Текст книги "Пьесы"

Сали Садриевич. Хорошо. Вы мне тогда вот что объясните, раз, по-вашему, хан забил железный колышек, то почему же тогда он не сделал железный замок для ларца?

Александр Александрович. Вот в этом-то и есть главная проблема. Возникает резонный вопрос – почему хан не сделал железный замок на ларец?

Мустаким. Хан верил в своих потомков, в то, что они будут правоверными и никогда не уронят чести и достоинства. Он посчитал излишним запирать священный сундук.

Юсуф Исхакович. Раз хан счёл ненужным применение металла в ларце, то, скорее всего, ему было безразлично, будет первый колышек железным или деревянным.

Сали Садриевич. Хорошо. Предположим, что первый колышек был деревянным. Но может ли кто из вас сказать, где находится то место, куда он был вбит?

Александр Александрович. Кол – деревянный, Казани – тысяча лет. И вы ещё спрашиваете, где первый колышек? Нет его. За тысячу лет любое дерево сгниёт, в пыль превратится.

Юсуф Исхакович. За тысячу лет и железо прахом станет.

Нуркасим Исхакович. Получается, что месяц не сядет на первый колышек. Получается, что мы не сможем открыть ханский ларец. Получается, что наследие нашего народа пропадёт, а вместе с ним и наше будущее.

Александр Александрович. Уважаемые татарские учёные. Вам нужно опираться на выводы наших, русских учёных. Поверьте мне, Казани не больше семисот пятидесяти лет. Вам, чтобы отыскать первый колышек и обрести наследие хана, нужно ждать ещё двести пятьдесят лет. Только тогда вы обретёте свою государственность!

Вали Галиевич. Нет уж, Александр Александрович, извините. Уважаемые коллеги, я вас внимательно выслушал, в очередной раз убедился в вашей компетентности и решил подбросить вам ещё одну версию. Колышек был не железный и не деревянный. Он, как и ларец, был каменным. Не зря же говорят, Казань – белокаменная столица, камень – самый прочный материал во все времена!

Юсуф Исхакович, Нуркасим Исхакович. Вот это учёный! Браво! Браво! (Аплодируют.)

Нуркасим Исхакович. Вы – самый главный учёный, Вали Галиевич.

Юсуф Исхакович. Вам нужно Нобелевскую премию присвоить за это открытие.

Александр Александрович. Подождите-ка, постойте. Рано ещё аплодировать. Нобелевскую премию не так-то легко получить. (Вали Галиевичу.) Жду от вас более обстоятельных разъяснений, коллега. На чём основана ваша версия?

Вали Галиевич. Моя версия такова. Никто из нас достоверно не знает, умели ли татары получать железо тысячу лет назад или не умели. Никто из нас этого своими глазами не видел. Но я точно знаю, что за тысячу лет и дерево, и железо превратятся в труху. А камень?! Камень – вечен!

Юсуф Исхакович, Нуркасим Исхакович. Браво, браво, Вали Галиевич!

Нуркасим Исхакович. Значит, мы сможем открыть ларец!

Юсуф Исхакович. Значит, наш народ будет жить!

Юсуф Исхакович, Нуркасим Исхакович. Браво, браво, Вали Галиевич! (Аплодируют.)

Гали Валиевич. Хорошо. Пусть будет по-вашему. Допустим, первый колышек – каменный. Тогда я попросил бы вас ответить на один вопрос. Если, по вашей версии, железа ещё не было, то чем же наши предки обрабатывали камень?

Александр Александрович. Да. Как они его заостряли?

Вали Галиевич. От любого ожидал я такого вопроса, но только не от вас, Александр Александрович. Для Гали Валиевича такое в порядке вещей. Он и зайца без ружья может добыть – догонит и руками поймает. Только он мог додуматься до такого: хан, не знавший о железе, достаёт из-за пояса железный топор и, заострив срубленную топором ветку, вбивает первый деревянный колышек на месте будущей Казани. А ты… Ты же большой учёный. Тебе не пристало задавать такие вопросы. Ваш народ вперёд нашего узнал, как обрабатывать камни.

Сали Садриевич. Хорошо. Колышек – каменный. Давайте двигаться дальше.

Мустаким. Всё совсем не так. Колышек не каменный, не железный и не деревянный.

Все дружно смеются над Мустакимом.

Юсуф Исхакович, Нуркасим Исхакович (подходят к Мустакиму и шепчут ему). Сиди и помалкивай.

Юсуф Исхакович (шёпотом). От долгого сидения на молельном коврике ты, похоже, рассудком тронулся.

