Текст книги "Злой умысел"

– Ты и впрямь золото, Грейс, как мне и говорили. – Он тепло улыбнулся девушке, но она лишь холодно кивнула. Грейс не собиралась таять от его взглядов, клевать на его высокое положение – и не важно, что там делала для него мисс Уотермен. Это вовсе не входит в ее служебные обязанности. Посему она держалась с ним строго официально и, пожалуй, даже недружелюбно.

В течение следующих двух недель она сама договаривалась о встречах мистера Маккензи – как деловых, так и личных, отвечала на телефонные звонки, ходила с ним на совещания, там прилежно стенографировала – словом, была воплощенным совершенством.

– Хороша, не правда ли? – спросил Том шефа с ноткой гордости в голосе, встретившись с Маккензи за пару минут до очередного совещания.

– Да, – односложно отвечал Маккензи.

Том тотчас же уловил полное отсутствие энтузиазма в голосе.

– Тебе разве она не нравится?

– Честно? Нет. Она чертовски неприятная – в сущности, натуральная ведьма, вот только помела не заметно. Не встречал еще такой злюки. Меня так и подмывает окатить ее ведром холодной воды.

– Кого? Грейс? – Том просто обалдел. – Да она же такая милочка, такая лапочка.

– Ну тогда, может быть, я ей не по нраву. Господи, не могу дождаться, когда вернется мисс Уотермен.

Но еще через четыре недели позвонила Элизабет Уотермен и сообщила новость, глубоко огорчившую обоих – и Грейс и Маккензи. Она, оказывается, много думала, вспоминая о том, как бессердечно отнеслись к ней прохожие в метро после падения, – и не придумала ничего лучшего, как навсегда покинуть Нью-Йорк и уехать на родину, во Флориду…

– Полагаю, это дрянная новость для нас обоих, – честно сказал Чарльз новой секретарше. Эта девушка вот уже полтора месяца виртуозно справлялась с работой, и за все это время не сказала ему ни одного нормального человеческого слова! Он был с ней неизменно дружелюбным и покладистым, но всякий раз, стоило Грейс увидеть его и заметить, как он хорош собой и как мил с сотрудниками, она ощущала острейший приступ ненависти. Грейс убеждала себя, что прекрасно знает этот тип мужчин, что он только и ждет подходящего момента, чтобы посягнуть на нее в сексуальном плане, – совсем как Боб Свенсон… Нет, ей этого больше не надо! Никогда! Она видела женщин, поступающих в приемный покой больницы Святого Эндрю, и если бы даже хотела, не смогла бы забыть, какие подонки эти мужчины, какие они опасные существа и что может произойти, если им довериться.

– Тебе здесь плохо, а, Грейс? – пришлось наконец спросить напрямик Чарльзу Маккензи.

Грейс смотрела в его потрясающие зеленые глаза и думала только о том, сколько женщин успело сойти по нему с ума, включая, разумеется, Элизабет Уотермен и бог еще знает скольких ей подобных…

– Наверное, я не гожусь вам в секретарши, – спокойно ответила она. – У меня нет необходимого опыта. Я никогда прежде не служила в юридической фирме, и вообще…

Он улыбнулся, но Грейс, казалось, напряглась еще сильнее.

– А чем ты занималась раньше? – Он уже успел об этом позабыть.

– Я работала в агентстве фотомоделей целых два года, – сказала Грейс, гадая, к чему он клонит. Может быть, начинается то самое… Этого все равно ведь не миновать. Они же все одинаковые.

– Ты была моделью? – спросил он без тени удивления, но девушка отрицательно покачала головой:

– Нет, секретаршей.

– Должно быть, там было в тысячу раз интересней, чем здесь, в скучной юридической конторе. Моя работа ведь и вправду скучновата. – Он улыбнулся и помолодел вдруг сразу лет на десять. Она знала, что прежде он был женат на известной актрисе и что у них никогда не было детей. Он развелся с женой уже два года назад, и, если верить слухам, у него за это время было много подружек. Да и сама Грейс то и дело заказывала в ресторанах столики на двоих – правда, далеко не всегда второе место предназначалось женщине… Это могли быть и партнеры, и клиенты, но все же…

– Служба вообще редко бывает интересной, – разумно заметила Грейс, не понимая, с чего это он тратит свое драгоценное время на столь долгую беседу с ней. – В агентстве мне тоже не было весело, уверяю вас. Здесь мне нравится куда больше. И люди тут намного приятнее.

