Текст книги "Исключение"

Глава 26

Осень в Нью-Йорке всегда манила туристов. Центральный парк окрашивался цветами Ван Гога. Было приятно поваляться на газоне, греясь в последних теплых лучах. Лида привыкла брать с собой ноутбук с работой в парк, пока Андерс пропадал на съемках, а потом они вместе гуляли, ужинали и наслаждались друг другом. Это был растянутый вдвое медовый месяц.

Иногда Андерс водил ее на выставки или модные театральные постановки. Фотографы в Нью-Йорке, конечно, были, но без докучливого упорства голливудских папарацци. Время от времени в Сеть просачивались снимки, где Лида с Андерсом сидели в кафе или миловались в парке. Пару раз Андерс вытащил ее на официальные мероприятия, и чем дальше, тем спокойнее она там себя чувствовала. Он познакомил ее с друзьями: своей хипстерской внешностью и увлеченностью арт-хаусом они меньше всего походили на голливудскую элиту. Как Европа отличается от Америки, как отличаются Дживс и Вустер от Бивиса и Баттхеда, – так был непохож Нью-Йорк на Лос-Анджелес. И Андерсу в Большом Яблоке явно дышалось свободнее.

Иногда к компании присоединялся Фарух. Он заметно потеплел к Лиде, возможно, Андерс рассказал ему про свой день рождения.

Весь октябрь по выходным они ходили на курсы для молодых родителей. Раньше Лиде никогда не доводилось бывать на курсах для беременных. Поэтому сравнить было не с чем. И она не знала, везде ли подготовка к родам превращалась в возвышенно-восторженое безумие или только здесь, в Штатах.

Курсы вела какая-то дама неопределенного возраста. На Манхэттене ее почитали за гуру для родильниц. Возможно, со своим унылым российским прошлым Лида еще не успела пресытиться благами цивилизации, как эти несчастные капиталисты. Так или иначе, их повальной тяги к природе Лида не понимала.

Да, она не стала бы выбрасывать мусор в лесу. И не купила бы манто из шкурок маленьких зверьков. И конечно, она знала, что свежий салат лучше фастфуда. Но здесь, в сердцевине Большого Яблока, на курсах для молодых мам, забота об экологии была возведена в статус религии. Все фанатично обсуждали новые экомаркеты и соковые бары, новые травяные чаи и вегетарианские рецепты.

В первый раз, когда они пришли туда, Лида подозрительно спросила Андерса:

– Ты уверен, что нам сюда?

– Мои друзья сказали, что она – лучшая!

И Лида смирилась. Чего еще она могла ждать от друзей Андерса? От этих модников, тщательно имитирующих небрежность финских лесорубов? Здесь, в отличие от Лос-Анджелеса, в тренде были не звучные бренды с их роскошными платьями и идеально скроенными костюмами, а странные дизайнеры. Причем странность котировалась прямо пропорционально популярности. Фетровые шляпы, штаны на подтяжках, клетчатые рубашки, сумки из конопли и платья, к которым, казалось, только приблизишься, и сразу почуешь запах нафталина.

В каком-то таком длинном и цветастом платье принимала будущих мамочек и ведущая курсов. На шее рядами висели бусы, наверняка сделанные руками детей из стран третьего мира. Когда разговоры о единении с собой достигали апогея и Лиду начинало клонить в сон, она отвлекалась на эти бусы и старательно их пересчитывала.

На курсах рассказывали, как важно почувствовать энергиию внутри себя, как надо погружаться в медитативное состояние и обмениваться потоками с партнером. Дама с бусами говорила, что, наладив глубинный контакт друг с другом, пары смогут благоприятно пережить процесс рождения ребенка, сосредоточившись не на боли и стрессе, а на своих эмоциональных связях.

Во время подобных пассажей Лида косилась на Андерса. Он невозмутимо слушал.

– Мне интересно, – спросила она однажды, когда они прогуливались по Центральному парку после очередного занятия. – Ты что, в это веришь?

– А что тебя удивляет? – он хитро прищурился.

