Текст книги "Оранжерея"

– Дорогой, где ты был? – спрашиваю я. – Я хотела приготовить нам поесть.

– Я был с Мартином, Грегом и Альфом на церковном дворе. – Только теперь, взглянув повнимательнее, я замечаю, что его рубашка вся вымокла, а под ногтями грязь. – Мы их хоронили.

– Хоро… – Я не сразу понимаю, о чем он говорит, а потом все встает на свои места и голова – или мир вокруг нас – идет кругом. – Ты бы хоть сказал мне!

– Ты была занята. – Сэм пренебрежительно поводит плечами.

Я смотрю на него с беспокойством.

– Ты выглядишь усталым. Почему бы тебе не сходить в душ? Я приготовлю поесть.

– Нет, спасибо, я не голоден. – Сэм качает головой.

– Еще какой голодный! – Хватаю его за правую руку и волоку в сторону кухни. – Ты не обедал, разве что перекусил тайком, пока я не видела, а час-то поздний! – Делаю глубокий вдох. – Там… все было очень плохо, да?

– Это было… – Он останавливается и делает глубокий вдох. – Это было… – Он снова останавливается. И затем ударяется в слезы.

Я ни капли не сомневаюсь, что Сэму и прежде доводилось сталкиваться со смертью вблизи. Его возраст – минимум три гигасекунды, он прошел через операцию по редакции памяти и испытал психопатическую диссоциацию, которая сопутствует этому; тусовался с дуэлянтами-дураками вроде меня в моей послеоперационной фазе и жил в обществе дотехнологических инопланетян, для которых насильственная смерть и болезни – обычная доля невкусного банкета жизни. Но есть огромная разница между последствиями полуформальной дуэли между взрослыми людьми по обоюдному согласию, с резервными А-вратами, делающими воскрешение незначительной головной болью, и уборкой после случайного акта бессмысленной жестокости на церковном дворе.

В любом случае, не говоря о резервных копиях, никакого второго шанса и того факта, что вы приходите домой, почесывая затылок и гадая, куда утекли последние две килосекунды вашей жизни, не будет. И под такую раздачу мог попасть любой. Потому что, если разобраться, единственное, что понятно наверняка – назови Фиоре какие-нибудь два других имени… скажем, Рив и Сэм… именно Рив и Сэм болтались бы в петлях, накинутых на деревца в церковном дворике. Но судьба распорядилась иначе. Просто так вышло.

Думаю, после всего, что он там увидел… до Сэма начало доходить.

– Грег позвонил, когда ты была в сарае, – говорит он, немного взяв себя в руки и тяжко опустившись на скамейку на веранде. – Спросил, не помогу ли я прибраться. А так как утром я сказал, что нельзя позволять им делать что-то плохое… Тогда я подумал, что, раз ничего не мог сделать тогда, вероятно, мне сто́ит сделать что-нибудь хорошее… сейчас. – Он откидывается на спинку скамейки, закрывает лицо руками и еще с минуту давится рыданиями. И вновь, оправившись, говорит мягко и ровно, с задумчивостью в голосе, будто пытаясь себе что-то объяснить: – Я взял такси до церкви. Грег сказал, что нужно достать лопату – ну, я разжился. Приехал туда, там были Мартин и Альф, еще Лиз, бывшая жена Фила. Мэл в больнице. Он пытался остановить их, его ранили. Накинулись толпой. Здесь немало порядочных людей… но они в основном слишком напуганы, чтобы даже помочь похоронить тела или утешить вдову.

Вдова – еще один термин нашей маленькой тюрьмы, вдогонку к «беременности» и «линчеванию». И «смертности», само собой. Такое же пугающее и нежелательное.

– Грег взял лестницу в церковном зале, и Мартин поднялся, чтобы срезать тела. Лиз была очень спокойна, когда мы спускали Фила, но не выдержала, когда спускали Эстер. К счастью, появилась Зара с бутылкой виски и заняла ее. Потом Грег, Мартин, Альф и я начали копать. Хотели прямо там, во дворе, но Альф сказал, что Фиоре поручил снести их на кладбище. Пришлось идти туда. Думаю, у нас получилось сносно. Закопали достаточно глубоко. Никто из нас никогда раньше такого не делал.