– Значит, дело во мне, – почти грустно произнес Чарльз Маккензи, словно Грейс его обидела.

– Что вы имеете в виду? – Она ничего не понимала.

– Ну, видишь ли, для меня совершенно очевидно, что теперешняя работа тебя тяготит, а если ты говоришь, что тебе здесь нравится, то это означает, что дело во мне. У меня есть ощущение, что тебе неприятно работать именно со мной, – я с тобой предельно честен, Грейс. Я чувствую, как ты вся сникаешь, стоит мне войти в офис. – Грейс вспыхнула и опустила глаза.

– Нет… я… я так сожалею… мне жаль, что у вас сложилось такое впечатление.

– Ну а если не это, то что тогда? – Он был настроен весьма решительно и собирался все уладить. Это была лучшая секретарша из всех, которые когда-либо у него были. – Может быть, я могу что-то сделать, чтобы сгладить острые углы? Ведь теперь, когда Элизабет уезжает навсегда, мы должны либо сработаться, либо расстаться, разве не так?

Грейс кивнула, сгорая со стыда оттого, что антипатия к нему была, оказывается, столь очевидна. И дело было тут вовсе не в каких-то действиях с его стороны. Проблемой был он сам – или, если угодно, то, что он собой являл. Это трудно, нет, невозможно было объяснить. К тому же со временем стало очевидно, что он вовсе не такой бабник, как поначалу представлялось. Такую репутацию стяжали ему брак со знаменитой актрисой и шумиха в прессе вокруг этого союза.

– Я искренне сожалею, мистер Маккензи. Я буду очень стараться… я сделаю все, чтобы наши отношения наладились.

– Со своей стороны обещаю то же, – ласково сказал он, и Грейс почувствовала укол совести. Стало и вовсе стыдно, когда Элизабет Уотермен явилась в контору на костылях, чтобы лично проститься с ним. Она говорила, что словно покидает родной дом и что он был добрейшим человеком из всех, кого она знала. Она не скрывала слез, сердечно прощаясь с Чарльзом Маккензи и со всеми остальными. У Грейс не возникло ощущения, что для Элизабет Уотермен это конец любовного приключения, – напротив, женщина казалась до глубины души опечаленной разлукой с боссом.

– Ну, как идут дела наверху? – однажды вечером спросила Винни.

– О’кей. – Грейс постеснялась сказать Винни, что заслужила репутацию буки, но новых друзей на двадцать девятом этаже она так и не завела, а прежним шефам регулярно докладывали о том, что Грейс нелюдимка и синий чулок. Девушка понимала, что это все вполне заслуженно. И смутилась вконец, когда Винни поведала, что слышала, будто Грейс весьма нелюбезна с мистером Маккензи.

После их «задушевного» разговора Грейс искренне попыталась переменить отношение к шефу хотя бы внешне – и ей удалось по-настоящему полюбить новую работу. Она к тому времени уже смирилась с мыслью, что ей не суждено воротиться под крылышко Винни. Она больше не мучилась, к тому же приходилось сознаться, что работать с мистером Маккензи куда интереснее. И тут грянул гром. Чарльз Маккензи объявил, что летит в мае в Лос-Анджелес и что Грейс необходимо сопровождать его. Девушку чуть было не хватил удар; когда она рассказывала об этом Винни, то тряслась словно в лихорадке и безостановочно повторяла, что откажется.

– Но почему, господи? Грейс, это же потрясающий шанс!

Какой шанс? Шанс лечь под шефа? Ну уж нет!

Этого она делать не собирается! Грейс была уверена, что все это подстроено, и согласись она, то попадет прямиком в волчью пасть. Но когда она направилась к шефу с твердым намерением отказаться от поездки, он и рта раскрыть не позволил – тотчас же принялся сердечно благодарить Грейс за то, что она любезно соглашается сопровождать и поддерживать его в поездке. И девушка не нашла в себе смелости отказаться. Она подумывала даже о том, чтобы вовсе уволиться, и вдруг осмелилась заговорить на эту тему с отцом Тимом в приюте Святого Эндрю.

