Текст книги "Злой умысел"

– Думаю, есть многое в жизни, о чем никто из нас и не догадывается, – тихо промолвил отец Тим. – Я уверен, что жизнь этих несчастных очень хорошо ей знакома. Полагаю, девушка много выстрадала за свою короткую жизнь и теперь жаждет помочь другим. Она стала бы великолепной монахиней! – усмехнулся священник, но Чарльз погрозил пальцем.

– Вы не посмеете! Она должна выйти замуж, рожать детей.

– Не уверен, что это будет, – начистоту отвечал отец Тим. – Мне кажется, не этого она хочет – я говорю совершенно честно. Видите ли, люди, много страдавшие, иногда возвращаются к нормальной жизни – вот как она, но некоторые так никогда уже и не могут до конца поверить людям. Думаю, история Грейс – это чудо. Ведь она с таким жаром отдает себя другим. Может быть, требовать от нее большего – это слишком много.

– Но если она в состоянии отдавать себя людям, то уж собственному мужу…

– Это намного труднее, – философски улыбнулся отец Тим и вдруг решился приоткрыть завесу тайны. Может быть, теперь Чарльз лучше поймет его. – Она отчаянно боялась ехать с вами в Калифорнию. И теперь бесконечно благодарна вам за то, что вы не обидели ее, не воспользовались ею…

– Не воспользовался ею? Как это понимать?

– Полагаю, она вытерпела много боли за свою жизнь. Сами знаете, многие мужчины ведут себя грязно. Мы видим это каждый день. Мне кажется, она ожидала, что вы непременно поступите с ней… неподобающим образом.

Чарльз Маккензи был буквально ошарашен и к тому же невероятно смущен оттого, что она не только так о нем подумала, но и поделилась этим со священником.

– Понимаю теперь, отчего она была вся деревянная, когда стала моей секретаршей. Она не верила мне.

– Вероятно. Она никому по-настоящему не верит. А этот несчастный случай лишь убеждает девушку в собственной правоте. Но, по крайней мере, это был совершенно чужой человек. Это большая разница. Душу по-настоящему ранит лишь насилие со стороны любимого, близкого человека… ну, вообразите – мать терзает свое дитя или мужчина свою подругу…

Ясно было, что священник – мудрый человек. Чарльз слушал с интересом, гадая, в какой мере все это имеет отношение к Грейс. Похоже было, что отец Тим не был в курсе всей истории девушки, и Чарльз надеялся, что священник ошибается. Но все же этот человек знал Грейс куда лучше, нежели он сам. И слова священника больно ранили Чарльза. Он мог лишь предполагать, что в ее жизни случилось нечто воистину ужасное, что искалечило ее как женщину. А прежде он и предположить не мог, что скрывается за внешней холодностью и безупречными манерами.

– Вам известно что-нибудь о ее родителях? – Чарльзу это было весьма любопытно, особенно теперь.

– Она никогда о них не рассказывает. Я знаю только, что их нет на свете. Больше у нее никого нет. Но думаю, это ее не слишком печалит. Она приехала сюда из Чикаго. Грейс никогда не говорит ни о родственниках, ни о друзьях. Полагаю, это совершенно одинокая девушка, но она с этим уже смирилась. Ее интересуют лишь работа в вашем офисе да приют Святого Эндрю. Она проводит там от двадцати пяти до тридцати часов в неделю.

– А на меня она работает от сорока пяти до пятидесяти часов… Послушайте, у нее остается время только на сон!

– Вот мы все и поняли, мистер Маккензи.

Чарльз просто умирал от желания поговорить с ней, расспросить о ее жизни, разузнать, отчего она трудится в приюте… Это была уже не просто прекрасная и исполнительная секретарша – приоткрылось нечто завораживающе интересное, и в голове Чарльза роились сотни вопросов.

Потом сиделка впустила их в палату. И отец Тим деликатно отошел, чтобы дать возможность Чарльзу поговорить с Грейс. Он безошибочным чутьем уловил, что интерес этого человека к девушке куда сильнее, нежели предполагает он сам или Грейс.

Когда Чарльз присел на стул около постели, Грейс была в полузабытьи – действовал укол. Но по крайней мере она не так страдала от боли.

– Спасибо… за то, что пришли… – Она попыталась улыбнуться, но распухшие губы не повиновались.

– Мне так жаль, что такое случилось с тобой, Грейс. – Он намеревался поговорить о приюте Святого Эндрю, но решил повременить. – Они поймали парня, который… который…

– Он очень злился… из-за жены… Изеллы. – Грейс не забудет это имя до конца своих дней.

