Текст книги "Пьесы"

Наиля-эби. Ты за Афган зрение своё отдал… Что им ещё нужно от тебя?!

Насим (прижимает мать к груди). Не переживай, мама. Всё в порядке. Скоро всё узнаешь. Я с ним вместе не служил. Это просто некий «Странный человек». Он желает нашей семье только добра.

Наиля-эби. Так желает, что тебя от одного только его голоса в дрожь бросает.

Насим. Эта жизнь полна неожиданностей. Иногда, чтобы обрести счастье, нужно, оказывается, немного подрожать.

Наиля-эби. Гульгина, внученька, иди-ка на кухню, твой суп на столе уже давно остыл.

Гульгина. Сейчас, бабушка. (Уходит в кухню.)

Наиля-эби. Если ты кому денег задолжал, скажи мне одной, сынок. Я ведь мать твоя. Я тебя пойму.

Насим. Ну что ты, мама. Я ведь и иголки у чужих никогда не брал.

Наиля-эби. Не бойся открыться, сынок, не бери грех на душу. Дом продам, но рассчитаюсь с твоими долгами.

Насим. Я на этом свете никому, кроме Замзамии и Гульгины, ничего не должен. А ты меня простишь, я думаю. Хоть ты и подарила мне жизнь, но я и половины этой жизни не был счастлив.

Наиля-эби. А может, ты перед Ильдусом в долгу?

Насим. За то, что увёл у него первую любовь?! Так она же по собственной воле за меня замуж пошла. Любовь нельзя украсть, мама. Рано или поздно она всё равно сделает по-своему. Я ведь жить хочу, мама. Жить. Хоть и ни к чему мне теперь глаза, но закрыть их навечно я пока не хочу.

Наиля-эби. Ты сейчас не только ради себя, но и ради ребёнка своего должен жить, ради своей дочки.

Насим. Но ведь я ничем не могу ей помочь, мама.

Наиля-эби. Государство тебе квартиру дало, пенсию получаешь. Чего тебе ещё не хватает?

Насим. Замзамию жалко. Что она видит, живя со мной?! Когда ради неё здоровые мужики готовы пожертвовать всем, что имеют, всё богатство готовы к её ногам сложить, зачем она должна за мной, калекой, присматривать?!

Наиля-эби. От судьбы не уйдёшь! Ты же не выпрашивал себе инвалидность. За Родину, за родную землю пожертвовал свои глаза!

Насим. Родина, родная деревня, родная земля… Для меня всё это теперь укрыто густым туманом прошлого. Для меня сейчас важнее всего – не тревожа окружающих, закрыть свои слепые глаза навсегда и стать комочком родной земли.

Наиля-эби. Ошибаешься, сынок! Ты должен жить, ты на этой земле – герой!

Насим. Для кого герой? Для тебя? Или, может, для афганского народа?

Наиля-эби. Для пославшей тебя воевать Родины!

Насим. Ну и где эта Родина?! Вот эти двадцать восемь квадратных метров квартиры?! За кого воевал? Что я совершил? Вторгся в чужую страну, убивал чужих врагов и в конце концов остался без глаз?! Какой я герой… Для кого?

Наиля-эби. Бог всё видит, сынок.

Насим. Правильно, Бог видит… За то, что я вторгся в чужую страну, приставлял к затылкам чьих-то дорогих деток свой автомат и отобрал он, наверное, мои глаза. А мне сейчас даже милостыню от родной страны не могут вовремя дать. Гульгина выросла. На учёбу деньги нужны. Чем она хуже других? В школе на одни пятёрки учится. Скажи мне, мама, чем она хуже-то? Ей тоже, как и детям обеспеченных родителей, хочется высшее образование получить.

Наиля-эби. Если ум в голове есть – выучится! Бог её не оставит.

Насим (вскакивая). Ум?! А что это такое – ум? Сейчас такого понятия нет! (Выворачивает оба кармана брюк.) Карман-то – дырявый! Денег нет! А значит, нет и ума! Те, институтские, только в карманы и смотрят. Карман пустой, значит, и двери института для тебя закрыты!

Во входной двери показывается Замзамия.

Замзамия. Чего бушуешь, Насим?! Голос твой на улице слышно.

Наиля-эби. Нервы у него расшатаны, поистрепались. Измотался он.

Замзамия. А кто сейчас не измотан, у кого нервы не расшатаны? И что, раз нервы истрёпаны, можно в раскрытое окно на всю улицу орать?

Наиля-эби. А что это ты, Замзамия, доченька, не на работе?

Замзамия. Отпросилась, чтобы тебя проводить.

