Текст книги "Во власти бури"

Когда с мытьем было покончено, кожа головы зудела от едкого хозяйственного мыла. От солидного куска осталась едва половина. Только выпрямившись, Колин осознал, до чего устал. С минуту он был не в состоянии двинуться и стоял, привалившись к дереву, измученный до предела. Ему казалось, что он до утра не сомкнет глаз.

Когда он наконец вернулся, бутылочка лежала на боку, пустая. Шареб повернулся к нему, честно выкатив глаза.

Колин только покачал головой – на выговор у него просто не было сил.

Добряк мерин, хорошо подкрепившийся днем, дремал прямо в оглоблях. Колин подумал, что надо бы его выпрячь, но знал, что не найдет в себе сил на это.

Штурвал уже устроился на поляне, вытянувшись вдоль правого бока Ариадны. Бодрствовал только Шареб-эр-рех, и Колин мимолетно задался вопросом: из одной вредности он опустошил бутылочку или и впрямь обожает спиртные напитки?

Потом все мысли о жеребце исчезли, оттесненные усталостью. Он присел рядом с безмолвной спутницей, поразмыслил, передвинул песика в ноги и улегся так, чтобы голова ее покоилась в выемке его плеча. Ощутив настойчивый взгляд, он поднял голову и встретился с темными глазами жеребца. Тот фыркнул и отошел под дерево, где сначала уселся, а потом улегся на бок. Послышался глубокий удовлетворенный вздох, потом он притих и ровно задышал.

Ночь была в самом разгаре, тихая и наконец мирная.

Умолкли цикады, луна готовилась укрыться за холмами, бездонное небо в искрах звезд смотрело сверху, и не было ничего, кроме этого, – ни жадных до денег негодяев с мушкетами, ни охотничьих собак.

Колин обнял Ариадну за талию и осторожно притянул ближе, чтобы согреть. Она потеряла немало крови и могла мерзнуть даже в такую теплую ночь. Еще долго он бодрствовал, уныло глядя во тьму и отчаянно, безнадежно желая женщину, которую держал в объятиях. Потом сон сжалился над ним, и, так же как остальные, он уснул.

Глава 17

По мере того как просыпались чувства, Ариадна осознавала происходящее. В предплечье в унисон с биением сердца пульсировала несильная, но упорная боль. К телу неприятно липла одежда, так и не просохшая до конца.

Пахло догоревшей стеариновой свечой. Голова лежала на чем-то теплом, твердом и дышащем, а над ухом что-то постукивало – ритмичный, уютный, удивительно успокаивающий звук.

Она была как будто заключена в кокон – спине и плечам было хорошо и удобно.

Насладившись этим ощущением, Ариадна открыла глаза. Перед ней была расстегнутая у горла рубашка, а под ней грудь в золотистых завитках волос, насколько то позволял видеть блеклый свет нарождающегося дня.

Только после этого вспомнился день прошедший. От него остались бессвязные обрывки, которые отказывались складываться в полную картину. Отвратительные мерзавцы с мушкетами и выстрел, болью отозвавшийся в предплечье – там, где сейчас пульсировало; Шареб, уносящий ее от погони с быстротой ветра…

Ариадна не могла поверить, что каким-то чудом и в беспамятстве удержалась у него на спине, но, очевидно, это было именно так.

Из дальнейшего она помнила только, что очнулась на руках у Колина, а потом на земле и он склонялся над ней с чем-то блестящим в руке и просил потерпеть. Он лишь изредка обращал к ней встревоженный взгляд и при этом старался улыбаться, но улыбка плохо удавалась ему. А потом он снова возвращался к своему занятию, с той же целеустремленностью и мастерством, как в тот день, когда она его впервые увидела.

Колин.

Ариадна повела глазами, и ей удалось увидеть впадинку между ключицами, в которой бился пульс. Золотистые колечки волос заканчивались прямо под этой впадинкой. Девушка потянулась и прижалась там губами. Кожа была горячая и пахла травами – клевером, медуницей, ромашкой. Нет, так пахла ночь вокруг них, а кожа просто пахла чистотой. Мужчиной.