Сэм долго молчит. Откидывает волосы с лица.

– Двадцать циклов, – произносит он через некоторое время.

– Семь месяцев?

– Да. Без резервных копий, – подтверждает он.

Потерять так много времени жизни – пугающая перспектива. Но больше пугает факт, что последние резервные копии Эстер и Фила заперты в брандмауэре ассемблера, изолирующего симуляцию Юрдона—Фиоре—Хант от внешнего мира, – хотя я не уверена, что он заражен Королем в Желтом, у меня есть такие подозрения. Король копирует себя через А-врата при посредничестве модемов зараженных жертв, так? Подозрительно ужатый функционал наших модемов в симуляции беспокоит меня. Возможно, в других местах нет старых копий Фила или Эстер. Если все так и если мы не сможем вылечить зараженные узлы, их личности будут утрачены навсегда.

Сэм долго молчит. Мы сидим на скамейке, пока свет алеет и тускнеет. Через некоторое время я просто кладу руку ему на плечо и смотрю на деревья в дальнем конце сада. Затем он без всякого предупреждения выдает:

– Мне было известно, кто ты, почти с самого начала.

Я снова глажу его по щеке, но ничего не говорю.

– Стало понятно через неделю. Ты часто упоминала подругу из внешнего мира – ту, которая тоже угодила сюда. Думала, это Касс.

Я глажу его не останавливаясь – тем утешаюсь и сама.

– Сначала я был в шоке. Раньше ты – ну, Робин – казался мне таким динамичным, уверенным и собранным… Это я… расклеилась, когда из меня сделали Сэма. Огромная неуклюжая туша мужского пола. Но когда Сэм… когда я увидел тебя, мне стало страшно. Сначала я думал, что ошибаюсь, – но нет. Вот почему я промолчал. На второй день я чуть не покончил с собой, а ты ничего не заметила.

Вот холера. Только и остается, что хлопать глазами.

– Я плохо справлялась со своими проблемами, – оправдываюсь я.

– Да, теперь я это понимаю. – Голос у Сэма тихий, почти безжизненный. – Но какое-то время я не мог тебя простить. Потому что, знаешь, я был здесь раньше. То есть не здесь конкретно, а в месте с подобными вводными.

– У ледяных упырей? – спрашиваю я прежде, чем прикусить язык.

– Да. – Он замирает, потом встает. – Целая планета разумных существ, не попавших на праздник Техноускорения, – существ, которые, вероятно, не выживут без посторонней помощи. Чтобы разработать технологии с нуля, им потребуется уйма времени. И они уже почти исчерпали легкодоступное ископаемое топливо. – Сэм снова садится на скамью, но на этот раз достаточно далеко, чтобы я не дотянулась до него. – Их удел – длиться через потомство, умирать от старости… иногда вести войны, иногда умирать с голоду или гибнуть в катастрофах и эпидемиях.

– И как долго ты там пробыл? – спрашиваю я.

– Две гигасекунды. – Сэм поворачивает голову, чтобы встретиться со мной взглядом. – Я был частью… как это правильно сказать… репродуктивной единицы. Семьи. Я родился ледяным упырем, прошел весь путь от юности до старости. И почти упустил из виду, что мой срок подошел. Убежал в тундру, выгрузился через модем… но едва не опоздал. Я тогда был уже неизлечимо болен и близок к тому, чтобы стереться… умереть с концами. – Сэм смотрит отстраненно. – Все известные разумные расы, в своем развитии не достигшие Техноускорения, имеют репродуктивную стратегию типа K [13]13
  Тип К – позднее размножение, малочисленность потомства с высокой вероятностью выживания (крупные млекопитающие, птицы);
  тип R – быстрое размножение и очень большое количество потомства с низкой вероятностью выживания (бактерии, рыбы, грызуны).


