Текст книги "Во власти бури"

– Наряды! Боже мой, о чем ты говоришь! Ты думаешь, что наряды и в самом деле так важны? Что меня волнует мнение людей, которые способны повернуться ко мне спиной только за то, что я связала жизнь с тем, кого люблю? Что меня прельщают деньги – хотя, видит бог, у меня их достаточно, чтобы разодеть в шелка и бархаты половину Англии! Все это кажется таким далеким, таким нестоящим теперь, после единственного и самого важного приключения в моей жизни. Я многому научилась, Колин. Это были самые счастливые дни. Поля, рощи, ветер в лицо, пение птиц по утрам, восход и закат – я знаю теперь, что ценю это больше, чем глупую суету напыщенных и пустоголовых людей из общества. У меня есть ты, я люблю тебя, и мне совершенно все равно, ветеринар ты или маркиз!

С этими словами Ариадна взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. Длинные черные ресницы опустились на загорелые щеки, и на миг это зрелище заставило ее забыть обо всем, но потом она вновь отдалась поцелую.

Колин ответил, сначала нерешительно, потом со все большей жадностью и нетерпением. Постепенно пришло осознание, что ничего не потеряно, что Ариадна по-прежнему с ним, в его объятиях… что, может быть, теперь все будет лучше, гораздо лучше, чем прежде. Рука сама собой скользнула под пышный подол платья, чтобы коснуться горячей кожи ее бедра.

Ариадна зарылась пальцами в его шелковистые волосы.

Она опустила руку и медленно откинулась на спину.

Сено тихонько зашуршало, отдавая свой густой аромат – запах лета и солнца.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин…

– Значит ли это, что я не отвергнут? – улыбнулся он.

– Наивный глупец! – прошептала Ариадна.

Колин прилег рядом, и она зарылась лицом в его черные, как полночь, волосы. Улыбка Колина стала шире. Он уже готов был отпустить насмешливое замечание насчет внимания, которым брюнеты пользуются у женщин, но тут от дверей послышался громкий кашель. Оба затихли, прислушиваясь. Пару минут спустя приблизились энергичные шаги.

– Что будем делать? – спросила Ариадна.

Колин зажал ей рот поцелуем, и она забыла, о чем спросила, ощущая лишь движение его руки вдоль спины и бедра. Потом подол платья пополз вверх. Сухая травинка уколола колено, и Ариадна едва удержалась от возгласа.

– Хороший сегодня день, милорд!

Ариадна пошевелилась, зашуршав сеном. Колин рывком подвинул ее на себя. Все стихло.

– Да, неплохой, – последовал ответ Тристана.

– Его милость граф велел как следует размять Черного Патрика. Да. Вот за этим я здесь. Оно ведь как? Если лошадь застоится, что с нее взять?

– Да уж нечего, – не без иронии заметил Тристан.

Ариадна зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. К тому же она чувствовала, что подол задран уже до самой талии, потому что солнце грело голые ягодицы.

– Хорошо бы Тристан тоже ушел, – прошептала она на ухо Колину. – Иначе он услышит…

– Если мы будем вести себя тихо, то не услышит.

– А разве это возможно?

– Если постараться. Я-то точно смогу, а вот ты… – Рука скользнула по ягодице вниз, между ног.

У девушки вырвался тихий стон.

– Вот-вот, я как раз об этом! – укоризненно произнес Колин.

Ариадна боком сползла с сена и потянулась к застежке его брюк. Внизу открылись двери, грум вошел в стойло Черного Патрика и начал седлать его. Жеребец заржал, ему ответило воинственное ржание Шареба. Чужое присутствие не только не остудило их пыл, но, наоборот, распалило.

– Как тут твердо!

– Даже чересчур. Боюсь, слишком долгое воздержание мне не на пользу.

– Так за чем же дело стало, доктор? Приступим к лечению!

Колин беззвучно засмеялся, но умолк, когда рука Ариадны принялась поглаживать его. Интимная ласка была медленной, почти мучительной, он не удержался от стона, и девушка быстро закрыла ему рот губами.

– Боже мой!

– Тише, Колин!

Ласка продолжалась, и наконец, не в силах выносить эту сладкую пытку, Колин прижался лицом к груди Ариадны и начал тихо стонать.

Внизу на конюшне Черного Патрика вывели из стойла, и копыта зацокали к выходу.