Ариадна поцеловала впадинку еще и еще раз. Колин не шевельнулся, продолжая крепко спать. Она попыталась высвободиться из его объятий, но, как только шевельнулась, руки его сжались теснее. Увы, это было необходимо, потому что существовали естественные потребности. Дюйм за дюймом Ариадна сползла вниз и таким образом оказалась свободна. Рука Колина тяжело упала на попону.

Ариадна замерла, но он только пробормотал что-то невнятное.

С минуту она стояла над спящим ветеринаром, не в силах оторвать взгляда от его лица. Он так и не снял очки, и они забавно сползли на нос. Он устал, доктор для животных, потому что этой ночью врачевал человека. Ее, Ариадну. Бог знает когда он успел вымыть голову, потому что волосы были чистыми и снова белокурыми, восхитительно-льняными.

– Ты красив как бог, – прошептала она. – Ты самый, самый красивый!

Она осторожно сняла очки, сложила и положила на сиденье коляски. Для этого пришлось потянуться, и боль в руке усилилась. Морщась, Ариадна ощутила бинт. Он был наложен мастерски – не слишком, но достаточно туго, и на нем не было даже пятнышка крови. Значит, рана закрылась, предположила Ариадна и с обожанием посмотрела на своего спасителя, спящего заслуженным сном. Что-то могучее, властное нахлынуло – и вошло в плоть и кровь, словно там было всегда.

Ариадна была потрясена мощью того, что с ней случилось. Она даже не пыталась себя обманывать.

Она полюбила Колина Лорда.

Может быть, это случилось раньше, с первого взгляда, но с тех пор ширилось и крепло, чтобы из романтической влюбленности превратиться в истинную любовь.

– Милый, милый Колин… – прошептала она и засмеялась беззвучно, чтобы не потревожить его сон. – Будь что будет, но я люблю тебя…

А потом это самое «будь что будет» темной, зловещей тенью опустилось на нее. Максвелл, помолвка, судьба Шареба и всей породы. Смех умер на губах.

Странное, почти болезненное оцепенение сковало Ариадну. Скованной походкой она прошла в глубь леса, потом вернулась к роднику и плеснула полную пригоршню ледяной воды на лицо и шею. Там, где бурлили ключи, образовалось круглое углубление. Белый песок, а над ним, на поверхности воды, искрилось несколько ярких звезд. Ариадна долго сидела, подогнув ноги и не отрывая взгляда от блесток на воде. В сердце гнездилась тупая боль.

Она перебирала в памяти эпизоды – их, оказывается, накопилось множество. Поцелуи, которые обещали много больше и были полны желания. Рука на груди, на бедре – и горячий след, который долго оставался после.

Долгие взгляды, случайные прикосновения и нескончаемое, хоть и невысказанное, тяготение друг к другу. Если когда-то и существовал шанс изменить ход событий, он был безвозвратно утерян. Она погибла, пропала! Звук его голоса, вкус губ, улыбка и смущенный смех в ответ на ее слишком смелые замечания… это теперь часть жизни, как же быть без всего этого?!

Она погибла уже в тот миг, когда впервые взглянула в его глаза, такие ясные, такие бесконечно добрые!

Стоило только подумать об этих руках, которые умели и успокоить, и взволновать, как приходило желание, чтобы они прикоснулись и тут и там, и желание это казалось естественным, как дыхание.

Леди Ариадна Сент-Обин поднялась и посмотрела на бесконечную череду холмов, тянувшихся к восходящему солнцу. Лицо ее было решительным, сосредоточенным.

Ничего не оставалось, как предстать лицом к лицу с истиной, какой бы грубой и приземленной та ни казалась.

Она всей душой любила Колина Лорда, простого ветеринара, полюбила прекрасной, возвышенной любовью. Она желала его животной страстью, так отчаянно, что хотелось умереть. Она не стыдилась ни того ни другого.

С высоко поднятой головой Ариадна направилась назад.

Он по-прежнему спал, ее герой, ее золотовласый ангел, которому недоставало только крыльев и нимба. В утреннем полусвете его волосы отливали шелком, и с минуту Ариадна не решалась ничего предпринять.

