Текст книги "Темнее дня"

29.

Промывка. Пока Яна этого слова не услышала, она еще сомневалась в своих планах. Теперь же она была уверена. Мысль о том, что в тело Себастьяна бесцеремонно вторгнутся маленькие самовоспроизводящиеся машинки, производя там перемены, которых никто не мог предсказать, наполнила ее ужасом. Даже если больше никто об этом эксперименте не беспокоился – а это был именно эксперимент, ни больше, ни меньше, что бы там Вальния Блум ни говорила, – Яне следовало держаться поближе к Себастьяну и не спускать с него глаз.

Себастьян казался еще более вялым и безразличным, чем когда-либо. Похоже, он не знал, что с ним собираются проделать, – и даже этим не интересовался. Только Яна и Вальния Блум ежедневно следили за прогрессом в разработке нан. Главный инженер, Гарольд Лониус, настаивал на том, что эта работа самая что ни на есть простая и нет никаких шансов, что она пойдет как-то не так. Он был уверен в себе и почти так же беспечен, как Себастьян. Беспокоиться обо всем оставалось Яне. Она точно знала, что еще никто и никогда в истории человечества не разрабатывал системы, неспособной дать сбой.

Яна позаботилась о том, чтобы ее пригласили присутствовать на процедуре введения изготовленного продукта. Она сидела и наблюдала, пока Гарольд Лониус демонстрировал ей специальный шприц. Шприц этот был совсем крошечный, напоминая скорее игрушку, чем медицинский инструмент. Внутри содержалось несколько капелек мутной серо-голубой жидкости, вполне невинной на вид. Однако Яна не смогла подавить дрожь, когда Лониус приставил кончик шприца к обнаженному плечу Себастьяна. Жидкость мгновенно исчезла, рассосавшись под кожей.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Судя по ее голосу, Вальния Блум была встревожена больше, чем ей бы хотелось признать.

– Ага. – Себастьян сидел с тупыми глазами. – Отлично.

Яна совсем иначе себя чувствовала.

– И что теперь?

– Несколько часов ровным счетом ничего. – Изучив пустой шприц, Гарольд Лониус удовлетворенно кивнул. – После этого наны так начнут размножаться, что дадут о себе знать. Вы, Себастьян, испытаете лихорадку. Думаю, температура поднимется максимум на градус-другой. Затем вам потребуется много мочиться. Именно так будут выделены узелки. Позаботьтесь о том, чтобы пить много жидкости и тем самым помочь вашим почкам.

– Когда все это закончится? – спросила Вальния Блум. – В самом начале вы предполагали, что четырех-пяти дней будет вполне достаточно.

– Я был излишне консервативен. Обычно так безопаснее. – Лониус упаковал шприц в специальный футлярчик. – Если через трое суток все не завершится, считайте, что я вам обед в ресторане задолжал.

Инженер ушел. Несколько минут спустя Вальния Блум последовала за ним – после того, как проинформировала Себастьяна о том, что его температура и пульс будут отслеживаться дистанционно, а также что вода очень поможет промывке его системы. Яна внимательно за ним наблюдала. Судя по тому вниманию, какое Себастьян уделил словам Вальнии Блум, она с таким же успехом могла поберечь свои легкие.

Затем Яна и Себастьян остались наедине. Это им было не в новинку, поскольку большую часть своей жизни они провели вместе. Но с тех пор, как они покинули Землю, все изменилось. То ли из-за Себастьяна, то ли из-за Яны, но то, что раньше было непринужденным товариществом, теперь стало сущей неловкостью. Себастьян никогда не начинал разговора. Ответы его содержали в себе всего лишь несколько слов. Он казался поглощенным мыслями, затянутым глубоко в свой внутренний мир.

Яна продержалась три часа. Наконец она сказала Себастьяну, что хочет выйти «свежим воздухом подышать» – замечание, совершенно чуждое природе Ганимеда. Он просто кивнул. Покинув изолятор научно-исследовательского центра, Яна направилась вверх. Поверхность спутника находилась всего в четырех уровнях у ней над головой.