Наиля-эби. Не нужно было тебе отпрашиваться, не стоило так беспокоиться, уехала бы сама. Насим, сынок, может, поедешь со мной, погостишь немного в деревне?

Насим. Не получится. Не поеду. Не хочу никого видеть.

Наиля-эби. Зачем так говоришь? Это же твои односельчане, друзья твои.

Насим. Я в их сочувствии не нуждаюсь.

Замзамия. Не уговаривай его, мама. Сам, наверное, знает, где ему лучше. Да и нам без него скучно будет.

Наиля-эби. Дети, хоть сумма, конечно, небольшая, но я вам денег привезла… (Достаёт из кармана деньги и кладёт на стол.)

Насим. Мама, ты что это придумала?! Убери их сейчас же с глаз долой!

Замзамия. Зачем отказываешься, Насим? У нас этот год очень трудный. Гульгину нужно в институт пристроить.

Насим. Если ты эти деньги возьмёшь, то я себя вот этим кухонным ножом на твоих глазах порешу! Выбирай! Одно из двух!

Наиля-эби. Сынок, почему ты всё время сопротивляешься? Я одна живу. Пенсии мне хватает. Для кого же мне ещё жить? Ты ведь мой ребёнок. И я вам только излишки отдаю, не от сердца отрываю.

Насим. И поэтому ты каждый год полгектара свёклы обрабатываешь, да? И от зажиточной жизни тянешь лямку – корову содержишь?!

Наиля-эби. Гульгине учиться надо, сынок.

Насим. С этим я сам справлюсь.

Замзамия. Квартиру, что ли, продашь?!

В комнату входит возбуждённая Гульгина.

Гульгина (матери). Вот сама и живи в своей квартире! (Обнимает отца за шею.) Папочка, всё равно я стану врачом. Всё равно я вылечу тебя, и ты увидишь, как красив этот мир!

Замзамия. Глаза ему, что ли, купишь?

Гульгина. Глаза, которые на лбу, это ещё не самое главное. (Показывая на своё сердце.) Глаза – они вот тут. Глаза – они в самом центре души!

Играет музыка. Гаснет свет.

Действие четвёртое

Включается свет, на сцене Насим, разговаривающий по телефону.

Насим. Алло! Алло, говорю! Кто у аппарата?

Входит старик Сулейман и слушает разговор.

А, это вы… Снимите очки. Через трубку вас никто не узнает… Не волнуйтесь. К установленному сроку отвечу… Какой вы нетерпеливый, оказывается. Что? Что вы сказали? Сроки поджимают. Потерпите, скоро я вас осчастливлю. Ещё три дня прошу. Всего лишь семьдесят два часа! Хорошо. До свидания! (Кладёт трубку и садится за стол. После долгой паузы.) На всё – три дня! Трое суток – семьдесят два часа! Умереть или всё-таки ещё пожить?!

Старик Сулейман (заводит песню).

 
Сулей, Сулей, Сулейман,
Не носи колечка.
Обещания – обман,
Заболит сердечко!
 

Насим. О, Сулейман-абзый. Как дела, сосед?

Старик Сулейман. Да так же, как у твоей бабки. Цены на горючее поднялись.

Насим. Ну и что, что поднялись, у тебя же всё равно машины нет.

Старик Сулейман. Ну и что же, раз топливо дорожает, то и горючка Сулейман-абзый обязательно дороже станет. Я про водку говорю.

Насим (берёт со стола жестяную консервную банку и начинает делать из неё сувенир-безделушку). Если водка подорожает, значит, и пиво тоже. Если пиво подорожает, то и банка из-под пива тоже поднимется в цене.

Старик Сулейман. Вот лентяй, да?

Насим. Кто?

Старик Сулейман. Тот, в чёрных очках, на чёрном джипе.

Насим. Почему?

Старик Сулейман. Не слезая с печки, за волками охотится. Даже в дом не поднимется на разговор. Аж к самому подъезду машину-то подогнал, а вылезать всё равно не хочет. Прямо из неё и звонит.

Насим. Так что, он здесь, что ли?

Старик Сулейман. Дык, прямо под твоими окнами, говорю, стоит.

Насим (спешно перемещается к окну и осторожно приоткрывает краешек занавески). Где?

Старик Сулейман. Чего испугался-то?! Ты – его, он тебя не видит. Окна-то у его машины чёрные-пречёрные. А может, и укатил он уже. А кто он тебе?

Насим. Он-то… Друг!

Старик Сулейман. Хорош друг-то, как я погляжу! Заветный! Семи смертям не бывать, а одной не миновать, а потому не стоит, я тебе скажу, бояться.

Насим. Кого?

Старик Сулейман. А того, в чёрных очках, у которого на среднем пальце правой руки – перстень величиной чуть меньше кулака.