Потом присела на корточки. Она где-то читала или слышала, что человек обязательно проснется, если смотреть на него достаточно долго. Она уставилась на прикрытые веки Колина и не сводила с них глаз до тех пор, пока от напряжения не выступили слезы. Прошло минут пять, не меньше, но он и не думал просыпаться. Более того, дыхание его стало размереннее.

Потеряв терпение, она легонько погладила его по светлым волосам. Колин пошевелил бровями, но упорно не просыпался.

Ариадна опустилась на колени и наклонилась к самому его лицу. Ничего. Положила ладонь на щеку, колючую от щетины. Колин со вздохом довольства сменил позу и прилег на нее, как на подушку.

И вдруг глаза его открылись. Открылись и посмотрели прямо в лицо Ариадне. В них не было ни дремоты, ни короткой растерянности, когда человек вспоминает, где он и что с ним, – ничего из того, что сопровождает переход от глубокого сна к бодрствованию. Колин слегка приподнялся, и Ариадна решила, что за этим последует поцелуй, но он лишь убрал ее руку, осторожно взяв за запястье.

Все было совсем не так, как она ожидала. Романтический момент не удался.

– Твоя рана…

– С ней все в порядке!

Некоторое время он внимательно изучал ее лицо.

– Что-то случилось?

Ариадна медленно покачала головой, но глаза ее наполнились слезами.

Колин уселся, привалившись к колесу, и приглашающе хлопнул по попоне. Девушка пристроилась рядом, чувствуя себя маленькой, жалкой и неописуемо нелепой со всеми своими романтическими бреднями. Но ведь только что все было так прекрасно, так совершенно! Глаза наполнились слезами, и тяжелые капли покатились по щекам. Добрый доктор был еще и весьма галантным, потому что ничего не сказал, просто достал носовой платок и вытер Ариадне щеки. Потом обнял за плечо, притянул ближе. И так они сидели рядышком, как добрые друзья, хотя больше всего ей хотелось взахлеб рыдать от неразделенной любви.

И Ариадна не выдержала.

– Знаешь, я люблю тебя, – сказала она просто, глядя прямо пред собой. Губы ее задрожали, и она прикусила нижнюю зубами. – Люблю с первого взгляда, с того дня в Лондоне… и… и я не знаю, как теперь быть.

Колин вздохнул и помрачнел, так же как и она, глядя вдаль.

Солнце еще не появилось над волнистой линией холмов, но их вершины были окрашены в розовый цвет.

Ариадна решилась бросить взгляд вверх и вбок. Брови у Колина были сдвинуты, лоб нахмурился. Он обдумывал ее признание так, словно это была особенно сложная научная проблема.

– Ты слышал, что я сказала?

Как только слова вырвались, Ариадна пожалела о них.

Конечно, он слышал! Она сорвала длинную травинку и начала крутить вокруг пальца.

– Я просто не знаю, что ответить, милая.

– Значит, ты мне ничего не посоветуешь?

– Разве что разлюбить.

– Очень смешно! Если это тебе не по душе, зачем ты с самого начала вел себя так, чтобы я влюбилась? Ты во всем виноват, ты один!

– Ну конечно, кто же еще? – Колин усмехнулся. – Надо было вести себя низко и гнусно, а этой ночью бросить тебя у дороги истекать кровью.

– Не только это! Зачем было спасать Грома от коновала? Зачем было лечить этого мастифа? Зачем было терпеть все мои выходки? Зачем…

– Миледи!

Ариадна осеклась, потом медленно подняла взгляд. Глаза ее снова были полны слез, губы дрожали.

– Что?

– За этой маленькой ссорой мы пропустим великолепный рассвет.

Неожиданно для себя и к удивлению Колина, Ариадна заплакала навзрыд.

– Колин! Что же мне делать? Я совсем растерялась!

– Понимаю. Я тоже.

– Я больше не знаю, что делать, что говорить… что чувствовать!

– Я тоже.

Он снова достал платок и принялся терпеливо вытирать ей слезы.

– Но ты должен мне помочь! Должен что-то придумать! Ты такой… такой мудрый!

Довольно долго Колин молчал, глядя на разгорающийся рассвет. Лицо его потемнело, челюсти были крепко и упрямо сжаты.

– Нам придется держаться друг от друга подальше. Так будет лучше для нас обоих.

