы не уменьшилось.

Он вздохнул и поскреб указательным пальцем позолоту на раме под окном кареты. Пара золотых песчинок упала в его ладонь. Господи, чего бы только не отдали те крестьяне за горсть этого блестящего металла. А для лорда Дадли и других аристократов это просто украшение… Ги никогда не знал голода в истинном значении этого слова, но он его видел. В лошадином образе он избегал полстраны, и ему казалось, что голодать начинает все королевство. Но что может с этим поделать один человек?

«Ничего», – подумал он. Один человек ничего не может сделать. Какой же тогда смысл проявлять благородство в частных случаях?

В этот момент колесо кареты наскочило на кочку и одна из книг Джейн свалилась на пол. Ги украдкой взглянул на нее, ожидая драматической акции по спасению упавшей драгоценности, но лицо жены осталось непроницаемым и она продолжала сидеть неподвижно. Грудь ее тяжело вздымалась – видимо, Джейн еще не отошла от минувшего происшествия. Кожа под ее ключицами покраснела и покрылась пятнами.

Ги достал флягу, смочил водой носовой платок и подал ей.

С минуту она глядела на платок со странной опаской, но затем взяла его и с облегчением прижала к нежной шее, протерла линию ключиц и шею сзади. Проделала она это с такой грацией, что Ги сразу решил включить описание этого ее движения в задуманное стихотворение о форме губ и изгибе шеи жены.

 
О, был бы я платком в ее руке,
Коснулся бы атласной шеи…
 

– Спасибо, – сказала она и отдала платок мужу.

Ее профиль на фоне залитого лунным светом окна был прекрасен. Это неземное существо – его жена, подумал он, как бы сам себе не веря. И неважно, что она там решила (ошибочно) о только что произошедшем, но он спас ее. В эту минуту Ги почувствовал сильнейшую привязанность к ней, желание защищать ее везде и всегда. В какое-то мгновение у него даже мелькнула романтическая мысль украдкой запрятать платок под рубашку, поближе к сердцу. Он поймал себя на том, что слегка наклонился в ее сторону.

Джейн резко повернулась, на щеках ее вспыхнул румянец.

– Милорд, могу я вас просить об одолжении оставаться на своей половине сиденья? В таком положении вы мнете мои книги.

Ну, вот она и во всей своей красе. Дама во льду и мраке разочарования. Ги принялся мысленно раздавать себе пощечины и не прекращал до тех пор, пока не выбил из головы всю романтическую дурь. Ему хотелось сказать, что места было бы больше, если бы она просто избавилась от этой груды книг, но он понимал, что для нее это прозвучало бы равносильно предложению, сделанному матери, выкинуть к черту родных детей.

Так что вместо этого он просто улыбнулся супруге, взял платок и пустил его на волю ветра за окном.

Карета тем временем уже въезжала в ворота загородного поместья, и все тревоги Ги насчет Стаи немедленно сменились чувством привычного раздражения по поводу леди Джейн.

Вся домашняя челядь выстроилась, чтобы приветствовать счастливую пару, препроводить их в главную гостиную и предложить воды и вина – слава богу, больше никакого эля. Более чем обильный багаж был вскоре внесен внутрь, после чего слуги незаметно растворились в пространстве дома, как обычно и поступают посторонние перед лицом новобрачных (особенно после того, как до этих посторонних доносятся слухи о порванной одежде, найденной в супружеской опочивальне). Ги и Джейн остались одни и были вольны предаться любому занятию, приличному молодоженам в ночное время. Особенно в медовый месяц.

Судя по поведению Джейн, ей таковым занятием представлялось глазение в окно и подсчет звезд на небе.

Она все еще не могла простить Ги того, что он остановил ее и не дал броситься в гущу событий, но, если рассудить здраво, что бы она стала там делать? Топить хищников в пышных складках нижних юбок? Поражать обширными знаниями «Трав и пряных растений, характерных для испанских нагорий, том II»?

Ничего лучше, пожалуй, не придумаешь, чем просто отправиться спать. Ги открыл дверь, чтобы покинуть гостиную, но на пороге был встречен двумя слугами.

– Ваша опочивальня уже готовится, – с поклоном объявил один из них и захлопнул дверь прямо перед носом у Ги. Тот закатил глаза к потолку. Очевидно, отец распорядился устроить дело так, чтобы молодые проводили как можно больше времени вместе. Он так и слышал мысленно голос лорда Дадли:

– Куда один, туда и другая. Не давайте им разлучаться ни на минуту.

