Текст книги "Мастер убийств"

Глава 12

Бейсуотер. Лондон

Если подобное сравнение уместно, в Фионе Барроуз было нечто общее с тем многоквартирным домом в Суссекс-Гарденс, где она работала управляющей. Это была плотная приземистая женщина, злоупотреблявшая яркой косметикой, которая не могла скрыть того неоспоримого факта, что она стареет. Это не говоря уже о том, что она напрочь была лишена какой-либо привлекательности и женской грации. Короткая прогулка от лифта до двери вакантной квартиры, предназначавшейся для сдачи в аренду, вызвала у нее одышку и сердцебиение. Вставив пухлой рукой в замочную скважину ключ и провернув его в замке, она открыла дверь и просипела:

– Вот мы и пришли.

Фиона провела посетителя по квартире, показав ему гостиную, обставленную подержанной мебелью, две абсолютно одинаковые спальни с двухместными кроватями и стоявшими рядом с ними столиками, маленькую столовую со столом из тонированного серого стекла в современном стиле, а также тесную кухоньку с микроволновой духовкой и двухконфорочной газовой плитой.

Посетитель вернулся в гостиную, раздвинул шторы и посмотрел в окно. Через дорогу также стоял многоквартирный дом.

– Если вас интересует мое мнение, скажу, что за эти деньги вам вряд ли бы удалось снять квартиру ближе к центру, чем эта, – произнесла Фиона Барроуз, обращаясь к посетителю. – До Оксфорд-стрит рукой подать, а Гайд-парк прямо за углом. У вас дети есть?

– Нет, – ответил Габриель, поглядывая с отсутствующим видом на многоквартирный дом напротив.

– Вы чем вообще занимаетесь, извините за любопытство? – поинтересовалась Фиона.

– Я художник-реставратор.

– Старые картины, значит, восстанавливаете?

– Что-то вроде этого.

– Может, вы и рамы заодно восстанавливаете? У меня дома есть старая рама, которая нуждается в ремонте.

– Боюсь, рамы не моя специализация. Я занимаюсь исключительно живописью.

Фиона посмотрела на кандидата в постояльцы, который, пока они разговаривали, продолжал глазеть в окно. Интересный мужчина, подумала она. И руки у него красивые. Красивые руки у мужчины – это очень сексуально. Подумать только – в этом доме поселится реставратор. Удивительно! Впрочем, давно пора для разнообразия обзавестись приличным жильцом. Потом она подумала о том, что уже не так молода, но все еще не замужем. И постоялец, судя по всему, тоже не женат. Но парень осторожный, решила она, окинув мужчину пристальным взглядом. Такой и шагу не сделает, прежде чем сто раз все не обдумает. Возможно, прежде чем остановить свой выбор на этой квартире, он сперва весь квартал обойдет.

– Ну так как? Что вы решили? – спросила она.

– Мне все здесь нравится, – ответил мужчина, упорно продолжая смотреть в окно. – И эта квартира мне подходит.

– Когда же в таком случае вы переедете?

Габриель задернул шторы и сказал:

– Сегодня же.

* * *

Габриель наблюдал за ним в течение двух дней.

В первый день он видел его только раз. Когда тот где-то после полудня поднялся с постели и объявился на короткое время в окне, облаченный в одни только черные трусы-шорты. У него были темные курчавые волосы, угловатые скулы, полные, чувственные губы, стройное поджарое тело, но мускулатура – так себе. Габриель открыл оставленный ему Шамроном файл и сравнил лицо в окне с фотографией, приколотой с обратной стороны обложки.

Тот самый парень.

Изучая человека в окне, Габриель через некоторое время вновь почувствовал себя полноправным, приступившим к привычной работе оперативником. Он был холоден, собран и внимателен. Неожиданно пришло ощущение, что зрение и слух у него обострились. Все предметы стали как-то ярче и контрастнее, а звуки обрели большую индивидуальность, глубину и отчетливость. Он слышал, как во дворе хлопнула дверца машины, как ссорились любовники в соседней квартире, как где-то, надрываясь, неустанно звонил телефон и как выводил носиком рулады у него на плите закипевший чайник. Отметая один за другим возникшие в его восприятии дополнительные раздражители, он сосредоточил все внимание на человеке в окне через дорогу.

Юсеф эль-Тауфики – национальный палестинский поэт и по совместительству студент лондонского колледжа, официант ливанского ресторана «Кебаб фэктори» на Эдгар-роуд, а также действующий агент тайной армии Тарика.

