Текст книги "Призраки"

Вавилонское столпотворение
Стихи о Преподобном Безбожнике

– До книги Бытия, главы одиннадцатой, – говорит Преподобный Безбожник, – у нас не было войн.

Пока Бог не обрек нас сражаться друг с другом, на всю оставшуюся историю человечества.

Преподобный Безбожник на сцене, брови выщипаны и изогнуты в две тонкие линии; веки подведены искрящимися тенями всех цветов радуги, от красного до зеленого…

Ниже тоненьких лямок вечернего платья, обшитого красными блестками, на рельефном бицепсе правой руки красуется татуировка, череп, и надпись под ним:

«Лучше смерть, чем бесчестие».

На сцене вместо луча прожектора – кадры из фильма:

Церкви, мечети и синагоги.

Религиозные лидеры в ризах, усыпанных драгоценностями, машут, приветствуя толпы, из-за стекол бронированных лимузинов.

Преподобный Безбожник говорит:

– На равнине в земле Сеннаар люди всем миром строили башню.

Все человечество – в едином порыве к единой цели, в своей благородной мечте, которую они воплощали в реальность все вместе, в те времена, когда не было армий, оружия и битв.

И Господь опустил на них взгляд с небес и увидел растущую башню, воплощение единой мечты человечества, угрожающий вызов божественному началу.

И сказал Господь:

– Вот, один народ… и вот что начали они делать… и это только начало того, что смогут вершить они по своему разумению.

И отныне и впредь не будет им ничего неподвластного.

Его собственные слова, в Его Библии. Книга Бытия, глава одиннадцатая.

– И наш Господь Бог, – говорит Преподобный Безбожник, его голые руки и мускулистые икры испещрены черными крапинками сбритых волос, которые уже отрастают, он говорит:

– Наш всемогущий Господь так испугался, что рассеял единый народ по всей земле, и смешал языки, чтобы отныне и впредь чада Его стали друг другу чужими.

Наполовину – женский имперсонатор, наполовину – морской пехотинец в отставке.

Весь искрящийся красными блестками, Преподобный Безбожник говорит:

– И что же, наш всемогущий Господь так не уверен в своем всемогуществе?

Господь, который настроил сынов своих друг против друга, чтобы сделать их слабыми.

Он говорит:

– И этого Бога нам полагается чтить?

Пришибленные
Рассказ Преподобного Безбожника

Вебер смотрит по сторонам, лицо у него – бесформенное и какое-то смятое, одна скула выше другой. Один глаз – просто молочно-белый шарик, вставленный в красно-черную опухоль под бровью. Его губы, губы Вебера, как будто расколоты посередине, так глубоко, что вместо двух губ у него – четыре. Во рту не осталось ни единого зуба.

Вебер обводит взглядом салон самолета, где стены обтянуты белой кожей и все отделано лакированным кленом, отполированным до зеркального блеска.

Вебер смотрит на стакан с чем-то крепким у себя в руке; лед в стакане почти не растаял под потоками воздуха из кондиционера. Он говорит, слишком громко – из-за потери слуха. Даже не говорит, а кричит:

– Где мы?

Мы на борту «Gulfstream G550», лучшего частного самолета из всех, которые дают на прокат, говорит Флинт. Потом лезет в карман, что-то выуживает двумя пальцами и протягивает Веберу через проход. Маленькую белую таблетку.

– На вот, съешь, – говорит Флинт. – И давай допивай, мы почти прилетели.

– Куда прилетели? – говорит Вебер и запивает таблетку.

Он по-прежнему озирается по сторонам, смотрит на кресла с откидными спинками, обтянутые белой кожей. На белый ковер. На кленовые столики, которые кажутся мокрыми из-за блестящего лака. На диваны из белой замши, заваленные подушками. На журналы, каждый – размером с киноафишу, под названием «Элитные путешествия», с ценой, указанной на обложке: 50 долларов. На крючочки и краны в ванной, с золотым покрытием в 24 карата. На кухонный отсек, где стоит кофеварка, и свет галогенных ламп отражается слепящими бликами от свинцового хрусталя. Микроволновая печь, холодильник и водоохлаждающая машина. И все это летит на высоте 51 000 футов, со скоростью – 0,88 маха, где-то над Средиземным морем. Они все пьют виски, шотландский виски. Обстановка – милейшая. Такой у тебя больше не будет нигде. Нигде, кроме гроба.