Насим. Никого я не боюсь. Всё-то ты знаешь, дед, везде-то ты побывал.

Старик Сулейман. Обижаешь, дед Сулейман до войны чекистом был. Двух японских и одного немецкого шпиона поймал. Вот увидишь, я с него очки-то ещё сорву. Сорву и между глаз так заеду – враз мозги выскочат.

Насим. И кем ты, оказывается, только не был в этой жизни. Где пропадал-то, дня три или четыре тебя не видно было?

Старик Сулейман. В Москву ездил, в Кремле побывал.

Насим. Не сидится тебе на месте. На неделе по три раза, никак, стал в Москву мотаться, а, дед?!

Старик Сулейман. Так зовут ведь.

Насим. Которую пару ботинок снашиваешь, пока ездишь в свою Москву?

Старик Сулейман. Не считал!

Насим. Зачем в этот раз позвали?

Старик Сулейман. Так я же в правительстве раньше работал.

Насим. Иди ты?!

Старик Сулейман. Да, после войны, в восьмидесятых, я самого Никиту возил.

Насим. Хрущёва, что ли?

Старик Сулейман. Какого же ещё-то?

Насим. Слушай, а разве в восьмидесятых не Брежнев командовал? На какой машине-то ты его возил, Сулейман-абзый?

Старик Сулейман. Не смейся над стариком. На девятке я его возил!

Насим. Ну, ну, не обижайся на мои слова, Сулейман-абзый. Так для чего, говоришь, позвали тебя на этот раз?

Старик Сулейман (растерянно). Куда?

Насим. В Москву, в Кремль.

Старик Сулейман. Орден вручить. Нашли мой орден, который потерялся в жестоких боях под Самарой.

Насим. Кто нашёл?

Старик Сулейман. Пастухи.

Насим. Неужели немец дошёл и до Самары, Сулейман-абзый?

Сулейман. Дошёл, дошёл, можешь не сомневаться.

Насим. А почему-то в истории по-другому пишут.

Старик Сулейман. Ты газеты читал хоть раз?! Так вот что я тебе скажу – читай газеты! Раньше об этом не писали, секрет берегли. А вот сейчас, когда ты, к несчастью, ослеп, стали писать.

Насим. Хорошо ещё, что ты у нас видишь. А то мы так бы и не узнали правды.

Старик Сулейман. Немчура, она, если хочешь знать, даже в Казань ненадолго вошла.

Насим. Иди ты?!

Старик Сулейман. Так театр оперы по приказу Гитлера построили.

Насим. Конечно, ты же у нас кремлёвский работник, должен все секреты знать.

Старик Сулейман. Конечно, должен. Мусу Джалиля аккурат в этом театре и арестовали.

Насим. Немцы?

Старик Сулейман. Ну а кто ж ещё…

Насим. И поэтому театру присвоили имя Мусы Джалиля.

Старик Сулейман. Вот именно.

Насим. Всё-то ты знаешь.

Старик Сулейман. Должны были заодно и Шаляпина арестовать, но он успел сбежать.

Насим. Да…

Старик Сулейман. Вот именно, что да.

Насим. Ну, давай показывай свой орден.

Старик Сулейман. Тут понимаешь какое дело, я в Москву без костюма поехал, а на плащ они отказались прицеплять. Сказали, в другой раз приедешь в костюме, тогда и вручим.

Насим. В новом костюме поедешь?

Старик Сулейман. Не поеду. Не буду я свой новый костюм дырявить. От этих орденов сейчас пользы не больше, чем от той же дырочки в костюме. Ну-ка, где тут у тебя стакан? Я чекушечку принёс.

Насим. Хорошо живёшь, Сулейман-абзый.

Старик Сулейман. Так орден ведь нужно обмыть.

Насим. Ты, как я погляжу, всю жизнь ордена обмываешь.

Старик Сулейман. Так мне их всю жизнь и вручают.

Насим. Ага, не каждый день, так через день. Ты, говорят, и мои медали с соседями обмывал.

Старик Сулейман. Это в квартире Хади, что ли?! Пусть тоже видят, знают пусть, кто с ними по соседству живёт. Хади – сам обманщик и мне не верит. «Эти медали не твои, – говорит, – а Насима». Тупица и врун Хади. Говорю же ему по-человечески. Мои ордена, что потерялись на Украинском фронте, были точь-в-точь такими же. Нет, не верит. Иди работать, говорю. Тогда и тебе вручат. Бессовестный он и есть бессовестный, без совести жил, без совести и помрёт. Ни дня ведь не работал этот алкоголик! Дай-ка стакан, что ли, у меня чекушка с собой.