Неожиданно на живот Юсефа легла бледная рука, которая, представляя резкий контраст со смуглой кожей парня, на этом фоне, казалось, светилась. Несомненно, рука принадлежала женщине: Габриель заметил мелькнувший в окне светлый локон. После этого Юсеф исчез за шторами.

Девушка вышла из дома часом позже. Прежде чем забраться в такси, она подняла глаза к окну, чтобы выяснить, наблюдает ли любовник за ее отъездом. Шторы были задернутыми, в окне никто не стоял. Девушка захлопнула дверцу машины чуть сильнее, нежели это требовалось, после чего такси уехало.

Габриель же сделал первое оперативное наблюдение: Юсеф не слишком любезен с женщинами.

* * *

На следующий день Габриель решил заняться уличной слежкой, обеспечивавшей непосредственный зрительный контакт с объектом.

Юсеф вышел из дома напротив в полдень. Он был в белой рубашке, черных брюках и черном кожаном жилете. Ступив на тротуар, он на секунду остановился, чтобы прикурить сигарету, а заодно оглядеть пространство вокруг и выяснить, нет ли за ним слежки. Помахав в воздухе рукой, он затушил спичку, после чего зашагал по направлению к Эдгар-роуд. Пройдя ярдов сто, он неожиданно остановился, осмотрелся, после чего пошел назад к подъезду своего дома.

Стандартный прием для обнаружения возможной слежки, подумал Габриель. Этот парень – профессионал.

Пятью минутами позже Юсеф снова вынырнул из подъезда и двинулся в сторону Эдгар-роуд. Габриель зашел в ванную, смазал волосы гелем для укладки и надел очки с красными тонированными стеклами. Потом, набросив на плечи куртку, вышел из дома.

* * *

Через дорогу от ливанского ресторана «Кебаб фэктори» находился небольшой итальянский ресторанчик. Габриель вошел в зал и уселся за столик у окна. Он хорошо помнил, чему его учили в академии. В одной из лекций говорилось: «Если вы следите за объектом из кафе, не делайте того, что может навести посторонних на мысль, какое задание вы выполняете. Другими словами, не сидите часами за столиком в одиночестве, прикрываясь газетой. При таком исполнении ваша миссия станет очевидной».

По этой причине Габриель превратился в Седрика – автора, который писал статьи по вопросам культуры для одного из парижских интеллектуальных журналов. Он говорил по-английски с сильным французским акцентом, объясняя всем и каждому, что сочиняет эссе на тему о том, почему Лондон в наши дни поражает пестротой и оживлением на ночных улицах, в то время как Париж стал смертельно скучным. Он курил французские сигареты «Житан», пил много красного вина и напропалую болтал с двумя шведскими туристками, сидевшими за соседним столиком. Более того, он даже пригласил одну из них в свою комнату в отеле. Девушка отказалась, и он сделал аналогичное предложение ее подруге. Когда и вторая девушка отвергла его приглашение, он позвал в гости обеих. Потом он, основательно захмелев, уронил и разбил бокал с кьянти. Менеджер ресторана синьор Андреотти подошел к его столику и предложил держать себя в рамках, угрожая в противном случае вывести его.

При всем том Габриель продолжал держать под наблюдением Юсефа, обслуживавшего столики ресторана через дорогу. Он видел, как Юсеф, покинув на короткое время свое заведение, прошел вверх по улице к киоску с периодикой, чтобы купить арабские газеты. Кроме того, он заметил, как некая темноволосая девушка, написав на салфетке номер телефона, сунула ее в нагрудный карманчик на рубашке Юсефа. Не оставил он без внимания и одного непрестанно оглядывавшегося араба, с которым Юсеф имел весьма продолжительную беседу. Именно в тот момент, когда у него разбился бокал с кьянти, он запечатлевал в памяти номер японского автомобиля «ниссан», в который садился араб. Когда же к его столику подошел Андреотти, чтобы сделать выговор за слишком шумное поведение, он наблюдал за тем, как Юсеф разговаривал по телефону. «С кем он разговаривает? – задавался вопросом Габриель. – Со своей девушкой? С кузеном из Рамаллаха? Или с одним из агентов Тарика?»

Через час Габриель пришел к выводу, что мозолить глаза посетителям итальянского ресторанчика больше не имеет смысла. Он заплатил по счету, оставил щедрые чаевые и извинился за причиненное им беспокойство. Синьор Андреотти лично проводил его до выхода, после чего, распахнув перед ним двери, отправил в плавание по волнам бурного житейского моря.