– Ты этого хочешь?

– Чего я хочу и что могу получить – вещи разные.

– А именно?

– Ты хочешь, чтобы все было высказано до конца? Будь по-твоему.

Он повернулся и посмотрел девушке в лицо. Рассвет странным образом отразился в его глазах, сделав зрачки очень черными, а радужку розоватой.

– Я хочу леди из высшего света, помолвленную с другим. А получить могу только разбитое сердце, когда передам свою прекрасную леди с рук на руки жениху.

Ариадна медленно подтянула колени к подбородку, легла на них щекой и обхватила руками. Колин все еще обнимал ее за плечи; она чувствовала жар его тела и немного странный, химический запах мыла, исходящий от его волос. Травы и деревья кругом издавали летний аромат, от воды тянуло влажной свежестью. Проклятые слезы набежали снова – да будет ли им когда-нибудь конец?!

– Я больше не хочу выходить за Максвелла…

– А ты уверена, что вообще этого хотела хоть когда-нибудь?

Она глотнула несколько раз, но горький комок в горле остался.

– Может быть… вначале. Но не после того, как мы с тобой встретились.

– Почему? Мы знакомы всего несколько дней, Ариадна. Ты знаешь Максвелла куда дольше. Несколько дней – слишком короткий срок, чтобы перечеркнуть однажды выбранное будущее.

– Ты просто слишком благороден.

– Я реалист, к тому же я старше.

– То есть мудрее?

– Надеюсь, – сказал Колин, пожимая плечами.

Ариадна вздохнула. Взгляд ее, устремленный на него, был печален. Протянув руку, она коснулась его подбородка и вздохнула снова.

– Кому-то ты станешь прекрасным мужем, Колин, – произнесла она задумчиво. – Ты самый честный, самый благородный, самый добрый из всех, кого я встречала. Боже мой, мне даже не с кем тебя по-настоящему сравнить! Джентльмены из общества кажутся теперь такими жалкими! Ты можешь постоять за себя и за то, во что веришь, ты никогда не сдаешься, ты… ты мужчина!

Колин выслушал все это и усмехнулся так, как она любила.

– Вот тут ты права. Я не так давно проверял – и в самом деле, я мужчина.

– А ты меня любишь?

Этот прямой вопрос застал его врасплох. Он пожевал травинку и коротко безрадостно рассмеялся:

– А птицы летают?

– Это значит «да»?

– Ты не отступишься, правда?

Колин отбросил травинку и снова долго молчал, глядя на край солнца, медленно встающего над холмами.

– Да, люблю, – сказал он наконец, как если бы принял решение. – И пусть мне будет хуже.

Слова эти повисли в воздухе, настолько неподвижном, что ветер не мог их унести прочь. Ариадна подняла голову, и на губах ее появилась улыбка. Колин, наоборот, нахмурился.

– И что дальше? – с трепетом спросила Ариадна.

– В первую очередь тебе придется подумать, выходить тебе за своего Максвелла или нет. Если решишь, что нет, придется разорвать помолвку.

– А что насчет тебя?

– Насчет меня? – переспросил Колин, продолжая хмуриться. – Я, пожалуй, пойду пройдусь.

Он убрал руки и быстро поднялся, оставив ее в полной растерянности. Все так хорошо шло…

– Но почему?

– Мне нужно все обдумать.

– Зачем?

– Мне нужно! – повторил он с ноткой отчаяния, глядя на нее сверху вниз. – Если я не начну думать, я натворю такого, что мы оба пожалеем!

С этим он повернулся и пошел прочь так быстро, как мог.

– Почему мы должны жалеть? – крикнула Ариадна, вскакивая и бросаясь вдогонку. Уже в который раз она чувствовала, что этот человек отвергает, отталкивает ее! – И что, скажи на милость, ты можешь «натворить»? Если заняться со мной любовью, то что в этом ужасного? Ведь нам обоим этого хочется, так почему же…

Колин повернулся, лицо его было мрачнее тучи.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты все еще обручена с другим, обещана ему! Надо порвать с прошлым, прежде чем начинать что-то новое. Сейчас и речи не может быть о том, что мы поженимся…

– А кто тебе сказал, что мы поженимся? Я не говорила о браке.