– Это тебе наказание за то, что долго молчал о своем прошлом, – прошептала Ариадна и хихикнула.

– Тогда я никогда тебе больше ничего не расскажу, – сквозь зубы произнес Колин, и губы его дрогнули в улыбке, больше похожей на гримасу.

Ариадна наклонилась поцеловать его повлажневший лоб, длинные ресницы и, наконец, губы. Рука легла ей на колено, двинулась вверх, к развилке ног, легла на треугольник волос цвета корицы и зарылась в него.

– Колин!

– Мера за меру, моя прекрасная леди… – начал он. – Черт возьми, если ты не перестанешь, это плохо кончится!

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин, прямо здесь и сейчас!

Поскольку слишком велика была возможность, что их застанут, нельзя было терять время. Без дальнейших слов Колин повернул Ариадну на спину и раздвинул ей ноги, не заботясь о юбках, подмятых тяжестью тела. Она смотрела на него снизу вверх, прекрасная в этот миг со своим раскрасневшимся лицом и томлением в глазах, с растрепавшейся прической. Она казалась воплощением страсти, воплощением желания.

Колин вдруг почувствовал, что не может больше ждать.

Нетерпеливым толчком он оказался внутри, едва удержав счастливый возглас. Ариадна выгнулась навстречу, обвивая руками его шею. Ее тихие стоны и вздохи, ее прикосновения, ее движения под ним – все это было так знакомо!

Жажда, что нарастала в нем в эти одинокие дни, теперь владела им беспощадно, и хотя он всеми силами старался отсрочить разрядку, продлить наслаждение как можно дольше, он знал, что не сумеет. Он слишком долго ждал.

И все же, еще до мгновения величайшего наслаждения, Колин успел услышать счастливый крик Ариадны и уловить ее содрогания…

Когда он очнулся и сумел приподняться на руках, то первым делом склонился к самому уху Ариадны.

– Миледи!

– Да, милорд?

– Прежде чем мы расстанемся, один вопрос.

– Я слушаю.

– Ты выйдешь за меня замуж?

Глава 24

Наступила полночь.

До забега оставались считаные часы. Рано утром солнце поднимется над морской гладью, высушит росу на траве, а чуть позже осияет своим светом толпу вдоль трассы забега. Сколько ставок будет сделано, сколько пари заключено!

А пока все в Норфолке спали, все, кроме Клива Максвелла. Тот в задумчивости сидел в своей библиотеке с раскрытой книгой на коленях.

Послышался стук в дверь.

– Можно, – бросил он.

Тяжелая дверь с легким скрипом отворилась. На пороге появилась повариха, сжимая в мясистой руке седельную сумку, местами испачканную в муке. Вид у нее был такой сонный, что, казалось, она сейчас уснет стоя.

– Вот, милорд, все как вы приказали. Все свеженькое! – Толстуха ослабила ремешок, поднесла сумку к носу и громко принюхалась. – Ох и запах! Пирожки с черной смородиной особенно удались, да и яблочный пирог тоже неплох. Здесь столько, что хватит лошадь накормить… Ох ты, проклятый мой язык! Прошу прощения, милорд. Я хотела сказать, что хватит на всех ваших друзей, как вы изволили выразиться.

– Ха-ха… – холодно рассмеялся Максвелл и сделал знак, что не сердится.

Если бы она только знала!

– Отлично, к рождеству получишь прибавку. Давай это сюда.

Повариха проковыляла к креслу графа и подала ему сумку, старательно отряхнув.

– Вот, ваша милость.

Получив разрешение удалиться, она, отчаянно зевая, направилась к двери.

Максвелл подождал, пока дверь закроется и шаги стихнут в коридоре. В громадном особняке стало тихо и сумрачно. Граф поспешил загасить лампу на столе, ибо то, чем он собирался заняться, требовало полной темноты.

К счастью, луны снова не было на небосклоне, совсем как в ту ночь, когда простился с жизнью самонадеянный ветеринар. В отдалении зловеще ухала сова, и Максвелл усмехнулся. Самая подходящая ночь для злодеяний, что и говорить!

Через несколько минут он покинул дом, неся сумку через плечо. На конюшне, в неверном мигающем свете коптилки, он огляделся. Никого, только лошади отдыхали в своих стойлах. Воздух был таким плотным от смеси запахов сена, овса, конского пота и кожаной упряжи, что казалось, его можно было пощупать. В первую очередь Максвелл подошел к стойлу Черного Патрика. Жеребец уже спал, в стойле было темно, только слабо виднелась белая звездочка на широком лбе фаворита. Обычно граф заходил в стойло, чтобы приласкать любимца, но на сей раз на это не было времени.