Нуркасим Исхакович (шепчет Мустакиму). Сколько людей, забросив все свои дела, ищут для тебя первый колышек, а ты?..

Мустаким. А что я?! Это они для себя стараются, для народа нашего. Не сегодня, а намного раньше нужно было начинать поиски колышка. И кол этот не из дерева, не из камня и не из железа.

Все дружно смеются в полный голос.

Сали Садриевич (обращаясь к Юсуфу Исхаковичу и Нуркасиму Исхаковичу). Ваш братишка что-то не то съел? Врачу его не показывали?

Нуркасим Исхакович, Юсуф Исхакович (шепчут на ухо Мустакиму). Слезай с коврика, слезай быстрее. Бредить уже начал.

Нуркасим Исхакович. Юсуф, похоже, что мы из нашего брата вместо наследника хана сумасшедшего сделаем. (Обращаясь к Мустакиму.) Слезай, мой хороший, слезай с коврика. А то совсем пропадёшь.

Мустаким. Не слезу! Все мозги мне иссушили. Семь раз мою молитву прервали. В ушах от вас звенит – камень-дерево, железо-дерево, камень-железо! Вы меня просто к земле приковали своим колышком. Уймётесь вы или нет, в конце концов?!

Сали Садриевич. Хорошо. Тогда скажите нам, из какого материала, по-вашему, был изготовлен первый колышек?

Мустаким. Не дерево, не камень и не железо. Придёт время – покажу.

Гали Валиевич. А ты нам сейчас покажи.

Вали Галиевич. Мы хотим своими руками потрогать.

Мустаким. Неужели это так интересно?

Александр Александрович. Да, интересно.

Мустаким. Придёт время – потрогаете!

Гали Валиевич. Нет, мы сейчас хотим потрогать.

Мустаким. Не торопитесь. Недолго осталось ждать. Скоро потрогаете. Татарин, он же ни за что не поверит, пока не потрогает.

Юсуф Исхакович. Товарищи, не обращайте на него внимания.

Сали Садриевич. Видите, как повлиял на него ханский ларец?

Совсем разум потерял, бедняга.

Гали Валиевич. Богатство губит людей.

Мустаким. Мне ваш колышек не нужен. Себе заберите.

Все вместе (сопереживающим тоном). А что же тогда тебе нужно?

Мустаким (тычет указательным пальцем в потолок). Луна!

Все вместе (смотрят на потолок). Луна?

Мустаким. Да. Луна!

Сали Садриевич (спрашивает у Гали Валиевича). Что он сказал?..

Гали Валиевич. Луна, говорит.

Вали Галиевич (спрашивает у Александра Александровича). Он, кажется, сказал, луна?

Александр Александрович. Да, луна.

Нуркасим Исхакович (Юсуфу Исхаковичу). Погубили мы братишку.

Мустаким (сидя на молельном коврике, смотрит наверх и воздевает руки к потолку). Мне нужна луна.

Все собираются возле Мустакима и, бережно приподняв его за локти, ставят на ноги.

Нуркасим Исхакович. Будет, братишка, обязательно будет. И луна, и солнце.

Юсуф Исхакович. Мустаким, братишка, ложись на диван, отдохни.

Мустаким. Мне луна нужна.

Сали Садриевич. Будет, будет тебе луна.

Вали Галиевич. Ты ляг, полежи немного.

Мустаким. А вдруг туча закроет луну?

Александр Александрович. Не закроет, не переживай.

Мустаким. А если луна не сядет на колышек?..

Юсуф Исхакович. Сядет, братишка, сядет.

Мустаким. Что тогда будет со страной?!.. Что будет с наследием хана?

Александр Александрович. Не переживай так, Мустаким, не надо волноваться.

Гали Валиевич. Всё будет под нашим контролем.

Мустаким (Гали Валиевичу). Спасибо вам, дровяной профессор, спасибо!

Относят Мустакима на диван и накрывают одеялом.

Сали Садриевич. Уважаемое собрание, прошу вас подойти к столу. Нам нужно срочно найти место расположения первого колышка.

Гали Валиевич. Для чего?

Сали Садриевич. Для чего, для чего?! Чтобы выяснить, из чего был сделан первый колышек – из металла, дерева или из камня!

Сали Садриевич. У кого какие соображения по этому поводу? Откуда начнём поиски колышка?

Александр Александрович. У меня есть одна мысль…

Сали Садриевич. Ну что ж, попробуйте изложить её.

Александр Александрович. Я думаю, что колышек нужно искать в Новой слободе. Только там остались настоящие татары.

