Текст книги "Исповедь Сатурна"

НЬЮ-ЙОРК.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Я сижу в ночном поезде, направляющемся в Нью-Йорк, и обдумываю свое положение. Ясно, они меня переиграли. Переиграли по всем пунктам. Я ведь думал, что сумею спрятать Костю здесь, когда вызывал его к себе. Считал, что так будет лучше. И для меня, и для детей. Но выходит, я ошибся. Обидно другое. Теперь мне придется стрелять в бывшего премьера и подставляться под пули снайперов, которые наверняка будут стоять за моей спиной. Или не будут? Мне ведь слово дали. Хотя, по большому счету, я его сам и нарушил. Сбежать пытался и детей отправить подальше. Вот они меня и подловили. Конечно, мне нужно бы поспать, чтобы завтра в Нью-Йорке быть бодрым и сильным, но я все равно не могу заснуть. Только два человека могли быть в курсе моих планов. Один, который знал про маршруты детей. И второй, который видел нас в Огасте и мог сделать соответствующие выводы. Джеральд Джеймиссон и Уильям Кервуд. Один – верующий баптист, глава общины в Олд-Тауне; другой – политик, конгрессмен, богатый человек, готовящийся стать вице-губернатором штата. Один из них меня предал. Только кто?

Судя по тому, как быстро они вышли на Костю, это мог быть Джеймиссон. Он знал подробный маршрут не только Саши, но и моего сына. Хотя про Буффало я ему не говорил. На всякий случай решил подстраховаться. Но он мог сам вычислить маршрут Кости. Или просто узнать у него, когда был у нас дома. Не получается. Мы обсуждали подробный план Костиного маршрута уже после отъезда семьи Джеральда. Неужели все-таки Джеймиссон предатель? Верующий человек. Отец пятерых детей. Или мир уже перевернулся, а я об этом не знаю?

А если ему угрожали? Если мне страшно за моих двоих, то как должен быть уязвим он, отвечающий за пятерых. Может быть, кого-то из его детей бандиты взяли в заложники, поэтому он был вынужден пойти на предательство, чтобы спасти собственного ребенка. Нет, не получается. Он наверняка рассказал бы мне обо всем. Нет, нет. Я не могу его подозревать, я всегда старался ему верить.

Тогда выходит, Кервуд. Он видел нас в Огасте, знает, что я был с детьми. Мог проверить, брал ли я билет для Саши, узнать о моей дарственной, заверенной у нотариуса. Ему нужны голоса избирателей, и мафия, способствуя его избранию вице-губернатором штата, может обеспечить эти голоса. Но зачем ему русская мафия? В штате Мэн почти нет выходцев из республик бывшего Советского Союза. Здесь невозможно повлиять на голоса граждан штата. Тогда зачем ему такое предательство? Деньги? Нет, он очень богатый человек. Не мог отказать мафии? Тоже непохоже. Это гордый и самолюбивый человек. Ему нужны деньги на свое выдвижение? Тоже нет. Республиканцы легко собирают деньги на свои избирательные компании по всему штату. Тогда выходит, что это не Кервуд, тем более что он не знал про Буффало. От этих мыслей можно сойти с ума! Я не представляю, как мне дальше жить и что делать. Буду шарахаться от каждого, кто оказался рядом, буду пугаться любого общения с посторонним. Но мне нужно знать, кто меня предал. Меня и детей. Я обязан вычислить предателя, чтобы не повторять своих ошибок в будущем.

