Текст книги "Злой умысел"

– Нет, не все. – Грейс начинала злиться всерьез.

– Хорошо. Значит, я не хочу ничего понимать! Кому такое понравится? Я думал, ты мне голову снесешь, когда я тебя коснулся.

Грейс правда этого не помнила, но такое, в принципе, было очень возможно. Вероятно, она запаниковала… А Маркус продолжал:

– Тебе нужен вовсе не парень, а знающий психиатр.

– Спасибо за совет. Но кроме советов, мне от тебя еще кое-что требуется. Мне нужны негативы. Все до одного. Не позднее понедельника.

– Правда? А кто сказал, что я вообще снимал тебя?

– Не будем играть в кошки-мышки, – тихо сказала Грейс. – Ты сделал очень много кадров, пока я еще себя помнила, а когда мне стало совсем худо, я прекрасно слышала щелчки фотокамеры. Мне нужны негативы, Маркус.

– Ну посмотрим, если я их отыщу… – равнодушно сказал он. – У меня тут масса пленок.

– Послушай, я ведь могу и в полицию позвонить. Скажу, что ты меня изнасиловал.

– А уж это черта с два! Думаю, никто уже бог знает сколько времени не касался твоей «земли обетованной», а может, у тебя вообще никого не было! Вот ты и поднимаешь шум на весь мир! Я ничего тебе не сделал – только пару раз поцеловал да еще разделся. Подумаешь, делов-то, мисс Недотрога! Нельзя засадить человека за решетку лишь за то, что он разделся в собственном доме! Я даже трусов-то с тебя не снимал!

После этих слов Грейс отчего-то безоговорочно поверила ему, и это ее успокоило.

– А как насчет фотографий?

– А что? Всего-навсего пара-тройка кадров, где ты в мужской рубашке с закрытыми глазками! Вот невидаль-то! Ты даже голой не была. И рубашку даже путем не расстегнула! К тому же все время храпела как паровоз!

– У меня астма, – холодно сказала Грейс. – И потом, мне плевать, насколько это приличные снимки. Мне нужны негативы! Тебе они все равно ни к чему – без моего письменного разрешения ты не сможешь ими воспользоваться. – Она была рада, что Марджори снабдила ее мощным оружием, все объяснив.

– А почему ты думаешь, что не подписала нужных бумаг? – поддразнил ее Маркус. У Грейс сжалось сердце. – И почем ты знаешь, может, они нужны мне для рекламного альбома?

– Ты не имеешь на них права! Ты что, хочешь сказать, что я в беспамятстве подписала документ? – Она снова начинала впадать в панику.

– Я ничего не хочу сказать. А после всего того, что ты проделывала со мной, я имею право на что угодно! Ты пустое место – обыкновенная «динамка», маленькая сучонка! И не смей требовать ничего! Я ничего тебе не должен. Исчезни, усекла?

У него назначено было на вечер свидание с одной из моделей агентства «Свенсон», и Грейс уже в понедельник об этом узнала.

Шерил спросила, как прошла субботняя съемка у Маркуса, но Грейс ушла от прямого ответа. Потом пришлось соврать, что она простудилась и не смогла пойти.

Но пару недель спустя, в день рождения Грейс – ей исполнилось двадцать два, – Боб Свенсон пригласил ее в ресторанчик, чтобы это отметить. Шерил как раз была в отъезде по делам агентства. Он наполнил бокал шампанским, улыбнулся и окинул девушку одобрительным взглядом. Грейс всегда была ему симпатична, и он соглашался с женой – она была воистину даром божьим для агентства.

– Кстати, я недавно виделся с Маркусом Андерсом.

Грейс равнодушно отхлебнула шампанского – это был отменный «Дом Периньон» и вообще первый глоток спиртного после той истории с Маркусом. Но даже теперь от глотка прекрасного французского шампанского слегка затошнило.

Боб понизил голос и посмотрел в глаза девушке. Рука нашарила ее ладонь и нежно сжала.

– Он показал мне твои классные фотографии, Грейс. Ты скрывала от нас… думаю, у тебя потрясающее будущее. Таких… мм… выразительных снимков я давно уже не видел… не многие модели способны на такое. Мужики кончат на месте, как только увидят!

