Текст книги "Правила логики"

2

В тот день он прилетел в Москву и по установившейся традиции заехал к Владимиру Владимировичу получить новое назначение и документы.

Войдя в квартиру, он заметил сидевшего в глубине комнаты человека. Это его удивило. Раньше он никогда не встречался здесь с незнакомыми посетителями.

Дронго прошел в комнату, несколько опасаясь неожиданной встречи, когда незнакомец, даже не повернувшись в его сторону, добродушно произнес:

– Ну, вот наконец и встретились.

И только затем повернулся. Не узнать полковника Родионова было невозможно. Хотя он сильно постарел, ведь прошло уже четыре года после их последней встречи.

Объятия были крепкими, дружескими.

– Рад, – говорил Родионов, – очень рад за тебя, родной ты мой. Думал, не вернешься. Или убьют где-нибудь. Снова подставят.

Он улыбался, чуть прищуривая глаза за довольно плотными стеклами очков. Правда, взгляд, даже немного близорукий и старческий, был все такой же острый и цепкий, словно подмечающий все детали в облике собеседника.

– Он ждал вас с самого утра, – Владимир Владимирович произнес это уже из кухни, куда он спешно отправился заваривать свой «фирменный» чай.

– Что-нибудь случилось? – спросил Дронго, усаживаясь напротив своего бывшего руководителя.

– Как тебе известно, я уже не в разведке, – начал Родионов, – ушел оттуда по принципиальным соображениям еще когда начинался этот бардак.

– Я помню, – серьезно ответил Дронго. Он знал, что подобная тема была самой трудной, самой болезненной для его коллег.

Родионов чуть пригладил седые волосы, вздохнул:

– Думал тогда, ты не вернешься из Великобритании. У тебя не было вообще никаких шансов. Затем, правда, узнал, что тебе вновь повезло. Хотя это, конечно, было не везение.

Дронго молчал. В таких случаях лучше молчать.

– Сначала трудно было без работы, – продолжал Родионов, – но потом меня взяли в коллегию адвокатов, пригодилось мое юридическое образование. Вот теперь уже три года, как я член коллегии адвокатов.

Владимир Владимирович принес чай.

– Угощайтесь, – приветливо предложил он. С Родионовым его связывала более чем тридцатипятилетняя дружба.

– Понимаешь, какое дело, – Родионов не стал пить слишком горячий чай, лишь подвинул стакан с блюдечком к себе, – я веду одно уголовное дело. Непонятное какое-то, запутанное. И мой подзащитный получил пятнадцать лет по приговору суда. Хотя клянется, что не убивал человека. И вот не знаю почему – я ему верю. Да и доказательств никаких нет, что именно он убивал. Просто шумное дело, убийство банкира, газеты все центральные об этом писали. Вот суд и дал парню пятнадцать лет. Так сказать, в назидание другим. Как пример активной борьбы нашего судопроизводства с ростом насилия. И не учел никаких обстоятельств дела. А парень, между прочим, неплохой, жениться собирался скоро. Ребенка они ждали. Суд счел это одним из косвенных подтверждений его вины. Мол, пошел на убийство банкира из-за денег. Только не похоже, что эти деньги получил. Его невеста – лимитчица. Как жила в общежитии, так там и живет, теперь безо всякой надежды оттуда выбраться.

– Это еще ничего не доказывает, – Дронго иногда бывал неузнаваемо жестким, словно другим человеком. И это раздражало прежде всего его самого.

– Согласен, – Родионов взял наконец стакан с чаем, сделал несколько глотков, – но понимаешь, в чем дело, оружие убийства не нашли.

– Типичный случай, – вздохнул Дронго, – у меня был во Франции похожий случай. Но и тогда убитый сам невольно помог своему убийце.

– Думаешь, банкир сам застрелился?

– Конечно, нет. Я ведь прекрасно знаю, какая разница между выстрелом в висок собственноручно и с расстояния. Пороховой поясок, ожоги, характерные изменения кожи – это может рассказать нам любой криминалист.

– Они вынесли твердое решение – убийство, – кивнул Родионов, – и на основании их уверенности суд приговорил парня к такому суровому наказанию.

– И оружие не было найдено?