Они меня переиграли, и теперь заставят убить бывшего премьера. Ну и черт с ним, я должен думать о Косте. С другой стороны, за убийство премьера меня поджарят на электрическом стуле, и некому будет заботиться о моих детях. Нужно было хотя бы жениться, тогда бы у меня осталась жена. Хотя нет, я не совсем прав. Жена все равно была бы им мачехой. Нет, нужно сделать так, чтобы остаться в живых. Это задача-минимум на завтрашний день. Сегодня, как только я приеду в Нью-Йорк, мы должны уехать вместе с мистером Барлоу в Монреаль. И утром следующего дня я должен показать свое мастерство. Судя по тому маниакальному упорству, с которым они добиваются, чтобы именно я поехал в Монреаль, моя участь уже решена. Им нужен не только исполнитель, но и конкретный человек, на которого они могут свалить покушение. Бывший киллер, обманом получивший американское гражданство, – идеальный кандидат для такой роли. Идеальный кандидат в покойники. Или они оставят меня в живых, чтобы устроить показательный суд? На их месте я бы не стал рисковать, доводя дело до суда, а устранил бы нежелательного свидетеля гораздо раньше.

Мне было все равно, что они сделают со мной. Единственное, что меня по-настоящему беспокоило, была судьба Кости. Ведь если меня действительно уберут в Монреале, то мафия может решить, что Костя слишком много знает. К тому же его никто не станет искать, и в иммиграционной службе США решат, что еще один бывший российский гражданин получил визу и обманом остался в стране, решив не возвращаться домой. Если я правильно рассуждаю, то Константина не должны оставить в живых. Значит, я обязан иметь гарантии. Только в том случае, если его посадят на самолет, улетающий в Россию, я сяду в поезд, направляющийся в Монреаль. На меньшее я не имею права соглашаться, иначе его просто убьют.

Утром, сойдя с поезда, я взял такси и сначала поехал в офис телефонной компании, чтобы узнать некоторые подробности о номерах телефонов, которые я списал у Оглобли. Довольно быстро выяснилось, что кроме личного телефона мистера Барлоу мои наблюдатели звонили в Нью-Йорк какому-то Семену Ерофееву. Из телефона-автомата я набрал его номер и, услышав ответ, повесил трубку. Это был тот самый «советник», его голос я сразу узнал.

Оставалось только взять машину напрокат и поехать к его дому в Бруклине. Ерофеев жил один. Хотя бы в этом мне повезло. Он не успел выйти из дома, когда я оказался рядом с ним. Пистолет, который я отобрал у Оглобли, был со мной, и я вдавил его в бок этого наркомана так, чтобы он почувствовал боль. Нужно сказать, что он повел себя как настоящий мужчина, даже не испугался. Или у него уже была та стадия распада, когда ничего не боишься?

– Чего тебе нужно? – спросил он.

– Где мой сын? – я стоял рядом с ним и готов был нажать на курок, чтобы всадить в эту гниду всю обойму. Но он явно не торопился умирать.

– Езжай к Барлоу, – посоветовал он мне, – все у него узнаешь.

– А я у тебя хочу узнать. Где мой сын?

– С ним все в порядке, – ответил Ерофеев. Он закрыл глаза, потом открыл и вдруг жестко сказал: – Убери пистолет. Кожу порвать можешь.

Я невольно чуть ослабил давление. Он кивнул, словно просил меня о пустяковой услуге. Потом огляделся по сторонам.

– Ты так не дергайся, Левша. Ни к чему это. Лучше веди себя спокойнее и все будет нормально.

– Советы своему шефу давать будешь, – зло прошипел я, – а мне скажи, где вы моего сына спрятали.

– Да найдут его тебе, – сказал Ерофеев. – Ты лучше подумай о себе, – он огляделся по сторонам. – Ничего у нас не вышло, – вдруг сказал он. – Убери ты свой пистолет! Утром мне звонил Чезаре Кантелли. Ты даже не слышал про такого. И не нужно тебе слышать. Они все знают. Знают, как мы тебя подставить хотели и как убрать решили. Вот он меня и предупреждал. А ты знаешь, что значит такое их предупреждение? Выходит, что ты говоришь с живым мертвецом. Поэтому убери пистолет, не нужно им размахивать. Ничего с твоим сыном не случится…

– Кто такой Кантелли? Я ничего не понимаю.

