Текст книги "Мастер убийств"

Глава 16

Вальбон. Прованс

Утро было холодным и прозрачным; солнечный свет заливал окрестные холмы. Поднявшись с постели, Жаклин натянула узкие замшевые брюки, шерстяное джерси и спрятала длинные пряди своих черных волос под темно-синим кожаным шлемом. Надев солнечные очки в массивной оправе, она критическим взглядом оглядела себя в зеркале. Теперь она походила на спортивного, очень привлекательного молодого человека, что, собственно, входило в ее намерения. Сделав несколько упражнений на растяжку на полу спальни, она спустилась по лестнице в холл, где у стены стоял гоночный велосипед фирмы «Бьянчи». Выкатив велосипед во двор, Жаклин прошла по гравийной подъездной дорожке к воротам. Через минуту она уже ехала по затененной деревьями тропинке в сторону соседнего местечка.

Промчавшись по сонным улочкам городишки Вальбон, она, сбавив скорость, стала забирать вверх по крутому склону, двигаясь по дороге, выводившей к Опио. Первые несколько миль длинного подъема она неторопливо и размеренно вращала педали, разогревая мышцы, потом, переключив передачу, резко увеличила темп. Когда склон стал более пологим, она полетела, будто выпущенный из пращи камень, с силой давя на педали работавшими как шатуны ногами. В холодном воздухе разливался запах лаванды; вдоль дороги росли оливковые рощи. Когда Жаклин, выбравшись из тени оливковых деревьев, покатила по равнине, солнце стало ощутимо припекать ей спину. Вскоре она почувствовала, что вспотела.

Где-то на полпути она взглянула на таймер. Результат оказался впечатляющим: она на тридцать секунд превысила свое лучшее время на этой дистанции. Неплохо для декабря, очень даже неплохо. Объезжая двигавшиеся по шоссе машины и попеременно переключая передачи, она добралась до начала очередного довольно крутого подъема. Ехать сразу стало труднее. Теперь дыхание вырывалось у нее из легких короткими частыми толчками, а ноги горели, словно объятые пламенем. Это все из-за курения, сказала она себе, не желая давать поблажки и продолжая крутить педали. Поднимаясь по крутому склону, она неожиданно подумала о Мишеле Дювале, разозлилась, и в который уже раз мысленно обругала его свиньей. Когда до вершины холма оставалось не более сотни ярдов, она почувствовала, что выдыхается. Чтобы преодолеть склон, ей пришлось приподняться над сиденьем и, помогая усталым конечностям, давить на педали всей тяжестью тела. Но даже взобравшись на холм, она не остановилась передохнуть, и, глотнув из фляжки воды, покатила вниз. Сделав солидный крюк, она въехала в местечко Вальбон с противоположной стороны и взглянула на часы. Выяснилось, что она улучшила свой персональный рекорд на пятнадцать секунд. А все благодаря Мишелю Дювалю, подумала Жаклин.

Она вылезла из седла и, придерживая велосипед за руль, покатила его по тихим улицам старинного городка. Добравшись до главной площади, она прислонила велосипед к стене дома, купила в киоске газеты, после чего выпила в ближайшем кафе чашку кофе с молоком и съела свежий, только что испеченный круассан. Покончив с едой, она взяла велосипед и продолжила прогулку.

В конце застроенной коттеджами улицы находилась парковочная площадка и современных форм коммерческое здание. В окне висело объявление о сдаче помещения на первом этаже в аренду. Объявление висело уже несколько месяцев; это свидетельствовало, что желающих арендовать здесь полезную площадь пока не нашлось. Жаклин приставила ладонь ко лбу и стала вглядываться сквозь грязное стекло в помещение. Ее взгляду предстала большая пустая комната с деревянными полами и высоким потолком. Если разобраться, отличное место для танцзала. Жаклин не упустила возможности немного пофантазировать. Ей представилось, как она, выйдя из модельного бизнеса, открывает в Вальбоне балетную школу. Большую часть года ее посещали бы девицы из местных, но в августе, когда в Вальбон во множестве съезжались туристы, можно было бы открыть специальный класс для приезжих. Каждый день она уделяла бы несколько часов преподаванию, а в оставшееся время каталась бы на велосипеде, пила кофе и читала газеты в кафе на главной площади. Кроме того, она взяла бы себе прежнее имя, и снова стала Сарой Халеви – еврейской девушкой из Марселя. Но чтобы открыть балетную школу, требовались деньги, а заработать их она могла только в модельном бизнесе. Из этого следовало, что ей необходимо вернуться в Париж и еще некоторое время работать с такими людьми, как Мишель Дюваль. Только после этого она могла обрести свободу.