Джейн по-прежнему глядела в окно. Он не знал даже, заметила ли она его попытку удалиться. Ги не сомневался: в нынешнем состоянии уговорить ее отправиться в спальню не удастся. Но им предстояло провести в этом доме весь медовый месяц, и единственный способ пережить его – это наладить доброжелательное общение вместо презрительного высокомерия, царившего в тот момент. Молодой Дадли попытался говорить приветливым тоном:

– Принести вам что-нибудь, миледи?

Она даже не обернулась.

– Для этого у меня есть слуги.

Ги шумно вздохнул и с размаху бросился на диван.

– Скажите, ради бога, ну что я вам сделал? Кроме самогó неприятного факта своего существования и того, что меня заставили на вас жениться?

Джейн обернулась и посмотрела на него.

– В этих двух прискорбных обстоятельствах вы неповинны. И я не стану возлагать на вас вину за то, что вне вашей власти.

– Что же тогда? Чем обидел я вас? – продолжал он в шутливо-торжественном тоне.

Она сжала кулаки так крепко, что костяшки побелели.

– Вы пьяница и ловелас, неспособный… неспособный и единой ночи удержать свою жеребятину в штанах!

Ги наклонил голову набок.

– Откровенно говоря, «жеребятину» я держу вовсе не в штанах.

– Не старайтесь меня запутать! – воскликнула Джейн. – Мне все рассказал Стэн. Он принял меня за… за одну из героинь ваших интрижек.

Ги выставил руку вперед, как бы защищаясь.

– Миледи, если можно, давайте рассмотрим мои преступления спокойно, одно за другим. – Он жестом пригласил ее сесть в кресло. Она скрестила руки на груди. – Прошу вас, – добавил Ги.

Наконец Джейн села, хотя и не в то кресло, на которое указывал он.

В настоящий момент уж точно не придумаешь лучшего образа действий, чем предложить мир, причем в форме чистой правды.

– Во-первых, обвинение в пьянстве. Признаю, в ночь благословления небесами нашего брака я проявил неумеренность в возлияниях, но, смею вас заверить, это был единичный – или, скажем так, весьма нетипичный – случай, вызванный той неохотой, с какой я связал жизнь с девушкой, о которой много слышал раньше, но которую не имел возможности узнать.

– И эта жизненная связь теперь будет мешать вашим ночным связям, не так ли?

– Теперь что касается второго вашего обвинения. В волокитстве… – Ги помолчал. Он уже хотел было откровенно рассказать ей о своих поэтических занятиях, но передумал. Мало ему оскорбительных шуток насчет лошадей и упреков в неумении управлять своими превращениями, что ли? Интересно, как долго она будет смеяться, если узнает, что этот «ловелас» на самом деле целыми днями сочиняет в своей конской голове стихи и пьесы, а по ночам записывает их и читает перед публикой? – Да, мне нравилось женское общество.

– Ха! – она указала на него пальцем с таким торжеством, будто чисто словесными средствами только что заставила признаться в избытке амбиций Александра Македонского.

– Да-да, – миролюбиво реагировал он. – Трепещу под вашим испепеляющим взглядом. Однако могу я продолжить?

Джейн победоносно кивнула.

– Я провожу каждый день в теле коня. Многие годы не был при дворе. Примерно так же давно на мою человеческую кожу не падал солнечный свет. Я не думал, что когда-нибудь смогу кому-нибудь подойти в качестве мужа, учитывая, что проживаю только половину жизни, причем ту половину, в которую большинство нормальных людей спят. Вы не представляете, как одиноко чувствуешь себя в таком положении. Так что, каюсь, вплоть до той ночи, когда нас с вами объединили священные узы, я находил утешение в мимолетных связях с разными…

– Проститутками, – перебила Джейн.

– Несмотря на всю историю моих отношений с дамами, уступающими свою благосклонность за деньги, я дал слово королю быть вам безоговорочно верным мужем.

Лицо Джейн едва заметно смягчилось.

– И я держу свое слово.

Она вскинула брови.

– Уже целых двое суток.

– Вот именно. Послушайте, я влачил очень уединенное существование. В моем положении трудно заводить друзей. К тому же, несмотря на все усилия Короля-льва, эзиан по-прежнему все боятся и преследуют.

Черты ее лица снова посуровели.

– Что ж, давайте это обсудим. Вы обладаете волшебным даром, древним благородным отличием, унаследованным от предков и уготованным судьбой только для самых выдающихся из нас. Вы же зовете его проклятием!

– Миледи, ваш взгляд на эзиан очевидно наивен и безнадежно радужен.

– Вовсе он не наивен, – сказала Джейн. – Этот взгляд выработан долгими годами изучения проблемы.

– Изучения историй, в которых прославляются легенды, не более того.