У Яны не имелось никакого сознательного плана относительно того, что она будет делать дальше. А потому ей показалось совершенно случайным импульсом, когда она нашла точку доступа к поверхности, натянула один из защитных скафандров с тонкой сверхпроводящей сетью, проследовала еще на один уровень вверх и через целый ряд шлюзов вышла на голые просторы Ганимеда.

Ближе к шлюзу почва, разбитая от прохождения слишком многих людей и транспортных средств, приняла текстуру мелкого песка. Частички льда и слюды под ногами у Яны блестели в лучах далекого Солнца. Слева от себя, чуть поодаль, она увидела солнечные отблески на зазубренных гребнях и ледяных вершинах. Яна знала их название – Сабинские холмы, – но не испытывала никакого желания их исследовать. Краткий укол ностальгии по мягким и округлым контурам Земли пришел и ушел. Яна сказала себе, что теперь ее дом – Внешняя система. Лучше ей было к этому привыкнуть. Пейзаж этого мира обладал своим суровым великолепием.

Только когда Яна вдруг поняла, что неуклонно направляется на запад к скоплению пусковых башен и лесов, что поднимались в черное небо точно сверкающие шпили инопланетного города, до нее наконец дошло, что она делает. Перед ней лежал один из главных космопортов Ганимеда, дом для сотен или даже тысяч судов, различавшихся по размеру от одноместных космических «прыгунов» до полновесных межпланетных лайнеров. В классе последних – Яна еще его не видела, но вовсю высматривала – находился ЛВС «Ахиллес», который готовили к следующему полету от Ганимеда до Внутренней системы. Пол Марр сообщил Яне, что хотя он был в отпуске, он каждый день заходил на корабль, чтобы посмотреть, как идут приготовления.

Яна остановилась, поглазела на неподвижные звезды и задумалась, стоит ли ей идти дальше. Проводить вневахтенные часы с Полом было одно дело, а как последняя дура вмешиваться в его работу – совсем другое. Но когда Яна снова посмотрела на паукообразные деррик-краны и пусковые башни, она вдруг узнала массивные очертания «Ахиллеса». Ноги, принимая приказы откуда-то помимо ее сознания, понесли Яну в том направлении.

Охрана на корабле – да, собственно говоря, и всюду на поверхности – казалась столь символической, что словно бы и вовсе не существовала. Яна запросто смогла приблизиться к «Ахиллесу», воспользоваться лифтом на лесах вокруг корабля и беспрепятственно войти в переходной шлюз. Ее даже, судя по всему, никто не заметил. Но дальше Яну ждал настоящий шок. Выйдя из внутреннего шлюза, она оказалась лицом к лицу с капитаном Кондо.

Он вежливо ей поклонился.

– Приятно снова вас видеть, мисс Яннекс. Могу вам чем-то помочь?

Неужели у него была столь феноменальная память, что в ней запросто хранились имена всех пассажиров, которые когда-либо путешествовали на «Ахиллесе»?

Следующие слова капитана Кондо эту идею перечеркнули.

– Если вы ищете моего старшего помощника, то вы очень удачно выбрали время. Он сейчас в моторном отделении, далеко на корме, но собирался скоро уходить. Хотя вы знаете туда дорогу, я бы в высшей степени предпочел, чтобы вы остались здесь. Я дам ему знать о вашем присутствии.

Тон его был официальным, однако, уже отворачиваясь, капитан добавил:

– Мне думается, я перед вами в большом долгу, мисс Яннекс. Множество раз я побуждал Пола больше отдыхать и развлекаться между полетами, но всегда безуспешно. Похоже вы преуспели там, где я оказался бессилен. Хорошенько повеселитесь с моим старпомом – но, прошу вас, верните достаточное его количество, чтобы лететь на «Ахиллесе».

После этой прощальной шпильки он оставил Яну ждать в одиночестве. Она стояла у выхода из переходного шлюза, радуясь тому, что капитана Кондо здесь не будет, чтобы наблюдать за ее общением с Полом – каким бы оно ни получилось.

Пол появился через несколько минут.

– Яна! – только и сказал он.