Чуть в отдалении находилось стойло Газели. Кобыла была чудо как хороша. Белоснежная от копыт до кончиков ушей, с гривой той же масти, она неизменно вызывала восхищение зевак, когда грум выезжал размять ее. Темно-карие глаза казались особенно глубокими, какими-то женственно-томными на светлом фоне.

Оглядев свои сокровища, Максвелл вернулся к стойлу Шареба. Жеребец спал, лежа на ворохе соломы, что было некстати. Впрочем, услышав шаги, он поднял голову. В темноте блеснула белая полоса на морде.

«Вот и славно, что сон твой не слишком крепок сегодня, приятель, – подумал граф. – Должно быть, нервничаешь перед забегом. Вы, лошади, все знаете загодя, будто умеете читать мысли. Вот и проверим, так ли это».

Максвелл обогнул стойло, чтобы не входить туда и не тревожить жеребца попусту. Пироги можно было кинуть в кормушку и через стенку, а вот если Шареб разволнуется, заржет или начнет метаться от нетерпения… нет, лишний риск ни к чему. Он уже и без того почуял свежеиспеченное тесто и завозился, поднимаясь с соломенной подстилки.

«Значит, он и впрямь помешан на пирожках», – удовлетворенно подумал граф. Он очень на это рассчитывал.

Вначале ему казалось, что Ариадна выдумала это пристрастие Шареба, чтобы тот казался более особенным.

Распустив завязки и приподнявшись на цыпочки, чтобы не промахнуться, граф опустил сумку в кормушку и поспешно направился к дверям. Над стойлом уже виднелась темная голова, поглощавшая предложенное лакомство.

– Удачи завтра поутру, – прошептал Максвелл и выскользнул наружу. Не стоило искушать судьбу.

Первый утренний свет просочился сквозь окошки. Сначала из темноты (коптилка, как обычно, выгорела к утру) выступили балки перекрытий и стенки стойл, потом вилы и грабли в закутке у стены, пирамида пустых ведер в углу.

Колин Лорд крепко спал, прижавшись к Шареб-эр-реху, в том стойле, где недавно находился Гром. Накануне ему показалось, что ветер, изменившись, поддувает под двери конюшни. Чтобы не простудить жеребца перед забегом, ветеринар поменял лошадей местами.

И вот теперь они оба спали крепким сном. Одному снилась девушка с медно-рыжими волосами, другому – белоснежная кобыла. Погруженные в свои мечты, они не слышали стонов из ближайшего стойла.

Ариадна появилась на конюшне с рассветом, желая лично осмотреть своего любимца. Стоны повергли ее в ужас, который не уменьшился, когда оказалось, то болен не Шареб, а Гром. Одного взгляда на мерина было достаточно, чтобы понять, что он страдает от жестоких колик.

Надо сказать, Колин Лорд знавал более приятные пробуждения в военное время, перед сражением. Только что он занимался любовью с Ариадной на идиллическом лугу, среди ромашек и медуницы, и вдруг его грубо затрясли. Шареб-эр-рех, тоже разбуженный посреди эротических видений, рывком поднялся на ноги. Ветеринара швырнуло об стенку стойла, и он ударился головой.

– Господи боже! Ариадна, что на тебя нашло?

– Скорее, Колин, скорее!

– Что случилось, бога ради? – все еще ничего не понимая, пробормотал тот.

– У Грома колики!

Это разбудило если не личность, то ветеринара. Колин бросился следом за девушкой к бывшему стойлу Шареба.

По пути к ним присоединился Штурвал, выкарабкавшись из уютного гнезда в куче сена. Дверца оставалась распахнутой, мерин катался на спине, взбрыкивая всеми четырьмя ногами, чтобы облегчить боль.

– Ты спасешь его, Колин, правда? – спросила Ариадна, и в ее голосе послышались истерические нотки. – Скорее сделай что-нибудь! Смотри, как он мучается! Ну же, не стой так!

Колин схватил ее за плечи и слегка встряхнул. Ариадна умолкла.

– Сейчас не время для истерик, Ариадна, – спокойно произнес он. – Мне, может быть, понадобится твоя помощь, так что успокойся.