Мустаким (высовывает голову из-под одеяла). Неправильная мысль! (Прячется под одеялом.)

Вали Галиевич. Нет, колышек нужно в Кремле искать. Казань с Кремля начиналась.

Сали Садриевич, Гали Валиевич, Нуркасим Исхакович, Юсуф Исхакович. Правильно! Казань с Кремля начала строиться.

Сали Садриевич. А как будем искать?

Александр Александрович. У меня есть одна мысль.

Сали Садриевич, Гали Валиевич, Вали Галиевич. Ну же, не томите, какая у вас родилась мысль?

Александр Александрович. Противоположные углы кремлёвской стены соединим верёвками или нитями.

Вали Галиевич. И что потом?..

Александр Александрович. Где верёвки пересекутся, там и должен быть первый колышек.

Все вместе. Правильно!

Мустаким (высовывает голову из-под одеяла). За тысячу лет кремлёвскую стену сто раз перестраивали. Она потеряла свой первоначальный вид. Пересечение верёвок – неправильный метод! (Исчезает под одеялом.)

Сали Садриевич. Хоть малый наш немного того на голову, но, однако, в его словах есть резон.

Александр Александрович. А мы место пересечения верёвок охватим более широким кругом раскопок.

Юсуф. Это правильно. Только как же мы будем нити натягивать?

Нуркасим Исхакович. Нам ведь постройки внутри Кремля будут мешать! Башня Сююмбике, например…

Александр Александрович. А мы письмо напишем в правительство с просьбой разобрать мешающие здания.

Сали Садриевич. Оно на это не пойдёт…

Гали Валиевич. Даже ради ханского наследия, ради нашего великого прошлого?..

Александр Александрович. Беру этот вопрос на себя.

Мустаким (выныривает из-под одеяла). Он сможет. Наберёт денег у больших людей и возглавит разборку Кремля. Старую Казань разобрали, и Кремль разберут. А вы будете смотреть на это безобразие и радоваться: вот, мол, земля освобождается под строительство новых коттеджей в престижном месте. Ну уж нет. (Вскакивает и в полный рост встаёт на диване.) Мой древний предок был умнее и прозорливее нас всех. Первый колышек Казани – здесь, ровно на этом месте. Как и вся живность, все растения на земле тянутся к солнцу, так и мой древний дед тянулся сюда, к этому месту. Кипящий котёл бытия – здесь. Самые плодородные лучи солнца – здесь. Солнце ласковее всего не в пустыне и не на Северном полюсе. Об этом мой древний дедушка очень хорошо знал. Как всему живому на земле, чтобы отдохнуть, нужен сон, так и матери-земле нашей нужно время от времени брать передышку. После буйного лета нужна успокаивающая осень, чтобы хорошенько выспаться, нужна зима, чтобы, вдохнув свежего воздуха, возродиться, нужна весна. Самая главная точка притяжения солнечного света и тепла – здесь. Нам всем нужно такое место, где бы чередовались жаркое буйное лето и приносящая покой и отдых земле под белоснежным покрывалом зима. Мой древний дед спрашивал сам себя: что прежде всего нужно человеку для жизни?

Все вместе. Воздух!

Мустаким. Что ещё ему необходимо для жизни?

Все вместе. Вода!

Мустаким. Что ещё ему необходимо?

Все вместе. Еда!

Мустаким. Чтобы найти себе еду, что нужно?

Все вместе. Плодородная земля и солнце!

Мустаким. Чтобы приготовить пищу, что нужно?

Все вместе. Казан!

Мустаким. Чтобы подвесить этот казан над огнём, что нужно? Земля нужна, в которую можно вбить кол, на которой будут и своевременные дожди, и снежные зимы, и жаркие летние дни, и прекрасные животворящие вёсны, и умиротворяющая осень.

Нуркасим Исхакович. Откуда ты всё это узнал-то?

Мустаким. Когда я стал молиться, когда стал обращать свой взор на священную кыйблу, мне вспомнилась одна история, рассказанная когда-то нашим покойным отцом. Зашёл к одному человеку сосед. А на столе у хозяина стояла большая миска с наваленной в неё горкой каши. Хозяин сделал ложкой в центре каши ямку и положил в неё кусок масла. Жадный сосед, глядя на масляное озерцо, сказал: «В моей родной деревне речка вот так текла с холма», – и ложкой проделал канавку, по которой всё масло стекло на его сторону. Хозяин посмотрел на печальные, набрякшие слезами глаза своих голодных детей и со словами: «А в моей деревне на речке вот такие водовороты были», – быстренько перемешал всю кашу. Мой древний предок очень верно выбрал место для того, чтобы, вбив колья, подвесить свой казан. Здесь есть и каша, и масло. Да только вот не успел он кашу с маслом перемешать. Потомкам своим оставил это дело. А потомки его – спали. Всё масло из каши стекло к соседу. Внуки моего древнего деда остались голодными. Пошли они вдоль масляной речки счастья искать, раскидало их по всему свету. И забыли они свои обычаи, веру свою и татарские корни. Обделила их судьба кашей с маслом.