Насим. На кухне, сам пройди и возьми.

Сулейман выносит из кухни стакан.

Нашёл, что ли, Сулейман-абзый?

Старик Сулейман. Не издевайся над больным стариком. Я хоть и алкаш, но стакан от таракана пока отличаю. (Достаёт из рукава поллитровку и трясущимися руками наполняет стакан.) Проклятые руки!

Насим. Трясутся, что ли?

Старик Сулейман. Загнёмся! Скоро все, как мухи от дихлофоса, загнёмся. И Хади-врун загнётся, и рябой Ибрай, все загнёмся от пьянства. А ты останешься, ты – счастливый, потому что ты – здоровый! Глаза – это чепуха! Ты, я так понял, не будешь, да?

Насим. Не буду, Сулейман-абзый.

Старик Сулейман. И правильно делаешь! Даже если очень тебя попрошу, не выпьешь?!

Насим. Даже если очень попросишь, не буду.

Старик Сулейман. А я и не собираюсь тебя уговаривать. Самому всего-то чекушка.

Насим. Не чекушка, а поллитровка, Сулейман-абзый.

Старик Сулейман. Ты что, видеть начал?

Насим. Я не вижу, а слышу, Сулейман-абзый.

Старик Сулейман. Как это?

Насим. А ты глаза закрой и попробуй налить сперва из чекушки, а потом из поллитровки.

Старик Сулейман. Ну, и?..

Насим. По бульканью можно отличить, из чего наливаешь.

Старик Сулейман. А если я вместо водки воду буду наливать…

Насим. Так ты же воду-то и разливаешь.

Старик Сулейман. Ты ясновидящий, что ли? Откуда узнал про воду?

Насим. Это могут различить только музыканты или слепые. Если я льющуюся воду от водки не отличу, то какой же я тогда слепой да ещё с большим стажем вдобавок?

Старик Сулейман. Вот чёрт! Бог знал, видимо, что ты и без глаз не пропадёшь, когда зрения тебя лишал. Да если бы твои глаза видели, ты бы сейчас не сидел рядом со мной. Твоё место было бы среди учёных, академиков. Вот ведь, а? Ну ты скажи, какой талант! Ты что там мастеришь-то?

Насим. Перевожу пустое в порожнее.

Старик Сулейман (берёт одну поделку, разглядывая со всех сторон, присвистывает). Да уж! Настоящий ювелир! Не каждый зрячий сумеет такую красоту сделать. Ты всех превзошёл! Вот дал же Бог некоторым таланту, я тебе скажу. У меня к такому руки не лежат. Я телемастер.

Насим. Да ты что?!

Старик Сулейман. Вот так вот! Это же я Березовскому переделал шестиканальный телевизор на двенадцати. Слушай, друг, может, и мне сделаешь миниатюрный замочек?

Насим. Зачем тебе?

Старик Сулейман. Да чтобы рот Сарвар-эби на замок закрыть.

Насим. Ругает она тебя, что ли?

Старик Сулейман. Нет, храпит по ночам. Слушай, браток, я же к тебе зашёл новость рассказать.

Насим. Что, опять где-то искусственный глаз придумали?

Старик Сулейман. Откуда узнал?

Насим. Так ты двадцать лет одно и то же рассказываешь.

Старик Сулейман. В этот раз я всё видел своими глазами, они мне даже показали, как эти глаза работают.

Насим. Ну, и как же?

Старик Сулейман. А примерно вот так. Посмотри-ка на мои глаза.

Насим. Если бы я мог в твои глаза посмотреть, разве ты мне рассказывал бы про искусственный глаз двадцать лет?

Старик Сулейман. Когда хочешь посмотреть направо, то правый глаз поворачивается направо.

Насим. А левый в это время что?

Старик Сулейман. А левый стоит на месте.

Насим. Для чего?

Старик Сулейман. Чтобы батарейка не разряжалась. Когда смотришь влево – левый глаз поворачивается, а правый – стоит.

Насим. А когда прямо смотришь?

Старик Сулейман. Когда прямо, левый глаз – налево поворачивается, а правый – направо. Нет, я, кажется, запутался. Если левый повернётся влево, а правый – вправо, то вперёд не получится посмотреть. А вот у соседа Хади после одного стакана глаза в разные стороны глядят. Точно. А ты зачем себя начинаешь корить за то, что глаза твои ничего не видят? На земле таких пеньков с глазами, как наш Хади, полным-полно. Пока сердце бьётся в твоей груди – живи, браток. Имеешь полное право на это. Помирать тебе рановато.

Звонок в дверь.

Насим. Да, да, войдите! Не заперто!