– Что?!

– Не то чтобы я не хотела! – поспешно добавила Ариадна. – Я просто не могу, и ты знаешь причину.

Колин уставился на нее во все глаза, шокированный до глубины души.

– Ты хочешь сказать, что готова переспать со мной, а потом как ни в чем не бывало выйти за другого?

– Потому что я должна! Будущее породы «Норфолк» зависит от моего брака с Максвеллом! Понимаешь?

– Нет, черт возьми, этого мне не понять!

Он снова пошел прочь.

– Колин!

Он продолжал удаляться, и даже в походке его был гнев, а плечи были вызывающе расправлены.

Ариадна помедлила, потом бегом догнала его. Звук ее шагов не остановил Колина, тогда она схватила его за руку.

Он повернулся, в одном из своих редких и пугающих приступов ярости.

– Будь ты проклята! Оставь наконец меня в покое! Оставь меня!

Испуганная, она не успела даже отшатнуться. Рука Колина метнулась вперед, зарылась в волосы и больно рванула девушку к нему. Рот его обрушился на ее губы. Это жестокое, болезненное наказание едва ли можно было назвать поцелуем. Язык буквально ворвался в рот, заполнил его резким толчком. Другая рука подхватила за ягодицы и с силой прижала к твердой, подергивающейся выпуклости.

Бог знает почему Ариадна не сопротивлялась. Наоборот, она обвила руками его разгоряченную шею и запрокинула голову, подставляя лицо под поцелуи, по которым изголодалась. Ей было все равно, насколько они жестоки.

Она была сама покорность.

Возможно, это был наилучший ответ. Буря отгремела.

И поцелуй, и объятия стали бережными и ласковыми, пальцы в волосах разжались и начали размеренно двигаться, щекоча и волнуя.

Потом Колин оторвался от губ Ариадны и прижался щекой к ее макушке. Он дышал тяжело и хрипло, но объятий не разомкнул. Они так и стояли, неизвестно как долго, просто чувствуя желание друг друга.

Где-то невдалеке пискнула первая проснувшаяся птица.

Колин отстранился и приподнял лицо девушки за подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза. Руки ее соскользнули ему на грудь и взялись за отвороты рубашки, расстегнутой у горла. Все было забыто: гнев, обида, гордость. Осталось сознание того, что ничего уже нельзя изменить.

Ариадна лукаво улыбнулась.

– Ну что ж, доктор, вы можете продолжать…

Он только беспомощно покачал головой, и она поняла, что все будет так, как она хочет, что она победила. Длинные ресницы, которыми она не уставала любоваться, опустились, голова склонилась, губы приблизились. Ариадна тоже закрыла глаза и ощутила мимолетное горячее дыхание на лице.

Рука снова легла ей на затылок. А потом все исчезло, кроме движения губ и легких, осторожных толчков языка.

Не сознавая этого, Ариадна снова закинула руки за шею Колина и прижалась к нему всем телом. Поцелуй длился и длился, и по мере этого что-то происходило с ней. Она была уже не леди Ариадна Сент-Обин, а просто женщина, которая желала мужчину.

«Колин, это ты… только ты… ты один! Я люблю тебя, обожаю, хочу тебя, хочу тебя, хочу!..»

Лишь смутно она осознала, что рубашка выскальзывает из бриджей, но прикосновение руки к обнаженному телу заставило сдавленно вскрикнуть от удовольствия.

Руки блуждали по телу под рубашкой все более жадно.

Ариадна забыла обо всем.

Глава 18

Тем временем Шареб-эр-рех проснулся на поляне под сенью старого раскидистого клена. Что-то разбудило его, и чтобы понять, что именно, он вскинул на точеной шее свою благородную голову и повел во все стороны ушами.

Негромкий, ласковый мужской голос. Тихий смех леди Ариадны в ответ.

Жеребец легко поднялся с травянистого ковра. Он ощутил гнев и ревность – да, ревность к врагу, который подло воспользовался минутами его сна для новых происков. Его переполняла жажда мести. Выходит, опрокинутое на голову ведро с краской ничему не научило негодяя! Он по-прежнему не желал знать свое место!