– Ты же агностик. Я имею в виду, ты весь из себя скептик, ты не веришь в Бога, у тебя мама – врач, а сам ты служил на флоте. Я всегда считала тебя серьезным парнем.

– И?

– И ты веришь в эту невообразимую чушь про энергетические потоки? Серьезно?

Он выдержал многозначительную паузу и улыбнулся.

– Нет, конечно. Но иногда она говорит дельные вещи.

– Какие? Единственное, что я помню сейчас из этих курсов, – это сколько бусин у нее на шее.

– Шестьдесят восемь в нижнем ряду, сорок пять в среднем и двадцать девять или тридцать в верхнем. Там сложно, волосы мешают.

– Ты тоже считал, – она засмеялась. – А я думала, ты ловишь каждое слово.

– Я рад, что мы вместе проводим время. Это недалеко от нашей квартиры, она учит правильно дышать и купать младенца. Что еще тебе нужно от этих занятий?

– Не знаю. По-моему, в Интернете есть все, что нужно.

– Не будь занудой. К тому же в Интернете я уже все посмотрел.

И они продолжили посещать эти душеспасительные курсы.

Лида словно попала в стадо тюленей. Неуклюжие, со странной походкой вперевалку и круглыми тяжелыми животами, они садились на подушки на пол и учились пропевать схватки. Приятными оставались два момента: руки Андерса на ее пояснице и тот факт, что ему приходится слушать ее пение. Он тактично молчал, но она-то свой голос знала с детства, поэтому отлично представляла себе, как мучительно съеживаются его барабанные перепонки. Американские колыбельные ей в один прекрасный день надоели, поэтому она не упустила возможность на одном из занятий сольно исполнить гимн России и даже успела в полнейшей тишине закончить второй куплет, прежде чем дама с бусами деликатно попросила ее вернуться к общему репертуару. Но вечером, лежа в кровати, Лида еще долго хохотала, вспоминая, какое было у Андерса выражение лица, когда она вдруг принялась воспевать могучую державу.

Она пыталась найти себе на курсах хоть какую-то подругу по развлечениям, потому что никак не могла поверить, что взрослые люди вокруг нее воспринимают энергетические потоки всерьез. Ей казалось, что эти женщины настолько сильно тянутся к природе, что отвези их кто-нибудь рожать в лес, и не будет на свете никого счастливее.

Ирония заключалась в том, что эти любители живой природы обитали в одном из крупнейших мегаполисов мира.

Справедливости ради стоит сказать, что курсы давали Лиде и что-то полезное. Во всяком случае, ей удалось потренироваться на манекене младенца, научиться пеленанию, наматыванию слинга, в котором конечно же и собирались носить будущих детей эти экомамы, и некоторым другим родительским хитростям. Но Лида совершенно не собиралась целиком и полностью перенимать эту странную природную философию. Да, она планировала рожать без анестезии, но не из-за гармонии со вселенной, а из собственного спортивного азарта. Кто, как не она, некогда юношеский чемпион России по баскетболу, должна была родить четко, гладко, без боли и единого всхлипа. По крайней мере, так она себе это представляла.

Гораздо сильнее понравилась Лиде доктор Карпентер. Это была тоже высокая женщина, не жалующая косметику, с поставленным тренерским голосом. Она говорила четко и только по делу, но что-то в ней было такое настоящее, человечное, что Лида готова была ловить каждое слово.

Она следила за питанием Лиды, за весом и анализами. В отличие от более либеральных коллег, она сразу объяснила свою политику: «Я делаю назначения, вы слушаетесь, иначе мы зря теряем время». И этот язык здравого смысла Лида ценила и понимала. Наверное, так общался с ней дед, а именно его ей сейчас не хватало.

Когда на прием вместе с ней явился Андерс, она даже бровью не повела. То ли она не знала о его звездном статусе, то ли просто не подавала вида. Она обращалась к ниму мистер Норберг – и никак иначе.