– Человек такой забавный, – улыбнулся Ерофеев. – В общем, все кончено, Левша…

Он не договорил. Из проезжавшей машины раздались три выстрела. Все три – в Ерофеева. Несчастный рухнул мне на руки. Автомобиль, из которого стреляли, скрылся за поворотом, я даже не успел повернуть голову.

– Гримасник, – улыбнулся сквозь кровавую пену Ерофеев. – Он тебя завтра продублирует…

Кажется, он хотел сказать еще что-то, но не сумел. Он умер прямо у меня на руках. Вся беда американских киллеров в том, что они не делают контрольного выстрела в голову. И поэтому жертвы в Америке иногда выживают или умирают в больницах, успев дать показания. А некоторые даже выступают потом на суде. То ли дело наши родные убийцы. Они так человека изрешетят, чтобы ни один врач залатать не смог.

Я уложил покойника на тротуар и поспешил уйти. Мне сейчас никак нельзя встречаться с американской полицией. Поэтому я и решил поехать в офис мистера Барлоу, тем более что должен был явиться туда к одиннадцати утра, как мне и приказывали. На машине, взятой напрокат, я поехал к мистеру Барлоу в его нью-йоркский офис.

У меня с собой был тот самый пистолет, который я отобрал у Оглобли. И нужно же случиться такой встрече! В приемной Барлоу сидел Оглобля с пластырями, наложенными на обезображенное лицо. Увидев меня, он вскочил, готовый ринуться в драку, но секретарша Барлоу – довольно симпатичная блондинка – испуганно вскрикнула, и охранник, сидевший в приемной, недоуменно взглянул на меня.

– Меня ждет мистер Барлоу, – твердо сказал я и, увидев, что Оглобля сделал несколько шагов по направлению ко мне, не стал отступать.

Я был не в том настроении, чтобы отступать или обсуждать какие-нибудь проблемы с этим бандитом. Он размахнулся и попытался меня ударить, целя в лицо. Но я увернулся. Все-таки у меня остались какие-то навыки тех дворовых драк, когда приходилось драться со шпаной, терроризировавшей нашу улицу. Я достал из кармана кастет и, сжав его в правой руке, сам шагнул к этому идиоту. В свой удар я вложил всю ненависть к бандитам. Кажется, на этот раз я сломал ему несколько лицевых костей. Он покачнулся и упал на пол без сознания. Охранник бросился нас разнимать. Сидевшая в приемной неизвестная мне полная женщина закричала. Блондинка замерла, и в этот момент дверь кабинета Барлоу открылась и он появился на пороге. Оценив мизансцену, он отступил на шаг, приглашая меня войти.

– Отправьте его в больницу, – приказал он своей секретарше.

Когда мы вошли в кабинет, он закрыл дверь и мрачно спросил:

– Что у вас опять случилось? Зачем нужно было устраивать драку в моей приемной?

– Он первый на меня полез, – возразил я, тяжело дыша. – Вызовите своего охранника или секретаршу. Они подтвердят.

– Не нужно, – строго сказал он. Теперь он говорил по-русски, очевидно, для того, чтобы нас не поняли те, кто мог прослушивать его кабинет.

– Зачем вы сбежали? – недовольно спросил Барлоу. – И придумали такой сложный план по переправке детей? Предположим, что вам удалось бы оторваться от наших наблюдателей. Но вы подумали, что было бы потом? Вас все равно бы нашли, рано или поздно. Боюсь, что слишком поздно – для вас и вашей семьи. Без денег вы ничего не смогли бы сделать, а мы, как вам хорошо известно, контролируем движение ваших средств по всем счетам. Мы бы вас мгновенно вычислили. И тогда вы были бы обречены. И вы, и ваши дети. Как нежелательные свидетели. Я считал вас умнее, Левша, а вы оказались слишком примитивным и прямолинейным.

– Отпустите моего сына, – твердо сказал я.