Глядя на Боба, Грейс ощутила дурноту, но продолжала делать вид, что ничего не понимает. Но все было напрасно. Что за подонок этот Маркус! Он ведь так и не прислал ни фотографий, ни негативов, а теперь и на звонки перестал отвечать. Он не попросил у нее письменного разрешения на использование снимков, но Грейс убеждена была, что никогда ничего не подписывала. Она была не в том состоянии, чтобы удержать ручку. Он просто пытался ее припугнуть.

– Не понимаю, о чем ты, Боб, – ледяным тоном произнесла она, прихлебывая шампанское и изо всех сил стараясь не выглядеть ни смущенной, ни обеспокоенной. – Он пару раз щелкнул камерой, а потом я почувствовала себя неважно. Как раз в тот день я заболела гриппом.

– Если ты так выглядишь, когда гриппуешь, то болей почаще!

Грейс не сдержалась и взглянула боссу прямо в глаза. И почувствовала себя так, словно оказалась нос к носу с голодным львом. Боб был мужчиной крупным, и аппетиты у него были отменные – об этом она знала от многих моделей.

– А что именно он тебе показывал?

– Уверен, ты сама все помнишь. На тебе белая мужская сорочка, расстегнутая сверху донизу, а голова запрокинута, ты там такая страстная, словно только что трахалась.

– Так я была одета?

– Ага, на тебе было много лишнего… Ничего ниоткуда не торчало, но выражение лица там у тебя красноречивое.

…По крайней мере Маркус не снял с нее рубашку. Теперь она была ему благодарна за это маленькое одолжение.

– Я, наверное, спала. Он подсыпал мне в вино снотворного.

– А мне ты вовсе не показалась сонной. Ты выглядишь там чертовски сексуально. Грейс, я серьезно. Ты просто обязана стать моделью… или сниматься в фильмах.

– Может, в порнографических? – зло бросила Грейс.

– Конечно, – радостно подхватил Боб. – Если тебя заводит… Ты любишь порно? – с интересом спросил он. – А знаешь, Грейси, у меня идея!

Идея на самом деле была, она осенила Боба задолго до обеда. Он заранее забронировал номер наверху, в отеле, там уже наготове было шампанское. Маркус растолковал ему, что девочка хоть и выглядит недоступной, но поладить с ней легче легкого.

Боб понизил голос и еще крепче сжал руку Грейс:

– Наверху нас ждет роскошный номер – самый просторный во всем отеле. Я приказал постелить атласные простыни… а по видео можно посмотреть любой порнофильм. Может, нам стоит поразвлечься, прежде чем ты займешься стоящим делом, а?

Грейс чуть не вырвало от тирады Боба, в глазах уже стояли слезы, и она отчаянно боролась с желанием съездить ему по физиономии.

– Я не пойду с тобой наверх, Боб. Ни сейчас, ни когда-либо потом. А если хочешь меня уволить – хорошо, я уйду. Но я не шлюха, не порномодель, и вообще, я не значусь в меню! Ты не можешь вот так запросто протянуть руку и взять меня, словно закуску!

– Как прикажешь тебя понимать? – Он был раздосадован. – Маркус говорил, что ты самая сладкая девочка в городе, вот я и подумал, что ты не откажешься позабавиться… и я видел фотографии. – Он бросил на нее полный злобы взгляд. – Ты выглядела так, словно вот-вот кончишь. Так зачем вся эта канитель, моя Дева Мария? Ты что, боишься Шерил? Она никогда не узнает. Она никогда ни о чем не догадывается.

Да, правда, зато весь город в курсе его похождений. Грейс хотелось закричать. Каких гадостей наговорил этот подонок Маркус!

– Мне нравится Шерил. Мне нравишься ты. Я не собираюсь спать с тобой, и я никогда не была в постели с Маркусом. Не знаю, зачем он тебе наговорил чепухи – возможно, просто хотел со мной рассчитаться. Я уже сказала, он опоил меня снотворным. И когда он снимал меня, я спала.

– В его постели, конечно, – едко произнес Боб. Его раздражала вся эта ситуация. Он не думал, что с Грейс так трудно поладить, особенно после захватывающих дух рассказов Маркуса. Боб всегда считал ее чересчур благовоспитанной и оставил в покое, но Маркус сказал, что она вовсю ширяется и любит «грязный секс». Боб ему поверил.