* * *

В тот вечер Габриель, усевшись в гостиной у окна, стал дожидаться возвращения Юсефа. На улице шел дождь. Проехал мотоциклист с подружкой на заднем сиденье. Девушка громким голосом просила мотоциклиста ехать потише. Возможно, это пустяк, но Габриель отметил это событие в своем дневнике наблюдений и аккуратно проставил время: одиннадцать часов пятнадцать минут.

От выпитого кьянти разболелась голова. Квартира, которую он арендовал, ему не нравилась, и ее стены уже начинали на него давить. Сколько у него было таких же вот бессонных вечеров и ночей? И не сосчитать… Когда он вел наблюдение, ему приходилось сиживать и на стерильной конспиративной квартире службы, и у окна арендованного им ветхого жилья. Его душа жаждала прекрасного, и он, чтобы скоротать время, вставил диск с записью оперы «Богема» в стоявший у его ног стереоплейер, прикрутив звук до минимума. В основе работы разведчика лежит терпение, учил Шамрон. А еще он говорил, что работа разведчика – дело скучное, нудное и утомительное.

Поднявшись с места, он прошел на кухню и принял от головной боли аспирин. В соседней квартире начали переругиваться на арабском языке с ливанским акцентом мать и дочь. Послышался звон бьющегося стекла, потом хлопнула дверь и кто-то пробежал по коридору.

Габриель вернулся к окну, сел на стул, прикрыл глаза и перенесся мыслями на двенадцать лет назад, в Северную Африку.

* * *

Резиновые надувные лодки подошли с прибоем к берегу в районе Руада. Габриель спрыгнул в теплую воду, достигавшую в этом месте до середины икры, и вытащил лодку на песок. Группа израильских коммандос, держа оружие наизготовку, устремилась по пляжу вслед за ним. Где-то залаяла собака. В прохладном апрельском воздухе ощущался запах дыма и жарившегося на открытом огне мяса. В скором времени Габриель и его люди увидели микроавтобус «фольксваген», за рулем которого сидела девушка. Четверо коммандос во главе с Габриелем погрузились в «фольксваген». Остальные забрались в два микроавтобуса «пежо», стоявших рядом. Через мгновение моторы автомобилей пробудились к жизни, маленький караван сорвался с места и устремился вперед.

Габриель носил у губ пуговку микрофона, подсоединенного к небольшому радиопередатчику, лежавшему в кармане его куртки. Радио было настроено на частоту военно-транспортного «Боинга-707», который летел неподалеку от побережья Туниса в предназначавшемся для пассажирских самолетов коридоре, маскируясь под чартерный авиалайнер авиакомпании «Эль-Аль». Если бы что-нибудь пошло не так, как задумывалось, коммандос получили бы приказ об отмене операции через несколько секунд.

– Мать приехала вовремя, – произнес Габриель в микрофон. Отпустив переговорную кнопку, он услышал в наушнике ответ:

– Двигайтесь к дому матери.

Пока они ехали, Габриель, готовый в любой момент открыть огонь, держал свою «беретту» между коленями. Управлявшая микроавтобусом девушка крутила обеими руками руль, зорко всматриваясь в проносившиеся мимо улицы вечернего города. Рослая, с шапкой густых темных волос, скрепленных на затылке серебряной заколкой, она знала дорогу ничуть не хуже Габриеля. Когда Шамрон отправил его в Тунис для изучения объекта, девушка поехала с ним и, пока они находились в этой стране, играла роль его жены. Протянув руку, Габриель коснулся ее напряженного плеча.

– Расслабься, – тихо сказал он, потом улыбнулся и добавил: – Волноваться нечего. Ты отлично справляешься со своей работой.

Скоро они въехали в Сиди-Буссад – богатый пригород тунисской столицы неподалеку от моря, и припарковались через дорогу от виллы. Микроавтобусы «пежо» замерли на стоянке за «фольксвагеном». Девушка выключила мотор. Габриель взглянул на часы: 12.15. Они добрались до места точно по расписанию.

Габриель знал виллу как свои пять пальцев. Во время предварительной операции по изучению объекта он наблюдал за ней и фотографировал ее под всевозможными углами и с различных направлений. После этого в пустыне Негев была построена точная копия этой виллы, где Габриель и его товарищи проходили тренировки, отрабатывая необходимые для штурма навыки. Во время заключительной тренировки на проникновение в здание у них ушло всего двадцать две секунды.