Вновь оседлав велосипед, она медленно поехала домой. То, что она называла домом, представляло собой сложенную из песчаника маленькую виллу с красной металлической крышей. Дом закрывали от праздных взглядов с дороги выстроившиеся в ряд кипарисы. В саду перед домом росли дикие розы и лаванда вперемежку с оливковыми деревьями. Ближе к дому находился прямоугольный бассейн.

Жаклин вошла в дом, прислонила велосипед к стене и отправилась на кухню. Там ей подмигнул красный глазок автоответчика. Она сварила себе кофе, после чего, перемотав пленку, уселась с чашкой на диван и прослушала полученные в ее отсутствие сообщения.

Звонила Ивонна и приглашала на вечеринку в дом испанского миллионера-теннисиста, обитавшего в Монте-Карло. Потом позвонил Мишель Дюваль, и рассыпался в извинениях по поводу своего дурного поведения во время фотосессии. Кроме того, он просил ее перезвонить Роберту. Как выяснилось, съемки в Мюстике снова стояли на повестке дня. «Снимать начнут через три недели, так что сыр и пасту больше не ешь и держи свою красивую задницу в форме».

Жаклин подумала о своих ежедневных велосипедных прогулках и улыбнулась. Возможно, ее лицо и выглядело на тридцать три, но тело – ни в коем случае.

«Между прочим, тут тебя разыскивал парень по имени Жан-Клод. Сказал, что хочет лично переговорить с тобой относительно работы. – Жаклин поставила чашку на стол, села на диване прямо и уставилась на автоответчик. – Я сказал ему, что ты уехала на юг. Он сообщил, что тоже туда собирается и что обязательно тебя разыщет, когда окажется в тех краях. Не сердись на меня, ангел. Этот Жан-Клод показался мне вполне приличным парнем. И очень симпатичным. Я тебя даже к нему приревновал. Люблю тебя. Чао».

Жаклин перемотала пленку и прослушала это сообщение снова, как если бы желала удостовериться, что она все поняла правильно.

«Между прочим, тут тебя разыскивал парень по имени Жан-Клод. Сказал, что хочет лично переговорить с тобой относительно работы».

Она нажала на кнопку стирания записи; руки у нее тряслись, а сердце колотилось о ребра, как бешеное.

* * *

Жаклин сидела на залитой солнцем террасе, вспоминая тот вечер, когда ее завербовал Ари Шамрон. Она истратила часть заработанных ею в модельном бизнесе денег, чтобы в связи с уходом родителей на пенсию сделать им подарок – купить для них в Херцлии небольшую квартиру с видом на море. Она приезжала к ним в Израиль, как только ей удавалось выкроить несколько свободных дней, и всей душой полюбила эту страну. Это было единственное место на земле, где она чувствовала себя по-настоящему свободной. Но выше всего она ставила то обстоятельство, что здесь ей не нужно было скрывать свое еврейское происхождение.

Однажды вечером в джаз-кафе в Тель-Авиве к ее столику подошел пожилой человек. Он был лыс, носил очки в стальной оправе, брюки цвета хаки и кожаную летную куртку, порванную у правой подмышки.

– Привет, Сара, – сказал он, с заговорщицким видом ей улыбнувшись. – Я могу к вам присоединиться?

Она в удивлении подняла на него глаза.

– Откуда вы знаете, что меня зовут Сара?

– Признаться, я знаю о вас довольно много. Ведь я ваш старый поклонник.

– Но кто вы?

– Меня зовут Ари. Я работаю в организации, имеющей отношение к министерству обороны. Она называется Институтом координации. Мы же называем ее просто «служба».

– Что ж, я рада, что мы прояснили хотя бы этот вопрос.

Он запрокинул голову и рассмеялся.

– Я бы хотел переговорить с вами о работе. Вы не станете возражать, если я и впредь буду называть вас Сарой? Мне почему-то трудно думать о вас, как о Жаклин.

– Никто, кроме родителей, меня Сарой больше не называет.

– Даже старые друзья?