– Надеюсь, его повесят, – зло бросил Чарльз.

Грейс открыла глаза и снова взглянула на него. На этот раз губы сложились в жалкую улыбку, но выглядела девушка очень слабой и полусонной.

– Почему бы тебе не подремать? Я приду завтра.

Она кивнула. Отец Тим пробыл с ней всего пару минут, не желая утомлять больную. Потом оба посетителя удалились. Чарльз подвез священника на такси к приюту, а сам поехал к себе, пообещав периодически созваниваться с отцом Тимом. Он очень понравился Чарльзу. Маккензи намеревался также непременно посетить приют. Он стремился разузнать о жизни Грейс как можно больше, а это был один из верных способов.

Чарльз исправно посещал Грейс в течение трех дней, пренебрегая ланчем и даже отменив встречу в ресторане с другом-продюсером. Оставить Грейс в одиночестве он просто не мог. Когда ее перевели в отдельную палату, Чарльз привез в больницу Винни. Пожилая женщина плакала, ломала руки и целовала девушку в щеку, с трудом отыскав местечко среди бинтов и кровоподтеков. Грейс к тому времени выглядела чуть лучше. Опухоль почти спала, но у нее все болело – вдобавок она обнаружила, что практически ничем не может пошевелить, разве что ногами… С почками дело обстояло недурно, врач сказал, что без селезенки она вполне сможет обойтись, но каждая жилка болела, словно по телу проехался трактор.

В субботу, почти что через неделю после происшествия, частная сиделка, которую нанял Чарльз, не слушая ничьих протестов, с трудом подняла Грейс с кровати и потихоньку отвела в ванную. Боль была столь сильна, что девушка почти лишалась чувств, но, добравшись вновь до постели, отпраздновала свою победу, выпив стакан свежего фруктового сока. Она была бледна как полотно, но улыбалась, когда открылась дверь и вошел Чарльз с букетом полевых цветов. Он ежедневно приносил свежие цветы, а также журналы, конфеты, книжки… Он хотел хоть как-то подбодрить ее, но не знал наверняка, что для этого нужно.

– Вы здесь? Почему? – Грейс была озадачена, увидев его, и даже слегка покраснела. – Ведь сегодня же суббота! Неужели у вас не нашлось более интересного занятия? – бранила она его.

Девушка уже куда больше походила на себя прежнюю. Правда, на лице расцвела радуга – синяки приобрели самые разнообразные оттенки, от темно-пурпурного до желтовато-зеленого, но отека уже почти не было, а швы заживали так стремительно, что их с трудом можно было рассмотреть. И единственное, что заботило теперь Чарльза всерьез, – это состояние ее души. Чарльз не мог позабыть разговора с отцом Тимом о том, что, возможно, привело ее в приют Святого Эндрю. Но расспрашивать об этом было все еще рановато.

– Разве вы не собирались уехать за город на уик-энд? – Грейс прекрасно помнила, что сама созванивалась с Лонг-Айлендом, договариваясь об участии Чарльза в регате. Она даже по телефону забронировала для него маленький коттедж, а его появление у нее в палате означало лишь то, что все полетело в тартарары.

– Я передумал и отказался, – небрежно бросил Маккензи, внимательно наблюдая за ней. – Ты прекрасно выглядишь.

Он улыбнулся и протянул стопку журналов, которые купил специально для нее. Всю неделю он присылал маленькие пустячки в подарок: пижаму, симпатичные тапочки, маленькую подушечку, чтобы подкладывать под шею, одеколон… Это смущало Грейс, но она с изумлением признавалась себе, что ей это необыкновенно приятно. Она рассказала об этом по телефону Винни, и та сразу же закудахтала, словно наседка. Грейс лишь смеялась над ней, называла невыносимой и говорила, что она так и умрет романтической мечтательницей. «Разумеется!» – гордо объявила Винни. Она также пообещала навестить девушку в воскресенье.

– Я хочу домой, – печально заявила Грейс Чарльзу.

– Не думаю, что в ближайшие дни расположение светил этому благоприятствует, – улыбнулся Маккензи. Врачи намеревались продержать девушку в больнице никак не меньше трех недель, а это означало, что в свой день рождения Грейс все еще будет валяться на больничной койке.

– И я хочу на работу. – Ее предупредили, что она избавится от костылей не раньше чем через месяц-два, но она все равно решила вернуться на службу, как только ее выпишут. Ей просто нечем было больше заняться. К тому же хотелось вернуться в приют Святого Эндрю сразу, как только позволит отец Тим.