– В том-то и дело, что нет. А парня завтра отправляют в колонию. И ничего, похоже, нельзя сделать. Я, правда, подал кассационную жалобу в Верховный суд, но на него мало надежды, слишком громкое дело стало известно еще до своего рассмотрения.

– Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? – понял Дронго.

– Да. И если можно, познакомился с материалами дела. Понимаешь, это очень важно. Я ведь помню, как ты работал нашим аналитиком, а в данном случае твои способности могут пригодиться.

– Вы не верите в его виновность?

– Не верю, – Родионов ответил сразу и достаточно твердо.

– Когда мы поедем в тюрьму? Вы сможете мне выписать пропуск?

Родионов переглянулся с хозяином квартиры. Оба старых профессионала улыбались. Они были убеждены в согласии Дронго, зная его характер.

Через два часа Дронго уже сидел в Лефортовской тюрьме, в комнате, предназначенной для свиданий с заключенными, и внимательно читал приговор городского суда. Рядом с ним за столом расположился Родионов. Напротив сидел, опустив голову, Роман Назаров. Он был плохо выбрит, одежда сидела на нем как-то мешковато. Но самым печальным фактором, сразу отмеченным Дронго, были глаза заключенного. В них не было привычного вопроса или чувства протеста. В них явно просматривалось безразличие, а это было хуже всего. Парень был не просто разочарован всей машиной судопроизводства, внезапно свалившейся ему на голову. Он был сломлен.

Дронго не любил общаться с заключенными. И тем более в такой непривычной обстановке, и с человеком, обвиняемым в убийстве.

Но, как и Родионов, он почти сразу каким-то шестым чувством профессионала почувствовал, что сидевший перед ним парень не мог совершить подобного хладнокровного убийства.

Но от этого было еще обиднее. Уверенность обоих профессионалов, даже основанная на их подсознании и чувствах, еще не являлась строгим юридическим доказательством, и нужно было искать факты в защиту осужденного.

Сложнее всего было получить пропуск для встречи с уже осужденным Романом Назаровым, и Родионову пришлось приложить максимум усилий, чтобы провести Дронго в тюрьму.

Закончив читать приговор, Дронго медленно закрыл папку, отодвинул ее от себя и лишь затем приступил к беседе.

Он понимал, как нелегко будет вспоминать уже осужденному все подробности того трагического дня. Он сознавал, что парень, и так раздавленный свалившимися на него трагическими обстоятельствами, может упустить ряд подробностей и забыть важные детали. Но от этого разговора в конечном итоге зависели судьба и жизнь Романа Назарова. И поэтому он должен был еще растерзать несчастного парня, донимая его своими вопросами.

– Давай рассказывай мне все по порядку, – предложил Дронго, – но только внимательно, стараясь ничего не упустить.

– Я уже рассказывал все много раз, – вздохнул Назаров.

– Ничего, расскажешь еще раз, – вмешался Родионов, – и не спорь, не спорь. Это мы делаем для тебя. Поэтому я попросил своего товарища приехать сюда в тюрьму. Думаешь, легко было выбить и для него пропуск?

Назаров молчал. «Наверно, у него плохая бритва, – вдруг подумал Дронго, – сильно скребет по коже, вызывая раздражение. Нужно будет попросить Родионова, чтобы принес парню новую бритву или купил бы ему новые лезвия».

– Его никто не мог убить, – немного заученно произнес Назаров, – наверно, он застрелился сам.

– А где пистолет? – нетерпеливо перебил заключенного Родионов, – ты нам глупости не говори. Все, что мог нагородить, уже сказал на суде. Никто не мог его убить, – передразнил он Назарова, – вот так говоришь, поэтому тебе и дают такой срок.

Назаров опустил голову. Перспектива провести пятнадцать лет в лагерях сильно пугала его. В тюрьме он уже успел насмотреться всякого и теперь с ужасом ждал, что будет в колонии, где нравы были куда более «вольные».

– Давай начнем с самого начала, – предложил Дронго. – Ты пришел на работу утром, верно?

– Да, – кивнул парень, – раньше всех.

– Ты видел, как Воробьев прошел в свой кабинет? Ты сам это видел?