Из одного слова приветствия невозможно было понять, действительно ли он рад ее видеть. Скафандр Яны исключал возможность ее обнять или еще как-то проявить свою привязанность.

– Извини, Пол. Я вовсе не собиралась сюда приходить, но потом у Себастьяна началась операция промывки, и я страшную неловкость почувствовала. Хотя я знаю, что все это должно быть безвредно и безболезненно, но у него лихорадка начнется, и я почему-то… – Тут она умолкла.

– Я понимаю. И как долго продлится операция?

– Похоже, никто точно не знает. Три дня. Может, четыре. – Тогда самое худшее, что ты можешь сделать, это все время болтаться вокруг и непрерывно тревожиться. Следующие несколько часов у тебя ничем таким не заняты?

– Нет.

– Тогда идем со мной. Я гарантирую тебе кое-что, что тебя на какое-то время от Себастьяна отвлечет.

– Куда ты собрался?

Пол указал пальцем вверх и улыбнулся, увидев выражение лица Яны.

– Нет, я не передний смотровой отсек «Ахиллеса» имел в виду. Мы там уже были и кое-что проделали – или попытались. Я знал, что сегодня буду в космопорту, а потому на космическую прогулку записался. Я заказал одноместник, но могу позвонить и сменить его на парный «прыгун» с двойным управлением.

– Мне нужно будет звездолетом управлять?

– Нет, тебе нет. Быть может, в другой раз, но не сегодня. Разделение труда. Я веду, ты достопримечательности осматриваешь.

Яна медлила соглашаться, но, судя по всему, отказ в ее выбор попросту не входил. Пол сказал:

– Дай мне минуту, чтобы скафандр надеть. Очень удачно, что ты уже готова. – И он нырнул в соседнюю каюту, прежде чем Яна успела рот раскрыть.

Снова она осталась одна. Но теперь Яна уже чувствовала себя намного лучше. Временами было очень хорошо, чтобы кто-то принимал за тебя решения.

Облачившись в скафандр и оказавшись снаружи «Ахиллеса», Пол повел Яну по открытой поверхности, усеянной небольшими звездолетиками. Тут и там ярко-красные щиты укрывали от солнечного града высокоскоростных протонов то, что под ними находилось. Судов было столько, что не сосчитать, и Яне это место показалось настоящим лабиринтом. Но Пол, судя по всему, точно знал, куда он идет. Пятнадцать минут спустя он остановился у тупоносой нелепицы, возвышавшейся на шести тонких ножках. Привыкшей к земным реалиям Яне штуковина напомнила гигантскую голубую стрекозу. Когда они подошли поближе, Пол хлопнул по борту. Тут же дверца услужливо распахнулась, и оттуда развернулась узкая лесенка.

– Разве тебе не нужно заранее насчет всего этого распорядиться? – спросила Яна, когда они взобрались на борт и опустились на массивные мягкие сиденья. Кресло Яны тут же подстроилось под ее размер.

– Можешь считать, что нет. – Пол проверял показания приборов. – Вообще-то средний человек не может взять корабль без специального уведомления. Но я здесь в деле. И это одна из льгот. Большинство членов команды просто начинает сходить с ума, если застревает под поверхностью между полетами, так что мы можем летать, когда захотим. Готова к старту?

Этот вопрос был риторическим, поскольку вес Яны вдруг сделался чудовищным. Поднимаясь, стрекоза вращалась, и желудок Яны вращался вместе с ней, пока поверхность Ганимеда с головокружительной скоростью отваливалась вниз.

– Какое у нас ускорение? – сквозь сжатые зубы спросила Яна.

– Одно «жэ». – Давление в кабине нормализовалось, и Пол снял шлем. – Я подумал, надо устроить так, чтобы ты чувствовала себя как дома.

Так это было одно земное «жэ»? Но затем, прежде чем у Яны появилось время задуматься о том, как быстро знакомое становится незнакомым, ей пришлось подумать кое о чем еще. Другой корабль, раз в десять больше по размеру их стрекозы, промелькнул впереди. Яна заметила ряд иллюминаторов, головы людей и поняла, что они лишь на считанные десятки метров разминулись.