Она кивнула, сдерживая слезы. Колин оставил ее и побежал за своим сундучком. Все лошади поднялись и выглядывали из стойл, положив морды на дверцы. Когда он вернулся, Ариадна шептала Грому что-то утешительное.

Появление ветеринара придало мерину новых сил. Он напрягся, повернулся сначала на бок, потом на живот и со стоном встал на ноги, скаля желтые зубы в жуткой гримасе.

С минуту он стоял, весь дрожа и переступая копытами, потом ноги подогнулись и он тяжело рухнул на бок.

Снаружи тем временем мало-помалу светлело.

– Не входи пока, – обратился Колин к Ариадне и прошел в стойло.

Скоро недоуздок был уже на голове Грома, и ветеринар мягко, но настойчиво потянул за него, пытаясь заставить лошадь подняться.

– Надо встать, старина. Я знаю, знаю, что тебе больно, но встать придется, иначе…

Понимая, что это и в самом деле важно, Гром перекатился на живот и заерзал ногами, но подняться не сумел, а лежать на животе было невозможно, и он снова завалился на бок.

– Ариадна, скорее! Помогай!

Девушка подоспела с другой стороны, подталкивая мерина то в плечо, то в круп, в то время как Колин тянул за недоуздок. Наконец их усилия увенчались успехом. Мерин поднялся, качаясь из стороны в сторону.

– Что случилось, Колин? – спросила Ариадна, с состраданием глядя на несчастное животное. – Еще вчера с ним было все в порядке…

Ветеринар уже успел бросить взгляд в кормушку, где лежали крошки и мелкие кусочки пирогов, остатки липкой начинки, над которыми роились мухи.

– Загляни в его кормушку, – мрачно посоветовал он и достал из нагрудного кармана часы, чтобы измерить лошади пульс.

Вместо нормальных сорока он насчитал шестьдесят пять.

Гром снова издал жалобный стон и начал ложиться. Колин грубо рванул за недоуздок, зная: если мерин ляжет, еще раз поднять его уже никакими силами не удастся, а лежать при коликах означало верную смерть.

Двери открылись, и появились конюхи, присматривающие за лошадьми на конюшне Максвелла. При виде того, как личный грум лорда Уэйбурна возится с жалкой клячей, лица их вытянулись. Постепенно они подтянулись к стойлу Грома, чтобы предложить помощь и вволю посмотреть на происходящее. Колин поднял голову от бока мерина и оглядел зевак.

– Где ваш хозяин? – спросил он резко.

– Он уже полчаса как отправился осматривать трассу забега, – ответил кто-то.

– Что ты выяснил? – робко спросила Ариадна, разрываясь между желанием знать и страхом помешать Колину делать свое дело.

– Я прослушал ему брюхо. Ничего не слышно. Это плохо.

– Он умрет?

– Нет, если я смогу помочь.

Однако он видел, что слизистая носа и рта мерина не розовая, а ярко-красная и что пот так и катится с него. Состояние четвероногого пациента вселяло тревогу, но по крайней мере было ясно, что причиной колик на сей раз стал не запор, а чудовищная доза мучного.

– Ты уже знаешь, что с ним?

– Он объелся пирогами, – с упреком ответил Колин и, не глядя на нее, принялся рыться в сундучке. – Теперь вся эта масса свежеиспеченного теста бродит у него в желудке. Спустя некоторое время начнется страшный понос.

– А потом?

Колин не ответил.

Среди зевак распространилось известие, что лошадь намеренно обкормили мучным. Один из младших конюхов, парнишка с простодушным лицом, выступил вперед.

– Но, сэр! – заявил он с негодованием. – Кому такое в голову могло прийти? Ведь коняга совсем безобидная, к тому же гроша ломаного не стоит!

– Нет, стоит, нет, стоит! – воскликнула Ариадна, вздергивая подбородком. – Для нас он очень дорог, понятно вам всем?

Колин заметил, что она плачет, и понял отчего. Помимо жалости, это был и стыд за прежнее пренебрежение к старому доброму мерину. В толпе грумов и конюхов начался ропот, какое-то время они переговаривались вполголоса, потом тот же парнишка снова обратился к Колину:

– И все же странно, сэр, не правда ли? Кому на руку было это злое дело? Мы не понимаем…

Ноги Грома снова подкосились, и парень поспешил поддержать его.

– Кому-то нужно, чтобы забег не состоялся, – гневно объяснил Колин.