– Да, – парень удивился. – Вы думаете, его убили еще до моего прихода? Но этого не может быть. Я же говорил…

– Я просмотрел твои показания, – кивнул Дронго, – но ты постарайся точно отвечать на мои вопросы. Предельно аккуратно и точно. Значит, ты видел, как пришел Аркадий Борисович?

– Видел. Он пришел через десять минут после появления Киры.

– Значит, Кира пришла раньше?

– Верно. Раньше, – Назаров немного оживился, но в душе он считал появившегося незнакомца просто придирчивым идиотом.

– Она пришла до того, как ты появился у дверей?

– Нет, – Назаров не понимал смысла вопросов, но добросовестно отвечал на них, – нет, она пришла после меня.

Он считает, что кто-то мог пронести оружие еще до прихода Романа Назарова, понял Родионов. Это, конечно, возможно, но куда тогда делось это чертово оружие?

– Что было дальше?

– Они начали работать.

– Это я понимаю. Что они делали дальше?

– Позвонил Воробьев и спросил, кто еще сегодня к нему придет.

– Как именно он спросил, ты слышал?

– У Киры на столе стоит переговорное устройство. Когда звонил Воробьев, все бывало слышно. Звук был обычно очень громкий.

– Хорошо, – Дронго в первый раз подумал, что парень слишком туповат для такого испытания, – дальше.

– Он спросил, кто к нему придет.

– Как именно он спросил?

– Он сказал, – парень впервые наморщил лоб, такого конкретного вопроса никто ему не задавал, – он спросил: кто придет к нему… еще?

– Точнее.

– Он сказал: «Кира, кто еще придет ко мне?» Теперь точно.

– А почему еще? Там что, были до этого посетители? Или, может, он с кем-то встречался с лифте?

– Он не мог встречаться в лифте, – ответил Назаров, – у него был свой лифт, особый, президентский. А все приезжали на обычном лифте слева. Нет, у него никого не было в этот день. Это точно.

– Что было дальше?

– Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется, Горюнова. Ее допрашивали в суде.

– Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, – терпеливо поправил Назарова Дронго. – Мне важно знать, что было дальше.

– Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не было. Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом принесли кофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе готовила не она, и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала поднос с кофе Кире, и та понесла поднос в кабинет Воробьева.

– Поднос был накрыт салфеткой?

– Да, но там пистолета не было, – упрямо сказал Назаров.

– Откуда ты знаешь? – разозлился Родионов. – Вечно ты со своим мнением вылезаешь.

– Две маленькие чашки были и кофейник, – упрямо возразил Назаров, – я видел. Там больше ничего не было. Поэтому и говорю. Кира внесла поднос и почти сразу вышла. В этот момент на президентском лифте к нам поднялась Светлана Викторовна, ну… значит, теперь вдова покойного.

– Она воспользовалась лифтом Воробьева? – уточнил Дронго.

– Да. И вошла в приемную. Кира ее увидела, когда вышла, и спросила, нет, сказала, что там журналистка.

– А Светлана Викторовна не вошла?

– Нет, она сказала, что будет ждать. Но попросила Киру доложить о своем приходе.

– Она часто к вам приходила раньше?

– Да, иногда заходила.

– И всегда просила доложить о своем приходе? – усмехнулся Дронго. На жену преуспевающего банкира это мало похоже.

– Она всегда ждала в приемной, если у Аркадия Борисовича были посетители. Он не разрешал никому входить без доклада, даже ей. Строгий был очень.

– Ясно. Давай дальше.

– Журналистка вышла, и она вошла.

– Дальше.

– Журналистка ушла. Да, я вспомнил, она разлила кофе. Извинялась перед Кирой, что такая неловкая. Та ее успокаивала, она разлила кофе на стол, когда убирала микрофон. Кира сказала, что успела все вытереть.

– Понятно.

– Потом пришла эта артистка Марина Левина. Она немного подождала, пока вышла Светлана Викторовна, и вошла в кабинет. Но тоже была недолго, минут пять-десять. И быстро ушла. Потом Кира понесла какие-то бумаги.

– Значит, Кира была последней, кто видел Воробьева живым?