Нос у Вебера похож на большую красную картофелину. Он запрокидывает голову, вытряхивая из стакана последние капли, и становится видно, что у него в ноздрях. Там, внутри. Видно, что эти ноздри уже никуда не ведут. Но он говорит:

– Чем это пахнет?

И Флинт говорит, втянув носом воздух:

– Даю подсказку: аммиачная селитра. Есть какие-то ассоциации?

Та самая аммиачная селитра, которую их общий приятель Дженсон приготовил для них во Флориде. Дженсон, их боевой товарищ. С которым они воевали в Персидском заливе. Наш Преподобный Безбожник.

– Типа удобрение такое? – говорит Вебер.

И Флинт говорит:

– Полтонны.

Рука у Вебера трясется, и слышно, как кубика льда гремят в его пустом стакане.

Это дрожательный паралич. Болезнь Паркинсона травматического характера. Травматическая энцефалопатия, при которой происходит частичный некроз мозговой ткани. Живые нейроны замещаются омертвевшими клетками. Вследствие черепно-мозговой травмы. Ты надеваешь кудрявый рыжий парик, приклеиваешь накладные ресницы, открываешь рот под фонограмму Бетт Мидлер на Окружной ярмарке и родео в Колларисе и даешь людям возможность ударить тебя по лицу – десять баксов за один удар, – и так можно сделать вполне неплохие деньги.

В других местах, ты надеваешь кудрявый белокурый парик, кое-как втискиваешь свою задницу в облегающее платье с блестками, а ноги – в туфли на высоченных каблуках, самого большого размера, который сможешь найти. Открываешь рот под фонограмму «Evergreen» в исполнении Барбары Стрейзанд, и лучше, чтобы кто-нибудь из друзей ждал тебя на машине, чтобы потом отвезти в травмпункт. До представления надо принять парочку викодина. Причем заранее. Еще до того, как приклеишь розовые длинные ногти Барбары Стрейзанд, потому что потом ты не сможешь ухватить уже ничего мельче пивной бутылки. Принимаешь свое обезболивающее, и можно надеяться, что ты успеешь спеть обе стороны альбома «Color Me Barbra» до того, как тебя свалят по-настоящему славным ударом.

Начиналось все это как аттракцион «За пять баксов врежь клоуну в рожу». По нашему первоначальному замыслу. И это работало, и особенно – в небольших университетских городах. С каким-нибудь сельскохозяйственным колледжем. В некоторых городках никто не уходил домой без белой клоунской пудры, размазанной по костяшкам. Белой клоунской пудры и крови.

Но вот в чем беда: все приедается. Притяжение новизны исчезает. Нанять «Gulfstream» стоит денег. Чтобы долететь до Европы, на одну только горючку уходит тридцать штук баксов. Только туда, это было бы не так уж и страшно, но ведь в агентстве проката не скажешь, что самолет тебе нужен для перелета в один конец… тебе же не нужно, чтобы они что-то там заподозрили.

Нет, стоит Веберу надеть это черное трико, и почтеннейшая публика уже исходит слюной, ждет не дождется, когда можно будет его ударить. Он кладет на лицо белила, становится за свое невидимое стекло, начинает кривляться – и наличность течет рекой. В основном в небольших университетских городах, но и на ярмарках мы зарабатывали неплохо. Даже если народ воспринимает все это как шоу менестрелей, они все равно платят деньги, чтобы ударить его по лицу. До крови.

Когда номер с клоуном-мимом себя исчерпал, мы попробовали новый аттракцион, в барах в придорожных гостиницах. «За пятьдесят баксов врежь в личико цыпочке». Девушка Флинта подвязалась на это дело. Но после первого же удара в лицо заявила:

– Нет, ребята, я – пас…

Сидя на полу среди арахисовых скорлупок, прикрывая руками нос, она, эта девушка, говорит:

– Давайте я лучше пойду в летную школу. Буду вашим пилотом. Мне действительно хочется вам помочь.