Он мучил ее вопросами, и надо отдать ей должное: она отвечала очень терпеливо. Андерс искал в интернете информацию по каждому результату анализа, а потом снова переспрашивал у доктора Карпентер. И этот человек называл Лиду занудой?

По совету врача он убрал из дома все соленое, острое и копченое и постоянно подсовывал Лиде свежие фрукты и овощи.

– Я скоро стану кроликом, – жалобно говорила она, глядя, как он выкидывает остатки салями.

– Ты будешь самым прекрасным кроликом, Лидия, – ласково отвечал он и отправлял в мусорное ведро ее соленые огурчики.

Эта история совершенно покорила тетю Олю, когда они в очередной раз болтали с Лидой по скайпу. Андрею стоило титанических усилий научить мать и бабушку иметь дело с планшетом, но теперь они могли хоть как-то видеться.

– Когда я была беременна, – рассказывала тетя Оля, – мне страшно хотелось понюхать клеенку. Пришлось самой с огромным животом тащиться в переполненном автобусе в хозяйственный. Моему было совершенно наплевать, чего мне там надо. А твой смотри, как заботится.

– Он чудесный, – кивала Лида не без некоторой, правда, тоски по копченой колбаске.

Тетя Оля вздыхала от умиления и продолжала рассказывать о том, какую непутевую девушку встретил Андрей: ногти черные, штаны кожаные, ездит на мотоцикле. А бедра-то, бедра! Узкие, как у мальчишки! Ну где от такой внуков дождаться?

Вечерами Андерс допоздна читал сценарий и учил текст. Он был дотошным трудягой: постоянно выискивал информацию и изучал что-то для своей роли. Под внешней легкостью актерской профессии залегали пласты рутинной и кропотливой работы. Андерс оказался въедливым и самокритичным, и даже в те моменты, когда Лиде казалось, что лучше подать реплику просто невозможно, находил к чему придраться.

Отдельным испытанием стал совместный просмотр его фильмов. Андерс постоянно видел моменты, которые мог бы сделать иначе, и впадал в раздражительное самоуничижение.

Кто-то из знакомых посоветовал Андерсу хорошую клинику для Лиды. Он не пропускал ни одного визита к врачу. Временами, когда Лида заставала Андерса с книгой о воспитании детей, ей казалось, что он не в пример серьезнее относится к рождению ребенка, чем она.

Шведский по скайпу давался Лиде с трудом, благо Густаф отличался терпением и высылал ей пособия для самостоятельных занятий. За два месяца она научилась рассказывать о себе и своих увлечениях, объясняться в магазине и в аэропорту. Носитель языка дал ей возможность отчасти понимать и любовное бормотание Андерса: в постели он часто переходил на родной язык. Не без удовольствия Лида различала в его шепоте слова «любимая», «хочу тебя», «красивая» и «малышка». Пытаясь воспроизвести непонятные слова и добиться перевода от Густафа, Лида только вгоняла своего наставника в краску.

Лида не показывала виду, что иногда понимает телефонные разговоры Андерса с родными. С одной стороны, ей не хотелось подслушивать, с другой – она мечтала сохранить секрет для праздничного сюрприза. Изучение шведского словно стало ее тайной суперсилой. Зато теперь знала, что Андерс нахваливал ее своей маме. Лишь в разговорах с сестрой Элин он постоянно срывался на ссоры: она явно отказывалась верить в бескорыстие русской журналистки.

В начале ноября в Нью-Йорк приехал папа Андерса Себастиан с молодой женой Амандой и маленьким сыном Лукасом. Чтобы представить Лидию отцу, Андерс пригласил всех в ресторан.

Себастиан Норберг был среднего роста, а рядом с сыном его вполне можно было назвать невысоким. Скромное брюшко, редеющие волосы и заурядные черты, поддавшиеся возрасту, сделали бы его некрасивым, не будь у него лучистых глаз. Тех самых, что так привлекали Лиду в Андерсе. От улыбки лицо Себастиана преображалось, и он выглядел задорным мальчишкой. В такие мгновения Лида могла понять, что привлекло в шестидесятилетнем актере молодую красавицу Аманду. Лида старательно вытесняла из головы мысли о причинах мезальянса и запрещала себе осуждать будущего деда ее ребенка. Но все же ей было обидно за мать Андерса, отправленную в отставку после рождения четырех детей.