Звучит музыка. Гаснет свет.

Действие восьмое

На сцене – праздничный майдан. Сверкает огнями мечеть Кул Шариф. Горожане и гости татарстанской столицы празднуют тысячелетие Казани. Смех, шутки, танцы, игры. Постепенно праздник стихает. На сцене становится темнее. Все, кто находятся на майдане, садятся на молельные коврики. Начинают молиться. На небе всходит полная луна. Лунный свет столбом спускается на головы молящихся. Народ удивлён таким явлением, слышатся восхищённые возгласы: «Кол! Кол! Ханский кол!» В центре толпы стоит Мустаким. В руках у него каменный ларец. Рядом с ним стоят Касим Сабирханович и Виль Вильданович. Свет от луны падает под ноги Вилю Вильдановичу.

Виль Вильданович (Мустакиму). Открывай сундук. Кол нашёл своё место. Видишь, он опустился прямо мне под ноги.

Лунный свет перемещается под ноги Касиму Сабирхановичу.

Касим Сабирханович. Вы видите, видите! Столб светит прямо мне под ноги. Мустаким, родной, готовься открыть сундук.

Лунный свет идёт дальше мимо Касима Сабирхановича.

Виль Вильданович. Всё понятно. Твоя взяла, Мустаким. Колышек в твоих руках. Его остриё у тебя под ногами.

Свет мимо Мустакима перемещается к мечети Кул Шариф и останавливается ровно над его полумесяцем.

Виль Вильданович, Касим Сабирханович и все остальные. Открывай ларец! Скорее открывай! Месяц – на острие кола!

Народ на сцене возбуждённо шумит.

Все вместе (глядя на полумесяц мечети). Кол хана! Первый колышек Казани! Открывай же скорее!

Мустаким. А я не вижу надобности открывать ларец. Я и так знаю его секрет.

Все вместе. Что там? Что в каменном ларце?

Мустаким. Надежда!!!

Все вместе. Надежда!!!

Звучит музыка. Гаснет свет.

Занавес.

Странный человек
(перевод Н. Ишмухаметова)
Драма в двух актах, семи действиях

Действующие лица:

Насим.

Замзамия – жена Насима.

Гульгина – их дочь.

Наиля-эби – мать Насима.

Старик Сулейман.

Ильдус.

Рамиля.

Странный человек.

Акт первый

Действие первое

Открывается занавес, и взорам зрителей предстаёт квартира Насима. На заднем плане справа – входная дверь, слева – дверь на кухню; посередине – большое широкое окно, занавешенное шторой. У левой стены стоит диван, посреди комнаты – стол, вокруг которого несколько стульев. На стене висит телефон. За столом сидит Насим, погружённый в глубокие раздумья. Возле окна стоит Странный человек. Время от времени он смотрит в окно.

Странный человек. Собирались сбежать?! Надоел белый свет?! В петлю полезли?! Порешить себя захотели?!

Насим. У меня только одна дорога осталась.

Странный человек. Бросив жену и дочку?! А ты подумал, что будет с ними, когда ты умрёшь?

Насим. Так я ведь для них же и старался. Думал, без меня им легче будет.

Странный человек (с ироничной усмешкой). Думал он, что легче им будет. Нет, не о них ты думал, а о себе. Умер и от всех забот разом избавился. Так легко и просто. А все, кто остался, должны за него лямку тянуть.

Насим. А что же мне было делать?

Странный человек. Думать!

Насим. Думать… Да я порой ночь напролёт глаз не сомкну, всё думаю и думаю.

Странный человек. Тебе не обязательно глаза закрывать, ты и так – слепой! А ты думай, думай. Я подожду твоего решения.

Насим. Хорошо.

Странный человек. Пока. Я вам позвоню.

Насим. Я вас об одном только умоляю: не звоните, когда семья будет дома.

Странный человек. Хорошо. (Уходит.)