А у нас уже выстроилась целая очередь, с денежкой наготове. Наверное, полбара: разведенные отцы, брошенные бойфренды, просто парни с особо тяжелыми случаями детской психологической травмы приучения к горшку, – все ждут не дождутся, когда можно будет отвесить свой самый душевный удар.

Флинт говорит:

– Я сейчас все устрою. – Он помогает своей подруге подняться на ноги. Берет ее под локоток и ведет в женский туалет. Заходит туда вместе с ней, оборачивается в дверях и говорит, подняв руку с растопыренной пятерней: – Дайте мне пять минут.

Только-только мобилизовавшись из армии, мы не знали, как еще заработать такие деньги. Так, чтобы легально. Как говорил Флинт: пока еще не издали закона, запрещавшего людям платить за то, чтобы дать тебе в морду.

И вот Флинт выходит из женского туалета, в парике своей девушки, с лицом, чисто выбритым и накрашенным, как красятся женщины. Его рубашка расстегнута и завязана узлом под грудью, а внутрь набиты бумажные полотенца, скатанные в два больших шара. На его губы ушел, наверное, целый тюбик помады. Он говорит:

– Ладно, продолжим…

Мужики в очереди возмущаются, мол, это чистой воды надувательство: платить полсотни, чтобы дать в морду какому-то парню, переодетому бабой.

И Флинт говорит:

– Ну, пусть будет десятка…

Но народ жмется: деньги можно потратить на что-нибудь более стоящее.

И вот тогда Вебер идет к музыкальному автомату. Бросает в прорезь четвертак. Жмет на кнопки – и тут начинается волшебство. Включается музыка, и не проходит и двух секунд, как все мужики в баре издают долгий, протяжный стон.

Играет финальная песня из фильма «Титаник». В исполнении этой девушки из Канады.

И Флинт, в своем блондинистом парике, с большим клоунским ртом – Флинт встает на табурет, потом – на стол, и поет. Весь бар наблюдает за ним, и Флинт выкладывается по полной. Он поет. Водит руками вверх-вниз по бедрам. Его глаза закрыты, видны только блестящие синие тени для век. Его губы похожи на красное смазанное пятно. Он поет.

В нужный момент Вебер подает Флинту руку. И тот опирается на его руку, по-женски, продолжая двигать губами синхронно песне. Теперь все видят, что его ногти накрашены красным лаком. И Вебер шепчет ему на ухо:

– Я пять баксов скормил этому автомату. – Он помогает Флинту спуститься и подводит его в первому парню в очереди. Он говорит: – Сегодня они будут слушать одну эту песню. Весь вечер.

В тот вечер из пяти баксов, потраченных Вебером на музыкальное сопровождение, они сделали почти шесть сотен. В баре не осталось ни единого человека, чей кулак не окрасился бы косметикой с лица Флинта. Были парни, которые били его, пока у них не уставала рука, а потом снова вставали в очередь – чтобы повторить то же самое другой рукой.

Эта слезливая песенка из «Титаника», она едва не прикончила Флинта. Песенка и еще – парни с тяжелыми перстнями на пальцах.

После этого мы установили такое правило: никаких перстней и колец. И еще мы всегда проверяли, не прячет ли кто в кулаке столбик монет или свинцовое рыболовное грузило, чтобы утяжелить руку.

Кстати, из всех любителей таких развлечений, женщины – хуже всего. Бывают такие, которые не успокоятся до тех пор, пока у тебя изо рта не посыплются зубы.

Женщины – чем они больше выпьют, тем больше им нравится, нравится, нравится бить трансвестита. Зная, что это мужчина. Особенно если он лучше одет и выглядит лучше их. Пощечины мы разрешали, но запрещали царапаться.

В общем, достаточно быстро мы захватили свою нишу на этом рынке. Вебер с Флинтом начали меньше есть. Пили только облегченное пиво. В любом новом городе они подолгу разглядывали себя в зеркале: стояли боком, втянув живот, расправив плечи и выпятив задницу.

И с каждым разом, с каждым новым городом, у них у каждого как будто прибавлялось по чемодану. Для их модных платьев, для вечерних нарядов. Потом они перешли на специальные пакеты для одежды, чтобы платья не так сильно мялись. У них были пакеты для туфель и коробки для париков. У каждого – по большому набору косметики.