– Что? – удивился Барлоу. – Вы с ума сошли! Никто его сейчас не отпустит. Вечером мы с вами выезжаем в Монреаль. И завтра, если все пройдет нормально, мы позвоним в Нью-Йорк, и я предложу отпустить вашего сына. Вот единственный вариант, на который мы можем пойти. После вашего предательства мы не имеем права рисковать. Ваш мальчик останется у нас до тех пор, пока вы не выполните нашего поручения. Я думаю, так будет справедливо.

– Конечно, – неожиданно согласился я, доставая из кармана пистолет.

Увидев оружие, Барлоу совсем не испугался. Он только улыбнулся.

– Нашли чем пугать, – сказал он довольно весело. – Неужели вы думаете, что если убьете меня, вам вернут вашего сына?

– Сейчас мы поедем к вашему шефу, – сказал я, – и если ты попытаешься пикнуть, гадина, я лично выпущу в тебя всю обойму. Как я стреляю, ты знаешь, и с расстояния в несколько метров мне будет трудно промахнуться.

– Подожди, – вздохнул Барлоу, – убери пистолет и успокойся. Здесь тебе ничто не угрожает. Ты напрасно думаешь, что если мы поедем к шефу, ты сумеешь освободить сына. Это бесполезно, Левша. Там будет столько охранников, что тебя легко обезоружат. Даже если ты действительно сумеешь убить не только меня, но и еще несколько человек. А потом убьют и тебя, и твоего сына. Глупо устраивать ковбойский налет, полагая, что ты сможешь его таким способом освободить.

– Я не идиот, – возразил я хозяину кабинета, – понимаю, что Костю просто так не отпустят. А освободить его и уйти от вас я не смогу. Поэтому предлагаю другой вариант. Мы едем к шефу и убеждаем его посадить Костю в самолет, который вылетает в Россию. Как только Костя сядет в самолет, я готов с вами ехать не только в Монреаль, но и на Северный полюс.

– Но это несерьезно, – снова ухмыльнулся Барлоу, – ты не в том положении, чтобы диктовать нам свои правила.

– И ты тоже, Барлоу, – вдруг сказал я ему. – Двадцать минут назад у меня на глазах застрелили Семена Ерофеева. Тебе, надеюсь, известно, кто это такой? Следующим должен быть ты, Барлоу.

Я увидел, как он открыл рот. Зеленые глаза потускнели, стали круглыми, он задохнулся от ужаса. И смотрел на меня выпученными глазами.

– Его убили? – не поверил Барлоу.

– Позвони и проверь, – предложил я ему, убирая пистолет.

Я напугал его так сильно, как не смог бы напугать никакой пистолет. Барлоу бросился к аппарату и начал набирать номер дрожащими руками.

– Алло, – закричал он, не обращая на меня внимания. – Алло! Кто это говорит? Скажите, что Барлоу. Передайте, что Ерофеев убит. Да, да, Ерофеев убит. Вы меня слышите? Мне нужно срочно поговорить. Да, мистер Барлоу.

Очевидно, на другом конце трубку взял человек, которого я некогда видел. Тот самый Коготь, который возглавлял все банды в Бруклине.

– Что ты паникуешь? – строго спросил он.

– Ерофеева убили, – выдохнул бледный от ужаса Барлоу. – Вы знаете об этом?

– Знаю, – недовольно ответил Коготь, – он в последнее время стал слишком неуправляемым. Планы разные придумывал. Вот и погорел. А ты чего психуешь?

Он говорит так громко, что я слышу почти каждое слово. Тем более что трубка в руках Барлоу ходит ходуном. От страха тот не может даже удержать ее в руках.

– Как мне быть? – почти стонет Барлоу.

– Завтра ты поедешь в Монреаль вместе с Левшой, – говорит Коготь. – Нужно закончить наше дело. Сеньор Анчелли сделал нам первое предупреждение. Значит, мы должны работать так, чтобы не было второго. До свидания.

Он говорит все почти открытым текстом по-русски, даже не беспокоясь, что их могут записать на пленку. В этой свободной стране такие слова – не доказательство. Но Барлоу раздавлен полученным известием. На него жалко смотреть. Он чуть не плачет, глаза бегают, он стал гадок и ничтожен. И все время теребит свою бородку.