[Закрыть]. Я пережил своих партнеров, но у меня было трое детей, которые нашли себе пары и принесли в мир огромное количество внуков… – Он вздыхает.

– Тебе не тяжело о таком рассказывать? – спрашиваю я. – Всё в порядке?

– Я не знаю. – Он смотрит на меня. – Я просто хотел, чтобы ты знала, кто я и откуда. – Его взгляд упирается в гальку под ногами. – Я – не тот, кем выгляжу сейчас. Это какая-то пародия. Чувствую себя… очень глупо.

Я поднимаюсь на ноги. Думаю, выслушала достаточно.

– Ладно, давай проясним ситуацию. Ты – бывший ксенобиолог, который слишком сблизился с теми, кого изучал, и это плохо сказалось на твоей эмоциональной стабильности. У тебя тяжелый случай телесной дисфории, и ты наверняка отметил это в анкете, но Фиоре со товарищи наплевали на это с высокой колокольни. Ты хорошо умеешь отрицать – и себя, и других, – но покончить с собой тебе духу не хватило. – Я уставилась на него. – Это всё или я что-то упускаю? – Я хватаю его за руки и натурально срываюсь на крик: – Это всё?!

В этот момент я осознаю сразу несколько вещей. Я очень, очень зла на него, хотя это далеко не все, что чувствую. Злость такого рода – не та, какую испытываешь по отношению к незнакомцу или врагу. И хотя я тренируюсь будто сумасшедшая и нахожусь в гораздо лучшей физической форме, чем была, когда прибыла сюда, Сэм тоже не лыком шит: у него перевес в тридцать килограммов и перерост в тридцать сантиметров по сравнению со мной. Просто потому, что он – мужчина и сложён как танк. Может, злиться и кричать в лицо человеку, который гораздо больше меня и который сейчас в шоке от вновь накатившего плохого опыта, – не самое мудрое решение, но мне все равно.

– […],– бормочет он.

– Что-что? – говорю я ему. – Повтори, пожалуйста.

– […],– повторяет он так тихо, что я не могу расслышать его из-за шума крови у себя в ушах. – Вот почему я не покончил с собой.

Я качаю головой.

– Мне кажется, я плохо тебя слышу.

Сэм таращится на меня.

– Кем ты была раньше? – требовательно спрашивает он.

– Ну… давным-давно я была историком. Потом началась Война Правок, и я стала солдатом. Далее сделалась таким солдатом, которому нужна подготовка историка, затем потеряла память. – Я гляжу на него в ответ. – А теперь я чокнутая неумеха домохозяйка и библиотекарь на полставки вдобавок. Что непонятного? Но вот что я тебе скажу – в один прекрасный день я снова заделаюсь солдатом!

– Но это все наносное! Это не ты. Ты мне ничего не сказала! Откуда ты родом? Была ли у тебя когда-нибудь семья? Что с ними случилось?

Он выглядит встревоженным, и вдруг я понимаю, что он боится меня.

Боится? Меня? Я делаю шаг назад. И тут вспоминаю, как, вероятно, выглядит сейчас мое лицо, и вся моя кровь словно в один миг заменяется ледяной водой. Потому что его вопрос воскресил воспоминание – надо думать, одно из тех, которые мое прежнее «я» намеренно подвергло забвению перед операцией. Потому что знало, что оно вновь всплывет – и забывать его было больно. Но знать, что оно может быть стерто грубым вмешательством докторов-храмовников, еще больнее. Я тяжело опускаюсь на скамейку и отворачиваюсь от Сэма, потому что не хочу видеть выражение сочувствия на его лице.

– Они все погибли на войне, – безжизненным голосом произношу я. – И говорить об этом нет смысла.

* * *

По ту сторону сна очередной кошмар выныривает из омута подавленной памяти и наведывается в гости. На этот раз я твердо знаю – он реален, правдив, такое действительно происходило со мной. Я не волен отвергнуть даже малейшую деталь, и это самое ужасное.