– Я была в кресле у него в студии.

– С раздвинутыми ножками, да? – Одно воспоминание об увиденном заводило.

– И без… без белья? – Грейс казалась насмерть перепуганной, и это позабавило Боба.

– Не могу сказать точно – рубашка скрывала промежность. Но и без того все ясно как день! Ну так что, детка? Как насчет маленького именинного подарочка там, наверху… вдвоем с дядей Бобом? Это будет наш маленький секрет.

– Сожалею. – По щекам Грейс покатились слезы. В свои двадцать два года она порой чувствовала себя совсем маленькой. Ну почему с ней вечно происходит одно и то же? За что мужчины так ее ненавидят? Почему всем надо только одно – попользоваться ею? – Я не могу, Боб, – сдавленно сказала она, плача.

Это взбесило Боба еще больше – она привлекала к ним внимание.

– Прекрати, – грубо бросил он и, сощурившись, подался к ней всем телом. – Давай-ка начистоту, Грейс. Мы идем наверх и проводим там часок-другой, празднуя твой день рождения, – или ты уволена. С этой самой минуты. Ну так как? С днем рождения или скатертью дорожка?

Если бы все не было так ужасно, Грейс рассмеялась бы. Но она лишь еще горше расплакалась. Глядя ему прямо в глаза, она сказала:

– Значит, я больше не работаю в агентстве. Завтра получу расчет.

Потом, ни слова больше не говоря, встала и вышла из зала. Вернулась она домой в слезах. А на следующий день отправилась в агентство, чтобы собрать вещи и получить расчет.

Шерил, только что вернувшаяся из Нью-Йорка, широко улыбнулась девушке. Грейс понять не могла, что Боб наплел ей. Но это уже не имело никакого значения. Грейс уже все для себя решила. До конца условного срока оставалось около двух месяцев, а потом она сможет уехать куда угодно…

– Тебе уже лучше? – лучезарно улыбнулась Шерил. Она получила массу удовольствия от поездки в Нью-Йорк. Ей там всегда нравилось. Она часто жалела, что они не поселились в Нью-Йорке.

– Да, я в полном порядке, – тихо ответила Грейс. Проработав в агентстве почти два года, она грустила, что приходится уходить, но выбора не было.

– Боб сказал, что ты съела что-то несвежее вчера за ланчем, тебе стало плохо и ты ушла домой. Бедная деточка! – Шерил потрепала ее по руке и поспешила к себе. Похоже было, что она и не подозревает о том, что Грейс уволена. И тут в коридоре появился Боб и равнодушно взглянул на девушку.

– Тебе лучше, Грейс? – спросил он так, словно между ними ровным счетом ничего не произошло.

Грейс заговорила тихо, чтобы никто не мог услышать:

– Я пришла за расчетом и за вещами.

– В этом нет необходимости, – без выражения произнес Боб. – Давай просто обо всем забудем. Ладно?

Он пристально посмотрел на нее, Грейс помялась в нерешительности, потом кивнула. Не из-за чего было поднимать скандал – что случилось, то случилось. Но теперь Грейс знала, что делать. Час настал.

Она ничего не предпринимала до Дня труда – первого понедельника сентября, когда оповестила администрацию о намерении уволиться через месяц. Шерил была в отчаянии, Боб делал вид, что вне себя, а Марджори просто расплакалась. Но до конца испытательного срока Грейс оставалось всего три недели, и она знала, что настало время уехать из Чикаго. Грейс была вполне уверена в том, что фотографии, сделанные Маркусом, достаточно пристойны – даже Боб Свенсон говорил, что она там вполне «прикрыта» длинной мужской сорочкой, но, так или иначе, они были козырем против нее. Маркус в любой момент готов был оболгать ее, назвав дешевкой. И один бог знает, что скажет Боб, чтобы в случае необходимости защититься. Может, обвинит в том, что она сама назначила ему свидание. А ведь он может придумать и что-нибудь похлеще, если вознамерится заполучить ее. Грейс так устала от людей вроде этих двоих, а еще от фотографов, которые почитали себя хозяевами жизни, и от моделей, которые легко поступались чем угодно, лишь бы заполучить работу. К тому же Грейс казалось, что в клинике Святой Марии она сделала все, что было в ее силах. Настало время двигаться дальше. Она знала это наверняка.