– Абсолютно безопасно. – Пол, должно быть, услышал, как она охнула. – Мы в зоне прибытия. Относительные положения до миллиметров контролируются. Когда мы отсюда выйдем, сомневаюсь, что ты увидишь хоть один другой корабль, пока мы обратно на приземление не пойдем.

– Куда ты нас везешь?

– А куда тебе хочется?

– Как насчет Ио? Я слышала, там красиво.

– Это точно. Извергающиеся вулканы, лава, ямы с горящей серой. Я сотни раз пытался этот пейзаж написать, но всегда выбрасывал то, что получалось. К реальности даже близко не подобраться. Всякий раз, как я описание ада читаю, я про Ио думаю. Но сегодня мы туда отправиться не сможем.

– Мотор не позволит?

– Нет. «Мобиль» может работать вечно. Но наземный контроль не хочет, чтобы члены команды с увеселительными прогулками к Урану или Нептуну залетали, а потому жмется насчет летучих веществ для реакционной массы. Так или иначе, полет до Ио – это целый день при нашем ускорении. Мы просто немного прогуляемся.

Возможно, они просто гуляли, но в данный момент похожий на стрекозу кораблик, казалось, нырял прямиком к центру затянутого облаками Юпитера. Планета заметно разбухала – по крайней мере, в воображении Яны. Она вспомнила их последнюю встречу с Юпитером и почти фатальную пертурбацию «Ахиллеса». Что же такое Себастьян все-таки пытался вытворить, когда с люком возился? Он никогда не отвечал – сколько она его ни спрашивала. Вальнии Блум Яна в этом не признавалась – собственно говоря, она на совершенно противоположном настаивала, – но поведение Себастьяна неуклонно становилось все более странным. Хотя он по-прежнему без конца глазел на образы Юпитера и Сатурна, облачных систем он больше не рисовал. Казалось, Себастьян уже вообще ничем не занимался. Любой, кто осмотрел бы его, наверняка бы решил, что он слабоумный или наркотиками накачан. Раньше Себастьян никогда таким не был. Если бы он таким был, он бы нипочем тесты не прошел, и они с Яной по-прежнему бы на Земле находились. Но в его нынешнем состоянии – разве могли Себастьяну позволить куда-то дальше во Внешнюю систему отправиться?

– Ничего, если я поговорю? – Пол ворвался в ее мысли. – А то ты, похоже, немного отвлеклась.

– Все хорошо. – Яна смогла зафиксировать легкую перемену в направлении. Прямиком к Юпитеру они уже не ныряли. – Эта панорама… она мне кое-что напомнила.

– Именно этого я и боялся. – Пол резко развернулся на сиденье, обращаясь к ней лицом. – Знаешь, когда я сегодня тебя на борту «Ахиллеса» увидел, я удивился. Удивился, но обрадовался. Потому что я хотел тебе кое-что еще сказать, но все время это откладывал.

Что ее теперь ожидало? Яна так и оцепенела в кресле, а Пол продолжил:

– За последние несколько недель мы замечательное время провели – по крайней мере, я провел. Но через шесть дней «Ахиллес» уйдет в рейс, и я уйду вместе с ним. Дело в том, что я моряк и, судя по всему, самый типичный. Если у меня и не было девушки в каждом порту, то по крайней мере новая компаньонка в каждом полете имелась. Двух-трех недель бывало вполне достаточно, чтобы что-то такое завязалось, а затем, когда мы прибывали, мы расходились спокойно и цивилизованно. Не хочу тебе лгать, Яна. Я провел чертовски славное время, этим занимаясь, и никогда ни о чем не пожалел.

А потому я должен быть последним человеком, у кого есть право жаловаться, если кто-то к нему охладевает. Если только все не было так, как у нас с тобой. Мы были по-настоящему поглощены друг другом по пути к Ганимеду и даже после прибытия, пока ты не ушла посмотреть, как там дела с Себастьяном. Я подумал – ну вот и финал, между нами все конечно. Но затем ты вернулась, и все с новой силой разгорелось. Я начал воображать, что у нас может в долгосрочном плане что-то составиться. Но тут Себастьяну собрались проделать эту чудную операцию, и ты опять ушла.