– При чем тут забег? Он не бежит!

– А при том, что этот бедный старикан отдаленно напоминает Шареб-эр-реха. В темноте вполне можно ошибиться. Отравить пытались другую лошадь.

Не вдаваясь в подробности, Колин велел Ариадне водить мерина взад-вперед по проходу, чтобы не дать ему лечь, а сам порылся в сундучке и достал оттуда свернутый кольцом кусок гибкой трубки. Катетеры были новшеством, многие их вообще никогда не видели. Изготовляли их из толстых и упругих кишок, пропитывая специальным составом.

В толпе снова поднялся ропот. Грумы принялись толкаться локтями, чтобы подступить поближе.

– Что это? Что за змея такая?

– Это желудочный катетер, – не оглядываясь, ответил Колин. – Сама лошадь в таком состоянии пить не станет, а влаги потребуется много. Принесите кто-нибудь ведерко!

День за окошком конюшни разгорался, уже запели первые птицы. Двери были нараспашку, так как добровольные помощники бегали туда-сюда, доставляя ветеринару все необходимое.

Колину не следовало заглядывать в свои записи, чтобы вспомнить состав микстуры, он знал его наизусть, как и большинство рецептов.

Две унции скипидара, два желтка куриных яиц… хорошо размешать, до полного растворения… так, немного сердечного из этой склянки и из этой… пинта красного вина… кварта воды, чтобы восполнить потерю жидкости на брожение…

Ариадна не без страха следила за тем, как он тщательно перемешивает в ведерке отвратительное по цвету пойло. Она решилась положить руки ему на плечи. Колин повернулся, коротко улыбнулся ей и вернулся к своему занятию.

– Зачем это?

– Чтобы помочь содержимому желудка проскочить через кишечник. Чем скорее все это произойдет, тем больше шансов спасти его.

Колин поднялся. Очевидно, конюшие и грумы уже успели обменяться мнениями на его счет, потому что старший конюх неожиданно произнес:

– Вы ведь не грум, сэр? Вернее, не простой грум?

– Нет, – рассеянно ответил тот, раскручивая катетер.

– Он ветеринар, – с гордостью пояснила Ариадна.

– Кто?

– Доктор для животных.

В этот момент на конюшне появился Тристан. Вид у него был заспанный, но при виде толпы у стойла и своего «личного грума» со странным устройством в руках он ускорил шаг. Собравшиеся не замедлили посвятить вновь прибывшего в смысл происходящего. Ариадна тоже добавила кое-какие подробности.

– Наверняка дело рук Максвелла, – возмутился молодой человек, понизив голос, чтобы слышали только Колин и Ариадна. – Богом клянусь, это его гнусная затея…

– С ним разберемся потом, – перебил ветеринар. – Пока надо лошадь спасать.

Старый мерин еще был на ногах благодаря усилиям Ариадны, которая раз за разом водила его по проходу между стойлами. Как ни худо ему было, Гром повернулся и потер лоб о плечо Колина, как бы безмолвно соглашаясь на все, что тот сочтет нужным с ним сделать.

Ветеринар задался вопросом, сумеет ли на этот раз оправдать доверие животного. Бывали случаи, когда он не мог помочь. Так случилось с Нэдом, который так мучился, что в конце концов пришлось из милосердия оборвать его жизнь.

Против глубокой старости нет лекарства, думал ветеринар, но эта лошадь еще не настолько стара. Он должен ее спасти!

Колин сунул катетер в карман, чтобы был наготове, и с мрачной решимостью на лице достал распорку для рта – довольно сложное устройство, которое не позволяло челюстям сомкнуться. Мерин кротко позволил вставить ее себе в рот.

Это было пугающее зрелище, и над толпой зрителей повисла тревожная тишина. Лошади тоже перестали переминаться с ноги на ногу и сочувственно отфыркиваться.

– Мне потребуется помощник…

Колин не успел еще договорить, как понял, что первой вызовется Ариадна. Так и случилось – девушка поспешно шагнула к нему. Он с сомнением оглядел ее. Для предстоящей процедуры требовался человек с сильным характером. Чувствительность Ариадны была сейчас помехой. Понимая, что он колеблется, девушка положила ему руку на локоть.

– Прошу тебя! Я справлюсь, обещаю!

– Ты уверена, что не упадешь в обморок в самый ответственный момент?

– Клянусь!