Чадолюбие было, очевидно, семейным качеством Норбергов. Андерс самозабвенно возился с двухлетним братом Лукасом, а Себастиан первый час мог говорить только о новых достижениях своего младшенького. Белокурый Лукас не мог не влюбить в себя. Лида с трепетом изучала малыша, понимая, что примерно так будет выглядеть ее собственный сын.

Себастиан Норберг держался с ней дружелюбно и ровно. Никаких «добро пожаловать в семью» или «оставь в покое моего сына». Однако на улице перед рестораном Лида случайно услышала обрывок разговора Андерса с отцом. Если во время ужина из уважения к дамам они общались на английском, то теперь перешли на родной язык. Лида стояла чуть поодаль и старалась не показать, что пытается разобрать слова.

– Ты уверен? – спрашивал сына Себастиан.

– Да.

– А если бы не было ребенка?

– Она – мой человек. Я давно… – дальше Лида не смогла понять.

– Тебе хорошо с ней?

– Да.

Больше ей не надо было знать.

На следующий день Андерс встал рано, и Лида лежала в кровати и смотрела, как он одевается.

– Не спишь? – спросил он, поймав ее взгляд.

– Не сплю.

Андерс сел на краешек кровати и взял Лиду за руку.

– Съемки заканчиваются через две недели. Поедем потом в Швецию?

– С удовольствием. Мне только надо взять медицинскую карту у доктора Карпентер и купить теплую одежду.

– Я думаю, нам стоит пожениться.

– Что?

– Ты выйдешь за меня?

– Очень романтично.

– Подожди минуту, – он приподнялся, чтобы залезть в карман штанов, и достал маленькую ювелирную коробочку. – Это тебе.

Лида посмотрела на аккуратное обручальное кольцо из белого золота. Ей хотелось услышать признание в любви, прыгать от радости и мечтать о прекрасном будущем. Но все вышло буднично и прагматично. Вот и он: брак по залету.

Андерс определенно был мужчиной ее мечты. Так хорошо ей не было ни с кем. Однако она никогда не смогла бы узнать, как сложились бы их отношения, не будь ребенка. Почувствовал бы он себя обязанным жениться? Стал бы тратить на нее свое время?

– Лидия, скажи что-нибудь.

– Да, прости. Наверное, ты прав.

– Ты согласна?

– Да.

И все же ей подумалось, что честности и романтики в их отношениях раньше было намного больше. Над ними не висел призрак долга.

После ухода Андерса Лиду заняли мысли о свадьбе. Вопросов возникало все больше. Он не сказал о дате, о месте, о своих планах на церемонию. У Лиды не было ни малейшего желания устраивать фееричное торжество, чтобы выкинуть сотни тысяч ради одного дня. И она не сомневалась, что Андерс тоже не стал бы заниматься показухой.

Еще Лида не имела ни малейшего представления о юридической стороне вопроса. Она была гражданкой России, он – шведом, для заключения брака наверняка требовались специальные документы. И Андерс ничего не говорил о брачном контракте. Лида решила, что сама настоит на его составлении, чтобы развеять чьи бы то ни было сомнения в своих намерениях. В конце концов, обладая дачей и квартирой, она не была нищей невестой.

В интернете Лида присмотрела себе скромное свадебное платье до колен с отделкой из тонкого винтажного кружева. В нем было что-то трогательное и хрупкое. Выбор моделей для беременных оказался невелик, а покупать нечто пышное и сияющее Лида не собиралась. И все же она отложила покупку, намереваясь выяснить у Андерса: до родов он собирается сделать ее честной женщиной или после.

– Я не вижу энтузиазма и нетерпения, – сказал Андерс, когда за ужином они обсуждали предстоящую свадьбу.

– Ты думал, я буду визжать над свадебными журналами?

– Не знаю, обычно женщин больше радует перспектива выйти замуж.