Старик Сулейман (кричит). Нельзя! Занято! (Быстро прячет поллитровку в рукав.) Вот теперь можно, даже нужно!

В комнату входит Ильдус в милицейской форме.

Ильдус. Можно?

Насим (вздрагивает от неожиданности и поднимается со стула). Да, да, конечно!

Старик Сулейман (бубнит себе под нос, осторожно вставая со стула). Можно-то можно, но только не с таким важным видом! Если будешь всякую чепуху нести, то и в машину заберёт такая важная птица. И не посмотрит на то, что бывший чекист. (Поравнявшись с Ильдусом, услужливо кивает головой.) Здрасте. (Тычет в значок на груди Ильдуса.) У меня тоже был такой орден. Жаль только – потерялся во время жестоких боёв на Белорусском фронте. (Глазами намекая Насиму на перстень на руке Ильдуса, начинает петь.)

 
Сулей, Сулей, Сулейман,
Не носи колечка.
Обещания – обман,
Заболит сердечко!
 

Ильдус. Ну, здравствуй, что ли, Насим? (Торопливо шагает в сторону Насима.)

Громко играет музыка. Занавес опускается.

Акт второй

Занавес поднимается. Насим и Ильдус стоят, обнявшись.

Насим (положив руки на плечи Ильдуса). Ильдус, дружище, как ты возмужал, как возмужал! Косая сажень в плечах! Ну, садись давай. (Садятся.) Когда приехал?

Ильдус. Неделю назад.

Насим. А ещё друг называется. Неделю как приехал, а ни разу не позвонил.

Ильдус. Не обижайся. Я ведь и не знал, что ты жив.

Насим. Как это не знал, что я жив?

Ильдус. Ну, значит, долго будешь жить. Я же тебя давным-давно похоронил.

Насим. Как же так? Как это ты меня похоронил, Ильдус?

Ильдус. Я сюда за Замзамиёй приехал.

Насим. За Замзамиёй?..

Ильдус. Да, друг мой, да. Думал, что она живёт одна, я теперь тоже одинок, вместе, думал, будем жизнь доживать.

Насим. Мне рассказали. Жена у тебя умерла. Горе тебя постигло.

Ильдус. Да, я теперь один. О том, что ты жив, я узнал лишь после того, как с Замзамиёй встретился.

Насим. С Замзамиёй встретился?..

Ильдус. Да, именно так, друг мой.

Насим. Значит, вы уже встречались?

Ильдус. Да, Насим, встречались.

Насим. А я вот не смог умереть, понимаешь, Ильдус.

Ильдус. Расскажи, как всё произошло?

Насим. По окончании училища распределился в Германию.

Ильдус. Знаю. Я в то время уже отслужил и поступил в Елабужскую школу милиции.

Насим. Через два года меня вернули в Союз. Через некоторое время началась война в Афгане, жестокие бои начались. Нас туда переправили одними из первых. Замзамия осталась в городе Термез. Семью брать с собой не разрешалось.

Ильдус. И про это тоже знаю. Мне Замзамия однажды написала письмо из Термеза.

Насим. В первое время я служил при штабе. Потом отправили на передовую. В одном из боёв прямо передо мной взорвался снаряд.

Ильдус. Потом Замзамия получила на тебя похоронку.

Насим. А про это от кого узнал?

Ильдус. Говорю же, она мне письмо написала. Хочешь прочитать? Это письмо цело. Я его сколько лет храню во внутреннем кармане. (Достаёт из внутреннего кармана свёрнутое вчетверо письмо и протягивает его Насиму. Вспомнив, что Насим слепой.) Извини меня, ради всего святого, извини, Насим. Я не хотел тебя обидеть. Нет, нет, не хотел.

Насим. Ничего страшного. Сам прочти.

Ильдус (начинает читать письмо). Привет из городка Термез.

Продолжение письма – из динамиков звучит голос Замзамии.

– Здравствуй, Ильдус. Пишет тебе Замзамия. Воплотились твои пожелания в жизнь. Помнишь, ты как-то сказал моему отцу, что без тебя я не буду счастлива? Ты был прав. Я навсегда потеряла своего Насима на афганской земле. Неделю назад получила из штаба похоронку, в которой сказано, что он погиб в бою смертью храбрых. Вчера обгорелое до неузнаваемости тело положили в цинковый гроб и предали земле на кладбище этого города. Его матери я сообщила. Чтобы она не слегла от такой неожиданной и страшной новости, сказала, что её единственный сын пропал без вести. Оставила ей искорку надежды. Если я что-то сделала неправильно, думаю, Бог меня простит. Мы – три одноклассника, три закадычных друга. Разметала нас судьба. Наверное, я и тебя уже потеряла. Ты наверняка принадлежишь другой. Я тебе наговорила много грубостей во время нашей последней встречи и теперь прошу прощения за это. Извини меня, если сможешь, пожалуйста. Я хочу вернуться в Казань. Хочу там обустроиться. Если будешь рядом, разыщи меня. Адрес мой можно будет узнать у мамы. С повторным приветом…

Насим. С повторным приветом твоя первая любовь Замзамия.