Дошло до того, что на эти наряды они тратили чуть ли не больше, чем зарабатывали. Но стоило только об этом заговорить, как Флинт заявлял:

– Для того чтобы сделать деньги, надо сперва их потратить.

И все это – не считая расходов на музыку. Сперва музыку ставили наобум, но потом обнаружилось, что люди охотнее лупят тебя по роже в сопровождении следующих альбомов:

«Color Me Barbra»

«Stoney End»

«The Way We Were»

«Thighs and Whispers»

«Broken Blossoms»

Или «Beaches». Да, особенно «Beaches».

Заприте Махатму Ганди в монастыре, отрежьте ему яйца, накачайте его демеролом, и он все равно врежет вам в морду, если поставить ему эту песню, «Wind Beneath Your Wings». Спросите хотя бы у Вебера. У него большой опыт.

В армии их этому не учили. Там их учили другому. Но когда возвращаешься на гражданку, как-то нигде не встречаются объявления из серии: требуются эксперты по снабжению армии, операторы военных систем наведения и дозорные. Они вернулись домой – и не нашли никакой работы. Ничего, где платили бы столько же, сколько Флинт срубал с публики, сверкая ногами в длинном разрезе, сбоку на темно-зеленом атласном вечернем платье – ногами в тончайших нейлоновых чулках, выпирающих из золоченых сандалий. Флинт, замазывающий синяки в перерывах между песнями и ударами. С его сигаретой, измазанной красной помадой. Помадой и кровью.

Окружные ярмарки приносили хороший доход, а на втором месте, с минимальным отрывом, стояли мотоциклетные гонки. Родео – тоже неплохо. И выставки лодок. И автостоянки у павильонов, где проходили выставки охотничьего оружия. Везде находились люди, готовые платить за потеху – и платить хорошо.

Как-то вечером, по дороге обратно в мотель, уже после того, как почти весь макияж Вебера с Флинтом осыпался на асфальтобетон перед входом на Выставку охотничьего оружия и амуниции западных штатов, Вебер, сидящий на переднем сиденье, подправляет зеркало заднего вида и внимательно изучает свое лицо. Со всех сторон. А потом говорит:

– Я так долго не выдержу.

Выглядит он очень даже неплохо. Тем более что это не важно, как выглядит Вебер. Песни – гораздо важнее. Парик и помада.

– Я никогда не был, что называется, симпатичным, – говорит Вебер, – но я хотя бы старался выглядеть… более или менее ничего.

Флинт сидит за рулем, смотрит на свои руки с облезшим красным лаком на ногтях. Откусывая сломавшийся ноготь сколотыми зубами, Флинт говорит:

– Я тут подумал… Может, взять себе сценический псевдоним? – По-прежнему глядя на свои ногти, он говорит: – Как тебе Пеппер Бекон? Перчик с беконом?

Девушки Флинта с ними уже не было. Она активно училась в летной школе.

Оно и к лучшему. Потому что дела покатились под гору.

Например, перед тем как устроиться на стоянке перед входом на Выставку самоцветов и минералов Горных штатов, Вебер смотрит на Флинта и говорит:

– Какие-то у тебя сиськи… не великоваты ли?

Бретельки длинного платья Флинта завязаны сзади, на шее, чтобы лучше поддерживать пышный бюст. Да, сиськи действительно великоваты, но Флинт говорит, что это так кажется из-за нового платья.

А Вебер говорит:

– Нет, не кажется. Платье тут ни при чем. Они у тебя прирастали на протяжении последних четырех штатов.

– Это ты придираешься, – говорит Флинт. – Тебе просто завидно, что мои больше твоих.

И Вебер говорит, очень тихо, кривя губы в яркой помаде:

– Бывший старший сержант Флинт Стедмен, вы превращаетесь в корову с отвисшим выменем…

А потом было так: блестки и волосы, выдранные из париков, полетели во все стороны. В тот вечер они не собрали ни цента. Никого не прельщало бить эти распухшие рожи, уже разбитые и расцарапанные в кровь. В разводах туши, потекшей от слез. С налитыми кровью глазами.