– У меня только новые друзья, – сказала она с ноткой печали в голосе. – Вернее, люди, которые называют себя моими друзьями. Все мои старые друзья из Марселя отдалились от меня после того, как я стала моделью. Они считали, что из-за этой работы я сильно изменилась.

– Но вы ведь и вправду изменились, верно?

– Полагаю, так оно и есть, – сказала она, а сама подумала: «И зачем я говорю все это человеку, с которым только что познакомилась? Но как быстро, однако, он забирается под кожу. Интересно, это относится ко всем – или только ко мне?»

– Но ведь это не просто работа, правда, Сара? Это образ жизни. Вы общаетесь почти исключительно с дизайнерами и знаменитыми фотографами. Вы посещаете модные вечеринки и эксклюзивные рестораны вместе с актерами, рок-звездами и богатыми плейбоями вроде того итальянского графа, с которым у вас в Милане была интрижка. Можно не сомневаться, что нынче в вас мало что осталось от той застенчивой девчушки из Марселя, у которой нацисты убили в Собиборе дедушку и бабушку.

– Вы и вправду знаете обо мне довольно много. – Женщина с подозрением посмотрела на своего нового знакомого. Она привыкла находиться в окружении красивых и холеных людей, но сейчас с ней беседовал весьма непривлекательный, даже, пожалуй, уродливый пожилой мужчина в старомодных очках и в старой, порванной летной куртке. В нем было что-то примитивно-грубое – как в первых поселенцах, приехавших на Землю обетованную в конце тридцатых годов. По мнению женщины, ее новый знакомый относился к тому типу мужчин, которые не умеют правильно завязывать галстук, но нисколько по этому поводу не комплексуют. При всем том он совершенно ее очаровал. Кроме того, она была основательно заинтригована всем происходящим.

– Вы, как еврейка из Марселя, не можете не знать, что у нашего народа множество врагов, которые хотели бы нас уничтожить и отобрать все то, что мы построили на этой земле. – Излагая свои мысли, он полосовал воздух рукой, словно саблей. – В течение ряда лет Израиль вел многочисленные войны со своими недругами. Сейчас мы живем в мирной стране, но Израиль продолжает вести войну особого рода, которая известна под названием «тайной». Эта война никогда не закончится и будет идти вечно. По этой причине ваш паспорт, а главное – ваша красота могут принести нашему делу большую пользу.

– Вы что же – предлагаете мне стать шпионкой?

Он рассмеялся.

– Все далеко не столь драматично, как вам представляется.

– Что в таком случае мне придется делать?

– Я хочу, чтобы вы стали «бат левейха».

– Извините, но я не говорю на иврите.

– "Бат левейха" – это термин, обозначающий вспомогательного агента службы женского пола. В качестве такового вам придется время от времени выполнять определенные задания нашей службы. К примеру, вам могут предложить сыграть роль жены или подруги одного из наших офицеров. Или раздобыть информацию, которую вам, как женщине, будет заполучить куда легче, нежели агенту-мужчине.

Он замолчал, чтобы прикурить очередную сигарету.

– Возможно также, вам предложат выполнить задание, которое женщины посчитали бы для себя оскорбительным.

– Это какое же?

– Мы можем попросить вас соблазнить того или иного человека – одного из наших недругов, – чтобы тем самым его скомпрометировать.

– В Израиле много красивых женщин. Не понимаю, почему вы остановили свой выбор на мне?

– Потому что вы не израильтянка. Потому что у вас подлинный французский паспорт и легальная работа.

– Эта легальная работа, как вы изволили выразиться, приносит мне неплохой доход, и я бы не хотела ее лишиться.

– Если вы согласитесь на нас работать, я прослежу за тем, чтобы наши задания не отнимали у вас много времени и чтобы вам выдавали компенсацию за недополученные по нашей вине доходы. – Тут он добродушно улыбнулся. – Боюсь, однако, что те три тысячи долларов в час, которые вам обычно платят, я выплачивать не смогу.

– Пять тысяч, – улыбнувшись, сказала она.

– Примите мои поздравления.

– Я должна подумать над вашим предложением.