Ильдус. Нет, просто Замзамия. Через пять лет я поехал искать твою могилу. Всех работников кладбища поднял на уши, но могилу так и не нашёл. Сказали, что родственники перезахоронили гроб с телом на родине.

Насим. Когда меня полуживого после взрыва на носилках отправляли в госпиталь, нечаянно накрыли шинелью, в которой были документы убитого тем же снарядом солдата. Очнулся я уже не майором Насимом Фахрисламовым, а сержантом Геннадием Воронцовым. Полгода скрывал от всех правду. Я прекрасно понимал, что превратился в инвалида, беспомощного, никому не нужного. И скрывался под чужим именем, чтобы меня не нашла Замзамия. Не хотелось быть для неё обузой.

Ильдус. А потом что?..

Насим. Что потом? Потом в госпиталь приехали навестить сына родители Воронцова. И всё открылось. Полгода я жил под чужим именем, чужой жизнью. До сих пор меня мучает совесть за эти украденные полгода. Ну и хватит об этом, расскажи-ка лучше о себе.

Ильдус. Женился. Всю жизнь прожил в Сибири. В этом году овдовел. Сын у меня. У него своя семья, живут отдельно. Внучку назвали Замзамиёй. Кстати, а где Замзамия?

Насим. На работе. Скоро должна вернуться. Ты посиди. Я сейчас. (Пытается выйти в кухню.)

Ильдус. Не беспокойся. Ничего не нужно. Сядь-ка лучше рядом. Хочу насмотреться на тебя. Сколько лет ведь, а, сколько лет… А какими мы с тобой друзьями были, помнишь? Я всегда стремился быть на тебя похожим. Порой ревновал тебя к твоим успехам. Даже девчонки мне нравились только те, на которых ты глаз положил.

Насим. Одна Замзамия чего стоит!

Ильдус. Да, я ходил с ней, ходил, а ты взял да и увёл её. (С усмешкой.) Из самой Германии приехал и увёз, а я в своей Сибири остался с открытым ртом.

Насим. Нет, Ильдус, не уводил я её. Она сама меня позвала. Письмо написала. С её согласия увёз. «Насим, – писала она в том письме, – ты по всяким заграницам путешествуешь, которые мы даже и во сне-то не видели. А я тут в деревне пропадаю. Где твои юношеские мечты? Я хочу быть твоей и только твоей. Если хочешь сделать меня несчастной, можешь не приезжать. Только знай, что я в таком случае выйду за первого встречного. И даже на свадьбу тебя не приглашу». Вот такое письмо я получил.

Ильдус. А я за ней аж из самой Сибири шёл под осенними холодными дождями, нет, не шёл – летел на крыльях. Десять километров прошагал по топкой жиже промозглой осенней ночью. Пришёл, а Замзамия уже уехала.

Домой возвращается Замзамия. Увидев Ильдуса, в крайнем удивлении прислоняется к косяку входной двери. Насим с Ильдусом не замечают её возвращения.

Если бы ты видел, как я разозлился в тот момент!.. Ну, думаю, рано или поздно я отомщу этому человеку, это так же верно, как и то, что зовут меня Ильдус.

Насим. Сейчас самое время, Ильдус. Я даже отпора тебе дать не смогу!

Играет музыка. Гаснет свет.

Действие пятое

Прошло немало времени. За окном постепенно смеркается. Гульгина за столом делает уроки. Замзамия в нарядном платье прихорашивается перед зеркалом. Насим сидит на диване.

Замзамия. Значит, ты не пойдёшь?

Насим. Замзамия, пойми, ну что я там буду делать?

Замзамия. За двадцать лет один раз в театр пригласили, а ты отказываешься.

Насим. Тебе нужно отдохнуть, развеяться. Я тебе только в тягость буду.

Замзамия. В тягость?.. Я, по-твоему, незамужняя, что ли?!

Насим. Ну ладно, не чужие же люди позвали. Наш с тобой одноклассник, мой лучший друг.

Замзамия. Добавь тогда уж – моя первая любовь.

Насим. Мало ли что в молодости было. Кто с кем дружил да кто кого обнимал.

Замзамия. А если после спектакля он меня в ресторан пригласит?..

Насим. Сходи, ты, наверное, полвека в ресторане не была.