– Да, но после того, как она к нему зашла, позвонили из Министерства финансов. И она при мне соединила Воробьева с позвонившим. Они разговаривали, а потом Кира вышла. И когда вернулась, ушел я. Пришел Кочкин. И не успел я доехать до первого этажа, как все стали кричать, суетиться, и выяснилось, что был убит Аркадий Борисович.

– Подробнее, пожалуйста, как вы уходили. Значит, Аркадий Борисович поговорил по телефону, потом Кира куда-то вышла.

– В туалет, наверно.

– Возможно. Что было дальше? Вспоминайте очень подробно.

– Значит, так. Кира пришла. Я курить очень хотел, но не мог. Поэтому все время смотрел на часы. Как только пришел Кочкин, я достал сигареты и, уступив ему свой пост, пошел к лифту.

– К какому лифту?

– К служебному, конечно. К обычному.

– В коридоре никого не встретили?

– Встретил. Денисов там был. Завязывал шнурки. Я хотел его подождать, но он махнул рукой, езжай, говорит.

– А кто такой этот Денисов?

– Из планового отдела. Ему за пятьдесят, но он еще держится. Даже волосы, говорят, красит.

– Он в суде выступал?

– Да, его тоже допрашивали. Но он не заходил к нам в приемную, это точно.

– Значит, в лифте вы ехали один?

– Да. Доехал до первого и услышал крики. Вот и все. По всем фактам виновный я получаюсь, – Назаров опустил голову. Дронго протянул ему пачку предварительно приготовленных сигарет.

– Курите.

Парень жадно затянулся. Дронго смотрел на него со смешанным чувством жалости и недоумения. Непонятно каким образом подставленный, Назаров явно не годился на роль хладнокровного убийцы, сумевшего продумать хитроумный план устранения банкира и совершить это с такой поражающей воображение легкостью. Здесь что-то не сходилось, и он это чувствовал.

Они разговаривали еще минут пятнадцать-двадцать, пока наконец Дронго, отдав еще одну пачку сигарет, не закончил своего своеобразного допроса.

– Спасибо, Роман, – поблагодарил он заключенного, – думаю, ты мне очень помог.

Назаров поднялся. Он уже знал, что завтра его отправляют по этапу, несмотря на кассационную жалобу адвоката. Тюрьмы были переполнены, и ответа на жалобу заключенный мог вполне дождаться в колонии, «справедливо» считало тюремное начальство. Больше никаких надежд не оставалось. В его глазах теперь остался только страх и боль от всего пережитого.

– Вам больше ничего не нужно? – спросил Назаров.

– Спасибо, больше ничего.

Назаров, судорожно достав носовой платок, вытер лоб.

Дронго обратил внимание на платок.

– Откуда? – спросил он. У Назарова не могло быть такого хорошего хлопчатобумажного платка.

– Кира принесла, – виновато сказал Назаров, – жалеет меня.

Больше не было произнесено ни слова. Только перед уходом Назаров еще раз оглянулся и как-то виновато улыбнулся, вернее, попытался улыбнуться, отчего его лицо приняло какое-то страдальческое выражение, и вышел из комнаты.

– Что ты думаешь? – сразу спросил Родионов у Дронго.

– Ясно одно, – услышал он невозмутимый ответ, – парень никого не убивал. Нужно искать убийцу.

3

На киностудию, куда они поехали по предложению Дронго, попасть было сложнее, чем в тюрьму. Коммерческие структуры, цепко оккупировавшие бывшие павильоны киностудии, выставили надежный заслон из военизированной охраны, не пропускавшей на территорию охраняемого объекта никого из посторонних. Пришлось долго доказывать бестолковым охранникам, куда и зачем они идут.

Только пройдя на территорию студии, они поняли, что могут потратить здесь весь день в поисках нужного им человека. Пришлось идти в еще сохранившийся отдел кадров. Сидевшая там старушка ласково сообщила, что в отделе давно никто не работает. Но про Марину Левину она все знает. Та снималась в картине Креонова и теперь вдруг заболела. А сам Игорь Креонов очень недоволен этим обстоятельством. Некоторые говорили, передала им добросовестная старушка, что он думает даже поменять артистку на главную роль.