Надувшись, Шареб побрел по поляне мимо Грома и Штурвала, каждый из которых смотрел на него настороженно. Жеребец не удостоил эти два ничтожества даже взглядом. Зато при виде открытого сундучка ветеринара его охватила злобная радость. Приблизившись, он повернул ухо в сторону взгорка, за которым хозяйка отдавала свое внимание тому, кто его вовсе не заслуживал, потом заглянул в сундучок. На самом верху лежала еще одна бутылочка рома. После нескольких попыток жеребец ухитрился открыть ее зубами и поглотил содержимое до последней капли. Само собой, после этого грядущая месть показалась еще слаще. Зло оскалившись, он поднял копыто и примерился как следует ударить им по баночкам и склянкам.

Боль в крупе заставила его резко повернуться. Позади стоял Гром с воинственно прижатыми ушами.

Пару секунд животные с вызовом смотрели в глаза друг другу. Потом, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы старая кляча опомнилась, Шареб снова отвернулся к сундучку и поднял копыто. И ощутил новый укус. На сей раз желтые зубы старого мерина прокусили кожу до крови.

Такого оскорбления Шаребу еще не наносили. И кто?

Ничтожество, место которого давно на живодерне! Он нагнул голову, собираясь цапнуть Грома за ногу, сделал рывок… и получил чувствительный удар прямо в лоб. Это Штурвал, рыча, прыгнул так высоко, как только позволили его короткие лапки. С обиженным ржанием Шареб сделал несколько скачков в сторону и остановился, угрюмо озирая своих противников, которые дружно повернулись к нему спиной, неся дозор над сундучком врага. Перед этим оскорблением предыдущее в счет просто не шло, вот только ответить означало бы унизить себя. Его игнорировали, причем намеренно!

Однако нужно было как-то выплеснуть клокотавшую ярость, и Шареб направил ее на ни в чем не повинный клен, под которым скоротал ночь. Он схватил зубами ветку, рывком содрал с нее листву и веточки помельче, оторвал ее, прижал копытом и начал разрывать на части зубами.

«Ну и пусть! Ну и пропадите вы все пропадом! Ничего себе друзья! И в ус не дули, пока я спасал хозяйку, а теперь строят из себя неизвестно что! От иных мух больше толку, чем от вас!»

Другая ветка последовала за изжеванной. Увы, Шареба ждал весьма неприятный сюрприз. Забыв в гневе всякую осторожность, он вогнал себе в горло обломок веточки, который там намертво заклинило.

Только тот, кому случалось подавиться рыбной костью, знает, как мучительно это ощущение. Избавиться от острого обломка не удавалось, сколько жеребец ни терся мордой о копыта и ни тряс головой. Ветка торчала в горле и причиняла ужасную боль. Шареба бросило в пот, и он отчаянно задвигал челюстями. К несчастью, этим он лишь глубже загнал веточку в чувствительную часть горла.

Колин лежал навзничь в траве, Ариадна смотрела на него, опершись локтями ему на грудь. Он мог видеть чудесные краски рассвета, они служили достойным фоном ее прелестному лицу. Она казалась такой изящной и хрупкой в его объятиях! Слишком яростное объятие могло сокрушить ее, как статуэтку.

Господи, как же до этого дошло? Он так старался, так боролся с собой все это время! С самого первого дня он делал все, чтобы не случилось того, к чему они шаг за шагом приближались сейчас! Он не выдержал испытания, а теперь поздно отступать, потому что почти невесомая тяжесть у него на груди уже воспламенила его, поцелуи заставили потерять голову и решение было принято.

В последней попытке предотвратить неизбежное Колин положил руки на плечи Ариадны. Он намеревался оттолкнуть ее, но вместо этого, наоборот, притянул, жадно ища губами ее губы. Он был бессилен против этого искушения.

Оставалось только изведать свое счастье медленно, глоток за глотком. Он мог подарить Ариадне свою нежность вместе со страстью. Осторожно, не выпуская ее из объятий, он повернулся на бок. Теперь они лежали лицом друг к другу в густой высокой траве. Ариадна дотронулась до его волос и улыбнулась.