Она поджала губы и покачала головой.

– Вы за всю жизнь хоть одну книгу об эзианстве прочли?

– Нет. – Он предпочитал научным трактатам поэзию и художественную прозу. Но признаваться в этом не собирался. Он встал и приблизился к Джейн вплотную, зависнув над ней, как башня. – Мне и не нужно ничего читать. Я им, эзианством, живу. Скажите мне, к примеру, миледи, что напишут в ваших прекрасных исторических работах хотя бы о сегодняшнем нападении эзиан на тех бедных крестьян? Какой волшебный дар, какое благородное отличие, какая честь и слава в том, чтобы рвать на части целую деревню ради нескольких жалких кусков мяса? Есть ли подобные рассказы в ваших драгоценных книгах?

– Это были не эзиане, – мягко возразила Джейн.

– О нет, это были именно они, – заверил Ги. – Настоящие волки не допустили бы в свои ряды одичавшую собаку и уж точно никогда не стали бы нападать на деревню в компании с людьми. Это был не кто иной, как печально известная Стая, моя дорогая.

Джейн нахмурилась.

– Существование Стаи – только слухи. Настоящие эзиане никогда не стали бы творить таких отвратительных вещей.

– Ошибаетесь. Думать так – крайне наивное заблуждение.

– Я вас не понимаю. Вы – эзианин, а говорите о своих собратьях с такой же ненавистью, как единосущники.

Ги взял с края стола кувшин и налил прохладную воду в два кубка. Он решил во что бы то ни стало сохранять самообладание, хотя этот разговор с женой начинал раздражать его не меньше, чем все предыдущие. Он подал ей кубок.

– Я их не ненавижу. Я просто полагаю, что сами по себе случайно унаследованные магические способности еще не делают чести мужчине.

– Или женщине, – вставила Джейн.

Он прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, согласился:

– Или женщине. Я не выбирал своей судьбы. Просто в одну из наших стычек с отцом я отчаянно захотел убежать из дому как можно дальше. А в следующую секунду уже был конем и в буквальном смысле осуществил свое пожелание. И с тех пор, как только встает солнце, я превращаюсь в жеребца. Как только оно садится – в человека. Если это называется даром, то я его не заслужил. Если проклятием – тоже. – Он сделал глоток воды и продолжил: – В натуре эзиан зло есть точно так же, как и добро в натуре единосущников. Я не спорю: эзиан следует защищать от жестоких преследований. Шкалу весов надо поправить в сторону равенства. Но если бы дело обстояло наоборот и преследованиям подвергались единосущники, я бы точно так же боролся за их равенство. Не за господство. Господство – это всегда тирания.

В комнате воцарилось продолжительное молчание.

– Я не знала, что вы испытываете такие глубокие чувства по поводу предмета нашего обсуждения, Ги, – произнесла наконец Джейн.

Она назвала его «Ги». Что ж, если в чем-то тут можно усмотреть добрый знак, так точно в этом. Полные губы ее изогнулись в едва заметной улыбке.

– Я тоже раньше не думал, что они так сильны, – признался он, и это было правдой.

Она деликатно отвела глаза.

– Наверное, если бы вы не тратили данное вам время в человеческом облике на пьянство и разврат, вы бы успели открыть для себя больше мудрых мыслей, стóящих минутки, чтобы их обмозговать.

Ги обхватил лоб рукой и с силой потер его. Ему снова захотелось рассказать ей, что он – поэт.

Но когда молодой Дадли опустил руку, то увидел, что жена улыбается. Все шире и шире. А ее рыжие волосы, еще минуту назад напоминавшие ему клубок багряных змей, сплетенных в чопорный пучок, теперь казались солнечными лучиками, собранными вокруг яркого диска-лица. Она вся светилась.

– Знаете, как нам следует провести первую ночь медового месяца, по моему мнению? – спросила она мягким низким голосом.

Что касается Ги, то впервые с момента их помолвки он точно знал, как хочет провести ночь. В животе у него образовался ком, в котором переплелись беспокойство и предвкушение. Он поднял брови в ожидании продолжения.

Глаза ее заблистали еще ярче – если только это было возможно.

– Я думаю, нам следует совершить налет на буфетную и отвезти немного копченого мяса тем несчастным крестьянам в долину!

Ги ненадолго отвернулся, чтобы не показать, как вытянулась у него физиономия.

– Миледи, вы просто читаете мои мысли, – сказал он, преисполненный благодарности небесам за то, что она их не прочитала.