Насим, ощупывая спинки стульев, подходит к окну и, приоткрыв край шторы, смотрит на улицу. В весёлом настроении домой возвращается Гульгина и с ходу кидает портфель на диван. Подходит к отцу и обнимает его за плечи.

Гульгина. Чем ты тут занимаешься, папа?

Насим. В окно смотрю.

Гульгина. Но ты же всё равно ничего там не увидишь.

Насим. Ты, как всегда, права.

Гульгина. Пап, а тот дяденька?

Насим. Какой? Я же не вижу.

Гульгина. Который от нас вышел. Вон, вон, который в машину садится.

Насим. У нас никого не было.

Гульгина. Не обманывай. Он же меня по голове погладил и спросил: «Ты дочь Насима, ты – Гульгина?»

Насим. Надо же, он даже имя твоё знает… Странный он какой-то, этот человек.

Гульгина. А что он в нашем доме потерял?

Насим (переводя разговор на другую тему). Давай-ка, дочка, сядем на диван.

Гульгина под руку отводит и сажает Насима на диван, а сама устраивается у него под боком.

Ну, давай рассказывай, что нового в школе?

Гульгина. Участвовала в математической олимпиаде.

Насим. Успешно?

Гульгина. Результаты будут известны через неделю.

Насим. Эх, дочка моя, доченька, вот ты уже и выросла… (Гладит дочку по волосам.)

Гульгина. Пап, а давай в прятки поиграем?

Насим. Скоро пора придёт замуж тебя выдавать, а ты всё норовишь с отцом в прятки поиграть. Что ж, пусть будет по-твоему. Иди. Прячься.

Гульгина (вскакивает с места). Считай!

Насим. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… (Гульгина прячется под стол.) семь, восемь, девять, десять! Я иду искать. (Не вставая с дивана.) Эй, дочурка, ты где? Всё равно ведь найду. Ага, вот ты где, под столом сидишь?!

Гульгина (из-под стола). А вот и неправильно!

Насим. Как это так, неправильно?

Гульгина. Я тебе говорю – ты обознался!

Насим. Вот тебе раз! Обиделась, что ли?

Гульгина. Да вот, обиделась.

Насим. Ну ладно, выходи давай из-под стола.

Гульгина. А вот и не выйду! (После некоторой паузы, сидя под столом.) Расскажи-ка мне, как тебе, слепому, так быстро удаётся меня найти?

Насим. В народе знаешь как говорят: хромой больше всех ходит, слепой больше всех видит. Того, кого любишь, нельзя не найти, дочка. Хоть мои глаза и незрячие, но душа-то видит. Душа, она такая, она со своих любимых глаз не сводит, дочка. Ты знаешь, я у Бога многого не прошу. Когда перестанет биться моё сердце, чтобы он вас – тебя, маму – не бросил на произвол судьбы.

Гульгина (подходит к отцу). Пап, кто тот мужчина?

Насим. Давний знакомый.

Гульгина. Вы с ним вместе служили, что ли?

Насим. Да, в Афгане.

Гульгина. Сейчас я принесу платок. Ты им завяжешь мои глаза и спрячешься.

Насим. Не нужно, не нужно платка, доченька. Садись-ка лучше рядом со мной. Жизнь такая короткая, а мир такой изумительно красивый. Каких только цветов и красок в нём нет. Человек тем и счастлив, что видит всё это великолепие. А ты заставляешь глаза тебе завязывать. Человек, пока глаза закроет-откроет, сколько прекрасного пропустит. (Целует Гульгину в темя.) Волосы у тебя, точно как у матери.

Гульгина. А ты откуда знаешь, какого цвета мои волосы? Ты же не видишь.

Насим. У каждого цвета свой запах, дочка. Вот и у тебя кончики волос окрашенные, так ведь?

Гульгина. Удивительный ты, папа. Откуда ты про это узнал?

Насим. У каждого цвета есть свой запах, свой вес и своя пара, как у людей. Белый цвет – чистый цвет. Но в то же время – холодный. Снегом пахнет. Зелёный цвет – тяжеловесный. Летом пахнет. Красный цвет – для души тяжёлый. Кровью пахнет. Синий цвет – лёгкий. Прохладный цвет. Жёлтый цвет – открытый, но очень грустный. Осенью пахнет. Белый цвет любит чёрный, а чёрный – белый. В жизни лишь тот будет счастлив, дочка, кто сумеет отличить белое от чёрного.

Гульгина. Ну, ты загнул, папа. Можно подумать, что на земле одни слепые живут. Чтобы чёрный от белого не отличить, это же нужно беспросветно слепым быть.