– Чего ты страшишься, Грейс? – осторожно спросил он. То, что страх буквально измучил девушку, было видно невооруженным глазом.

– Я боюсь… о, я не знаю! – Она стеснялась говорить, но знала, что должна себя перебороть – ради себя самой. – Боюсь, что он поведет себя со мной точно так же, как и все до сих пор… что он воспользуется положением. Я ведь именно от этого и бежала всю жизнь, поэтому и пришла к вам сюда и теперь, в этой дурацкой поездке в Калифорнию… ведь все начнется сначала!

– А он когда-нибудь проявлял к тебе интерес определенного свойства? Хоть раз? – спокойно спросил отец Тим. Он прекрасно понимал, о чем речь и чего именно боится девушка.

– В общем… нет, – созналась она с несчастнейшим видом.

– Ни малейшего признака? Никогда? Будь честна сама перед собой, Грейс. Ты одна знаешь правду.

– Хорошо. Нет, никогда, ни делом, ни словом.

– Так почему же ты думаешь, что все должно перемениться?

– Я не знаю. Начальники не берут с собой в деловые поездки секретарш, если не хотят… ну, вы сами понимаете чего.

Отец Тим улыбнулся – стыдливость позабавила его. Он много чего видел в жизни – и куда более страшного – и слышал просто ошеломляющие истории. Даже печальная повесть о жизни Грейс не шокировала бы его.

– Некоторые люди берут помощниц в деловые поездки просто для пользы дела – и вовсе не держат на уме «сами понимаете чего». Может, ему действительно нужна твоя помощь. А если он поведет себя недостойно – что ж, ты уже большая девочка. Сядешь на самолет и вернешься домой. Все. Конец фильма.

– Думаю, я вполне смогу так поступить, – задумчиво сказала Грейс и кивнула.

– Ты стоишь у руля собственной жизни. Именно этому мы и обучаем здесь наших подопечных. И тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. Ты сможешь уйти в любое время, если захочешь.

– О’кей. Может, и поеду с ним. – Она вздохнула и бросила на священника благодарный взгляд. Она все еще не была уверена, что отважится.

– Поступай так, как тебе кажется правильным, Грейс. Но, принимая решения, не слушайся голоса страха. Этот голос никогда не поведет тебя в нужном направлении. Просто делай то, что нужно, – и все.

– Спасибо, святой отец.

На следующее утро она объявила Чарльзу Маккензи, что уладила дела и едет с ним в Калифорнию. Ее все еще терзали сомнения, но она повторяла про себя, что, как только он переступит черту, она тотчас же купит билет и улетит назад. Это было проще простого, ведь у Грейс была кредитная карточка.

Он заехал за ней на лимузине по пути в аэропорт. Она вышла из дома, неся небольшой чемоданчик. Он сразу заметил, как она нервничает. У Чарльза Маккензи был с собой лишь маленький кейс – похоже было, что он ехал налегке. По дороге он сделал прямо из машины несколько деловых звонков и черкнул Грейс пару записок. Потом немного поболтал с ней очень непринужденно и уткнулся в свежую газету. Видно было, что она его решительно не интересует. К тому же Грейс машинально отметила, что один из звонков был личного свойства, и Чарльз Маккензи определенно беседовал с женщиной. Она уже знала, что одна весьма аристократическая особа частенько звонит в офис, и, видимо, эта дама ему нравится. Но у Грейс не было ощущения, что Чарльз Маккензи в кого-то влюблен или даже серьезно кем-то увлечен.

Они летели в Лос-Анджелес в салоне первого класса, и большую часть времени Чарльз был углублен в работу, а Грейс смотрела какой-то фильм. Чарльз Маккензи был озабочен тем, чтобы разобраться с финансированием одной грандиозной кинокартины – он и теперешний его клиент вошли в долю. У клиента был менеджер на Западном побережье, но Маккензи решил лично проследить за тем, как станут распоряжаться средствами: он вложил в это дело немалую сумму.