Концовка уже написана, и о хеппи-энде речь не идет.

Во сне я – изящный мужчина ортогуманоидного типа, с длинными струящимися зелеными волосами и неким качеством, которое мои партнеры описывают как «чудесный заразительный смех». Я намного моложе – живу едва ли три гигасекунды – и счастливее. По крайней мере, поначалу. Состою в стабильных семейных отношениях с тремя другими основными партнерами, плюс имею случайные связи с пятью или шестью приятелями. Мы полностью бисексуальны – либо по природе своей, либо благодаря модификации нашей лимбической системы, заимствованной у шимпанзе бонобо. В моей семье – двое детей, и я планирую завести еще парочку через половину гигасекунды или около того. Мне повезло и с призванием: я исследую историю теории разума – аспект культурной идеологии, обретший важность только после Техноускорения. Да, он то входит в моду, то вновь выходит из нее, но, по мне, – это критически важная дисциплина. Благодаря ей мы знаем, например, что в прошлом XXIII веке большая часть человечества почти на гигасекунду была превращена в полусознательные автоматоны, действующие под эгидой некоего Высшего Разума. Я с большим интересом изучаю, как все произошло и как распалась эта когнитивная диктатура. Ход исследований требует множества экскурсий в старые храмы памяти.

Один из таких исследовательских визитов – причина, по которой я не нахожусь дома с семьей, когда Король в Желтом появляется из ниоткуда и стирает большие куски истории, забирая с собой целую межзвездную цивилизацию и (словно одной беды было мало) всех моих родных.

Я посещаю Мобильный Осмотический Нанокомпьютерный Архиватор – во плоти, в полной физической ИРЛ-форме, – когда Король в Желтом наносит первый удар. МОНАрх – громоздкий звездолет, передвижной цилиндрический жилой модуль, подпитываемый плазмой, подаваемой из недр далекого сверхгиганта А0 через Т-ворота. Он передвигается на низких релятивистских скоростях между звездными системами коричневых карликов, которые в этой части галактики размещены на расстоянии менее парсека друг от друга. Во время перерывов в несколько гигасекунд между личными встречами экипаж защищает себя статическими резервными копиями, которые ассемблеры корабля воплощают всякий раз, когда находится интересный повод. Корабль в значительной степени самодостаточен и самоподдерживается (за исключением плазмоприемника и плотно огороженных коридором брандмауэров Т-ворот, ведущих в помещения исследовательского института, который и построил корабль несколько гигасекунд назад). Все внутренние системы МОНАрха полностью независимы от каких бы то ни было сетей – он рассчитан на миссию, длящуюся вплоть до терасекунды, и с самого начала предусмотрен вариант, что цивилизация хотя бы раз придет в упадок за корабельный срок эксплуатации. Вот почему я прибыл сюда лично – взять интервью у Векена, капитана корабля, жившего вскоре после упадка когнитивной диктатуры и, возможно, помнящего некоторые ее пережитки.

Вот что любопытно: я не помню лиц тех, кто был мне дорог. Помню, что Лауро, Ямб-18 и Нойал были не просто важны для меня как любовники, но и реально определяли мое существование. Большая часть моего чувства идентичности строилась вокруг ключевой идеи о том, что я не одинок, я – часть группы. Мы коллективно скорректировали нашу нейроэндокринологию, так, что даже простое нахождение рядом давало нам легкий прилив эндорфинов – то, что раньше было случайным процессом, называемым «влюбленностью», – и сосредоточились на взаимодополняющих интересах, призваниях и умениях. Это была не столько семья, сколько борганизм – полноценный и блаженный. До вступления в него я, видимо, был грустным одиночкой, но я мало помню о том периоде – настолько он выцвел и побледнел по сравнению с обретенным в единении счастьем.

Но я не могу вспомнить их лица, и даже сейчас – спустя целую жизнь после того, как горе утихло, – это беспокоит меня.