В агентстве устроили прощальную вечеринку – набежало множество фотографов и моделей. Одна из девушек уже дала согласие переехать на квартиру Грейс. А сразу же после увольнения Грейс отправилась к Луису Маркесу. Она на два дня просрочила время визита – была слишком занята сборами и, когда постучалась в двери его конторы, была юридически уже совершенно свободна.

– И куда ты теперь направляешься? – заинтересованно спросил он. Маркес чувствовал, что ему будет недоставать этой девушки и его визитов к ней время от времени.

– В Нью-Йорк.

Он вздернул бровь:

– Уже подыскала работу?

Грейс расхохоталась. Она больше не обязана была отчитываться перед ним. Она никому ничего не должна была! Все обязательства были выполнены, Шерил дала фантастическую рекомендацию, которую подписал и Боб.

– Еще нет, мистер Маркес. Но сразу же найду, как только приеду. Не думаю, что это будет очень уж сложно. – Еще бы, с рекомендательным письмом и приобретенным опытом! У нее теперь было все, что нужно.

– Лучше бы ты осталась здесь, стала бы фотомоделью… Ты ничуть не хуже прочих девочек – к тому же куда умнее… – Он произнес это почти ласково.

– Спасибо. – Грейс хотелось ощутить хотя бы подобие теплых чувств к этому человеку, но это не удалось. Он довольно поизмывался над ней за эти два года, и она никогда больше не хотела его видеть. Она подписала все необходимые документы, а когда передавала ему ручку, он вдруг сцапал ее за руку. Она изумленно воззрилась на Маркеса и рывком высвободилась.

– А не хочешь… ну, знаешь… тепло проститься со старым другом, Грейс? – Он сразу же вспотел, его рука стала мокрой и скользкой.

– Нет, не хочу, – спокойно отвечала Грейс. Он больше не был ей страшен. Гадина лишилась зубов – он ничего больше не мог сделать. Он только что подписал все бумаги, и Грейс крепко сжимала их в руках. Теперь она – обычный человек. Все, что ее мучило, стало прошлым. И этот маленький сукин сын был бессилен.

– Ну-ну, Грейс, будь паинькой… – Он вдруг поднялся из-за стола и, прежде чем Грейс успела опомниться, сграбастал и попытался поцеловать ее. Но она оттолкнула его с такой силой, что он отлетел и ушиб ногу об угол стола.

Маркес визгливо закричал:

– Все еще боишься мужиков, Грейс? Ха! И что теперь будешь делать? Убьешь всякого, кто попытается тебя трахнуть? Всех поубиваешь, да?

Но вместо того чтобы отшатнуться, Грейс вдруг подалась к нему и схватила за воротник. Пожалуй, он был сильнее девушки, но Грейс превосходила его ростом, к тому же Маркес растерялся.

– Послушай, ты, кусок дерьма! Если еще раз хоть пальцем до меня дотронешься, я позову полицию, и тебя пристрелят как собаку! Только тронь – и сядешь за изнасилование. Поверь, я так и сделаю! А теперь… не приближайся ко мне – никогда, слышишь?

Она резко оттолкнула его, и Маркес, ни слова не говоря, смотрел, как она подхватывает сумку и стремительно идет к выходу. Дверь за ней с шумом захлопнулась. Все кончилось. Все стало историей. Те времена, о которых четыре года назад говорила Молли, наступили. Жизнь Грейс теперь принадлежала лишь ей одной.

Глава 9

Расставание с Марджори было тяжелым – ведь это была единственная подруга Грейс. И в клинике Святой Марии было невесело. Пол Вайнберг пожелал удачи, потом сказал, что после Рождества женится. Грейс была рада за него. Но она все же с чувством облегчения покидала Чикаго – по многим причинам. Она стремилась прочь из штата Иллинойс, прочь от всех кошмаров, связанных с прожитыми тут годами. Здесь каждую минуту мог встретиться кто-нибудь из Ватсеки – любой житель родного городка тотчас узнал бы ее.