– Что ж, будь по-твоему. Держи его вот так…

Зрители не решались даже переминаться, и под взглядом множества глаз Колин почувствовал себя ведущим актером в ключевой сцене спектакля. Сосредоточившись, он быстро ввел катетер в горло лошади и начал осторожно продвигать его по пищеводу. К тому времени мерин был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Искоса бросив взгляд на Ариадну, Колин заметил, что та сильно побледнела, однако держала Грому голову так, как было сказано.

Тот сделал глотательное движение, и трубка проскользнула сразу довольно глубоко, но потом пошла тяжелее. Однако она шла, и это уже было удачей.

– Господи, ну и ну! – не выдержал парнишка-подручный. – И как вы знаете, что суете эту штуку в желудок, а не в легкие?

– В противном случае он бы закашлялся, – коротко объяснил Колин.

Он не отводил взгляда от шеи лошади. Для верности даже положил на шею ладонь и перемещал ее все ниже по мере углубления трубки. Мысленно он видел, как она движется по пищеводу, как достигает желудка, как входит в него. Впрочем, это последнее не нуждалось в воображении.

Как только катетер достиг желудка, скопившиеся там газы вырвались наружу с шумом и треском. Запах гниющей пищи разнесся по конюшне.

– Боже, меня сейчас стошнит! – прошептала, побледнев, Ариадна.

– Позже! – прикрикнул Колин.

Лицо девушки приобрело зеленоватый оттенок. Одной рукой она как-то ухитрялась держать голову мерина, другой зажимать нос. Окрик Колина подействовал на нее, она сделала над собой усилие и слабо улыбнулась.

Снаружи громко запел петух. Час забега неумолимо приближался.

– Пусть кто-нибудь подержит ведерко, – попросил Колин.

Несколько зрителей поспешно приблизились. Установив емкость с укрепляющей микстурой выше уровня катетера, ветеринар ввел кончик гибкой трубки в жидкость.

– Ты справишься, старина, уж поверь мне, – негромко произнес он, глядя в страдающие глаза Грома. – Будешь у нас как новенький…

Но он знал, что все не так просто, что до благополучного исхода еще далеко. Когда-то он обещал то же самое Нэду, а спустя некоторое время вынужден был из милосердия нажать на курок. Внезапно, не в силах больше выносить благодарности и безграничного доверия в кротких глазах мерина, Колин отвернулся. Лицо его было суровым и бесстрастным, когда он вынимал катетер и распорку. Молча раздвинув толпу грумов, наперебой восхищавшихся инструментом, он прошел в заднюю часть конюшни, чтобы вернуться оттуда с попоной, на которой спал эти несколько ночей.

Его встретил любящий, полный обожания взгляд Ариадны. Она вся светилась от гордости за него. Ответная улыбка Колина была далеко не сияющей. Он не мог заверить девушку, что все будет в полном порядке, потому что и сам не знал, чем все кончится.

Ариадна уже достаточно хорошо знала Колина и не стала задавать вопросов. Иное дело Тристан, на которого происходившее произвело огромное впечатление.

– Ну что? Коняга будет жить? Какой прогноз? – спрашивал он взволнованно.

Колин отделался неопределенным замечанием, снова проверил пульс Грома и нашел, что тот не изменился. Что ж, это было все-таки лучше, чем если бы он стал чаще. У мерина явно была горячка. С этим можно было справиться, и вскоре лошадь стояла всеми четырьмя ногами в ведрах с прохладной водой, накрытая при этом теплой попоной. Зрелище было бы забавным, не будь все так встревожены. Ариадна прижала голову мерина к груди и нашептывала ему слова утешения, а малыш Штурвал, стоя на задних лапках, пытался лизнуть своего занемогшего приятеля в нос.

Колин вышел на двор конюшни, хорошенько потянулся и огляделся. Тревога не оставляла его, но на данный момент все возможное было сделано. Очередную порцию микстуры можно было влить не раньше чем через несколько часов.

Солнце уже поднялось над лесом. Еще немного – и жеребцов придется готовить к забегу.

Забег. Как много зависит от его результата! Будущее молодого графа Уэйбурна поставлено на карту. Каков будет исход состязания? Это зависит… это зависит…

Колин вернулся на конюшню, прошел к дальним стойлам и посмотрел на одно из них. Шареб-эр-рех встретил его взгляд.

– Все зависит от тебя, приятель, – тихо произнес Колин.