Не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя к несчастному придурку ревную. Я не ревную. Я его жалею. Потому что по моему мнению – ты только не злись – у него уже последние пробки горят. Но похоже, всякий раз, как он в беде, меня сразу же очень далеко с твоего горизонта сдувает. Как сегодня. Ты пришла на борт «Ахиллеса», и я очень большой подъем испытал. Но дальше выясняется, что ты на самом деле вовсе не потому пришла, что меня хотела увидеть. Ты пришла, потому что ты о Себастьяне тревожишься. Тогда я привез тебя сюда, думая, что хоть это тебя от него отвлечет. Но сразу же после старта ты ушла в себя и никак оттуда не возвращалась. Ведь ты сейчас о Себастьяне думала?

Яна помедлила, затем неохотно кивнула.

– Тогда удивляет ли тебя, если никакого будущего для нас двоих я не вижу? Скажи, Яна, чего ты хочешь?

– Я не хочу, чтобы ты улетал.

– Я должен лететь. «Ахиллес» через шесть дней снимается.

– Я знаю. Я не это имела в виду. Послушай, операция Себастьяна через три дня закончится. Ты можешь эти три дня подождать, а потом снова спросить меня, чего я хочу?

– Ладно, пусть так и будет. – Пока они говорили, корабль следовал по длинной дуге. Гигантская румяная физиономия Юпитера исчезла, и теперь впереди лежал мертвый морозный блеск Ганимеда. Пол отвернулся от Яны. – Я спрошу снова. Но боюсь, я уже сейчас знаю, что ты скажешь. Нам лучше скафандры закупорить. Через пять минут садимся.

– Вот и хорошо. Я должна срочно к Себастьяну в изолятор вернуться.

Яна прислушалась к собственным словам и сама не поверила, что только их сказала. Они подтверждали все тревоги и сомнения Пола. Она пожелала, чтобы они с Полом смогли улететь, только вдвоем, и больше никогда не вернуться.

Но так получиться попросту не могло. Узы, притягивавшие Яну к Себастьяну, были слишком крепки. И ад Ио вдруг показался ей ничем в сравнении с тем адом, которым был Ганимед.

Яна отсутствовала три с лишним часа. За все это время Себастьян, насколько она могла судить, не сдвинулся ни на миллиметр. Он сидел на койке, глазея на фальшивые краски дисплея с Юпитером, что покрывал целую стену. Ураган длиной в столетия, сформировавший Большое Красное Пятно, помутнел до тускло-оранжевого. С его западного края отрывались неистово крутящиеся белые вихри аммиака, каждый размером с Землю.

– Себастьян?

Он не откликнулся. Яна подошла и приложила пальцы к его лбу. Собственные ладони показались ей холодными как лед, но Себастьян определенно был теплее обычного.

– Тридцать восемь целых и две десятых градуса, – произнес бестелесный голос Вальнии Блум. – Легкая лихорадка, но ничего тревожного. Не беспокойтесь, его спальня находится под постоянным наблюдением. Все идет в соответствии с планом.

– Я бы хотела на какое-то время остаться.

– С этим никаких проблем. Мы предоставим вам отдельную комнату, и вы сможете проводить там столько времени, сколько захотите. Я устрою все так, чтобы вы тоже могли отслеживать эту спальню.

– Это было бы идеально. – Яна передвинулась, чтобы встать прямо перед Себастьяном. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Тебе не жарко?

– Нет.

– Ты не голоден?

– Нет. – Круглое как Луна лицо оставалось бесстрастным. Глаза не отрывались от дисплея.

Яна вспомнила, каким Себастьян был на Земле. Вспомнила все его разговоры о слоисто-кучевых и дождевых облачных слоях. Теперь из него тяжело было даже что-то односложное выдавить. Яна должна была его расшевелить, заставить думать о чем-то помимо этих чертовых облаков.