– Не торопи события, Грейс. Почему бы тебе не взять отпуск сразу после выписки и не поехать куда-нибудь повеселиться?

Но она лишь расхохоталась:

– Куда? На Ривьеру, например?

Она уже сто лет никуда не выезжала. Пару раз проводила уик-энд в Атлантик-Сити – и все. К тому же отпуска пока не предвиделось – она не проработала еще достаточно времени, чтобы на него претендовать. Грейс знала, что двухнедельный отпуск положен лишь после года непрерывной работы. И она вконец растерялась, когда Маккензи объявил, что фирма берет на себя все расходы, которых не покрывает страховка… Три недели, проведенные в госпитале Белльвю, а также все сделанные операции и восстановительная терапия стоили никак не меньше пятидесяти тысяч долларов.

– А почему бы нет? Ривьера – прекрасное местечко. Возьми напрокат яхту, – поддразнил Чарльз. – Передохни и развлекись.

Девушка рассмеялась, и некоторое время они непринужденно болтали. Грейс изумлялась тому, как прост он оказался в общении, а ему так не хотелось уходить от нее. Он оставался в палате, когда сиделка ушла перекусить, и даже помог Грейс доковылять до кресла и заботливо подложил под спину подушечку. Грейс была бледна и измученна, но смотрела победительницей.

– А как случилось, что у вас нет детей? – неожиданно спросила она, видя, как он суетится вокруг нее. Из него получился бы великолепный отец, подумала Грейс, но промолчала.

– Моя жена терпеть не могла детей, – улыбнулся он. – Она сама хотела быть ребенком. Актрисы в большинстве своем все таковы. А я… я прощал ей эту слабость. – Он слегка смутился.

– Вы жалеете? Ну, что не обзавелись детишками? – Она говорила с ним, как с глубоким старцем, словно изменить положение дел уже слишком поздно. Но Чарльз засмеялся и чуть погодя заговорил:

– Временами жалею. Сначала, сразу после того как Мишель меня оставила, я думал, что вновь женюсь и наделаю кучу ребятишек. Но со временем… Думаю, я слишком разленился для того, чтобы решиться на столь кардинальные перемены в жизни…

Действительно, в последние годы он привык к комфорту холостяцкой жизни и не давал себе труда увлечься кем-то всерьез. Он предпочитал общество ровесников, дорожил свободой и независимостью. Заманчиво было так и прожить остаток дней. Но вопрос, заданный Грейс, позволил ему, в свою очередь, осведомиться:

– Ну а ты сама? Почему ты не хочешь иметь мужа, деток?

За последние дни он многое узнал о ней, но этот вопрос изумил девушку.

– Отчего вы так считаете? – Она прятала глаза и явно была смущена. Но, взглянув наконец Чарльзу в глаза, почувствовала, что можно рискнуть и довериться ему. – Как вы об этом узнали?

– Девушки твоих лет не тратят все свободное время на благотворительную работу и не якшаются со старыми девами вроде душечки Винни, если собираются подыскать себе мужа. Думаю, я совершенно прав. – Он с улыбкой, но очень внимательно смотрел на нее.

– Да, вы правы.

– А почему?

Она долгое время молчала, прежде чем ответить. Ей не хотелось ему лгать, но правду сказать она еще не была готова.

– Долгая история.

– Это как-то связано с твоими родителями? – Он не отрываясь смотрел ей прямо в глаза, но взгляд этот был очень добрым. Он уже успел доказать, что ему можно верить и что он искренне желает ей благополучия.

– Да.

– Было… очень плохо?

Она кивнула, и сердце Чарльза преисполнилось жгучей жалости. Делалось больно от одной мысли о том, что кто-то причинил ей боль.

– Тебе помог кто-нибудь?

– Долгое время – никто, а потом… было уже слишком поздно. Все было кончено.

– Никогда не бывает «все кончено», и никогда не бывает «слишком поздно». Тебе вовсе не надо жить с этой болью до гробовой доски, Грейс. Ты имеешь полное право освободиться от нее, имеешь право на счастливое будущее рядом с достойным парнем… – Чарльз, в свою очередь, ощущал себя вправе говорить ей это – он искренне желал девушке безоблачного и счастливого будущего.

– У меня есть настоящее, а это куда больше для меня значит. Прежде у меня и этого не было. От будущего я немногого жду, – еле слышно и очень печально отвечала Грейс.

– А следовало бы! – пытался раззадорить ее Чарльз. – Ты же так еще молода, почти вдвое моложе меня, подумать только! Твоя жизнь только начинается…

Но она покачала головой с грустной и удивительно мудрой улыбкой:

– Поверьте мне, Чарльз, – он настоял на том, чтобы отныне она обращалась к нему только по имени, – моя жизнь наполовину прожита.