– Прибыли к дому матери, – произнес Габриель в микрофон.

– Можете нанести матери визит.

Габриель повернулся к сидевшим в «фольксвагене» людям и скомандовал:

– Пошли.

Он открыл дверцу микроавтобуса и пересек улицу, не переходя на бег, двигаясь быстрым размеренным шагом. У себя за спиной он слышал слаженную, негромкую поступь бойцов из группы особого назначения «Сайарет». Габриель несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы привести пульс в норму. Вилла принадлежала Халилю эль-Вазиру, более известному под именем Абу-Джихад. Он являлся главой оперативного отдела Фронта освобождения Палестины и одним из самых доверенных офицеров Ясира Арафата.

Неподалеку от входа на виллу стоял принадлежавший Абу-Джихаду «мерседес», подаренный ему Арафатом. За рулем машины клевал носом водитель. Габриель приставил к уху шофера оснащенный глушителем ствол «беретты», нажал на спуск и продолжил движение.

У входа Габриель остановился, пропуская вперед двух коммандос, которые прикрепили к тяжелой двери полоску беззвучной пластиковой взрывчатки. Прозвучал взрыв, напоминавший хлопок в ладоши, после чего дверь распахнулась. Габриель, держа «беретту» наготове, ворвался со своими людьми в холл.

Выскочил охранник-тунисец. Пока он доставал и взводил свое оружие, Габриель успел дважды выстрелить ему в грудь.

Стоя над умирающим человеком, Габриель произнес:

– Скажи мне, где он, и я не стану стрелять тебе в глаза.

Но охранник только морщился от боли и хранил молчание.

Габриель дважды выстрелил ему в лицо.

Потом он стал подниматься по лестнице, на ходу вставляя в рукоять «беретты» новый магазин. Одолев лестницу, он направился по коридору к двери кабинета, где Абу-Джихад проводил за работой большую часть дня. Высадив дверь, коммандос ворвались в кабинет. Палестинец сидел в кресле перед телевизором и смотрел новости, где рассказывалось о ходе интифады, развитием которой он руководил из Туниса. Увидев спецназовцев, Абу-Джихад потянулся к пистолету. Габриель в броске, как учил его Шамрон, открыл огонь. Две пули поразили Абу-Джихада в грудь. Габриель, нависая над раненым, приставил ему к виску пистолет и еще два раза нажал на спуск. Тело палестинца стало содрогаться в смертных конвульсиях.

Коммандос выскочили из кабинета и помчались вниз по лестнице. В холле стояла жена Абу-Джихада, держа на руках маленького сына и прижимая к себе дочь-подростка. Увидев Габриеля и его людей, она в ожидании скорой смерти закрыла глаза и еще крепче прижала к себе ребенка.

– Возвращайся к себе в комнату! – крикнул Габриель по-арабски. Потом повернулся к девочке-подростку и добавил: – Позаботься о матери.

Выбежав из дома, Габриель и его люди устремились к парковочной площадке. Чтобы пересечь улицу, забраться в микроавтобусы и отъехать от виллы, им потребовалось не более полуминуты. Они мчались по улицам пригорода Сиди-Буссад, держа путь к Руаду. Там они бросили на пляже свои машины и перебрались в надувные лодки. Через несколько минут лодки, разрезая носами черные волны Средиземного моря, уже двигались в сторону сигнальных огней дожидавшегося их израильского патрульного судна.

– Тринадцать секунд, Габриель! Ты справился с заданием за тринадцать секунд, – сказала девушка.

Протянув руку, она хотела было дотронуться до его плеча, но он резко отстранился. Приставив ко лбу ладонь, он всматривался в приближавшееся к ним патрульное судно. Потом он поднял голову к черному ночному небу, отыскивая взглядом огни самолета, но ничего, кроме звезд и луны, не увидел. Неожиданно перед его взором предстали лица жены и детей Абу-Джихада, в их глазах мелькали страх и ненависть.

Габриель швырнул «беретту» в море и вздрогнул всем телом от охватившего его озноба.