– А знаешь, Себастьян, где я была? Тебе бы там очень понравилось. – Она описала свое путешествие на поверхность, прогулку в скафандре по ледяным камням под немигающими звездами и лихой космический вояж с Полом Марром. Приведя массу подробностей, Яна постаралась, чтобы все это прозвучало как можно более увлекательно. Себастьян на нее не смотрел, но определенно слушал. Один-два раза он даже кивнул.

Под конец Яна сказала:

– Как думаешь, смогли бы мы с тобой прокатиться вместе, как только промывка будет закончена? Мы бы до самого Ио добрались и вокруг него облетели.

Это должно было его зацепить. На земле Себастьян был куда лучшим пилотом, чем Яна – прирожденным, если верить летному инструктору «Глобальных минералов».

– Возможно.

Но на самом деле его ровный, нейтральный голос ясно сказал: «Вряд ли». Несмотря на все обнадеживающие заверения Вальнии Блум и Гарольда Лониуса, Яна была капитально обеспокоена.

Совместная космическая прогулка, чтобы посмотреть на Ио или еще на какой-то спутник Юпитера? Только если его состояние сильно изменится по сравнению с нынешним. А таким Себастьян не мог отправиться решительно никуда. И никогда.

30.

Вопреки широко распространенному мнению Свами Савачарья вовсе женоненавистником не был. Да, он, мягко говоря, не наслаждался женским обществом, но точно так же он относился и к обществу мужскому. Он терпел присутствие нескольких избранных людей, но никакой нужды заходить дальше просто не видел.

И уж совсем несправедливо было считать, будто Свами Савачарья не симпатизировал молодежи. Его собственное отрочество стало периодом непрерывных тяжких травм, и на всем его протяжении Сова чувствовал себя в состоянии войны со всей остальной вселенной. А потому он вполне симпатизировал всякому, кто недавно те же самые муки перенес.

Следовательно, гневный взгляд, которым Сова встретил молодую женщину, вошедшую в его комнату, к ее полу или возрасту никакого отношения не имел. Была поздняя ночь, Сова ожидал прибытия Алекса Лигона, а закрытой двери казалось вполне достаточно, чтобы гарантировать уединение. Кроме того, его прервали в самый разгар проведения сложной и абстрактной линии мысли на предмет проблемы СЕТИ.

Однако незваная гостья тут же оказалась спасена от праведного гнева Совы. Причем не какими-то оправданиями, а тем, как она себя повела. Входя, она не спускала глаз с коричневой фаянсовой кастрюли. В конце концов взгляд женщины переметнулся на сидящую фигуру, но задолго до этого Сова сумел различить, что выражается у нее на лице.

Он узнал это выражение и ему посочувствовал. Незваная гостья была голодна – причем не просто голодна, а как одинокая волчица. Подобная потребность извиняла почти всякую форму неподобающего поведения.

Более того, удовлетворение этой потребности не должно было оттягиваться обычными церемониями формального представления. Сова махнул рукой в сторону столика с едой.

– Миски на нижней полке. Ешьте на здоровье.

Женщина кивнула и схватила черпак. Однако, наполняя миску рисотто с травяными приправами, она круглыми глазами смотрела на Сову. Тридцать лет бесцеремонных взглядов приучили его к подобной реакции.

– Когда вы возьмете себе столько еды, сколько вам нужно, – сказал Сова, – я попрошу вас уйти. Я ожидаю гостя, а кроме того, вы в высшей степени мешаете моей работе.

Уже набив рот горячим рисом, женщина пробормотала что-то нечленораздельное. Однако она не ушла, а вместо этого прожевала рис и сказала:

– Извините, что я без спросу вошла. Вы Мегахиропс? Великая Сова?

– Таково мое имя в Сети Головоломок. Данный объект предназначен исключительно для деятельности членов Сети. Всем остальным здесь быть не предполагается.

Женщина по-прежнему не двигалась с места, усиленно продолжая набивать себя плодами Совиных кулинарных трудов. Он не сомневался, что так она никоим образом не сможет насладиться деликатным балансом вкусов. Наконец незваная гостья сделала паузу между двумя очередными ложками, чтобы сказать:

– Превосходный вкус. Эта еда мне жизнь спасла. Меня зовут Милли Ву.