Нойал был ловким и юрким как обезьяна, ловил лукаво-саркастический кайф от того, что своей звериной прытью заводил меня. Лауро имел безупречные манеры, но он скидывал их точно одежды, когда занимался с нами любовью. Ямб-18 был одним из тех радикальных ксеноморфов, которые могли проявляться в нескольких телах разом, если того требовала фантазия. А наши дети…

Все мертвы – и это в том числе моя вина.

Король в Желтом в силу своей природы тайно переходит между A-воротами, образуя пиринговую сеть, перечисление стеганографически закодированных команд с людьми в качестве пакетов данных. Если ему не повезло поразить вас, он установит свое ядро в ваш модем, и когда вы подойдете к A-воротам, чтобы сделать резервную копию или куда-либо переместиться – а запрос на это, само собой, тоже модемный, – то именно Король первым попадал в воротный буфер памяти.

Считается, что управляющие узлы А-ворот спроектированы так, что не могут выполнять команды, поступившие в виде кода, но тот, кто породил Короля в Желтом, явно выискал определенные лазейки в их архитектуре. Люди, разобранные и собранные при помощи А-ворот, заражают вирусом все перевалочные узлы по ходу следования через них. Король в Желтом использовал людей как переносчиков болезни.

Первой целью вируса, поразившего Насущную Республику, было редактирование исторической информации о каком-то событии – не уверен, о каком именно, но, сдается мне, об опасности, которую представляла одна из древних когнитивных диктатур, – путем редактирования людей, проходящих через зараженные ворота. Но на полную катушку этот вирус развернулся, только когда распространился абсолютно по всей сети. Король в Желтом появился всюду с шокирующей внезапностью – после фазы тихого расползания, длившейся сотни мегасекунд.

В моем плохом сне-воспоминании я пью чай на капитанском мостике «Благодарного Преемника», временно декорированного под храм озерного бога в стиле древней Японии. Я сижу скрестив ноги, напротив Септима, куратора корабля, и жду, когда прибудет капитан Векен. Когда я просматриваю список вопросов к нему, сохраненный в автономном буфере, мой модем икает. Похоже, произошла ошибка когерентности кэша – Т-врата корабля только что отключились.

– Что происходит? – спрашиваю я куратора. – Я только что был отключен от сети.

– Такое случается. – Септим выглядит раздраженным. – Попрошу кого-нибудь прямо сейчас выяснить, в чем дело. – Он смотрит куда-то прямо сквозь меня, и я вспоминаю, что существуют еще три или четыре копии этого странного старика-архивариуса, блуждающие по концентрационным цилиндрическим отсекам корабля. Септим быстро моргает.

– Похоже, это из-за предупреждения службы безопасности. Некий злоумышленник только что попал в наш транскриптор. Если соизволите подождать немного – пойду узнаю, что стряслось. – Септим идет к двери чайханы. Насколько мне удалось реконструировать события, как раз в тот момент рой из 18 329 штурмовых роботов размером с ос вылетает из ассемблера в моем семейном доме. Мы живем в старинной усадьбе, построенной по образу и подобию здания, существовавшего на древней Zemlye до Техноускорения – Дома над водопадом [14]14
  «Дом над водопадом» (англ. Fallingwater, букв. «Падающая вода») – загородный дом, построенный в 1936–1939 годах по проекту американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта на юго-западе штата Пенсильвания, в 80 км к юго-востоку от города Питтсбург. Название дома объясняется тем, что он стоит прямо над небольшим водопадом. Вскоре после постройки дом получил репутацию эталона и своеобразной витрины органической архитектуры.