В Нью-Йорке же этого никогда не произойдет, думала Грейс.

Она улетела в Нью-Йорк на шикарном самолете и с улыбкой вспоминала пыльный автобус, который вез ее когда-то в Чикаго из Дуайта. Все ее сбережения оставались нетронутыми в банке. Она никогда особенно не тратилась, а Свенсоны весьма недурно ей платили. Грейс даже удалось скопить кое-что, и сумма на ее банковском счете теперь превышала пять тысяч долларов. Все деньги Грейс уже успела перевести в один из банков Нью-Йорка. Она уже знала, где остановится, и забронировала номер в отеле. О нем ей поведала одна из моделей в агентстве – правда, сказала, что там дьявольски скучно, так как туда не позволяют приглашать парней. Но Грейс это как раз и устраивало.

В аэропорту Грейс поймала такси и поехала прямиком в отель на углу Лексингтон и Шестьдесят третьей. Район ей приглянулся сразу же. Тут были и магазины, и жилые дома – словом, кипела жизнь, все было чисто и благопристойно. Отель находился всего в трех кварталах от агентства Блумингдейла, про которое она часто слышала у Свенсонов. Многие девушки из агентства прежде работали там. К тому же отсюда было рукой подать до Парк-авеню и Центрального парка. Грейс была в восторге.

В воскресенье она неспешно прогуливалась по Мэдисон-авеню, заглядывала в магазинчики, потом отправилась в зоопарк и купила огромный воздушный шарик. Был изумительный октябрьский денек – и Грейс отчего-то чувствовала себя тут, в незнакомом городе, как дома. Она никогда не была такой счастливой. В понедельник она посетила сразу три агентства по найму. На следующее утро ей позвонили из шести разных мест и пригласили на переговоры. Два предложения – из агентств фотомоделей – она отклонила сразу. Она вдоволь нахлебалась этой жизни. Ее выслушали разочарованно – еще бы, ведь у Грейс были такие роскошные рекомендации от Свенсонов, да и порядочный опыт. Третье предложение поступило от фирмы по изготовлению какого-то пластика – это показалось Грейс слишком скучным, и она отказалась. Следующей в списке стояла солидная юридическая фирма «Маккензи, Брод и Стейнвей». Она никогда прежде о такой не слышала, но фирму хорошо знали практически в любой из сфер бизнеса в Нью-Йорке.

Собираясь туда, она надела строгое черное платье, купленное в прошлом году в Чикаго, и красный пиджак, приобретенный утром в одном из магазинов Нью-Йорка. Она выглядела просто потрясающе. Вначале она побеседовала с инспектором по кадрам, а затем ей предложили подняться наверх, чтобы встретиться с менеджером, старшим секретарем и двумя совладельцами. За годы службы у Свенсонов Грейс приобрела сноровку, и, хотя все еще несколько неуверенно печатала под диктовку, ее приняли с радостью, поскольку она владела стенографией и машинописью. Ей все тут нравилось, включая обоих младших совладельцев – Тома Шорта и Билла Мартина. Оба были очень серьезны и несколько суховаты. Один сначала учился в Принстоне, затем в Гарварде на юридическом факультете, другой был выпускником Гарварда. Все здесь выглядело респектабельно, и даже расположение офиса устраивало Грейс. Контора находилась на углу Шестьдесят шестой и Парк-авеню, всего в восьми кварталах от отеля, где она остановилась. Впрочем, Грейс уже решила, что будет подыскивать отдельную квартиру.

Юридическая фирма занимала больше десяти этажей, тут было порядка шестисот служащих. Грейс хотела затеряться в толпе, что не составило труда. Это было, если так можно выразиться, самое «безликое» место, идеальное для нее. Она старательно стягивала волосы на затылке, почти не пользовалась косметикой, носила те же платья, что и в Чикаго у Свенсонов. Правда, менеджеру показалось, что она выглядит чересчур «стильно», но он решил, что это лишь поначалу. Ведь это была на удивление смышленая девушка.