Пришлось искать Креонова, на его поиски они потратили почти час, пока наконец не нашли его сидевшим в мрачной задумчивости в огромном пустом павильоне. У маэстро явно не было настроения. Заслышав шаги за спиной, он даже не обернулся.

– Чего вам? – недовольно спросил режиссер, решив, что это кто-то из его ассистентов.

– Простите, – извинился Дронго, – мы хотели бы с вами переговорить. – Креонов обернулся. Медленно встал со стула.

– Журналисты, что ли? – прохрипел он. – Не похожи. Или коммерсанты с очередной бредовой идеей? Тоже не похожи. Так кто вы и что вам нужно?

Креонов был режиссером с мировым именем. Его седой ежик волос часто мелькал на самых престижных кинофестивалях, где его хорошо знали.

– Простите, – сказал Дронго еще раз, – мы ищем вашу актрису Марину Левину. Вы не могли бы нам помочь?

– А почему я вообще должен помогать вам? – Режиссер явно разозлился. – Эта нахалка исчезла две недели назад и ничего никому не сказала. Теперь заявляетесь вы и говорите, что ее ищете. Я тоже ее ищу. Но она ведь не появляется здесь.

– Она заболела?

– Не знаю и не хочу знать. А кто вы такие?

– Мы адвокаты, – вмешался Родионов, – сейчас ведем расследование одного уголовного дела.

– Хм, адвокаты. Что-то не очень вы похожи на адвокатов. Скорее на товарищей в «мышином пальто», – не без иронии ответил Креонов, – но я действительно не знаю, куда она делась. Если, конечно, очередной ее воздыхатель не увез ее на Канары.

А она была на Канарах? – быстро спросил Дронго.

– Была. Три месяца назад. Какой-то банк оплатил ей расходы. А теперь вот вообще исчезла. Может, опять с кем-то сбежала. Как вы думаете?

– Не знаю, – Дронго улыбнулся. Ему нравился этот режиссер и его фильмы, – но, думаю, вы правы: в любом случае это безобразие.

– Вы смеетесь. – Нужно отдать должное Креонову, он разбирался в малейших интонациях человеческого голоса.

– Конечно, нет. Просто она нам действительно очень нужна.

– Да, – режиссер огляделся. – Саша! – внезапно крикнул он изо всех сил. – Саша, где ты?

Откуда-то из-за ящиков, сложенных в углу, донесся голос молодого ассистента:

– Я здесь, Игорь Николаевич.

– Найди и дай им адрес и телефон Левиной. Только быстро. И чтоб больше меня не отвлекали. Всего хорошего, господа. Вы все-таки совсем не похожи на адвокатов.

С этими словами режиссер снова повернулся к ним спиной и сел на стул.

Получив адрес, они покинули павильон и вышли на улицу.

– Мне понадобятся помощники, – сказал Дронго, взглянув на часы.

– Да? – удивился Родионов. – Какие помощники?

– Когда отправляют завтра Назарова?

– В два часа дня, кажется, после обеда. А почему ты спрашиваешь?

– Нужно успеть что-нибудь придумать до двух часов дня.

– Не понял.

– Кажется, у меня появился какой-то план. Но мне нужны помощники. Желательно двое. У вас есть помощники?

– Нет, конечно. Хотя у нас двое студентов сейчас проходят практику. Но они уже давно закончили работу. Сейчас ведь седьмой час вечера.

– Вы можете их найти?

– Постараюсь. Что им сказать?

– Обещайте участие в расследовании интересного дела. Студентам такая практика будет только на пользу. И пусть они приедут через час куда-нибудь в центр. Например, к памятнику Маяковского. Сумеете их найти?

– Теперь просто обязан. Ладно, не беспокойся. Будут тебе два помощника. В крайнем случае племянников позову. Они ребята смышленые. Один археолог, привык во всем копаться, другой врач, тоже подходящая профессия.

– Это даже лучше, – обрадовался Дронго, – как их зовут?

– Коля и Семен.

– Тогда вы постарайтесь найти их, а я поеду к Кире. Хочу поговорить с ней один на один.

– Ты знаешь, где она живет?

– Я же читал приговор суда. А там указаны были и адреса свидетелей.