В Лос-Анджелесе было еще интереснее. Они прибыли в город в полдень по местному времени и отправились прямиком в юридическую контору – и Грейс была просто заворожена чередой официальных встреч с самыми блестящими людьми. Они были заняты до шести часов пополудни, что, в сущности, для Грейс и Чарльза Маккензи равнялось девяти часам вечера. На это время у него была назначена встреча в ресторане, поэтому он подвез Грейс прямо к гостинице и еще раз напомнил, что она может потребовать в номер все, что ей понадобится. Они остановились в отеле Беверли-Хиллз, и Грейс была потрясена тем, что по вестибюлю вот так, запросто, разгуливали сразу четыре кинозвезды.

Тем же вечером Грейс пыталась дозвониться Дэвиду Гласе, но не обнаружила его ни в Беверли-Хиллз, ни вообще в Лос-Анджелесе. Она была расстроена. Ведь она уже много лет ничего не знала о нем, но мечтала увидеться со старым другом. Впрочем, у нее было отчетливое ощущение, что жена Дэвида предпочла бы, чтобы он оборвал всякую связь с Грейс. Это явствовало из недомолвок, проскальзывавших в последних письмах. И с того самого дня, как родился его первый ребенок, Грейс перестала получать письма от Дэвида. А как было бы здорово услышать его голос, рассказать, что у нее все великолепно, что она зажила новой жизнью, что она счастлива. Грейс оставалось лишь надеяться, что у Дэвида тоже все в порядке, что он преуспевает на службе и счастлив с женой. Она все еще думала о нем время от времени и даже порой скучала.

В номере Грейс посмотрела видеофильм, который хотела посмотреть вот уже много лет, но никак не могла выкроить время. Это была замечательная комедия, и Грейс хохотала во весь голос, сидя одна в номере, потом, спохватившись, заперла все окна и двери и даже накинула цепочку. Она все еще боялась, что Чарльз начнет ломиться в двери, когда вернется из ресторана, но, к собственному удивлению, Грейс спокойно проспала до семи утра.

В восьмом часу Чарльз Маккензи позвонил и назначил встречу в гостиничном ресторане, а за завтраком перечислил, где они должны побывать в течение дня и каковы будут ее обязанности. Подобно Грейс, Чарльз Маккензи был весьма пунктуален и организован, обожал свою работу и существенно облегчал труд секретарше, вовремя объясняя, что от нее потребуется.

– Ты вчера очень мне помогла, – похвалил он девушку. Маккензи был просто великолепен в сером костюме и белоснежной накрахмаленной рубашке с галстуком. Правда, костюм его был куда более типичен для Нью-Йорка, нежели для Лос-Анджелеса. На Грейс же было розовое платье, а на плечи она небрежно набросила свитер того же цвета. Платье она купила еще два года назад в Чикаго, и оно выглядело куда менее официально, нежели строгие костюмы, в каких девушка обычно ходила на службу.

– Ты нынче очень красивая, – как бы мимоходом заметил шеф, и Грейс непроизвольно сжалась, но он этого не заметил и как ни в чем не бывало продолжал: – Ты видела вчера в вестибюле парад кинозвезд?

И, тотчас же позабыв комментарий по поводу своей внешности, Грейс принялась с жаром рассказывать о том, как любовалась вчера знаменитостями, и о комедии, которую она с наслаждением смотрела вечером. На какое-то мгновение они словно стали задушевными друзьями, и Чарльз Маккензи это почувствовал. Девушка несколько расслабилась, да и ему стало с ней куда проще. Обычно, когда Грейс глядела букой, он спрашивал себя, в чем тут загвоздка, но никогда не решился бы спросить ее об этом.

– Я обожаю этот фильм. – Он засмеялся, припоминая. – Я смотрел его три раза подряд – сразу, как он вышел на экран. Терпеть не могу грустные картины.

– Я тоже, – честно созналась Грейс.

Подали завтрак. Чарльз заказал яичницу с беконом, а Грейс овсянку.