Он смотрит на меня и вдруг решительно говорит:

– Завтра мы с тобой должны быть в Монреале. Тебе Семен ничего перед смертью не сказал?

– Ничего. Я был метрах в ста от него. Но я не поеду, пока вы не освободите моего сына.

– Освободим, – отмахивается от меня Барлоу.

Кажется, он начинает успокаиваться. И, чуть подумав, вдруг говорит мне:

– Значит, если его посадят в самолет и отправят в Россию, ты согласишься и больше не сделаешь попыток сбежать?

– Нет, не сделаю. Но я должен знать, что он хотя бы в живых останется.

– Все-таки наивный ты человек, хоть и профессионал, – вздыхает Барлоу. – Что мешает нам отправить Костю в Россию и убрать его в Шереметьево, когда самолет приземлится? Почему ты считаешь, что так он будет в безопасности?

– Пока он в Америке, его могут убрать как свидетеля. А в России он никому не нужен, – твердо говорю я и вдруг обнаруживаю, что все еще держу пистолет в руках.

– Тоже логично, – соглашается он. – Убери пистолет, – снова ворчит он, – такие серьезные дела не решаются наскоком.

Потом начались длительные переговоры. Его секретарша и охранник все время приносили кофе и сэндвичи, удивленно глядя на нас и не понимая, почему мы так долго не можем решить какую-то проблему. Барлоу постепенно приходил в себя, хотя я видел, как сильно он нервничает. Он все время звонил своему помощнику Трошину, затем неизвестному мне другу, который, как я догадался, отвечал за безопасность Кости. Еще два раза Барлоу звонил самому Когтю, пока тот его не выругал и не послал подальше. Очевидно, и тому было неспокойно. Ведь Анчелли мог решить, что не стоит оставлять последнего свидетеля в живых.

Барлоу потратил на переговоры полтора часа. Наконец он удовлетворенно вздохнул, впервые за все время немного переведя дыхание.

– Все в порядке, – отрывисто сообщил мне Барлоу. – Я тебе говорил, что можно решить любой вопрос. Мне удалось уговорить их посадить твоего сына в самолет, вылетающий в Россию. Ему уже взяли билет первого класса и сейчас везут в аэропорт. Самолет вылетает через три часа.

– Мне терять нечего, Барлоу, – тихо сказал я. – Если ты меня обманешь, я вернусь сюда и пристрелю не только тебя, но и всех остальных.

– Зачем мне тебе обманывать? – вдруг закричал Барлоу. – Ты мне нужен не здесь, а в Монреале. Там, в Канаде! И я тебя готов колпаком накрыть, лишь бы с тобой ничего не случилось! Ты мне живой и здоровый нужен. Чтобы я живым остался. Я думал, ты понимаешь, насколько ты мне нужен. А ты тут героя решил сыграть.

– Чего вам нужно?

– Ты нужен! – заорал Барлоу, указывая на меня. – Конкретно ты нужен. Я думал, что ты уже все понял. Нам нужно, чтобы именно ты поехал в Монреаль и пристрелил этого чертова премьера.

– Это я уже понял. Хотите меня убрать во время исполнения акции и потом всю вину свалить на меня одного?

– Ну и дурак, – уставшим голосом сказал Барлоу, и я вдруг почувствовал, что он говорит правду.

– За сына не волнуйся, – сказал он после недолгого молчания, – его посадят в самолет, и он улетит в Москву. Он перезвонит тебе через три часа, и ты сам сможешь с ним поговорить. Только не выключай свой мобильник. А насчет тебя… Я должен был сообщить тебе сегодня вечером, что все остается в силе. Шеф приказал, чтобы ни один волосок не упал с твоей головы. Только мы не уверены в успехе. Полиция может на тебя выйти. И если тебя вдруг арестуют… Не смотри на меня так, я говорю «если», то тогда ты должен молчать. Хотя бы ради своих детей. А мы обеспечим тебе лучших адвокатов. И я сам буду вести твои дела.