– Договорились. Тогда встречаемся через два часа у меня дома. Не забыл, где моя квартира?

– Не забыл. Приеду обязательно.

Расставшись с Родионовым, он спустился на станцию метро. Всюду толкались люди. В это время лучше было не появляться в метро вообще, но на такси было мало надежды. Москва была, пожалуй, единственным крупным городом, где не было городского такси, а имевшиеся частники брали порой совершенно неприличную плату за проезд. Пришлось толкаться в метро, где давились люди, спешившие после работы домой. Проехав несколько станций, он пожалел, что не взял такси, но мужественно решил держаться до конца.

Доехав до места назначения, он долго искал дом Киры, затем так же долго искал ее квартиру, обходя каждый подъезд. Внизу не было никаких табличек, и приходилось заходить по очереди в каждый подъезд в надежде отыскать восемьдесят девятую квартиру. Наконец он нашел квартиру, где должна была проживать секретарь убитого Воробьева. Но дверь ему открыл какой-то молодой парень.

– Извините меня, – начал Дронго, – я ищу Киру. Приехал из банка, у меня к ней важное дело.

– Ничего не выйдет, – улыбнулся молодой человек, – Кира уже неделю как здесь не живет. Теперь это моя квартира.

– Простите, я вас не понял. Она продала вам квартиру?

– Да. И уехала неделю назад. Кажется, в Каунас, там у нее живут родственники.

– А мы все думали, почему она не приходит на работу, – пробормотал Дронго, стараясь не показывать своего удивления.

– Разве она не уволилась? – Парень оглянулся, позвав кого-то. – Валя, иди сюда. Здесь бывшую хозяйку спрашивают.

Рядом с молодым человеком возникло бесформенное существо лет тридцати с нечесаной головой и грязном халате.

– Че надо?

– Вы не знаете, куда уехала Кира?

– Не знаю и знать не хочу. А квартирку-то мы законно купили. Как полагается, все оформили. И деньги внесли.

– Он не за этим пришел, – вмешался парень.

– Да хоть бы и за этим. Все законно. Квартира наша.

– А куда уехала Кира?

– И знать не хочу куда. В Литву, говорила. Скатертью ей дорога. Как хозяина ее, благодетеля, убили, так она и сбежала. Мне какое до нее дело?

– Он из банка пришел. Киру ищет, – вставил наконец хозяин квартиры.

– В банке что-нибудь украла? – презрительно сморщилась хозяйка.

– Нет, просто мне она нужна, – наконец вставил Дронго, – а давно вы купили эту квартиру?

– Все-таки про квартиру узнавать пришел, – снова взъелась хозяйка.

– Да нет, мне Кира нужна.

– Нету ее, нету. И больше к нам не ходите! Нету.

Она оттащила от дверей своего супруга и хлопнула дверью. Ситуация из трагической становилась фарсовой, приобретала черты какого-то смешного водевиля, если не помнить глаза Романа Назарова. А он помнил этот взгляд и не собирался сдаваться. Но здесь он уже ничего не мог выяснить. Пришлось снова возвращаться в метро.

На этот раз он выбрался из вагона со значительно меньшими усилиями. Основной пик нагрузок уже спал, и в метро было не так много людей. Он сделал две пересадки и проехал в общей сложности одиннадцать станций, прежде чем нашел нужную ему станцию, рядом с которой находился дом журналистки Горюновой. Он нашел улицу и дом почти сразу, благо они были расположены на соседней с выходом из метро улице.

Квартиру ему открыла сама Таня Горюнова. Она была в очках, придававших ей какой-то серьезный вид, так не вязавшийся с ее мальчишеской стрижкой, потертыми джинсами и вязаным свитером, надетым, очевидно, на голое тело.

– Вам кого? – весело спросила женщина.

– Вы Татьяна Горюнова? – При необходимости он умел производить впечатление на женщин, покоряя их своим шармом.

– Да, а вы, простите, кто?

– Я из частного сыскного агентства. Моя фамилия… – он придумал первую попавшуюся фамилию, – и мне хотелось бы поговорить с вами.

– Заходите, – пожала плечами женщина, пропуская его внутрь. При том она попридержала ногой кота, уже собиравшегося выскочить за дверь.