Грейс получила место помощницы секретарши двух младших совладельцев фирмы. Партнерша Грейс была втрое старше, весила вдвое больше и рада была любой помощи. В первый же день она сказала Грейс, что Том и Билл – отличные ребята и с ними легко и приятно работать. У обоих были жены-блондинки, один жил в Стэмфорде, другой – в Дерьене, у каждого было по трое детишек. Грейс они почему-то казались близнецами, как, впрочем, и большинство здешних мужчин. Все были на одно лицо. Они говорили только лишь о делах, были родом из Коннектикута или Лонг-Айленда, большинство увлекалось теннисом, многие были членами клубов. Да и все секретарши казались какими-то безликими. Тут царствовала та самая усредненность, столь желанная для Грейс. Похоже было, что никто не замечал ее. Она была здесь на своем месте, прекрасно справлялась с работой, и никому в голову не приходило расспрашивать ее, кто она такая, откуда родом, где раньше работала… Никому до этого не было дела. Это же Нью-Йорк. И Грейс это пришлось по вкусу.

В первый же уик-энд она отправилась на поиски жилья. Подходящая квартира подвернулась тотчас же – на углу Восемьдесят четвертой и Первой авеню. На службу Грейс могла ездить на метро или на автобусе, да и плата была вполне разумной – по крайней мере, она могла себе это позволить. Она еще в Чикаго продала кровать и всю остальную мебель девушке, занявшей комнату. Грейс отправилась в магазин Мэйси и кое-что из вещей купила там, но это показалось ей чересчур дорого. Одна из девушек в конторе рассказала ей про дешевую мебельную распродажу в Бруклине, и вот однажды после работы Грейс села на метро и отправилась туда.

Она стояла в вагоне и неизвестно чему улыбалась. Никогда еще Грейс не ощущала себя такой взрослой, такой независимой – настоящей хозяйкой собственной жизни. Впервые никто не контролировал ее, не угрожал, не пытался причинить боль. Никому ничего от нее не было нужно. Она могла делать все, что заблагорассудится.

Субботними вечерами она ходила за покупками, баловала себя конфетами и печеньем из ближайшего магазинчика, ходила по картинным галереям, а пару раз съездила даже в Сохо. Ей нравилось в Нью-Йорке буквально все. Она лакомилась сладостями на Мотт-стрит, прогуливалась по итальянским кварталам. А несколько аукционов, на которых она побывала, привели Грейс в восторг.

Прошел всего месяц со дня приезда, а у нее есть уже и работа, и квартира. К тому времени она купила почти все, что нужно было из мебели. Вещи не были ни суперэлегантными, ни сверхмодными – они были просто удобными. Дом, в котором она жила, был старый, но очень чистый. В квартире уже имелись занавески, а стены были отделаны добротными бежевыми панелями, прекрасно гармонировавшими с купленной мебелью. Тут были и гостиная, и маленькая кухня со специальной нишей для обеденного стола, небольшая спальня и ванная. Словом, тут было все, что только могла пожелать Грейс, и она была тут хозяйкой. Никто не мог ничего отнять, ничего испоганить.

– Ну и сколь милостив к тебе Нью-Йорк? – спросил инспектор по кадрам, встретив ее за ланчем в кафетерии при офисе. Она бывала там лишь в плохую погоду, да еще перед самой зарплатой, когда поджимали средства. Обычно девушка предпочитала прогуливаться по Мидтауну.

– Я от него без ума. – Она улыбнулась.

Инспектор был мал ростом, стар и лыс, к тому же любил рассказывать о своих пятерых детях.

– Рад за тебя. – Он улыбнулся в ответ. – Слышал о тебе прекрасные отзывы, Грейс.

– Весьма польщена, спасибо.

Самым привлекательным для Грейс в этом человечке была нежная привязанность к жене, а еще полное отсутствие интереса к ней самой. Впрочем, ею не интересовался ровным счетом никто. Никогда прежде ей не было так уютно и спокойно. Люди вечно спешили по своим делам и, похоже, о сексе вспоминали лишь в последнюю очередь, если вспоминали вообще… Том и Билл, двое младших совладельцев, не составляли исключения. Она могла бы быть девяностолетней старухой – они и тогда глазом бы не моргнули, лишь бы она исправно работала. Конечно, они были милы с ней, но их интересовала только работа. Они порой засиживались до восьми, а то и до девяти вечера. Грейс сомневалась даже, что они каждый вечер видели родных детей. Они порой даже являлись на фирму во время уик-энда, когда спешно надо было составить отчет для старших партнеров.