– Ты останешься голодной, – отеческим тоном заметил он.

– А вы поглощаете чистейший холестерин, – отпарировала Грейс.

Хотя Чарльз Маккензи был в отличной форме, но заказанное им блюдо отнюдь не считалось полезным.

– О господи! Уволь! Моя жена была вегетарианкой, да к тому же буддисткой. Они все в Голливуде такие – малость чокнутые. Стоило развестись хотя бы ради того, чтобы вволю насладиться чизбургерами. – Он улыбнулся Грейс, а она расхохоталась, изумляясь себе самой.

– А вы долго прожили вместе?

– Достаточно, – хмыкнул он. – Целых семь лет. – Он был свободен вот уже два года. Свобода стоила ему не меньше миллиона долларов, но тогда казалось, что это сходная цена, – невзирая на то, что дела его пошатнулись. С тех пор ни одна женщина не затронула всерьез его сердца, и единственное, о чем он по-настоящему жалел, – это о том, что у него нет детей. – Мне было тридцать три, когда я женился, и тогда я был убежден, что женитьба на Мишель Эндрюс – это исполнение самой лучезарной мечты. Но на поверку оказалось, что жизнь с любимицей всех кинозрителей Америки – дело не такое приятное, как мне поначалу думалось. Звезды дорого платят за славу. Цена эта много выше, чем кажется нам, простым смертным. Пресса к ним всегда жестока, а публике вынь да положь их душу, и никак не меньше… и перенести это можно, лишь ударившись в религиозный фанатизм или пристрастившись к наркотикам. По моему мнению, ни то ни другое не выход. Стоило нам появиться в свете, как на следующий день газеты обсасывали наши имена, то и дело возникали скандалы. Так невозможно было жить – слишком дорого это стоило. Теперь мы с ней добрые друзья, а вот три года назад это было отнюдь не так.

Грейс знала из журналов, что она с тех пор уже дважды побывала замужем – сначала за рок-певцом, который был моложе ее, потом за своим рекламным агентом.

– К тому же я был для нее слишком прост. Слишком скучен.

Грейс про себя подумала, что в жизни его бывшей жены это была единственная тихая пристань или, если угодно, пресловутая «каменная стена», за которой можно было ощущать себя в безопасности.

– Ну а ты? Замужем? Помолвлена? Семь раз разведена? Кстати, сколько тебе лет? Я уже успел позабыть. Двадцать три?

– Почти. – Грейс покраснела. – Исполнится в июле. Нет, я не замужем, не помолвлена. Я слишком умна для этих глупостей. Увольте.

– Ах, бабуля, прочти мальчику лекцию! – Чарльз искренне расхохотался, а Грейс изо всех сил старалась не замечать, насколько он в этот момент был хорош. Она вовсе не желала ближе узнавать шефа. – В двадцать два года, пожалуй, рано даже гулять с мальчиками. Надеюсь, ты этого и не делаешь. – Он хотел пошутить и развеселить ее, но ничего не вышло, и тотчас же это почувствовал.

– Да, я этим не занимаюсь.

– Правда? Да ты шутишь!

– Может быть…

– Ты что, собираешься в монастырь, когда подрастешь? А как же карьера в юридической фирме?

Вот она и приоткрыла слегка створки устричной раковины. Занятная девушка. Умница и с юмором, когда захочет, – довольно редкое сочетание…

– У меня есть подруга, которая уговаривает меня стать монахиней.

– Это еще кто такая? Непременно поговорю с ней. Монахини нынче совершенно вышли из моды. Ты этого не знала?

– Думаю, нет, – снова засмеялась Грейс. – Она сама монашка. Сестра Евгения. Потрясающая женщина!

– О боже! Да ты фанатичка! Я проклят! Мне, видно, на роду написано сталкиваться с тебе подобными… Жена в свое время всерьез намеревалась пригласить из Тибета самого далай-ламу пожить у нас! Ты сумасшедшая! – Он обеими руками отмахивался от нее, а Грейс весело смеялась.