– Из аномалии Ву-Бестона? – Ее присутствие в аналитическом центре наконец-то обрело смысл.

– Да.

– Тогда вас ожидает сообщение. Оно пришло несколько минут тому назад со станции «Аргус» в юпитерианской точке Л-4. На нем имеется бирка секретности, а это означает, что оно может быть прочитано только с использованием кода комнаты. – Сова не видел причины добавлять, что бирка секретности особой проблемы в себе не таит, что он уже прочел сообщение и что его отправитель предусмотрительно не ввел туда никаких деталей, кроме просьбы ответить на звонок. Он продолжил: – Однако здесь нет комнаты, оставленной для Милли Ву, а следовательно, нет никакого кода.

– Ах, извините. Я сказала свое настоящее имя, но это не мое имя в Сети Головоломок. Там я как Атропос прохожу. Моя комната – номер двенадцать.

Немногие вещи в Солнечной системе производили на Сову сильное впечатление. А когда все же производили, он старался этого не показывать. Итак, это была Милли Ву, первооткрывательница аномалии Ву-Бестона. И она же являлась Атропос, известным Подмастерьем, трехкратной чемпионкой Сети среди юниоров. Конечно, подобный талант тоже можно было взашей вытолкать из комнаты, но не так срочно.

Сова задал вежливый вопрос, ожидая получить отрицательный ответ.

– Должно быть, вы прибыли совсем недавно. Есть ли у вас какой-то прогресс в расшифровке сигнала СЕТИ?

Ее отклик заставил Сову предположить, что он допустил некую чудовищную ошибку. Милли Ву грохнула полупустую миску на столик и с жаром воскликнула:

– Да! Да!

Ну вот, теперь она намеревалась стоять тут и поливать его всякой чепухой, тогда как ему следовало работать. Сова еще больше в этом мнении утвердился, когда женщина торопливо продолжила:

– По-моему, я кое-что нашла – интерпретацию, которой я ни в одном другом анализе не встречала. Я начала работать с секцией номер четырнадцать – знаете разделение всей аномалии на двадцать семь секций? Конечно, знаете. Вероятно, вы сами его и придумали. Так или иначе, это то самое место, где я впервые обнаружила существование сигнала – там, на станции «Аргус». Но сегодня у меня было преимущество в виде тех предложений по интерпретации, которые сделали вы и все остальные, так что я смогла приступить, уже зная о целых числах и арифметических операциях. Мне потребовалась целая вечность – вот почему я в поисках пищи сюда забрела, – но в конце концов я смогла сложить несколько кусков вместе. – Она подошла и встала у самого пульта. – Ничего, если я вашими дисплеями воспользуюсь?

Сова вовсе не предлагал Милли Ву рассказывать о своей работе, а также не давал ей добро на использование его аппаратуры в его комнате. Это, однако, ее не остановило. Она продолжала говорить, стремительно и энергично, одновременно выбрасывая образы на экран с такой головокружительной скоростью, что всю первую минуту Сова твердо намеревался ее перебить и выставить. Затем он вдруг обнаружил, что сосредоточивается, стараясь поспеть за потоком информации. А дальше интеллектуальный интерес взял свое.

К тому времени, как Милли Ву очертила участки сигнала, которые содержали в себе формулы простых химических соединений, Сова уже был убежден в ее правоте. Он кивнул и сказал:

– Да, этот результат новый. И весьма элегантный.

Для описания результатов чужой работы Сова использовал свой собственный лексикон. Слово «интересный» значило «невзрачный», слово «увлекательный» указывало, что результат представляет некоторый незначительный интерес, тогда как слово «замечательный» служило эквивалентом знаменитой оценки Вольфганга Паули: «Эта теория так никчемна, что ее даже неверной не назовешь». Слово же «элегантный», которое Сова только что употребил, было зарезервировано для тех случаев, когда он сам оказывался под сильным впечатлением.