– А какие у тебя планы на День благодарения? – спросила как-то старшая секретарша в середине ноября. Это была милая пожилая дама, раздавшаяся в талии, с полными ногами, но удивительно милым лицом, обрамленным седеющими волосами. Она никогда в жизни не была замужем. Ее звали Винифред Эпгард, но все называли ее просто Винни.

– Никаких. Но я что-нибудь придумаю, – успокаивающе сказала Грейс. Выходные и праздники никогда не были ее коньком…

– Не поедешь домой?

Грейс покачала головой, не объясняя, что ехать не к кому. Квартира теперь была ее домом, и она ощущала себя вполне самодостаточной.

– Я еду в Филадельфию навестить маму, а то пригласила бы тебя к себе, – извиняющимся тоном промолвила Винни. Это была классическая старая дева: она обожала и работу, и всех сослуживцев. Правда, порой квохтала над ними, словно наседка над выводком, за что ее нередко любовно дразнили. Винни вечно всем напоминала, что надо взять зонт, если шел снег или сильный дождь, а еще предупреждала о надвигающемся урагане, если кому-то приходилось возвращаться домой за рулем в поздний час.

Иные отношения сложились у Грейс с Томом и Биллом. Те, казалось, просто ее в упор не видели. Она даже задумывалась порой: уж не казалась ли им опасной ее юность или же они боялись огорчить любимых жен? Вероятно, Винни в этом плане не представляла для них никакой угрозы, просто была удобна. Но это крайне мало значило для Грейс. Они ни разу не спросили девушку ни о чем, кроме служебных дел, и если они порой пошучивали с Винни, то во время разговора с Грейс лица у них делались каменными. В такие моменты Грейс неизвестно почему вспоминала Боба Свенсона. Но невзирая на все это, работать здесь ей очень нравилось.

За неделю до Дня благодарения она задержалась в офисе во время обеденного перерыва, чтобы позвонить по личным делам. Она давно уже собиралась этим заняться, но отвлекало обустройство квартиры. И вот теперь настало время начать расплачиваться со старыми долгами. Грейс намеревалась заниматься этим до конца дней своих в память о людях, которые так помогли ей когда-то.

И вот Грейс нашла наконец то, что искала. Приют именовался «Убежище Святого Эндрю» и располагался в Нижнем Ист-Сайде, в Деланси. Руководил приютом молодой священник, он и пригласил Грейс туда в воскресенье утром.

Она доехала на метро до Лексингтона, сделала пересадку и сошла в Деланси. Остальную часть пути Грейс прошла пешком. Прогулка была не из приятных – девушка отметила это сразу же, как оказалась в этом районе. Какие-то мрачного вида бездельники слонялись взад-вперед по улицам, повсюду, покачиваясь, бродили пьяные, а некоторые просто валялись на тротуарах. Тут в основном располагались склады, многоквартирные дома для бездомных и обшарпанные магазины с тяжелыми железными воротами. Тут и там стояли брошенные автомобили и шатались толпы хулиганского вида ребятишек. Они тотчас же уставились на Грейс и зашептались, но подойти так и не посмели. И вот наконец она добралась до «Убежища Святого Эндрю». Это был старый кирпичный дом, который, казалось, скоро рухнет, с облупившимися дверями и вывеской, чудом держащейся на какой-то ржавой проволоке. Но Грейс видела, что здесь кипит жизнь – люди входили и выходили, в основном это были женщины с детьми да еще несколько совсем молоденьких девушек. Одной на вид было не больше четырнадцати, но Грейс заметила, что девочка на сносях…

Вокруг столика регистрации она заметила трех молоденьких девушек – они оживленно щебетали, а одна подпиливала ноготки. И вообще шум здесь стоял такой, какого Грейс еще слышать нигде не приходилось. Визжали ребятишки, кто-то громко спорил – тут были и белые, и черные, и китайцы, и пуэрториканцы. Это была копия Нью-Йорка в миниатюре.

Она назвала фамилию молодого священника, с которым созванивалась накануне. Ждать пришлось долго, но она не теряла времени и сразу же начала присматриваться к здешним обычаям. А когда священник наконец появился, то оказался парнем в джинсах и заношенном до дыр свитере из некрашеной пряжи.