– Так только кажется. Тебе предстоит прожить еще долго-долго – именно поэтому необходимо несколько больше, нежели лишь работать моей секретаршей и помогать в приюте.

– Вы, верно, хотите меня сосватать? – рассмеялась Грейс, с наслаждением вытягивая длинные стройные ноги.

Этот человек добр, он желает ей лучшего, но сам не знает, что делает. Она вовсе не обычная двадцатидвухлетняя девушка, у которой позади несколько неудач, а впереди безоблачное завтра. Она скорее чувствует себя чудом уцелевшей на поле брани или в лагере смерти – в сущности, почти так оно и есть. А Чарльз Маккензи просто никогда не сталкивался ни с кем вроде нее и теперь не знает, что делать.

– Хотел бы я, чтобы у меня был на примете кто-то, достойный тебя! – отвечал он с улыбкой. Все его знакомые мужчины были либо слишком стары, либо чересчур глупы. Они положительно не заслуживали такой девушки…

Потом они переменили тему – немного поговорили о парусном спорте, который обожал Чарльз, затем он начал рассказывать, как ребенком проводил летние каникулы за городом, потом о тех местах, где побывал. У него был маленький дом в пригороде – там, где прошло его детство, но больше он практически не бывал там. Болезненных тем они старательно избегали. Поздно вечером он ушел, строго-настрого наказав побольше отдыхать. Сказал также, что завтра должен съездить в Коннектикут навестить друзей, но Грейс и без того была до глубины души тронута тем, сколько времени он на нее тратил.

Винни явилась вечером в воскресенье, пришел и отец Тим, а когда Грейс, проводив гостей, усаживалась поудобнее перед телевизором, распахнулась дверь и ворвался Чарльз. На нем были брюки цвета хаки и крахмальная голубая рубашка – он словно сошел с рекламного щита, от него так и веяло деревенской свежестью.

– Я возвращался домой и вот подумал – заеду-ка и навещу тебя. – Он явно был рад ее видеть. И Грейс помимо воли покраснела. Она по-настоящему скучала по нему целый вечер, и это слегка ее беспокоило. В конце концов, он ведь всего-навсего ее шеф, а вовсе не старый приятель, и она не вправе рассчитывать ни на что, кроме милых любезностей. Она и не рассчитывала, но обрадовалась Чарльзу сильнее, чем сама предполагала.

– Хорошо было за городом? – спросила она, словно согретая его присутствием.

– Нет, – начистоту выложил он. – Я весь вечер думал о тебе. С тобой куда веселее, чем с друзьями.

– Теперь я поняла – вы окончательно сошли с ума.

Он присел у нее в ногах и принялся рассказывать забавные истории. А когда он ушел, Грейс ощутила разочарование. Было уже десять, и Чарльз приказал ей немедленно уснуть, хотя сам вовсе не хотел ее покидать.

А ночью, лежа без сна и думая о нем, Грейс вдруг запаниковала. Что она делает? Чего от него хочет? Если она так вывернулась перед ним наизнанку, то он непременно когда-нибудь причинит ей боль. Она заставила себя подробно вспомнить гадкую историю с Маркусом, который сначала был так мил и обходителен, а потом предал. О Чарльзе она просто боялась думать. Может быть, она для Чарльза Маккензи лишь очередная жертва, сердце которой необходимо покорить. От этой мысли сдавило грудь – и тут случилось нечто необъяснимое. Он словно прочел ее мысли. Телефон, стоящий на столике у постели, зазвонил. Грейс не могла понять, кто бы это мог быть, но это был именно Чарльз. Голос его звучал взволнованно:

– Я хочу кое-что тебе сказать… можешь считать меня чокнутым, но я все равно скажу… я хочу быть тебе другом, Грейс. Я не доставлю тебе боли. Просто мне стало не по себе – я вдруг вообразил, что ты думаешь обо мне. Я сам не понимаю, что происходит. Знаю только, что каждую минуту думаю о тебе и все время пытаюсь представить, как ты жила прежде, что с тобой происходило… но я не хочу тебя потерять… не хочу оттолкнуть или испугать… ты ведь не волнуешься насчет работы, а? Не смей. Давай просто какое-то время побудем двумя людьми, которые друг другу небезразличны… ведь это так?.. Именно с этого мы потихоньку начнем…

– Что мы делаем, Чарльз? – нервно проговорила Грейс. – А моя работа? Мы же не можем делать вид, будто я у вас не служу. Что будет, когда я вернусь в контору?