Дронго вошел в квартиру, прошел в большую гостиную. Журналистка жила с мамой и большим сиамским котом. Отсутствие детей и мужчин ощущалось в квартире почти энергетически, словно некоторые силовые линии, пронзавшие пространство этих комнат, были не заполнены какой-то необходимой массой.

Здесь, в этой квартире, было ощущение остановившегося времени. Несмотря на всю энергию, так излучаемую Горюновой, обстановка в квартире, очевидно, не менялась с конца шестидесятых.

В гостиную вышла мать Горюновой, поразительно похожая на свою дочь. Только без очков и с более мягкими чертами лица.

– Добрый вечер, – сказала старая женщина, она привыкла не удивляться неожиданным визитерам дочери, ее ночным гостям, – вы будете пить с нами чай?

Ему сразу понравилась эта милая, спокойная женщина.

– Обязательно, – улыбнулся Дронго.

В гостиной наконец появилась и сама Таня Горюнова. Ей было уже под сорок, но на работе и дома ее по-прежнему называли Таней, словно стараясь сгладить тяжкую ношу ее позднего девичества. Горюнова была талантливой журналисткой и женщиной с неудавшейся судьбой. Такое иногда тоже случалось, и горевшая на работе журналистка превращалась в быту в обыкновенный «синий чулок».

– Чем я могу быть вам полезна? – Горюнова села на диван.

– Я по делу об убийстве банкира Воробьева.

– Аркадия Борисовича, – оживилась Горюнова, – конечно, как я сразу не догадалась. Так ведь этому несчастному парню дали пятнадцать лет.

– А почему вы решили, что он несчастный?

– Но он же не убивал, – возмутилась Горюнова, – это так очевидно! Я видела этого парня. Типичный деревенский парень, не способный продумать на два хода вперед. Неужели вы думаете, я могу поверить в его виновность?

– С вами интересно разговаривать, – оживился Дронго, – так, кажется, нужно говорить в подобных случаях. А кто тогда убийца?

– Не знаю, кто угодно, но только не он, – тряхнула своей мальчишеской челкой Горюнова.

Ее мать внесла чай в старинных, возможно, перешедших к ним по наследству, больших, красиво расписанных чашках.

– Угощайтесь, – ласково сказала она, медленно выходя из комнаты. Мать журналистки была умной женщиной и справедливо считала, что у пришедшего в их дом так поздно мужчины могут быть свои, более конкретные интересы.

– Куда тогда делся пистолет? – спросил Дронго.

– Не знаю, но его могли забрать убийцы. Да мало ли что там могло произойти! Но в любом случае это не Назаров. Я видела его глаза на суде.

– Это не доказательство.

– Знаю, но я чувствую, что здесь что-то не так.

– Вы пришли к Воробьеву раньше всех. Верно?

– Кажется, да. Во всяком случае, у него в приемной никого не было. Кроме его секретаря. Красивая такая девушка Кира. И этого несчастного парня.

– Вы не заметили в кабинете банкира ничего подозрительного?

– Конечно, нет, меня об этом и следователи спрашивали. Ничего необычного не было. Мы сели за столик, поговорили, и я вышла. Пейте чай, а то он остынет.

– Спасибо. Вы, кажется, разлили там кофе.

– Ах, это… – Женщина чуть покраснела. – Да, я случайно задела чашку с кофе и пролила на стол и кресла.

– Простите, вы разлили кофе на себя?

– Можно сказать так. Я обычно хожу в джинсах. И хотя я успела вскочить, кофе пролился на кресла, и там уже невозможно было сидеть.

– Вы сразу вышли?

– Мне сказали, что пришла его супруга, и я вышла.

– Когда вы вошли, Назаров проверял вашу сумку?

– Конечно. Все лично проверил. Хотя охранники проверяли меня и внизу тоже. И, кстати, очень тщательно, словно чувствовали в тот день, что скоро убьют их хозяина.

– Вы наблюдательны…

– У нас просто схожие профессии. Я ушла и увидела, как к нему заходит его супруга. Кстати, неприятная особа. Она даже не поздоровалась со мной в суде, словно не видела меня в тот день. А вот Марина Левина, такая известная актриса, меня сразу узнала. Мы ведь в тот день с ней виделись внизу, на первом этаже, у лифта.