– Вам нужен был убийца, чтобы предъявить меня кому-то? – начал понимать я их план.

– Вот именно, поэтому мы тебя и не тронем, – закончил Барлоу, отводя глаза.

Я понял, что он врет. Но если в его словах есть хотя бы частица правды, то, возможно, я сумею вытащить Костю. А на себя мне наплевать. В конце концов, меня все равно убьют, рано или поздно. Если Барлоу прав, то меня арестуют и посадят на долгий срок, даже если у меня будет такой адвокат, как мой собеседник. А если соврал, то меня уберут. Но и в этом случае я сумею спасти Костю и Сашу. Ведь, убрав меня, они не должны трогать моих детей, чтобы это не выглядело как устранение нежелательных свидетелей. Иначе у тех, кому они должны предъявить меня как убийцу, могут возникнуть нежелательные вопросы.

– Это меня Ерофеев подставил, – вдруг понял я, – поэтому его и убрать решили. Верно?

Барлоу вздрогнул. Отвел глаза. Он не хотел говорить правду, но и соврать не мог, просто был не в состоянии врать про Ерофеева, убитого совсем недавно. Я все понял и поэтому, забрав пистолет, вышел из кабинета.

Несколько успокоившись, я решил, что могу поехать в отель и ждать, когда мне позвонит Костя. Я обычно останавливаюсь в скромных трехзвездочных отелях, чтобы не привлекать ненужного внимания и не тратить слишком много денег. Я вошел в первый же отель рядом с офисом Барлоу, даже не спросив о цене. Перезвонив секретарше Барлоу, я продиктовал ей свой адрес и название отеля. Сейчас я даже не могу вспомнить, как назывался отель, но это не важно. Следующие три часа я провел в напряженном ожидании, гадая, сдержит Барлоу слово или ко мне ворвутся его подручные и сегодня для меня все закончится раз и навсегда. Но через три часа зазвонил мой мобильный телефон. Я бросился к нему. Это был Костя, я бы узнал его голос среди сотни других.

– Здравствуй отец, – говорит он как будто спокойно, но я чувствую, как дрожит его голос.

Так сыграть невозможно, он действительно волнуется. Надеюсь, что они его не били.

– Как ты себя чувствуешь? – вдруг спрашиваю я.

Никогда не думал, что могу быть таким сентиментальным. Наверное, я с годами начал меняться. Или постарел? Может, во мне, наконец, проснулся отец, отсутствие которого Костя ощущал, пока рос?

– Все нормально, – отвечает он, и я снова слышу, как он нервничает.

– Где ты находишься?

Мне важно, чтобы он сам сказал об этом.

– В аэропорту. Мне купили билет, и сейчас я должен сесть в самолет, который вылетает в Россию. Границу я уже прошел. Жаль, что так получилось, отец. Но, я думаю, у нас будет время поговорить.

– Обязательно будет.

Он чуть успокоился, но я слышал, как он волнуется. Однако рядом с отцовскими чувствами во мне силен профессионал.

– Костя, – неожиданно говорю я ему, – какое число я просил тебя запомнить?

– Пятьдесят, – не раздумывая, отвечает он. И вдруг спрашивает меня:

– А ты сам помнишь свое число?

– Сорок пять, – теперь я уверен, что говорил с Костей. – Главное, чтобы ты не беспокоился. У меня все будет хорошо. Счастливого пути.

– Спасибо. Ты тоже не волнуйся за меня. До свидания.

Я убрал аппарат. Это был Костя. Значит, он им не нужен. Теперь я могу звонить Барлоу и ехать с ним в Монреаль. Они уже приготовили мне прекрасную немецкую винтовку с глушителем. Я сажусь на постель и смотрю на телефонный аппарат. Сейчас я позвоню Барлоу и скажу, что согласен. Самое главное, что я вытащил своих детей из этого дерьма. А сам я как-нибудь выкручусь. Мне не впервые попадать в крутые переделки.