У данного факта имелось и зримое доказательство – если бы только Милли могла его распознать. Как раз перед тем, как она вошла в комнату, Сова наполнил большую чашу апельсинами без кожуры и без зернышек. Всю эту чашу он намеревался одолеть в процессе работы. Когда же Милли закончила со своими выводами, ни одного апельсина по-прежнему съедено не было.

Теперь Сова взял апельсин, целиком закинул его в пасть и поставил чашу на столик. Логично было продолжить обсуждение и указать Милли на то, как ее работа пересекается с некоторыми его собственными мыслями на предмет расшифровки других элементов сигнала; однако, сюда вскоре должны были вторгнуться другие материи. Алекс Лигон уже опаздывал, и хотя его сообщение было сжатым и осторожным, оно недвусмысленно подразумевало получение окончательных результатов от Бенгта Суоми и группы научных сотрудников «Лигон-Индустрии».

Милли ничего об этом не знала. А потому хмурое выражение лица Совы прочла совершенно иначе.

– Спасибо вам за еду… и спасибо, что выслушали, – сказала она, направляясь к двери.

– Один момент. – Сова поднял пухлую руку. – Мне бы хотелось развить ваши идеи, однако в ближайшее время меня ждут другие занятия. Если вы пожелаете вернуться…

– Завтра? – Лицо Милли демонстрировало смешанное чувство радости и разочарования. Итак, она действительно проделала что-то новое – даже элегантное. Еда и питье прилично ее подкрепили, а потому она была не в настроении спать. И у Милли появился шанс, которого у нее могло никогда больше не быть – возможность работать рука об руку с ведущим Мастером Сети Головоломок.

Но Сова хмурился и качал коротко остриженной круглой головой.

– Нет, завтра я в виду не имел. Я имел в виду, скажем, через час. Если вы тогда вернетесь, моя встреча уже должна будет закончиться.

Милли кивнула.

– Тогда через час. Если вы освободитесь раньше, я буду в комнате двенадцать.

И она ушла.

Сова одобрительно кивнул. Приятно было общаться с человеком, который умел принимать решения. Результаты Милли Ву действительно были элегантными. И они еще больше подкрепляли то странное подозрение, которое уже несколько дней шевелилось где-то у него в затылке.

Сова осел в кресле и закрыл глаза. Он чувствовал, что мировые линии сходятся, и каждая могла потребовать крепкого раздумья. Это был один из тех редких случаев, когда он позавидовал способности Морда к параллельной обработке.

Ожидавшее Милли сообщение было, как она и предполагала, от Джека Бестона. Убедившись в том, что дверь комнаты заперта, она набрала личный код и встретилась с пылающими зеленым огнем щелками глаз Джека. Его возбужденный тон вполне соответствовал выражению лица.

– Милли, я задерживаюсь в Л-4. Понятия не имею, сколько мне еще придется здесь оставаться. Затребуйте линию высшей секретности и снова со мной свяжитесь. Я объясню.

Проблемы на станции «Аргус»? Но Джек выглядел скорее обрадованно, чем встревоженно. Милли запросила линию высшей секретности и стала нетерпеливо ожидать, пока там все установится. Когда же связь была наконец произведена, Милли к своей досаде выяснила, что лицо, появившееся перед ней на экране, Джеку вовсе не принадлежит. Там была Зеттер. Выглядела она как обычно. Можно было железно поручиться, что она не сходя с места поджарит и съест собственную прабабушку. Правда, теперь ее узкая мордочка носила на себе выражение плохо скрываемого торжества.

– Слушаю.

– Я на звонок отвечаю. Мне с Людоедом надо поговорить.

– Он сейчас недоступен.

– Станционная служба безопасности может в любой момент до него добраться. Вы это лучше всех знаете. Не думаю, что Джек Бестон будет рад услышать, что я попыталась с ним связаться, а вы мой звонок заблокировали.

Это было самое элементарное силовое давление – то, что Милли больше всего ненавидела. Зеттер еще немного пополыхала ненавистью с дисплея, затем исчезла.

Милли стала наблюдать за часами. Менее чем через тридцать секунд появилось лицо Джека.

– С вами кто-нибудь есть?