– Ясное дело. Но когда вы будете об этом думать, примите к сведению одну вещь. Если бы Израиль существовал во время Второй мировой войны, Морис и Рашель Халеви, вполне возможно, все еще были бы живы. По роду своей деятельности я обязан обеспечить выживание нашего государства, чтобы в следующий раз, когда объявится маньяк, обуреваемый желанием пустить наших людей на мыло, на этой планете нашлось место, где они смогли бы укрыться от врагов. Признаться, я очень надеюсь, что вы согласитесь нам помогать.

Он дал ей свою карточку с телефонным номером и попросил на следующий же день сообщить о своем решении. Потом он пожал ей руку и удалился. Надо сказать, его рука была самой твердой из всех, что ей когда-либо доводилось пожимать.

* * *

У нее не возникло вопроса, принимать или не принимать предложение старика. По всем стандартам она вела восхитительную, полную событий роскошную жизнь. Но по сравнению с тем, что ей предлагал Ари Шамрон, ее существование представлялось скучным, серым и бессмысленным. Неожиданно сверхмодные футуристические наряды, проходы по подиуму, изматывающие фотосессии с амбициозными фотографами – то есть все то, что прежде составляло ее жизнь, стало казаться ей глупым, искусственным и претенциозным.

Она вернулась в Европу с началом международного сезона модных показов, так как у нее имелись договоры с домами моды в Париже, Милане и Риме, но в ноябре, когда бурная деятельность в мире моды стала затихать, сказала Марселю Ламберу, что выдохлась и нуждается в отдыхе. Марсель просмотрел ее рабочий календарь, обзвонил заказчиков, внес соответствующие коррективы в намеченные ранее переговоры, после чего поцеловал ее в щеку и сказал, чтобы она уезжала из Парижа как можно дальше. В тот же вечер она зашла в офис авиакомпании «Эль-Аль» в аэропорту Шарль де Голль, взяла оставленный ей по приказу Шамрона билет первого класса и вылетела в Тель-Авив.

Когда самолет приземлился в аэропорту Бен-Гурион, Шамрон лично встретил ее у трапа, после чего проводил в специальное помещение службы при аэровокзале. Все было обставлено так, чтобы она почувствовала, что отныне принадлежит к элите израильского общества. Кроме того, ей дали понять, что с той минуты, как она вошла в дверь засекреченной комнаты, ее жизнь изменилась, потекла по новым законам и никогда уже не станет прежней. Из аэропорта Шамрон повез ее в Тель-Авив на роскошно обставленную конспиративную квартиру в жилом комплексе Опера-Тауэр, где имелась большая терраса с видом на Променад и пляж Геула-Бич.

– Это место будет вашим домом в течение нескольких недель. Надеюсь, вам здесь понравится.

– Здесь удивительно красиво.

– Отдыхайте. Завтра начнется серьезная работа.

На следующее утро она поехала в академию, где была зачислена на ускоренные курсы по обучению шпионскому ремеслу. Шамрон лично читал там лекции по основам обеспечения скрытной связи и передачи информации. Кроме того, ее обучали стрельбе из пистолета «беретта» и давали наставления относительно того, каким образом модернизировать свою одежду, чтобы иметь возможность без задержки выхватить оружие. Шамрон также учил курсантов, как отмычкой или другим подручным средством открывать замки и с помощью специального приспособления делать оттиски с ключей. С подачи Шамрона она узнала о различных способах обнаружения слежки, а также о том, как уходить от преследования. Каждый день она проводила два часа в компании с человеком по имени Ори, который обучал ее азам арабского языка.

Однако большую часть времени в академии она занималась упражнениями, направленными на развитие памяти и наблюдательности. Шамрон оставлял ее одну в кинозале, на экране которого было несколько дюжин разнообразных имен и фамилий, ей следовало их запомнить. Потом он приводил ее в небольшие апартаменты, предлагая в течение нескольких секунд ознакомиться с обстановкой, после чего требовал во всех подробностях описать увиденное. Бывали случаи, когда он приглашал ее на ленч в кафе, а когда они выходили, неожиданно просил описать внешность официанта, который их обслуживал. В первый раз Жаклин заявила, что не имеет об этом ни малейшего представления.

– Плохо. Вы должны постоянно отдавать себе отчет в том, кто вас окружает, – сказал Шамрон. – При этом следует исходить из концепции, что официант – ваш потенциальный враг. Вам необходимо все время сканировать взглядом помещение и вести наблюдение, ни на секунду не ослабляя внимания. При всем том вы должны вести себя так, чтобы никто вас в этом не заподозрил.