Насим. Будь осторожна. На свете много желающих заставить нас принимать белое за чёрное, а чёрное – за белое. Вот ты в этом году школу заканчиваешь, скажи мне, ты думала, кем будешь?

Гульгина. Врачом! Глазным врачом. Хочу открывать для ослепших всю красоту мира.

Насим. Счастливая. Ты живёшь надеждой! Лишь тот счастлив, у кого есть надежда, мечта!

Гульгина. А у людей бывает самый-пресамый счастливый день в жизни?

Насим. Бывает.

Гульгина. А человек знает, что этот день наступил?

Насим. Знает.

Гульгина. И когда же?

Насим. Когда его горе настигнет.

Гульгина. И это был твой самый счастливый день?

Насим. Да, когда я впервые помог своей маме, сумев под полуслепым светом керосинки продеть нитку в игольное ушко.

Входит Замзамия.

Замзамия. Посмотрите-ка на этих бездельников. Забыв обо всём на свете, сидят себе в обнимочку.

Гульгина (вскакивает с места и залезает с ногами на диван). Ура… Мама вернулась. (Бежит к матери и целует её.) Мама, мамочка, какой у тебя день был самым счастливым в жизни?

Замзамия. Когда я вышла замуж за твоего слепого отца.

Гульгина (гневно). Мама!!!

Замзамия. Ну что, мама, что?! Уроки сделала?

Гульгина. Успею!

Замзамия. Когда успеешь-то, когда? В этом году школу заканчиваешь. Куда пойдёшь-то? В институт тебя устраивать, на это у меня денег нет! Сидеть на диване и смотреть в ослепшие глаза твоего отца – это не профессия, за это денег никто не заплатит.

Гульгина (опечаленно). Мама!!!

Замзамия. Я уже семнадцать лет как твоя мама!

Насим встаёт с места и на ощупь пробирается в кухню.

Замзамия. Ступай-ка на кухню! Достань мясо из холодильника. Из деревни бабушка твоя позвонила, сказала, что приедет к нам. Только этого мне не хватало.

Гульгина (язвительно). Ну, мама!.. (Уходит в кухню.)

Замзамия. Что мама-то, что мама!.. Посмотри на комнату – свинарник! Если я не уберусь, вы и не почешетесь даже! (Громко, чтобы было слышно и в кухне.) Ты поел? (После некоторой паузы.) Тебе говорю, Насим, ты поел?

Насим (голос доносится из кухни). Я не хочу есть.

Замзамия (бубнит себе под нос). Обижается ещё…

Входит Рамиля.

Рамиля. Как дела, соседка? Что за пургу ты опять нагнала?

Замзамия. Нагонишь тут с ними. На всю округу опозорил меня. В петлю он полез, видите ли! Вешаться вздумал! Погубить он себя решил, жизнь ему, видите ли, надоела! Кушать варю, рубашки стираю, на чистой постели спит, в тёплой квартире живёт, смотрю за ним, как за маленьким ребёнком, что ещё ему не хватает?! Я ведь и с работы, отстояв восемь часов за станком, к нему спешу. А он?! (Начинает плакать.) Вот пусть только мать его приедет, всё выскажу…

Рамиля. А что, Наиля-апа должна приехать?

Замзамия. Звонила. Говорит, приеду. Прослышала! Меня, наверное, во всём обвинять будет.

Рамиля. Замзамия, а ты чувствуешь какие-нибудь изменения в Насиме?

Замзамия. А как же не чувствовать-то. С каждым днём всё сильнее в себя уходит. Прямо не знаю, что и делать-то.

Рамиля. Вмешиваться в семейные дела, конечно, нехорошо, но и промолчать – выше моих сил. Пользуясь твоим отсутствием, к вам в квартиру через день стал приходить какой-то странный человек.

Замзамия. Странный человек?..

Рамиля. Да. Плотный такой мужчина в чёрных очках. Выходит из чёрного джипа и идёт к вам. И сегодня был. Правда, сегодня – без машины.

Замзамия. Чёрный джип, говорите?

Рамиля. Да, чёрная-пречёрная иномарка. Джип!

Замзамия. Вчера у проходной меня встретил друг детства и юности, с которым мы не виделись со времени окончания школы, моя первая любовь и самый близкий друг Насима, полковник милиции в отставке Ильдус. Он как раз на чёрном джипе приезжал ко мне.

Рамиля. Не знаю. Полковник он или нет, потому как в гражданской одежде был.

Замзамия (сама себе). Странно… Он же мне сказал: «Вчера только из Сибири вернулся».