* * *

Ссора у соседей закончилось, и в доме установилась тишина. Габриелю больше не хотелось вспоминать о Тунисе, поэтому он представил себе, как выходит на своем судне из залива в море. Потом он подумал о картине Вичеллио, которую успел очистить от грязи и старого пожелтевшего лака, но не успел до конца восстановить. Неожиданно ему вспомнился Пиил, а затем перед его мысленным взором предстал Дэни. Он помнил, как в Вене извлекал его останки из искореженного взрывом автомобиля. Когда боль от утраты притупилась, он благодарил Бога за то, что сын умер быстро и без мучений, а не остался на всю жизнь безногим и безруким калекой с наполовину обожженным лицом.

Габриель поднялся с места и стал расхаживать по комнате, пытаясь изгнать из памяти ужасные образы прошлого. Совершенно для него неожиданно он подумал о матери Пиила. Несколько раз за то время, что он прожил в порту Навас, он ловил себя на мыслях об этой женщине. Начинались его фантазии всегда одинаково. Он сталкивался с ней в деревне, и она по какой-то неведомой причине сообщала ему об отсутствии Дерека: «Он ушел бродить среди скал, потому что у него не вытанцовывается второй акт и ему необходимо поразмышлять. Так что его не будет несколько часов». Затем она приглашала его в дом: «Не желаете ли зайти ко мне на чашку чаю?» Габриель выражал согласие, но выпить чаю ему не удавалось, поскольку она вела его не на кухню, а в находившуюся на втором этаже спальню. Там Габриель ложился вместе с ней в постель Дерека, и эта женщина позволяла ему излить в свои заповедные глубины накопленное им за девять лет абсолютного воздержания сладострастие. После этого она опускала голову ему на живот, рассыпав по его телу влажные от пота локоны. «Ты ведь не настоящий реставратор, а только им притворяешься, верно?» – вопрошала она в его фантазиях, и он отвечал ей правду: «Я уничтожаю людей по приказу правительства Израиля. Это я убил Абу-Джихада на глазах его жены и детей. В ту ночь я убил за тринадцать секунд троих. За это премьер-министр наградил меня медалью. Раньше у меня были жена и сын, но террорист подложил бомбу под их машину в отместку за то, что я сделал в Тунисе». После этого признания мать Пиила поднимала крик и в ужасе выбегала из коттеджа, облаченная в одну только белую простыню, обернутую вокруг тела. И на этой простыне самым непостижимым образом проступала кровь Лии.

* * *

Он вернулся к своему стулу у окна, опустился на сиденье и, устремив взгляд на улицу, застыл в ожидании возвращения Юсефа. Вместо лица матери Пиила в его воображении возникло лицо Приснодевы, написанное Вичеллио. Чтобы скоротать время ожидания, Габриель мысленно вернулся к оставленной им работе: опустил воображаемую кисточку в воображаемую краску и приступил к врачеванию шрамов на щеке Девы Марии.

* * *

Юсеф вернулся домой в три часа ночи. С ним была девушка – та самая, которая в ресторане написала на салфетке неизвестный Габриелю номер телефона и засунула эту салфетку в карманчик его рубашки. Габриель видел, как они подошли ко входу и исчезли в дверном проеме. В верхнем этаже на короткое время загорелся свет, и Юсеф, прежде чем лечь в постель, возник в одном из окон. Когда он исчез за шторами, Габриель пожелал ему спокойной ночи. Он улегся на стоявший в гостиной диван и смежил веки. Сегодня он вел визуальное наблюдение за объектом, а завтра приступит к его прослушиванию.

Глава 13

Амстердам

Три часа спустя стройная молодая женщина по имени Инге ван Хофф вышла из бара в районе «красных фонарей» и торопливо зашагала по узкой аллее. На ней были черная кожаная юбка, легинсы, кожаный жилет и сапоги на высоких каблуках, цокавших по булыжнику мостовой. Улицы Старого города все еще были темны и пустынны, а вдоль стен домов стлался молочный туман. Она подняла голову и втянула в себя прохладный утренний воздух. Туман оставлял на губах легкий привкус соли; в воздухе пахло морем. По пути она обогнала двух подвыпивших мужчин, один из которых походил на наркодилера. Чуть пригнув голову, она прибавила шагу. Ее боссу не нравилось, когда она утром возвращалась домой пешком, но ей, после того как она всю ночь разносила напитки и отваживала от себя подвыпивших клиентов, хотелось хотя бы несколько минут побыть в одиночестве.

Неожиданно она поняла, что очень устала и ей нужно расслабиться. «Единственное, что мне сейчас требуется, – это хорошенько вмазаться, – подумала голландка. – Надеюсь, Лейла вчера кое-чем разжилась».