– Не сомневаюсь, что вокруг тебя много таких женщин.

– Я разговаривал с юристом из Швеции, – Андерс проигнорировал ее выпад. – Тебе надо будет получить документы о том, что ты не состоишь в браке. Это можно сделать не только в России, но и в русском посольстве в Стокгольме. Потом нам выдадут разрешение на брак. В случае беременности это обычно делается быстро. А потом мы сможем пожениться в мэрии или в церкви.

– Разве ты религиозен?

– Нет. И я знаю, что ты придерживаешься своей веры. Но в Швеции это скорее традиция. В церкви всегда проходят торжественные свадьбы. Что ты думаешь?

– Я не в том положении для большого праздника. Будет хорошо, если я не рожу на церемонии.

– Я бы хотел, чтобы пришли мои родные. Мы можем пригласить и твоих родственников.

– Они живут в Санкт-Петербурге, и я не думаю, что они решат поехать. Я бы пригласила свою подругу, с которой встречалась в Малибу, но у нее начнется сезон игр, вряд ли она сможет взять выходные. Поэтому лучше мэрия.

– Я возьму это на себя. В Седермальме есть небольшая церковь…

– Как хочешь. Зачем тогда ты спрашиваешь мое мнение?

– Лидия, ты в порядке?

– Да. Я хотела обсудить брачный контракт.

– Зачем?

– Чтобы ты и твоя семья были уверены во мне. Ты должен обезопасить себя.

– В Швеции неплохие законы на этот счет.

– Я забыла, что ты уже проконсультировался с юристом. И все же я хочу составить контракт. И оговорить, чтобы в случае развода ребенок остался со мной.

– Ты думаешь, я мог бы отобрать у тебя сына?

– Я знаю, как развод портит людей.

– Почему ты только и говоришь о разводе? Я не собираюсь жениться на пару лет.

– Разве ты не хотел обеспечить ребенку шведское гражданство?

– Если он родится в Швеции и я дам ему свое имя, он и без нашего с тобой брака получит все права. Я думал, что мы поженимся, потому что оба этого хотим, разве нет?

– Конечно.

– Лидия, что происходит у тебя в голове?

– Ничего, я просто немного устала. Надо записаться к доктору и получить одобрение на перелет.

– Хорошо, сейчас мы отложим разговор. Но я уверен, что тебя что-то беспокоит.

Андерс был прав. Ее не покидало неясное ощущение тревоги, но Лида не хотела выглядеть мнительной. Она заставила себя отвлечься и оставшиеся в Нью-Йорке дни посвятила покупкам.

Густаф сказал ей, что в Стокгольме редко бывают суровые зимы, но из-за близости моря дуют сильные ветра. Поэтому она купила теплых вещей, а заодно выбрала небольшие рождественские подарки для семьи Андерса. До праздников было еще далеко, но Лида не знала, сколько времени займет бумажная волокита и какие сюрпризы ей подкинет беременность.

В одном из магазинов ей попались красивые мужские часы с изображением корабля. Ей вспомнилось, что Андерс служил на флоте и что познакомились они на премьере фильма «Морская атака». Она купила часы и заказала гравировку «Я помню», решив, что это станет хорошим подарком на Рождество для ее будущего мужа.

Почти перед отлетом Лидия наведалась в свадебный салон, чтобы забрать то кружевное платье. Оно делало ее прехорошенькой и юной, если не принимать во внимание внушительных размеров живот.

Утром 20 ноября их самолет приземлился в Стокгольме. Было промозгло и влажно, в воздухе висела колючая изморось. Андерс, привыкший путешествовать налегке, с ворчанием утрамбовывал чемоданы в машину брата Кристера. Семья делегировала его, чтобы доставить Андерса домой.

Лиду усадили на заднее сиденье, и она, прислонившись лбом к стеклу, изучала пробегающий пейзаж под размеренную шведскую болтовню. После долгого перелета у нее ныла поясница, а желудок терзали изжога и нервное предвкушение знакомства с родными Андерса.