– Вы не можете описать, как была одета Левина?

– Конечно, могу. На ней были светлые брюки серого цвета и темная блузка. По-моему, от Сен-Лорана. А вот Светлана Викторовна была в темном красивом платье. И сверху был легкий плащ, хотя было довольно тепло.

– А в руках у жены Воробьева что-нибудь было?

– Сумка. Довольно красивая. Не знаю «от кого», но очень стильная. Такие сумочки стоят, наверное, целое состояние.

Горюнова говорила об этом без зависти. Просто констатировала факт.

– А вот у Марины Левиной была маленькая стеганая сумочка. На цепочке. Такая «а-ля Шанель».

– А у вас?

– У меня была моя журналистская сумка. Она служит мне уже восемь лет. Вас интересует мое платье тоже?

– Нет, – улыбнулся Дронго, – ваш наряд меня интересует меньше. Вы гораздо интереснее как человек и без обсуждения ваших нарядов. А громкие названия меня как-то мало интересуют.

– Спасибо. А вы действительно из частного агентства?

– Не похоже?

– Слишком интеллигентны для любителя.

– Будем считать, что вы вернули мне комплимент. Можно попросить вашу маму налить мне снова чай?

Горюнова, улыбнувшись, встала и поспешила на кухню.

На квартиру к Родионову он приехал только через три часа, уже глубокой ночью. Оба племянника адвоката ждали его, несмотря на поздний час.

– Значит, так, ребята, – сказал Дронго, познакомившись с обоими молодыми людьми. Каждому из вас будет очень важное задание. Только мне нужно, чтобы вы справились до полудня. Поэтому прямо с раннего утра приступайте к работе.

– Тебе что-нибудь удалось узнать? – спросил Родионов.

– Кира уволилась из банка и уехала из Москвы. Насчет увольнения точно сказать не могу, а вот насчет отъезда – точно. Сам проверял.

– Думаешь, все-таки она, – помрачнел Родионов.

– Пока все только догадки. В любом случае ее спешный отъезд – это еще не доказательство. А вот у Горюновой мне удалось узнать кое-какие интересные подробности. Думаю, завтра, если мы хорошо поработаем, сумеем кое-что прояснить. Значит, так, ребята, ты поедешь в министерство, а ты – в туристическое агентство. Узнай сначала в банке, кто именно сотрудничает с ними, кто конкретно работал с покойным Воробьевым. Потом на всякий случай заедешь еще в больницу. Вот адрес.

Родионов слушал, ничего не понимая.

– И ты сможешь сказать мне завтра, кто убийца?

– Думаю, что могу сказать уже сегодня. Но мне нужно окончательное подтверждение. А его я получу только завтра, после двенадцати.

В этот день Родионов поехал в банк, где должен был ждать Дронго в одиннадцать часов дня. Ровно без пяти одиннадцать внизу, у охранников, зазвонил телефон. Неизвестный просил господина Родионова, сидящего тут же в холле, приехать в гостиницу «Пекин», где адвоката должен был ждать друг.

Заинтригованный таким необычным звонком, Родионов прождал Дронго еще полчаса и лишь затем поехал в гостиницу. В холле гостиницы его уже ждал сам Дронго.

– Для чего такие секреты? – удивился Родионов. – Почему ты не позвонил сам?

– Был очень занят, – улыбнулся Дронго. – Пойдемте обедать в ресторан. Сейчас должны приехать ваши ребята.

– А кто звонил?

– Я сам.

– А почему меня не позвал к телефону?

– Мне нужно было поставить один маленький эксперимент. Кажется, я его поставил. Теперь я уже почти наверняка знаю, как убили банкира. Но давайте пойдем пообедаем и подождем ваших племянников.

Они прошли в ресторан. Родионова там знали в лицо, гостиница «Пекин» раньше находилась в курации Комитета государственной безопасности СССР, и здесь размещались многие офицеры, легально прибывающие в командировку в Москву. А полковник Родионов часто появлялся в гостинице, встречаясь с гостями.