Лейла… Инге завораживал даже самый звук ее имени. В этой женщине ей нравилось буквально все. Они познакомились в баре двумя неделями раньше. Лейле приглянулся их бар, и она заходила туда три вечера подряд, всякий раз в полном одиночестве. Она проводила в заведении около часа: выпивала рюмку шнапса или грольша, выкуривала несколько сигарет с марихуаной и слушала музыку. Всякий раз, когда Инге оказывалась поблизости от ее столика, она чувствовала на себе ее пристальный взгляд. Лейла с ее черными блестящими волосами и огромными темными глазами была потрясающе привлекательна. Наконец, когда Лейла заглянула в их заведение в третий раз, Инге отважилась назвать себя и заговорить с ней. Лейла сказала, что учится в Париже, но сейчас находится в годичном отпуске и путешествует по миру. Амстердам совершенно очаровал ее своими живописными каналами, домиками в готическом стиле, музеями и парками. Ей, Лейле, очень хотелось бы провести здесь несколько месяцев, чтобы получше узнать город.

– Где вы остановились? – поинтересовалась Инге.

– В молодежной гостинице в южной части Амстердама. Признаться, условия там кошмарные. А вы где живете?

– На барже, что стоит на Амстеле.

– На барже? Это восхитительно!

– Вообще-то она принадлежит моему брату, но он уехал на несколько месяцев в Роттердам, где работает над реализацией крупного строительного проекта.

– Должна ли я воспринимать ваши слова как предложение остановиться у вас на несколько дней?

– Вы можете оставаться у меня сколько заблагорассудится. Мне не нравится возвращаться домой, когда там нет ни одной живой души.

Над рекой занимался рассвет. На баржах, которые стояли, вытянувшись цепочкой, вдоль облицованного гранитом парапета набережной, начали зажигаться огни. Инге свернула на набережную, отшагала еще сотню ярдов, после чего прошла по сходням на палубу своего судна. Занавески у нее на окнах были тщательно задернуты. Инге простучала каблучками по палубному настилу и вошла в салон. Она полагала, что застанет Лейлу в постели, но та уже суетилась около плиты и варила кофе. На полу у двери стоял чемодан. Инге закрыла за собой дверь, стараясь скрыть овладевшее ею разочарование.

– Вчера, когда ты была на работе, я звонила брату в Париж, – произнесла Лейла. – Он сказал, что отец серьезно заболел. Так что мне придется сегодня же уехать домой, чтобы позаботиться о матери. Ты уж меня, Инге, извини…

– И сколько времени ты будешь отсутствовать?

– Неделю, максимум две.

– Назад-то вернешься?

– Конечно, вернусь. – Лейла поцеловала Инге в щеку и вручила ей чашку кофе. – У меня рейс через два часа. Присаживайся. Мне нужно кое о чем с тобой переговорить.

Когда они уселись в салоне на диван, Лейла сказала:

– Завтра в Амстердам приезжает мой приятель. Он француз, и зовут его Поль. Я хотела спросить, не сможет ли он некоторое время пожить у тебя – пока не подыщет себе подходящее жилье?

– Лейла, я не…

– Он хороший парень. И не станет к тебе приставать, если это то, чего ты опасаешься.

– Не беспокойся, я могу за себя постоять.

– Ну так что мне сказать Полю? Он может остановиться у тебя на несколько дней?

– Несколько дней – это, собственно, сколько?

– Собственно, это неделя – или около того.

– А что я с этого буду иметь?

Лейла сунула руку в карман, достала пакетик с белым порошком и помахала им перед носом у Инге.

Та протянула руку и схватила пакетик.

– Лейла, ты ангел.

– Я знаю.

Инге прошла в спальню и выдвинула верхний ящик своего гардероба, где хранился необходимый для наркомана набор. Упаковка одноразовых шприцев, свеча, алюминиевая ложка и резиновая лента, чтобы перетягивать руку. Пока Лейла паковала вещи, она приготовила на пламени свечи зелье, набрала наркотик в шприц, после чего вонзила иглу в вену на левой руке.

Через несколько секунд все ее тело наполнилось восхитительной легкостью. Последнее, что она видела, прежде чем погрузиться в забытье, был силуэт ее прекрасной возлюбленной Лейлы, которая, выскользнув из дверей салона, двинулась по палубе в сторону сходней, выводивших на набережную.