Седермальм, остров рядом с центром Стокгольма, оказался тихим и довольно уютным, что особенно чувствовалось после Нью-Йорка с его трафиком и высотками. Холмы и узкие улочки несли в себе очарование старой Европы. Трех– и четырехэтажные дома теплых цветов тесно лепились друг к другу.

Норберги обитали в особнячке из красного кирпича со скудной растительностью у входа. Ноябрь мешал насладиться ландшафтным дизайном во всем великолепии, но Лида узнала кусты сирени и акации. Весной, вероятно, этот дом выглядел дружелюбнее.

Ингрид, мама Андерса, настояла, чтобы они первым делом приехали к ней, потому что в квартире давно не топили и не убирались. Терзаемые любопытством, к маме наведались и остальные члены семьи. Андерс предупредил Лиду, что Элин и Петер, самые младшие его сестра и брат, все еще живут с матерью, но к полной гостиной народу Лида была не готова.

Когда Лида появилась на пороге, разговоры стихли, и множество незнакомых глаз воззрилось на нее, тщательно изучая. Андерс представил ее своей маме Ингрид и, конечно, сестре Элин, братьям Петеру и Олли, жене Кристера Уне с дочками Бертой и Идой и старушке Агнес, сестре покойной бабушки Кайсы, той самой, что проводила с маленьким Андерсом каждое лето.

Старушка Агнес и малышки Берта с Идой английским не владели, зато остальные члены семьи могли изъясняться вполне сносно, поэтому без устали атаковали Лиду вопросами. Она отвечала, старалась быть внимательной и вежливой, но чувствовала постоянные взгляды на своем животе и изо всех сил боролась с желанием прикрыть его руками.

Вскоре Ингрид позвала всех к столу, и Лида была рада короткой передышке. Андерс сел рядом с ней, но был с головой погружен в общение с младшим братом Петером, высоким, худым и немного сутулым подростком с длинными волосами. Петер говорил быстро и явно пользовался каким-то сленгом, отчего Лида почти не понимала его речь.

Она по-прежнему не показывала, что немного знает шведский язык. Рано или поздно ей пришлось бы признаться, но не теперь. Языковой барьер служил ей подушкой безопасности, щитом, укрывавшим в новой обстановке.

За столом семья Норбергов общалась преимущественно на родном языке с редким вкраплением английского ради Лиды. Девушка получила возможность освоиться и внимательнее изучить будущих родственников.

Ингрид была невысокой и темноволосой, ничто в ней даже отдаленно не напоминало Андерса. Медицинская профессия дала ей какую-то внешнюю строгость, молодость в духе хиппи явно давно уже канула в небытие. Она говорила редко и мало, но чувствовалось, что именно она – стержень семьи. Ей Лида хотела понравиться больше всего, но выражение лица Ингрид было трудно расшифровать.

Кристер был всего на четыре года младше Андерса, но его шевелюра уже редела. Отцовские гены брали свое. Кристер, как и все молодые Норберги, был худощав, но отнюдь не так высок, как Андерс или Петер. Его черты лица напоминали Ингрид, но были более живыми и подвижными. Андерс рассказывал Лиде, что Кристер – тоже актер, но работает больше в театре, чем в кино.

Кристер женился несколько лет назад. Его жена Уна состояла из приятных округлостей. Ее нельзя было назвать толстой, но она была удивительно мягкой и притягательной, часто улыбалась и была пока единственной из Норбергов, чье расположение Лида успела завоевать.

Элин, сестра Андерса, напротив, проявляла враждебность. Кроме сдержанного приветствия она не сказала Лиде ни слова. Лишь иногда Лида ловила на себе ее презрительный, даже брезгливый взгляд. Что ж, наверное, она переживала за брата.

Олли учился в бизнес-школе, ему было всего двадцать, но он с мечтательным видом рассказывал Андерсу о своей невесте. Открытый, романтичный юноша с глазами олененка.