– Ты еще не скоро вернешься, Грейс. К тому времени мы многое узнаем… Знаешь, мне кажется, мы оба испытываем нечто – и это не поддается объяснению. Пока не поддается. Может быть, мы просто друзья, а может быть, то, что случилось, перепугало нас обоих… Может, это нечто большее. Возможно также, что большего не будет никогда и все рассыплется как карточный домик. Но ты должна знать, кто я такой, а я должен знать, кто ты… я хочу ощутить твою боль… хочу заставить тебя смеяться. Я хочу быть рядом с тобой… хочу помочь…

– А что потом? Вы просто уйдете с сознанием исполненного долга? Найдете другую секретаршу, которая развлечет вас на пару недель? Заставите ее открыть вам все тайны? – Грейс испытывала невероятное облегчение от того, что он позвонил, но была слишком напугана, чтобы окончательно довериться этому человеку.

Чарльз вспомнил слова отца Тима о том, что некоторые, даже уцелев, навсегда лишаются способности доверять… Но он всей душой желал, чтобы она была счастливым исключением, и его не волновало, чего это будет ему стоить.

– Это нечестно, – мягко пожурил Чарльз. – Такая история со мной впервые в жизни. Я в жизни не гулял ни с одной женщиной из конторы, ни с одной из своих секретарш… – И тут он улыбнулся, невзирая на волнение, охватившее его: – Да и ты вряд ли можешь утверждать, что мы «гуляем». От кровати до кресла – это разве прогулка? К тому же подумай: кем надо быть, чтобы напасть на женщину в твоем состоянии?

Грейс помимо воли расхохоталась – ее смех звучал волнующе, видимо, отчасти потому, что она разговаривала лежа. Она пыталась заставить себя верить ему, но знала, что не может… или может?

– Я просто не знаю… – Голос ее все еще звучал немного нервно.

– А тебе пока и не надо ничего знать… кроме, пожалуй, того, что ты нормально воспринимаешь мои посещения. Пока больше ничего и не требуется. Я просто испугался, что ты ударишься в панику, оставшись наедине с собой, начнешь сходить с ума и городить бог знает что…

– Так и было… только что, – честно отвечала она. – А тут как раз зазвонил телефон…

– Мы не делаем ровным счетом ничего, поэтому прекрати сейчас же и выше нос! А на днях, – Чарльз говорил необыкновенно ласково, – когда ты достаточно окрепнешь, я попрошу тебя рассказать о прошлом. Я при всем желании не смогу понять тебя, если не буду знать всего. Ты уже кому-нибудь рассказывала? Когда-нибудь? – Он искренне переживал за нее. Как может она жить с таким камнем на душе?

– Двоим, – призналась Грейс. – Замечательной женщине, психотерапевту… она погибла в авиакатастрофе, когда они с мужем летели в свадебное путешествие. Это произошло три года назад. И еще одному человеку – он был моим адвокатом… но я уже давно ничего о нем не слышала.

– Тебе нечасто везло в жизни, а, Грейс?

Она помолчала, потом пожала плечами:

– Не знаю… но в последнее время удача мне определенно улыбается. Мне не на что жаловаться. – И тут она набрала полную грудь воздуха – и решилась: – Мне очень повезло, что я встретила вас. – Сердце девушки чуть было не выпрыгнуло из груди – и Чарльз это почувствовал.

– Мне повезло гораздо больше… А теперь спи спокойно, дорогая… – Он перешел почти на шепот. – Я приду завтра днем. А может, еще и вечером. Постараюсь принести тебе что-нибудь вкусненькое из ресторана «21».

– На следующей неделе мы должны были пойти туда с Винни… – виновато сказала Грейс.

– У нас еще будет много времени, когда ты поправишься. А теперь спи, – прошептал он, испытывая жгучее желание обнять девушку, защитить ее… Ни с одной из женщин он ни разу не испытывал подобного. Все, чего он хотел, – это заботиться о ней, заслонять от невзгод, от боли. Должно быть, с ней произошло много ужасного – вроде того, что случилось неделю назад. И теперь он был полон решимости никогда больше этого не допустить.

Они попрощались, и Грейс положила трубку. А потом долго еще лежала без сна, думая о нем. Ее, безусловно, пугало то, что он только что наговорил, страшило и его внимание к ней, но – вот странно – это было насколько страшно, настолько же и сладко… К тому же ее охватывал непонятный трепет – она никогда не ощущала подобного ни с одним мужчиной. До тех пор, пока не появился Чарльз Маккензи…