– Отец Финнеган? – подозрительно спросила Грейс. Вид у него был слегка озорной, а уж на священника он никак не походил. Волосы его были ярко-рыжими, и вообще он смахивал на мальчишку. И лишь еле приметные морщинки под глазами, теряющиеся в море почти оранжевых веснушек, щедро рассыпанных по светлой коже, свидетельствовали о том, что он куда старше, чем кажется.

– Отец Тим, – поправил он с усмешкой. – А вы – мисс Адамс?

– Грейс. – Она улыбнулась. Невозможно было оставаться серьезной, глядя на него. Казалось, он излучал веселье.

– Пойдем-ка и потолкуем где-нибудь в спокойном месте. – Он жестом пригласил Грейс следовать за ним.

В коридоре резвилось около полудюжины ребятишек, и они с трудом проложили путь сквозь эту ораву. В здании, похоже, прежде был склад, но теперь двери были гостеприимно распахнуты перед теми, кто нуждался в крыше над головой. Отец Тим еще вчера по телефону рассказал, что приют существует лишь около пяти лет и они очень нуждаются в помощниках, а особенно в добровольцах. Он был вне себя от радости, когда Грейс позвонила и предложила свои услуги. Она – это одно из тех маленьких чудес, которые им так необходимы, сказал он.

Он повел ее на кухню – тут красовались три старые посудомоечные машины, пожертвованные приюту, и еще большая старомодная раковина. По стенам были развешаны плакаты, посреди кухни стоял большой круглый стол, подле него – несколько стульев, а на плите – три огромных кофейника. Отец Тим налил им по чашечке кофе, а затем они пошли в комнатку поменьше, где еле умещались письменный стол и три стула. Здесь, видимо, прежде был чулан, а теперь его личный кабинет. Все нуждалось в ремонте – это было сразу видно, да и новая мебель не помешала бы. Но, слушая отца Тима, Грейс вскоре перестала видеть и замечать что-либо, кроме него. Этот человек был наделен поистине фантастическим обаянием, причем сам об этом и не подозревал, именно за это все и обожали его.

– Так что же привело тебя сюда, Грейс? Я имею в виду, кроме доброго сердца и простоты душевной? – Он отхлебнул дымящийся кофе. В глазах его прыгали веселые искорки.

– Я занималась такого рода работой и прежде – в Чикаго. В клинике Святой Марии. – Она назвала имя Пола Вайнберга.

– Я хорошо знаю это место. Я ведь сам родом из Чикаго. А здесь я уже двадцать лет. Клиника Святой Марии мне известна. В некотором роде мы отпочковались от них и стараемся им подражать. Они хорошо делают свое дело.

Грейс сказала, сколько людей обслуживали они ежегодно в клинике Святой Марии и что там всегда жило одновременно семей десять-двенадцать. И это не считая тех, которые ежедневно приходили и уходили, но частенько возвращались потом под теплое крылышко Святой Марии…

– Вот примерно так же дело обстоит и здесь, – задумчиво произнес отец Тим, глядя на нее. Он не мог взять в толк, с какой стати девушке вроде нее приспичило заниматься подобной работой. Но он уже давно научился не испытывать терпения Господа и не гадать, откуда взялись его дары, – он предпочитал с выгодой и толком их использовать. Он уже знал, что непременно примет услуги Грейс.

– Здесь, пожалуй, пациентов даже побольше. Примерно от восьмидесяти до ста человек ежедневно – плюс-минус дюжина… впрочем, чаще плюс. – Он снова улыбнулся. – Поначалу здесь одновременно проживало порядка сотни женщин, а детишек было вдвое больше. А теперь обычно тут живут около шестидесяти женщин и около полутора сотен ребятишек – и так почти всегда. Мы никому не отказываем в приюте. Это наше железное правило. И единственное. Они приходят к нам, остаются, если хотят именно этого. Большинство надолго не задерживается. Либо отправляются назад, либо уезжают куда-нибудь и начинают новую жизнь. В среднем они проводят здесь от недели до двух месяцев максимум. Но преимущественно живут тут по две недели.