Тетушка Агнес, сухонькая и сморщенная, была увлечена беседой с Бертой и Идой. Берте было, видимо, года четыре. Она вела себя очень солидно и все рассказывала что-то про свою подружку из детского сада, а трехлетняя Ида с забавными маленьким хвостиками пыталась перетянуть внимание на себя умильными стишками, содержание которых Лиде так и не удалось уяснить.

Это была семья. Большая, настоящая. Лиде было странно и непривычно вдруг оказаться в их доме, но она надеялась, что сможет со временем им понравиться. В конце концов, другой семьи у ее сына не будет.

После обеда Элин и Ингрид собрали со стола, а Андерс отвел Лиду на второй этаж. Это была его старая комната, которую он когда-то делил с Кристером. Мама ничего не меняла в ней: у стены громоздилась двухъярусная кровать, остались плакаты с Guns’n’Roses, Scorpions и какими-то рэперами. Висела огромная фотография любимой футбольной команды Андерса 1998 года с подписями игроков. На письменном столе стояли в рамочках грамоты и детские фотографии.

– Отдохни, прими душ. У тебя очень усталый вид, – сказал Андерс.

– Да, я плохо спала в самолете. И спина немного болит.

– Хочешь, я побуду с тобой?

– Нет, все в порядке. Они соскучились по тебе, – Лида присела на нижнюю кровать.

– Они тебе понравились? Ты была какая-то тихая.

– Они замечательные, Андерс. Тебе очень повезло. Я бы хотела тоже им понравиться.

– Все будет хорошо, – он коснулся губами ее лба. – Я пойду?

– Иди, иди, – Лида улыбнулась.

В этот момент Андерс был похож на мальчишку, которому не терпелось пойти играть с ребятами. Ей захотелось прижать его к себе и никогда не отпускать, но дверь захлопнулась, и Лида осталась одна.

Она уснула, так и не раздевшись: усталость взяла свое. Она собиралась только чуть-чуть полежать, чтобы унять боль в спине, но в тишине на мягком покрывале глаза закрылись сами собой.

Ее разбудили какие-то звуки. Проснувшись, Лида не сразу поняла, где находится. Комната погрузилась в сумерки. Андерс копался в чемодане, тщетно пытаясь не шуметь.

– Привет, – тихо сказала она.

– Привет. Извини, я не хотел тебя будить.

– Сколько времени?

– Пять часов. Слушай, мне позвонили друзья, мы собираемся пойти в бар. Хочешь со мной?

– Нет. Что мне делать в баре?

– Ты не против остаться одна? Мама накроет ужин в восемь. А завтра мы перевезем вещи в мою квартиру. И поедем в русское посольство в Стокгольм.

– Ты уже говорил своим, что мы поженимся?

– Я сказал маме по телефону. Так что все знают. Ладно, я пойду. Чувствуй себя как дома.

– Конечно.

Лидия собралась с силами, приняла душ и переоделась в удобные штаны для беременных и свободную хлопковую блузку. Подумав, что неплохо бы предложить свою помощь на кухне, она стала спускаться вниз, но ее остановили громкие голоса. На кухне кто-то спорил по-шведски.

– Он с ума сошел! – судя по всему, это была Элин.

– Это не твое дело, – спокойно ответила Ингрид.

– Скажи ему, мама! Он испортит себе жизнь!

– Ты знаешь, я никогда не… (Лида не поняла слово). Он взрослый человек.

– Я не приду на свадьбу. Слышишь? Не приду!

– Это неуважение к брату, Элин.

– А он нас уважает?! Как он мог привести ее в наш дом?

– Замолчи, Элин! Она станет частью нашей семьи. Андерс любит ее. Это его выбор.

Элин заговорила в ответ, но Лида не смогла разобрать слов. Вероятно, она выучила еще не все шведские ругательства.

От обиды у нее защипало в носу, и первым порывом было подняться за чемоданом, собрать вещи и уйти из этого дома. Но что она докажет своим поступком? Андерс был прав: за столом она сидела тихо и могла показаться замкнутой и нелюдимой. Она восприняла вопросы как атаку, а в ответ только закрылась и не показала ни малейшей заинтересованности этими людьми. С чего вдруг Элин должна относиться к ней хорошо?