– Клянусь, я не фанатичка. Но в такой жизни есть для меня что-то привлекательное. Она так проста…

– И так далека от реальности. Ты с легкостью сможешь «спасать мир», не уходя из него, – посерьезнев, сказал Чарльз. Это была его личная позиция. Он любил оказывать людям помощь, не ударяясь при этом в крайности. – А откуда ты знаешь эту монашку? – Было очень любопытно об этом узнать, к тому же у них в запасе было никак не менее десяти минут.

– Мы вместе работаем… ну, там, где я помогаю в свободное от работы время.

– Где это?

…Грейс уже давно заметила, как чисто он выбрит, как тщательно одет, насколько безупречна в нем каждая мелочь, и старалась не обращать на это внимания. Бизнес есть бизнес. Положение обязывает.

– Приют Святого Эндрю в Нижнем Ист-Сайде. Туда поступают жертвы домашнего насилия – женщины, дети…

– И ты там работаешь? – Чарльз был искренне удивлен – в этой девочке скрывалось куда больше, нежели он поначалу подозревал, несмотря на юный возраст и внешнюю холодность. Она нравилась ему все сильнее…

– Да. Три раза в неделю. Это потрясающее место. Каждый день сотни людей…

– Вот уж не думал, что ты занимаешься чем-то в этом роде, – честно сказал он.

– А что тут странного? – настал черед удивляться Грейс.

– Да ведь это же так серьезно! Там наверняка уйма работы! Девочки твоих лет куда охотнее бегают на дискотеки.

– Ни разу в жизни не была!

– Я приглашаю. Правда, я слишком стар для тебя – твоя мама наверняка не одобрила бы. – В его словах не было ровным счетом ничего устрашающего, и даже Грейс никак не отреагировала. Правда, не призналась, что матери у нее нет.

Лимузин прибыл за ними в начале одиннадцатого. На следующий день они закончили все дела, а вечером улетели обратно в Нью-Йорк девятичасовым рейсом. В шесть утра они были уже дома. Когда самолет шел на посадку, Маккензи объявил Грейс, что нынче она выходная – последние два дня выдались чересчур утомительные, да и в самолете они толком не спали. Но оба прекрасно сделали свое дело: он работал, она исправно помогала.

– А вы тоже берете выходной? – спросила Грейс.

– Не могу, душечка. В десять у меня встреча с Арко, потом уйма дел. Кстати, сегодня у меня официальный обед – будут деловые партнеры. И еще много всего.

– Тогда я тоже иду на работу, – решительно объявила Грейс.

– Не глупи! Меня будет опекать миссис Макферсон или какая-нибудь машинистка…

– Если вы будете работать, то буду и я. Мне не нужно выходного. Посплю вечерком. – Грейс была непоколебима.

– Вот уж безумства молодости! Ты всерьез? – Он смотрел на нее, размышляя. Девочка на глазах преображалась – теперь она вполне оправдывала восторженные отзывы прежних боссов. Но как же долго пришлось этого ждать.

Он подвез ее к дому и сказал, чтобы она не торопилась, и если передумает, то он поймет и ничуть не обидится. Но Грейс появилась на рабочем месте раньше шефа. К его приходу она успела перепечатать все рукописные заметки, сделанные в самолете, все материалы к десятичасовому совещанию и несколько документов, которые, она знала, ему понадобятся. К тому же Чарльза Маккензи ожидал ароматный кофе, по его вкусу.

– О-о-о! – Он расплылся в улыбке. – Чему обязан столь трогательным вниманием?

– Вы стойко вытерпели все мои выходки. Я все это время вела себя отвратительно – и искренне сожалею.

Ведь в Калифорнии он вел себя как истинный джентльмен – теперь они могли стать друзьями.

– Ты не права. Думаю, тут была и моя вина. Оба мы хороши. – Он теперь прекрасно это понимал, к тому же был более чем доволен работой Грейс и ее придирчивым вниманием ко всему, вплоть до мельчайших деталей. Девушка воистину была находкой.

В половине четвертого он буквально вытолкал ее из конторы, приказав ехать домой, – он даже пригрозил, что уволит, если она ослушается. Их отношения волшебно переменились, и пусть это никому не бросалось в глаза, но они оба это чувствовали. Они были теперь союзниками, а не врагами.