– Как хорошо, что они снова светлые. Они под стать твоим глазам. Знаешь, я и не думала, что красивые глаза бывают не только у женщин, но и у мужчин. А брови у тебя темнее волос… – говорила Ариадна, прослеживая каждую кончиком пальца. – Так глаза кажутся еще яснее, еще глубже. В них можно однажды утонуть и остаться навсегда… и я, наверное, утонула. Хочешь пощупать мой пульс? Он наверняка частит вдвое!

– Мой тоже не мешает проверить, – с ласковой насмешкой предложил Колин, в свою очередь касаясь пальцем дуги ее брови. – Хочешь?

– Да, но… я не знаю, как это делается, – с некоторым смущением сказала Ариадна.

– Я помогу. – Он приподнялся на локте и с улыбкой протянул руку. – Пульс меряют на запястье, с внутренней стороны. Дотронься вот здесь и поищи биение.

Ариадна с сосредоточенным видом последовала его указаниям, но никакого биения не обнаружила. У нее было забавное выражение лица – как у неопытной сиделки, которой впервые пришлось считать пульс.

– Чуть выше… еще… ну что, слышишь? Вот он, мой пульс.

– О!

– Немного частый, верно? Как по-твоему, переживу я то, что нас ожидает? Или это будет мой последний подвиг?

Ариадна засмеялась, но слегка покраснела. Пульс и в самом деле отчаянно частил под ее пальцем.

– Ах, миледи, – с насмешливым укором произнес Колин, – краснеть не советую. У вас поднимется температура и давление, и как доктор я вынужден буду запретить любую нагрузку.

– А я не подчинюсь, – возразила она шепотом.

– Тогда… тогда подействует свежий воздух. Его воздействие живительно и в самом деле творит чудеса!

– Вот как?.. Давайте проверим, мой дорогой добрый доктор!

Горячие пальцы легли на ее шею, на верхнюю пуговицу старательно застегнутой рубашки. Ариадна почувствовала, что пуговка проскальзывает сквозь петлю, за ней последовала другая. Прохладный утренний ветерок проник под рубашку и коснулся разгоряченной кожи. Потом пальцы двинулись вниз, прикасаясь теперь уже к обнаженной коже. Вот они почти коснулись груди… Ариадна оттолкнула руку, намеренно, в приступе девической застенчивости, неожиданной даже для нее самой. Колин негромко засмеялся. Он не повторил попытки прикоснуться к ней, просто смотрел, опираясь на локоть.

Потом ласковый, чуть насмешливый взгляд переместился ниже, и темная бровь приподнялась, выражая удивление.

– Однако! Я говорил, что свежий воздух творит чудеса, но каков эффект!

Ариадна, в свою очередь, опустила взгляд и увидела округлости грудей под приоткрытой рубашкой. Напряженные соски выделялись под мягкой тканью.

– О!

На этот раз рука опустилась на плечо и слегка сжала его, потом скользнула ниже на грудь. Ариадна не шевельнулась, не попыталась уклониться. Не касаясь соска, Колин принялся поглаживать округлость груди через рубашку. Почему-то это казалось неописуемо чувственным, и девушка прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением и борясь с желанием податься навстречу и тереться о руку, как кошка.

– Немного больше холодного воздуха? – услышала она. – Пациентка, похоже, теряет сознание…

– Именно так!

– Голова кружится?

– Да, и лихорадит!

– Может быть, потому что страшно?

Ариадна открыла глаза и какое-то время смотрела на Колина. В его взгляде было понимание.

– Да, мне страшно, – призналась она со смущенной улыбкой.

Он улыбнулся в ответ и мягким толчком в плечо заставил ее опуститься навзничь. Рубашка щекотно скользнула в стороны, совершенно открывая груди. Ощущение было таким сильным, что Ариадна закусила губу. Глаза ее снова закрылись в странном томлении, она лишь смутно осознавала, что рубашку стягивают с ее плеч. Прохладный, свежий и душистый воздух омыл ее тело, и она непроизвольным движением закинула ногу на спину Колина, чтобы прижаться к нему. Легкое прикосновение к губам стало жадным поцелуем, горячая ладонь с заметными бугорками мозолей легла на грудь. Пальцы нашли и сжали сосок. Глубоко в горле Ариадны раздался тихий стон удовольствия, она выгнулась навстречу прикосновению.