Замзамия. А если мне после ресторана не захочется домой возвращаться?..

Насим. Тебе не восемнадцать лет. Сама себе госпожа.

Замзамия. И в моём возрасте влюбляются.

Насим. Насильно мил не будешь. Никого привязывать верёвками к себе не собираюсь.

Замзамия. Так, значит, не пойду, говоришь? В иномарке бы с нами прокатился.

Насим. Мне машина ни к чему. Белой тросточки предостаточно.

Гульгина. А ты меня возьми, мам?

Замзамия. Уроками занимайся.

Слышны сигналы автомобильного клаксона.

Ой, ой, уже приехал. (Выглядывает в окно и приветственно машет рукой.) Дочка, принеси мои туфли, пожалуйста.

Гульгина (сухо). Сама принесёшь. Мне нужно уроками заниматься.

Насим. Дочка, помоги маме.

Замзамия. Посмотрите-ка на неё!.. Ещё не все молочные зубы выпали, а язык уже во рту не помещается. Горе какое, мама в кои-то веки в театр собирается. (Надевает туфли и кокетливо крутится посреди комнаты.) Ну как, Насимчик?

Насим. Хорошо, мамочка, очень красиво.

Замзамия. Ох, у кого я спрашиваю-то, у кого спрашиваю… Дочка, как я тебе?

Гульгина. Особо хвастать нечем. Ноги у тебя худые.

Замзамия. Зато у тебя – толстые! Ладно, папочка, пока! (Целует Насима.) Не скучайте. (Уходит.)

Насим подходит к окну и, осторожно приоткрыв край занавески, смотрит на улицу. К нему подходит дочка.

Гульгина (обнимает отца). Папа, я впервые вижу на твоих глазах слёзы.

Насим. Нет, нет, это не слёзы, доченька.

Гульгина. Слёзы, папа, слёзы. В первый раз вижу, как ты плачешь.

Насим. Это дождь через окно брызнул мне в лицо.

Гульгина. День-то ясный. Никакого дождя нет. А знаешь, что я тебе скажу. Если глаза могут плакать, значит, им ещё можно вернуть зрение, я точно знаю. В слепых глазах слёз не бывает. Рано или поздно ты должен прозреть!

Играет музыка. Гаснет свет.

Действие шестое

Гульгина убирается в комнате. Насим, сидя за столом, вырезает поделки из жести. Из соседней комнаты, потягиваясь после сна, выходит Замзамия.

Замзамия. Добрый день!

Насим. Добрый день, Замзамия.

Гульгина. Добрый полдень.

Замзамия. Не мелочись. Я в неделю только один день по-человечески высыпаюсь. (Раздаётся звонок. Замзамия идёт к телефону и снимает трубку.)

Гульгина. Спятила, что ли?! Это же в дверь звонят! Когда всю ночь по театрам прошляешься, невольно начинаешь ждать телефонных звонков.

Насим. Дочка, хватит! Больно умная стала.

Замзамия. Не твоё дело, иди открой дверь!

Гульгина открывает дверь. На пороге появляется Наиля-эби.

Наиля-эби. Насим, давай собирайся. Я за тобой приехала.

Замзамия. Мама, подожди-ка, объясни мне, что случилось?

Наиля-эби. Что со мной может случиться-то? А вот у вас что произошло?

Насим. Я никуда не поеду, мама.

Наиля-эби. Поедешь! Я говорю – поедешь! Сколько мне отмерено Богом – не знаю, но пока я жива-здорова – напоить и накормить тебя смогу, а дальше – видно будет.

Замзамия. Подожди, мама, я ничего не понимаю, что случилось-то?

Наиля-эби. Не знает она, так я тебе и поверила!.. Не знает она, что случилось. Он своё несчастье не выпрашивал. Инвалидность не по нашему желанию приходит. Издеваясь над слепым, далеко не уйдёшь. Сегодня человек богат, а завтра – с сумой пойдёт. Ничего, прожили мы свою жизнь без иномарок, и не хуже других прожили, я тебе скажу.

Насим (гневно). Мама!!!

Наиля-эби. Позарившись на жену своего друга, надругавшись над тростью слепого, далеко не уйдёшь в этой жизни.

Замзамия. Вот, оказывается, в чём дело…

Насим. Мама!!!

Наиля-эби. Ну что мама-то, что?! Ты с семи лет рос без отца! Был бы счастливым, не ждал бы в таком молодом возрасте помощи от других, не мучился бы, не имея возможности взглянуть на белый свет! Давай собирайся. Я без тебя в деревню не вернусь.

Замзамия. И кто нашептать-то успел про это ей?

Наиля-эби. Дыма без огня не бывает. Все соседи знают, как он тут мучается. Просто так в петлю не лезут.