Рамиля. Соседка, у меня к Насиму дельце одно есть. Что-то в последнее время наружная дверь тяжело стала открываться.

Замзамия. Насим, Насим, ты где? Выйди на минутку. Тут соседка Рамиля к нам пришла.

Насим (голос доносится из кухни). Сейчас.

Замзамия. Присаживайся, Рамиля.

Рамиля. Спасибо! Как-нибудь в другой раз.

Насим (выходит из кухни). Что за дело ко мне, Рамиля?

Рамиля. Наружная дверь что-то стала заедать. Может, посмотришь, соседушка?

Насим. Сейчас приду. Инструменты только захвачу и приду.

Замзамия (шутливо). Смотрите там, вдвоём изнутри не запритесь.

Рамиля. Всё будет от мастера зависеть. (Уходит.)

Замзамия. Кто к нам сегодня приходил, Насим?

Насим. Никого не было.

Гульгина (входит). Был, был, толстый мужик был в чёрных очках.

Насим. У нас сегодня никого не было!

Гульгина. Он часто вдоль нашего дома ходит. Я его не раз уже замечала. Какой-то странный человек.

Насим (берёт чемодан с инструментами). Ну ладно, пойду я. (Уходит.)

Замзамия (кричит вслед Насиму). Осторожно работай, не спеши. (Гульгине.) Какой хоть он из себя-то был?

Гульгина. Кто?

Замзамия. Тот, кто к нам приходил.

Гульгина. Полный, в чёрных очках. Какой-то он странный, этот тип. Не пойму, в парике он, что ли…

Замзамия. А на его руки ты не обратила внимания?

Гульгина. Да, да, на пальце у него большая золотая печатка.

Замзамия. На какой руке?

Гульгина. На правой! Точно, на среднем пальце правой руки. Сегодня он приезжал на тонированном чёрном джипе.

Замзамия. Не в милицейской форме он был?

Гульгина. Нет. В шикарном костюме. Папа сказал, что это его армейский товарищ, с которым он был в Афгане.

Замзамия. Нет у отца таких сослуживцев. Иди, покроши мясо для беляшей.

Гульгина. Хорошо, мама. (Уходит.)

Замзамия (после долгого раздумья). На среднем пальце большая печатка… Джип… Полковник… Он, он, это именно тот полковник! Но что ему нужно?.. Я? Забыть меня не может… Свою первую любовь не может забыть. Первую любовь?!

Играет музыка. Гаснет свет.

Действие второе

Включается свет. За столом сидят Насим, Замзамия, Наиля-эби, Гульгина.

Замзамия. Мама, отведай, пожалуйста, беляшей, родная. Совсем ведь ничего не ешь.

Наиля-эби. Спасибо, Замзамия, спасибо, доченька. Отведаю обязательно, ты не беспокойся. (Гладит Насима по спине.) Эх, сынок, сынок, рука моя правая.

Насим. Не получилось, однако, правой рукой твоей стать, а вот обузой…

Замзамия. Насим, хватит. В кои-то веки мама к нам приехала, зачем ты на её нервах-то играешь?

Насим. Как идут дела в деревне, мама?

Наиля-эби. Село стареет, сынок. Одни старики и старухи в нём остались. Улицы травой зарастают. Всё реже слышен шум машин и тракторов.

Насим. Как там односельчане, живы-здоровы?

Наиля-эби. Твоими молитвами, сынок. Все живы-здоровы. Ильдус вот вернулся.

Насим (вздрогнув). Ильдус?! Ты его видела? Что рассказывает?

Наиля-эби. Он теперь полковником стал.

Насим. Полковником?!

Замзамия. Как будто не знает!

Насим. Откуда мне знать? Сколько лет я его не видел-то, сама знаешь.

Наиля-эби. Подарок занёс. Вы же с ним друзья были.

Замзамия. Не разлей вода…

Наиля-эби. Десять лет вместе учились.

Замзамия. За одной партой сидели…

Наиля-эби. Я же всех троих вас учила в начальной школе.

Замзамия. Вместе за девчонками бегали…

Насим. Ты чего это повадилась каждое слово комментировать?

Наиля-эби. В отставку вышел.

Замзамия. Жену-то свою русскую привёз с собой?

Наиля-эби. Нет. К сожалению, она в этом году умерла.

Замзамия (выронив ложку из рук). Жена умерла?!

Наиля-эби. Да. От злокачественной опухоли.

Замзамия (встав с места и наклонившись за упавшей ложкой). А дети-то у них есть?

Наиля-эби. Сын у них. Женился, живёт отдельно.