Распрямив плечи, Лида вошла на кухню.

– Миссис Норберг, Элин. Извините, кажется, я заснула. Можно я помогу вам с ужином?

– Просто Ингрид, Лидия, я же просила. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, спасибо. Перелет был тяжелый, поэтому из меня вышел плохой собеседник за обедом. Но мне гораздо лучше, и я хочу вам чем-то помочь.

– Мы сами справимся, – ответила Элин.

– Перестань, – сказала Ингрид дочери. – Я собираюсь приготовить любимые тефтели Андерса. Я думаю, Лидии будет интересно научиться.

– Конечно! Он не раз рассказывал мне об этих тефтелях. Мы пробовали заказать в ресторане, и он сам дважды пытался их приготовить, но говорит, что вы делаете лучше.

– Потому что он никогда не спрашивал рецепт. Мужчины никогда не готовят по рецепту, только по вдохновению. А здесь важны все пропорции. Садись, Лидия, и почисть, пожалуйста, овощи.

Элин что-то буркнула по-шведски и вышла из кухни.

– Извините мою дочь. Она привыкла быть в центре внимания.

– Я понимаю. Андерс рассказывал, что у нее непростой характер.

– Непростой? Иногда мне очень хочется ее отшлепать. Итак, на десять человек нам понадобится около двух килограммов фарша. Я беру говядину…

Ингрид озарило вдохновение. Ей было явно приятно осознавать, что только она могла приготовить любимое блюдо сына. Ни в одном ресторане Нью-Йорка не смогли переплюнуть знаменитые тефтели фрау Ингрид Норберг. И тот факт, что Лидия это признала, польстил шведской хозяйке.

– Это рецепт моего отца, Филиппа Персона. Конечно, у моей мамы, Кайсы, был свой семейный рецепт, но папа немного изменил его, и теперь мы делаем тефтели только так. Андерс почти не застал деда, но всегда гордился им. Ведь мой отец был известным детским врачом.

Они разговаривали за готовкой, и в этом было что-то домашнее и родное. Ничто так не сближает женщин, как кухня. Поэтому когда пришла пора накрывать на стол и Уна, ненадолго оставив дочек с Элин, пришла к ним на помощь, вместо нейтралитета Лида уже чувствовала в Ингрид поддержку и расположение.

За столом не было Андерса и Кристера: оба сбежали на посиделки с друзьями. Зато Лида смогла поближе познакомиться с Уной, выудила у нее координаты акушерки и послушала истории о рождении девочек. К разговору присоединилась даже тетушка Агнес, правда, ей пришлось использовать Уну в качестве переводчика.

Потом Лида объявила, что ждет мальчика, и за столом состоялась веселая дискуссия об именах. Петер и Олли явно развлекались, предлагая какие-то немыслимые шведские имена, на что Лида пригрозила им назвать ребенка Васисуалием. Когда она сообщила, что Андерс собирается присутствовать на родах, юноши развеселились окончательно, рассказывая, что он слабонервный, но тогда Уна встала на защиту Лидии, потому что Кристер видел рождение обеих девочек.

Еще Уна предложила отдать будущим родителям старую кроватку Иды и автокресло, а еще теплый конверт из настоящей овчины. Лида с удовольствием согласилась, понимая, что Андерс не станет возражать. Ведь в Лос-Анджелесе им все равно придется все заново покупать.

Вечер прошел хорошо, если не считать того, что во время разговора о свадьбе Элин демонстративно покинула гостиную. И все же Лида была рада дать сыну такую семью. Лежа в кровати, она гладила малыша сквозь натянутую кожу живота, и вдруг ей пришло имя. Впервые она была твердо уверена: это оно. Шепотом она назвала его, словно пробуя на вкус, потом снова, уменьшительно. Ребенок зашевелился. Лида улыбнулась: это был их секрет. Она откроет его Андерсу, когда он возьмет новорожденного сына на руки. И если он после этого не скажет ей о своей любви, то не скажет уже никогда.