Тренировки не прекращались и после захода солнца. Каждый вечер Шамрон появлялся у нее на квартире в Опера-Тауэр и брал с собой на прогулки по улицам Тель-Авива. Когда они проходили мимо офиса какого-нибудь адвоката, Шамрон мог дать ей задание проникнуть в кабинет и похитить определенные файлы. Аналогичные поручения – что-нибудь украсть – он давал ей, когда они гуляли по застроенной модными бутиками фешенебельной улице.

– Вы шутите, – сказала она, когда получила такое задание в первый раз.

– Ничего подобного. Представьте только, что вы находитесь в бегах в совершенно незнакомой вам стране. Денег у вас нет, как нет и возможности связаться с нами. При этом вас разыскивает полиция и вам просто необходимо сменить обличье.

– Даже не знаю, с какого конца взяться за такое дело. Боюсь, я просто не способна воровать в магазинах.

– Никто не знает, на что он способен. Здесь главное не привлекать к себе внимание и иметь невинный вид.

Она зашла в магазин и минут десять примеряла одежду. Так ничего и не купив, она прошла к выходу, но потом, когда они с Шамроном остались одни, открыла сумочку и продемонстрировала лежавшее в ней черное платье для коктейлей.

Шамрон сказал:

– Теперь я хочу, чтобы вы нашли место, где могли бы переодеться и избавиться от вашей старой одежды. Когда сделаете это, идите на набережную и ждите меня у киоска, где торгуют мороженым.

Стоял теплый для начала ноября вечер, и по улице прогуливались люди, желавшие подышать воздухом. Жаклин переоделась и присоединилась к Шамрону. Они шли по набережной Променад под руку, Жаклин игриво лизала мороженое, а Шамрона можно было принять за богатого старца, вышедшего с молодой любовницей на прогулку.

– За вами следят три человека, – неожиданно сказал Шамрон. – Встретимся через полчаса в баре вон того ресторана. Вы расскажете мне, кто они и как выглядят. При этом имейте в виду, что я собираюсь воспользоваться услугами киллера, чтобы покончить с ними, поэтому, описывая их, будьте предельно точны.

Жаклин занялась рутинной работой по выявлению слежки, следуя преподанным ей в академии методам. Потом она вошла в указанный ей бар, где и обнаружила Шамрона. Он сидел за одним из угловых столиков.

– Мужчина в черном кожаном пиджаке. Парень в голубых джинсах и шерстяной рубашке с вышитым на груди гербом университета Йеле. Девушка-блондинка с татуировкой в виде розы на лопатке.

– Чушь, чушь и еще раз чушь. Печально, но вы только что обрекли на гибель трех ни в чем не повинных туристов. Придется попробовать еще раз…

Чтобы доехать до бульвара Ротшильда, они взяли такси. Это была широкая, обсаженная деревьями и уставленная скамейками улица, где располагались самые фешенебельные кафе и рестораны города.

– Итак, за вами продолжают следить три человека. Встретимся в кафе «Тамар» через тридцать минут.

– Где находится кафе «Тамар»?

Но Шамрон ничего ей не сказал и растворился в толпе пешеходов. Через полчаса она, отыскав шикарное кафе «Тамар» на улице Шейнкин, снова присоединилась к Шамрону.

– Девушка с собакой, битник с наушниками и плейером и парень из кибуца с автоматом «узи» на боку.

Шамрон улыбнулся.

– Очень хорошо. Теперь еще один тест – так сказать, на сон грядущий. Видите того человека, сидящего в одиночестве?

Жаклин кивнула.

– Завяжите с ним беседу, узнайте о нем все, что только сможете, пригласите к себе на квартиру, а в фойе попробуйте от него отделаться, но так, чтобы обошлось без скандала и шума.

С этими словами Шамрон поднялся с места и вышел из заведения. Жаклин встретилась с указанным мужчиной взглядами. Через несколько минут он уже сидел за ее столиком. Они разговорились. Мужчина сообщил, что его зовут Марк и что родом он из Бостона. В настоящее же время он живет в Израиле, потому что у него здесь компьютерный бизнес. Они проговорили примерно час, после чего начали флиртовать. Но когда Жаклин пригласила его к себе домой, он сообщил, что женат и у него семья.

– Очень жаль, – сказала она. – Мы могли бы неплохо провести время.