Замзамия. Это хорошо, что он уже крепко на ногах стоит. Насовсем, что ли, приехал-то?

Наиля-эби. Говорит, что ищет квартиру в городе. Очень богатый он теперь. И машина очень дорогая, кажется, он сказал, миллион стоит. Жаль только, что жена у него умерла.

Замзамия. Все мы не вечны на этой земле. Хорошо ещё, что не осталась мучиться прикованной к постели.

Наиля-эби. Он адрес ваш взял. Думаю, на днях заглянет.

Насим. Полковник?!

Наиля-эби. А ты у меня – майор!

Насим. Майор – слепой и с палочкой!

Замзамия. Не играй на нервах, пожалуйста. Между милицейским полковником и армейским майором особой разницы нет!

Наиля-эби. Сынок, а что ж ты не оденешь рубашку покрасивее? Как ни приеду, ты всё в одной и той же линялой рубахе ходишь.

Замзамия. Да что вы такое говорите, мама?! Подумаешь, линялая! Не на свадьбу же он её надел. Самое главное, что в грязном он никогда у меня не ходит. А цвета он всё равно не различает.

Насим (гневным тоном, грохнув по столу кулаком). Я цвета различаю! Раз-ли-ча-ю!

Наиля-эби. Чу, чу, сынок, не кипятись. Руку себе разобьёшь.

Насим (вставая с места). Я чёрное от белого, одного человека от другого отличаю! А ты вот сумеешь ли отличить майора от полковника, это мы ещё посмотрим.

Замзамия. За что он так?! (Начинает плакать. Встаёт и уходит в соседнюю комнату. Через некоторое время появляется, держа в охапке кучу надетых на плечики рубашек. Тряся охапкой.) Вот же, смотрите, я с каждой зарплаты покупаю ему по рубашке!

Наиля-эби. Я же тебя не обвиняю, Замзамия. Он ведь не маленький, сам бы мог поменять на себе рубашку.

Замзамия. Так, мама, всё так… Это уже не прежний Насим. В последнее время и я его перестала понимать. Ему сейчас ни ты, ни я, ни дочка не нужны стали. Ему верёвка дороже всех.

Наиля-эби. Вы уж, пожалуйста, не выясняйте при мне отношения, дети.

Звонит телефон. Насим вздрагивает. Замзамия снимает трубку.

Замзамия. Алло. Алло, вас не слышно! Алло, говорю! Кто вам нужен? (Отводит трубку от уха.) Не отвечает. (Протягивает трубку Насиму.) На, послушай, тот, в очках, наверное! Со мной не хочет разговаривать. Боится, наверное, что узнаю по голосу.

Насим (шёпотом). Меня нет! Меня нет дома! Я, я уехал в деревню. Скажи, что у него мать умерла… Поехал её хоронить, скажи!..

Замзамия (причитая во весь голос). Насим! Ты в своём уме?! (Возвращает трубку на место.)

На звуки выбегает Гульгина и стоит, прислонившись к двери.

Насим (опускает голову на стол, после длительной паузы). Прости меня, мама. Прости.

Наиля-эби. Ничего страшного. Пожила на этом свете, повидала всякого, пора, видимо, и честь знать.

Насим (стукнув кулаком по столу). Я же предупреждал его, чтобы не звонил в такое время, предупреждал же!

Звучит музыка. Гаснет свет.

Действие третье

Гульгина спит на диване. Звонит телефон. Из кухни спешно выбегает Насим и, наткнувшись на стул, роняет его на пол. Гульгина открывает глаза. На шум выходит и Наиля-эби.

Насим (шепчет в телефонную трубку). Алло, алло! Это ты? Ты это или нет? Ты чего вытворяешь?! Я тебе что говорил, а? Я же тебе, сукиному сыну, чётко объяснил – вечером не звонить! Если ещё раз позвонишь, когда семья будет дома, пеняй на себя! От меня в таком случае не получишь и гроша ломаного! Да, да, гроша ломаного! (Резко бросает трубку.)

Гульгина. Папа, кто это? Тот дяденька?

Насим. Спи, доченька, спи.

Гульгина. Надо в милицию сообщить, пап.

Насим. Нет, этот человек не желает нам зла, дочка. Он ради вас с мамой старается, ради вашего счастья.

Наиля-эби. Кто это? Что ему нужно? Что он хочет от тебя, сыночек?

Насим. Не спрашивай, мама, всё равно не отвечу.

Гульгина (садится). Бабушка, это папин знакомый, с которым он служил в Афганистане.