Теперь, глядя в прошлое, можно сказать, что эта маленькая потасовка едва не сгубила всю миссию.

Эта страна не может выиграть ни одну войну, и причина тому простая: мы все время деремся друг с другом, вместо того, чтобы драться с врагом. Так же, как и Конгресс не дает военным спокойно делать свою работу. Вечно у них какие-то разногласия. Вебер с Флинтом, они не плохие люди, просто оба – типичные представители общей массы, над которой мы так стремимся подняться. Их миссия состоит в том, чтобы разрешить эту террористическую ситуацию. Раз и навсегда. А для этого им нужны деньги. Чтобы девушка Флинта окончила летную школу. Чтобы нанять самолет. Достать наркотики – чтобы вырубить пилота, которого им предоставит прокатная компания. Все это стоит немалых денег.

Сказать по правде, сиськи у Флинта действительно приобретают устрашающие размеры.

Откинувшись в креслах из белой кожи, на высоте 51 000 футов, они летят курсом на юг, вдоль Красного моря – до Джедды, где повернут налево.

Другие ребята, которые тоже сейчас летят, каждый – к заданной цели, остается только догадываться, как они заработали свои деньги. Какой болью и мукой.

Уши у Вебера проколоты, и дырки видны до сих пор – большие, растянутые от всех этих висячих серег.

Теперь, глядя в прошлое, можно сказать, что большинство войн в истории велось из-за религий.

Это просто массированная атака, чтобы покончить со всеми войнами. Ладно, пусть не со всеми. Но с большинством.

Когда Флинт совладал со своими сиськами, они совершили турне по колледжам. По маленьким городкам, где люди пьют пиво и изнывают от скуки. К тому времени Флинт ослеп на один глаз – из-за отслоения сетчатки. Из-за множественных черепно-мозговых травм Вебер теряет слух; уже оглох на шестьдесят процентов. Врачи в травмпунктах называют это травматическими повреждениями мозга. У обоих трясутся руки, так что когда они красят ресницы, кисточку приходится держать двумя руками. Оба уже не могут самостоятельно застегнуть молнию на платье. Шатаются даже на невысоких каблуках. Но все равно продолжают работать.

Когда придет время, когда им на хвост сядут реактивные истребители Объединенных Арабских Эмиратов, Флинт, который при своей слепоте не может управлять самолетом, все равно будет в пилотской кабине – со всеми знаниями, полученными в ВВС.

Здесь, в белом кожаном салоне «Gulfstream G550», Флинт снял ботинки – и ногти у него на ногах по-прежнему накрашены ярко-розовым лаком. От него по-прежнему пахнет «Шанелью № 5». Запах духов мешается с естественным запахом тела.

На одном из последних шоу, в Миссуле, штат Монтана, из толпы выходит девица и заявляет им, что они – грязные сволочи и мерзавцы. Что они разжигают ненависть и поощряют насилие по отношению к нетрадиционно сексуально ориентированным членам нашего общества, во всех других отношениях мирного и плюралистического…

И Вебер стоит, умолкнув на середине куплета «Button and Bows», в сочной версии Дорис Дей, а не в убогоньком бледненьком исполнении Дины Шор, он стоит в облегающем синем атласном платье без бретелек, со всей своей волосней на груди, на плечах и руках – волосы растекаются от запястья и до запястья, словно боа из черных перьев, – и он говорит этой девице:

– Так ты покупаешь удар или нет?

Флинт стоит в двух шагах от него, в начале очереди. Собирает деньги. И он говорит:

– Ага, давай. Замахнись посильнее. – Он говорит: – Для девушек – вдвое дешевле.

И эта девица, она просто смотрит на них и нервно притопывает ногой, обутой в теннисную туфлю. Губы сжаты в плотную линию и словно скошены на сторону.

Наконец она говорит:

– А вы можете «спеть» эту песню из «Титаника»?

И Флинт берет у нее десять баксов и приобнимает ее за плечи.

– Для тебя, – говорит, – мы можем играть эту песню весь вечер…

В тот вечер они и собрали недостающую сумму – до пятидесяти штук, необходимых для миссии.