Мужчина довольно быстро переменил свое мнение и принял приглашение. Жаклин под тем предлогом, что ей нужно попудрить носик, вышла в коридор, но направилась не в туалет, а в телефонную будку. Набрав номер консьержа в Опера-Тауэр, она оставила для себя самой некое сообщение, после чего вернулась за столик.

– Пойдемте, – сказала она, обращаясь к своему новому знакомому.

Они отправились к ней на квартиру. Прежде чем подняться на лифте на свой этаж, она справилась у консьержа, не оставил ли кто-нибудь ей сообщение.

– Звонила ваша сестра из Херцлии, – ответил консьерж. – Она пыталась дозвониться к вам в апартаменты, но там никто не брал трубку. Поэтому она позвонила сюда и продиктовала для вас послание.

– И что же она сказала?

– Сказала, что у вашего отца случился сердечный приступ.

– Боже мой!

– По ее словам, его уже отвезли в госпиталь. Опасность ему не угрожает, но она просила вас немедленно к ней приехать.

Жаклин повернулась к американцу.

– Извините, но мне, похоже, придется ехать в Херцлию.

Американец поцеловал ее в щеку и, расстроенный, удалился. Шамрон, который лично наблюдал за этой сценой, стоя в противоположном конце фойе, подошел к Жаклин, улыбаясь до ушей, как школьник.

– Все было очень поэтично, Сара Халеви. Но главное – очень естественно.

* * *

Первое задание, которое она получила, отлучки из дома не потребовало. Служба хотела рекрутировать иракского ученого-атомщика, который жил в Париже и работал с французскими поставщиками Ирака. Шамрон решил подстроить иракцу так называемую «сладкую ловушку» и задействовал с этой целью Жаклин. Она познакомилась с иракцем в баре, очаровала его и поехала к нему на квартиру. Тот потерял от любви голову. Жаклин сказала, что, если он хочет видеться с ней и впредь, придется встретиться с ее приятелем, у которого есть для него деловое предложение. «Приятелем» оказался не кто иной, как Ари Шамрон, а «деловое предложение», которое он сделал, звучало следующим образом: «Вы должны работать на нас. В противном случае мы сообщим вашей семье и службе безопасности Саддама Хусейна, что вы спите с израильской шпионкой». Иракцу ничего не оставалось, как выразить согласие работать на Шамрона.

Жаклин, таким образом, впервые испытала на собственном опыте, что значит быть секретным агентом. И надо сказать, подобная деятельность пришлась ей по вкусу, хотя ее роль в этой операции, которая нанесла удар по иракским ядерным амбициям, была довольно скромной. Но как бы то ни было, Жаклин помогла защитить Израильское государство от врага, который не жалел усилий, чтобы причинить ему вред. Кроме того, ее не оставляла мысль, что она, пусть и в малой степени, отомстила за смерть своих бабушки и дедушки.

Следующего задания ей пришлось дожидаться год. Ей предложили соблазнить и шантажировать офицера сирийской разведки, обитавшего в Лондоне. И она вновь добилась впечатляющего успеха. Через девять месяцев ее послали на Кипр, где она должна была соблазнить высокопоставленного сотрудника германской химической компании, поставлявшей свою продукцию в Ливию. Шамрон хотел, чтобы она, подсыпав немцу снотворного, сфотографировала документы, хранившиеся у него в портфеле. Все прошло без малейших осложнений, и она снова с успехом завершила свою миссию.

По окончании этой операции Шамрон вызвал ее в Тель-Авив, где, продемонстрировав ей секретный циркуляр, поставил в известность, что ее деятельность в качестве секретного агента прекращается. И немудрено: среди тайного сообщества секретных агентов стал распространяться слушок о некоей красивой даме из общества, работающей на израильскую разведку. По этой причине ее следующая жертва вполне могла заподозрить блистательную французскую модель в совершенно определенных намерениях. А когда кого-либо начинают подозревать в шпионаже, это обыкновенно имеет крайне печальные последствия для подозреваемого. Другими словами, ее просто-напросто могли убить.

Жаклин стала упрашивать Шамрона доверить ей еще одно дело. И Шамрон, поразмыслив, не без колебаний согласился.

Тремя месяцами позже он отправил ее в Тунис.