[Закрыть]. В нем есть двери, лестницы и окна, но нет внутренних Т-ворот, которые можно закрыть. Первой жертвой роботов становится Ямб-18, который находится на кухне рядом с ассемблером. Искусственные хищники разбирают его на атомы так быстро, что он даже не успевает вскрикнуть или послать по модему зов о помощи. Затем они разлетаются по всему дому – расползаются зловещим жужжащим туманом, сея скорую смерть. После них не остается луж крови – в лучшем случае, пара капель. А крики, если и звучат, – не длятся долго. Домашний ассемблер был взломан Королем в Желтом, все наши резервные копии умышленно стерты, чтобы освободить место для убийц-нанитов. Так моя жизнь была вмиг безжалостно лишена всего, что придавало ей смысл, – хотя я об этом тогда еще не знал.

Пожрав физические тела, наниты продуцируют вещество для самосбора новых стай, которые продолжают охоту на врагов Короля.

Я узнал об этом лишь потому, что вирус вел записи всех совершенных им убийств. Никто не знает, почему у Короля в Желтом была прописана такая функция – по одной из теорий, вирус должен был отчитаться перед своими создателями. Я столько раз смотрел голограммный реконструированный тепловой слепок с осиной бойни, унесшей жизни моих детей и родных, что зрелище намертво въелось в память. Я стал одним из очень немногих выживших среди миллионов тех, на кого Король нацелился как на соматических врагов, не подлежащих промывке, только полному уничтожению. И теперь я будто смотрю все по новой или даже как в первый раз, заново переживая ужас, который заставил меня умолять Кошек Лайнбарджера принять меня к себе на службу и превратить в танк. Но это случилось на половину гигасекунды позже, когда «Благодарный Преемник» вышел на связь с одним из изолированных оплотов сопротивления Королю.

…Я понимаю, что не сплю и на дворе еще ночь. Мои щеки чешутся от соленых потеков слез, пролитых во сне, и я свернулась калачиком в неудобной позе, близко к краю кровати. Чья-то рука обнимает меня за талию, а легкий ветерок обдувает мою шею сзади. Какое-то мгновение я не могу в этом разобраться, но потом до меня начинает доходить смысл.

– Теперь я точно проснулась, – бормочу я.

– Вот и славненько. – Голос у Сэма сонный. Как давно он здесь? Я ведь легла спать одна! Чувствую мгновенный укол паники при мысли о том, что он здесь без приглашения – но вообще-то мне не хочется быть одной. Уж точно не сейчас.

– Ты спал? – спрашиваю я.

Сэм зевает.

– Должно быть. Задремал. – Его рука напрягается, я тоже напрягаюсь и отталкиваюсь назад, к изгибу его груди и ног. – Ты стонала во сне.

– Мне снилась семья. – Я все еще не уверена, что хорошая идея – делиться с ним такими подробностями. – Моя старая семья, которую убил Король в Желтом.

– Что? Он же не убивает, а только редактирует…

– Не всегда. – Я приникаю к нему. – Многих – да, редактирует. Но некоторых по какой-то причине выслеживал и уничтожал. Думаю – тех, кто мог бы вычислить, кто за ним стоит.

– Я не знал об этом.

– Мало кто знает. Отредактированные – отредактированы, умершие – умерли. Ну а если тебе посчастливилось чудом не умереть, всю оставшуюся жизнь ты стараешься любой ценой не контактировать с внешней частью Насущной Республики. Удерживать границы микрополии. Так – гигасекунда за гигасекундой после окончания войны. Без надежды на перемены к лучшему.

– Так, но для тебя – не так.

Я чувствую напряжение Сэма через его руку, обнимающую меня.

– Послушай, я устала и не хочу возвращаться к этому. Что было – прошло – как тебе такое? – Я пытаюсь расслабиться, прижимаясь к его телу сбоку. – Стала существом одиноких привычек. Не хотела ни с кем слишком сближаться во время войны, и с тех пор у меня не было такой возможности.

Его дыхание глубокое и ровное. Может, он уже спит. Закрываю глаза, пытаюсь присоединиться к нему, но требуется много времени, чтобы заснуть. Я не могу перестать задаваться вопросом, как сильно ему, должно быть, не хватало контакта с другим живым существом, чтобы рискнуть разделить со мной постель.