Внизу уже видна изломанная, коричневая с золотым, береговая линия Саудовской Аравии. Окна в «Gulfstream» в два, в три раза больше крошечных иллюминаторов в обычных пассажирских авиалайнерах. И когда ты выглядываешь наружу и видишь лишь море и солнце, и землю внизу, которая с такой высоты кажется просто набором смешавшихся красок, тебе почти хочется жить. Похерить всю миссию и вернуться домой, пусть даже к безрадостной и беспросветной жизни.

В баках «Gulfstream» достаточно топлива, чтобы пролететь 6 750 морских миль, даже при встречном ветре на протяжении 85 % всего полета. До их цели было всего лишь 6 701 миля, так что топлива должно было хватить, чтобы сбросить багаж, их чемоданы плюс целую гору мешков, которые Дженсон загрузил во Флориде, где им пришлось приземлиться, потому что пилоту стало дурно. Уже после того, как они принесли ему кофе. Три таблетки викодина в чашке крепкого черного кофе вызывают вполне предсказуемую реакцию у большинства людей: их мутит, у них кружится голова, в голове все плывет, как после сильной попойки. Так что они приземлились. Сгрузили пилота. Загрузили мешки. С аммиачной селитрой. Мистер Дженсон сам их таскал на спине. И там была девушка Флинта, Шейла, только что завершившая курс обучения в летной школе и готовая подняться в воздух.

Дверь в кабину пилота открыта, и видно, как Шейла снимает наушники, так что теперь они просто висят у нее на шее. Оглянувшись через плечо, она говорит:

– Только что передали по радио. Кто-то спикировал на Ватикан, на самолете, набитом удобрениями…

– Кто бы это мог быть? – говорит Вебер.

Глядя в окно, полулежа в своем откинутом кресле из белой кожи, Флинт говорит:

– У нас появилась компания. – С его стороны летят два истребителя. Флинт машет им рукой. Лица обоих пилотов видны ему в профиль. Они не машут в ответ.

Вебер смотрит на кубики льда, тающие в его пустом стакане, и говорит:

– Куда мы идем.

Шейла говорит из кабины пилота:

– Они нас сопровождают, как только мы повернули от моря в глубь материка, у Джедды. – Она опять надевает наушники.

И Флинт перегибается через проход, чтобы налить еще виски в пустой стакан, налить до краев. Он говорит:

– Даю подсказку, приятель. Мекка. Есть какие-то ассоциации? Аль-Харам? Кааба?

Шейла стучит пальцем по наушнику над одним ухом и говорит:

– Уже накрыты: Храм мормонов… штаб-квартира Национального объединения баптистов… Стена Плача и Купол над скалой… Отель «Беверли-Хиллз»…

Да, говорит Флинт. Всеобщее разоружение не прокатило. ООН тоже ничего не смогла. И все-таки, может быть, это сработает.

В живых останется только один. Их друг Дженсон, наш Преподобный Безбожник.

Вебер говорит:

– А что в отеле «Беверли-Хиллз»?

И Флинт допивает свой виски и говорит:

– Далай-лама…

Та девица из Миссулы, штат Монтана: Вебер взял у нее телефон, в тот вечер. А когда пришло время писать завещание, он оставил ей все, чем владел в этом мире, включая «Мустанг», припаркованный в подворотне у дома его родителей, набор инструментов «Craftsman» и четырнадцать сумок Coach с подходящими к ним туфлями и нарядами.

В тот вечер, потом, уже после того, как эта девица отдала полсотни баксов, чтобы от души приложить Вебера ногой по жопе, она смотрит на него, на его разбитые губы, на его затянутый белой пленкой незрячий глаз, заплывший так, что его почти и не видно. Он старше ее на три года, но выглядит, как ее бабка. И вот она смотрит и говорит:

– И зачем вы все это делаете?

Попивая свое облегченное пиво, Флинт смотрит на Вебера и говорит, качая головой:

– Ты, мудила … – Флинт говорит. – Это же мой парик.

И Вебер снимает парик, отдирая пряди светлых волос, прилипших к запекшейся крови вокруг носа и рта. И он говорит:

– Каждому хочется сделать мир чуточку лучше.