Вдобавок к мясу, сушеным фруктам и сыру в твердой оболочке Джейн с Ги набрали в кладовой целый ворох трав, чайных листьев, а также разорванных на бинты полотняных отрезов. Джейн объяснила:

– Чай из тысячелистника помогает от болей. Я читала об этом в «Истории надлежащего лечения ран на полях сражений Войны Алой и Белой розы».

Ги с благоговением смотрел, как она ловко орудует пестиком, смешивая в ступке три вида трав и два вида специй. Затем Джейн сняла со стенки в углу кладовой совершенно бесполезный на вид деревянный ящичек, засунула в него руку и извлекла закупоренную пробкой бутыль.

– Это спиртное, миледи? – Ги удивленно вздернул бровь.

– Я послала слугам наперед приказание как следует спрятать его, – объявила она таким тоном, словно считала: залог счастливого брака – в том, чтобы получше прятать спиртное. Наверное, тоже в какой-нибудь книге прочла.

Ги даже не знал, восхищаться ему или всерьез возмутиться. Во всяком случае, он был всецело согласен с тем, что сейчас самое время выпить. Однако Джейн только вылила пару унций жидкости в ступку, снова вставила пробку в бутыль и вернула ее на прежнее место.

Ги предусмотрительно запомнил точное местонахождение деревянного ящичка.

Джейн тщательно перемешала спиртное с растолченной в ступке смесью, все вместе перелила в сосуд и тщательно запечатала его воском.

– Теперь раствор должен настаиваться восемь дней, а потом он будет заживлять особо тяжелые раны.

Ги кивнул, мало понимая в ее объяснениях и манипуляциях. Затем они облачились в самые простые одежды, какие смогли найти, и накинули на плечи самые обыкновенные плащи, чтобы никто не опознал в них высокородных господ. Ги завернул припасы в тюк и взвалил его на плечо.

– Ну что, идем?

Джейн зажгла светильник и подняла его высоко над головой.

– Идем.

Им не хотелось посвящать слуг и кучера в свои планы, так что затея оборачивалась весьма захватывающим приключением. Вероятно, ничего более озорного ни один из них в жизни раньше не предпринимал.

Ги рассказал обо всем только конюху и велел ему запрячь одну, самую обычную лошадь в самую обычную повозку.

Джейн забралась на нее весьма «неженственным» образом, так что Ги даже улыбнулся – и они скрылись в ночи.

При въезде в селение не было ни дозорных, ни часовых – никто не остановил супругов. Ги направил лошадь прямо к центру деревни, где в окнах самого большого дома горели огни. Когда повозка остановилась, до них сразу донеслись тихие стоны раненых.

Ги спрыгнул на землю.

– Ждите здесь, – сказал он Джейн.

Видимо, это предложение для его супруги было равносильно приказу: «Скорее за мной!», поскольку она проворно выбралась из экипажа, не успел Ги и на шаг отойти.

Он забарабанил в дверь дома, но, поскольку никто не открыл, сам отодвинул защелку.

– Кто вы такие? – спросил у них усталого вида мужчина.

– Мы супружеская пара. Прослышали о ваших несчастьях. Вот привезли еды и кое-что для лечения раненых.

Человек внутри подозрительно сощурил глаза.

Джейн выступила вперед, мягко взяла его руку в свою, повернула ладонью вверх и вложила в нее кусок хлеба.

– Сэр, у нас есть хлеб, вяленая говядина и медовуха.

Ги посмотрел на жену.

– Откуда медовуха?

Она пропустила вопрос мимо ушей.

– Пожалуйста, позвольте вам помочь.

Тут к ним приблизилась дородная женщина, перед тем возившаяся с раненой ногой какого-то мальчика.

– Мы будем очень благодарны вам, миледи.

– О, я не леди, – воскликнула Джейн, хотя, конечно, ее правильный выговор и элегантные манеры никого не могли обмануть.

Но женщина не стала спорить.

– Ну же, упрямец, пригласи их в дом, – велела она.

Старик посторонился, и Ги с Джейн принялись раздавать еду, отрезы полотна, настойки и мази. Ги завладел было бутылью с медовухой, но Джейн твердо заявила, что будет разливать ее сама.

Не прошло и двух минут, как он пришел к выводу, что его молодая супруга – настоящее чудо. Она не боялась смывать кровь, терпеливо объясняла крестьянам, как надлежит перевязывать раны и готовить микстуры.

– Я бы не отказался от куска мяса, – обратился к Ги тот первый старик.

– Не мешайте, прошу вас, – отмахнулся тот. – Я наблюдаю за действиями дамы. (Нетрудно догадаться, что Ги впервые в жизни участвовал в оказании помощи нуждающимся и вообще кому-либо, кроме себя самого, и по этой причине слабо разбирался в тонкостях этой работы.)