* * *

Инструкции Шамрона, предлагавшие Жаклин встретиться с Габриелем Аллоном в католической церкви в Турине, показались ей несколько странными и необычными, но она сделала так, как ей было велено. Войдя в храм, она увидела Габриеля за загородкой поднятой к потолку платформы, размещаясь на которой он занимался реставрацией древней фрески, изображавшей Вознесение. В повседневной жизни ей постоянно приходилось работать с привлекательными мужчинами, но в Габриеле было нечто такое, от чего у нее на мгновение перехватило дыхание. В его взгляде проступала такая удивительная сосредоточенность и концентрация на предмете, что ей захотелось, чтобы он вместо фрески одарил этим взглядом ее. И она тут же решила, что обязательно с ним переспит еще до завершения операции.

На следующее утро они вылетели в Тунис, где прописались в небольшом отеле на пляже. Первые несколько дней Габриель уходил на работу, оставляя ее в одиночестве. Вечером он возвращался в отель, после чего они отправлялись обедать, а затем прогуливались по набережной и возвращались в свою комнату. Полагая, что их комната прослушивается, они разговаривали как любовники. Однако спал Габриель одетым, строго придерживаясь своего места на постели, как если бы его отделяла от Жаклин прозрачная, но прочная стена.

На четвертый день он взял ее с собой на работу: показал место на пляже, где должны были высадиться коммандос, а также виллу в пригороде, где проживал объект. Но как бы он себя ни вел и что бы ни делал, страсть Жаклин к этому человеку только возрастала. Он был для нее настоящим героем, который посвятил свою жизнь борьбе с врагами Израиля. По сравнению с Габриелем она казалась себе существом незначительным и фривольным. Она в буквальном смысле не могла оторвать от него глаз. Ей хотелось провести рукой по его коротко остриженным волосам, коснуться его лица, его тела. Когда они однажды ночью лежали вместе в постели, она перекатилась на его сторону, прижалась к нему и поцеловала в губы. Габриель оттолкнул ее, после чего сделал себе из одеял походную бедуинскую постель на полу.

«Боже, – подумала Жаклин, – какой же дурой я, должно быть, ему представляюсь».

Через пять минут он неожиданно вернулся и присел рядом с ней на край постели. Затем, наклонившись поближе, он прошептал:

– Я хотел бы заняться с тобой любовью, но не могу. Я женат.

– А мне все равно.

– Когда операция закончится, ты меня больше никогда не увидишь.

– Я знаю.

В постели он оказался именно таким, как она себе представляла: опытным, артистичным, методичным и очень нежным. В его руках она чувствовала себя, будто одна из его картин. Его взгляд, казалось, в прямом смысле касался ее кожи.

На мгновение она испытала глупую гордость при мысли о том, что ей удалось пробиться сквозь возведенную им вокруг себя стену и соблазнить его. У нее было только одно желание – чтобы операция продолжалась вечно. Но этого, конечно же, не случилось, и вечер, когда они уехали из Туниса, стал самым печальным в ее жизни.

После Туниса она с головой ушла в модельный бизнес. Она сказала Марселю, чтобы он принимал каждое поступавшее на ее счет предложение. В таком вот бешеном ритме она работала на протяжении шести месяцев, едва не оказавшись на грани нервного и физического истощения. Кроме того, она намеренно встречалась с другими мужчинами, но ничего не помогало. Она денно и нощно думала о Габриеле и о том, что произошло между ними в Тунисе. Впервые в жизни ею овладело нечто вроде наваждения, и она ничего не могла с этим поделать. Почувствовав, что вот-вот сойдет с ума, Жаклин отправилась к Шамрону и попросила, чтобы он свел ее с Габриелем. Шамрон отказался. Тогда она вся отдалась ужасным фантазиям, в которых ей рисовалась смерть его жены. Поэтому, когда Шамрон в один прекрасный день рассказал ей о трагической гибели жены Габриеля в Вене, ею овладело невыносимо тягостное чувство вины.

Она не видела Габриеля со времен Туниса, поэтому не могла себе представить, по какой причине он изъявил желание с ней встретиться. Но часом позже, когда она увидела подъезжавший к ее дому автомобиль, губы сами собой расплылись в счастливой улыбке. «Спасибо тебе, Господи, – вознесла она про себя молитву Творцу, – что Габриель ко мне приехал. Я, как никто, нуждаюсь в реставрации».