Замзамия. Эх, соседи, соседи… Эх, Сулейман-абзый… Ну, что ж поделаешь. Видно, Богу так было угодно. Того, что я испытала в жизни, не дай бог никому. Присядем на дорожку. (Садится на стул.)

Гульгина. Я с папой поеду.

Замзамия. Поедешь, дочка, если не хочешь оставаться. Ты уже большая… Только выполни последнюю мамину просьбу. Позови соседей. Тётю Рамилю, деда Сулеймана. Хочу со всеми вместе проводить.

Гульгина уходит.

Насим. Я никуда не поеду! Я от Замзамии никуда не поеду!

Наиля-эби. Она уже один раз похоронила тебя. Хочешь второго раза дождаться?! На ней свет клином не сошёлся. Найдёшь себе под стать пару!

Насим. Мама, уходи, я прошу тебя!

Входит Рамиля.

Рамиля. Что произошло, соседи?

Замзамия. Рамиля, тебе муж нужен?

Рамиля. Зачем ты про это спрашиваешь, соседка?

Замзамия. Хочу тебе своего отдать.

Рамиля. Насима?! Было бы неплохо, конечно, только он без тебя и трёх минут прожить не сможет. Ты на секунду к соседям заскакиваешь, а он уже следом идёт. Нет, Замзамия, не хочу сделать его несчастным. И тебя тоже. Мне чужого не надо. Когда ты вчера укатила на машине, я вся испереживалась. Хожу по комнате из угла в угол, в окно смотрю. Увидела: у двери подъезда стоит Сулейман-абзый, чем-то опечаленный, спустилась к нему. А он стоит и смотрит в ту сторону, куда уехала машина. «Я уже старый. И жить мне совсем немного осталось. А он ведь молодой. Ему ещё жить и жить… Было бы в моих силах, отдал бы ему свои глаза. Я ему ничем не могу помочь. А ты – молодая. Если он останется один, не бросай его, умоляю. Сама понимаешь, на старую мать надежды мало. Умоляю тебя, не бросай его», – сказал он и заплакал.

Замзамия. Что вы про меня знаете?! Зачем вы в нашу жизнь лезете? По какому праву? Откуда вы знаете о том, что творится в моей душе?

Входит Гульгина.

Гульгина. Сулейман-бабая вчера ночью увезли на скорой.

Звучит музыка. Гаснет свет.

Действие седьмое

Насим стоит у окна. Звонит телефон. Насим спешит к аппарату и снимает трубку.

Насим. Алло, алло… Это ты? Говори! Я один. Знаю.

Из кухни, крадучись, выходит Гульгина и подслушивает разговор.

Я сегодня должен дать тебе ответ. Когда приедешь? Вечером?! Нет, приезжай сейчас! У меня сосед умер. Да, да, сосед, Сулейман-абзый, от инфаркта. Мои провожают его в последний путь. Приезжай сейчас же! Пока! (Садится. После продолжительного раздумья.) Гульгина, дочка, ты уже дома?

Гульгина (демонстративно хлопает входной дверью). Что случилось, папа?

Насим. Сходи, дочка, проводи и ты Сулейман-бабая. Сколько лет он с нами рядом жил. В детский сад тебя водил.

Гульгина. Правильно говоришь, папа. Хорошо, мне прямо сейчас пойти?

Насим. Пока не ушла, подойди-ка ко мне.

Гульгина (подходит к отцу). Для чего, папа?

Насим (заключает дочь в объятия). Доченька, Гульгина, единственная моя, ответь мне честно – ты любишь маму?

Гульгина. Люблю, папа.

Насим. И никогда не бросишь её?

Гульгина. Никогда, папа.

Насим. А бабушку свою, мою маму, любишь?

Гульгина. Люблю, папа.

Насим. Ты будешь её навещать?

Гульгина. Буду, папа.

Насим. Спасибо, дочка. Я тебе верю, дочка, верю. А сейчас иди, проводи Сулейман-бабая в последний путь.

Гульгина спешно уходит. После долгой паузы.

 
Сулей, Сулей, Сулейман,
Обронил колечко.
Катится кольцо в туман,
Не стучит сердечко!
 

Эх, Сулейман-абзый, Сулейман-абзый, и ты меня покинул. Приходил ты ко мне с бутылкой воды и, разогнав печаль-тоску, окрылял надеждой. (Подходит к окну. Раздёргивает шторы на окне. После долгого созерцания.) Так что же выбрать – жизнь или смерть?..

Входит Ильдус.

Ильдус. Жизнь или смерть… Если примешь моё предложение, точно будешь жить. Ну, каков твой ответ?