Губы двинулись ниже – на подбородок, горло, вдоль ключиц.

– Все еще страшно? – совсем тихо, почти беззвучно спросил Колин.

– Нет, просто отчаянно лихорадит! Мне жарко!

– Вот и хорошо, моя прекрасная леди, потому что я доктор, а не психиатр. С лихорадкой я справлюсь, а со страхом…

Язык коснулся впадинки между ключицами, где кожа была уже влажной и очень горячей. Рука ласкала грудь, требовательно и осторожно сжимая сосок, так что тихие стоны сами рвались из горла. Руки Ариадны бродили в светлых волосах Колина.

Он подвинулся ниже, горячее дыхание свело кожу. Грудь стала необычайно чувствительной, она наливалась, и плоть сладостно, чуть болезненно распирала кожу. Ариадна приподняла веки и бросила взгляд на свое тело. Груди казались полнее, чем обычно, бледно-розовые соски выглядели темнее – маленькие твердые бугорки, они как бы тянулись навстречу ласке. Колин поднял глаза, и взгляды их ненадолго встретились. Губы его помедлили, не прикасаясь к груди.

– И что же дальше? – прошептала она. – В общем, я, конечно, представляю… – Ариадна хотела шуткой разрядить напряженность, но голос ее дрогнул, и она поспешила добавить самым небрежным тоном: – Надеюсь, Колин Лорд, вы такой же способный учитель, как и доктор!

– Сделаю, что смогу, – сказал он и мягко улыбнулся, показывая, что оценил ее наивное мужество. – Постараюсь дать тебе незабываемый урок.

Губы втянули напряженный сосок. Это тянущее ощущение было упоительно-сладким, и еще слаще были легкие укусы. Между ног стало горячо и влажно.

– Это так хорошо…

Ариадна загорелась. Сама того не замечая, она пыталась притянуть голову Колина еще ближе и выгибалась навстречу его губам.

– Только не останавливайся!

Колин не смог бы остановиться, даже если бы хотел. Он упивался ароматом юного тела Ариадны, его дивным вкусом, ему хотелось больше. Сердца стучали как бешеные, дыхание вырывалось хрипловато и часто. Просунув руку под пояс бриджей, Колин провел вниз по животу (и каким же изящным, плоским и горячим был этот живот!) и между ног, нашел влажные лепестки и принялся ласкать их с той же бережной жадностью, с какой предавался поцелуям.

«Успокойся, не спеши, – твердил он себе. – Сделай этот первый раз прекрасным для нее».

Палец нашел вход и проник внутрь. Ариадна подалась вперед, словно хотела принять в себя столько, сколько могла. Внутри у нее было очень влажно, огненно-горячо и невыразимо узко.

Потом, видимо, осознав происходящее, она на миг застыла в объятиях Колина и затаила дыхание, но, когда он попробовал убрать палец из страха, что причинит ей боль, инстинктивно сжала ноги, не выпуская его. Тогда он сделал осторожное движение вперед-назад. У девушки вырвался сладкий крик.

Глаза ее широко раскрылись, но не видели его.

– Колин, это невыносимо! Это прекрасно! Прошу тебя, прошу, еще… и я люблю тебя!

Поцелуй и ласка продолжались до тех пор, пока Колин не ощутил начало спазма наслаждения. Он отстранился, оставив Ариадну на пике желания, чтобы позже дать ей вдвое больше, чтобы она не забыла этого ощущения до конца жизни.

Беззвучно рыдая, она потянулась за его рукой.

– Просто расслабься, – попросил он, – не спеши, так будет еще лучше, вот увидишь.

Ариадна послушно притихла, едва ли сознавая смысл его слов, просто инстинктивно покорилась. Но когда Колин начал торопливо расстегивать брюки, она вышла из дремотного оцепенения и помогла ему.

Дочь коневода, она не раз видела возбужденных жеребцов и бывала при случке, но увиденное для нее не имело никакого отношения к мужской анатомии. Лошадь была животным, мужчина – человеком. Он должен быть устроен как-то иначе, хотя и по тому же принципу. Возможно, она ожидала от мужчины изящества и благопристойности.