Текст книги "Экономическая журналистика"

По-видимому, было бы очень полезно, если бы систематически проводились семинары для журналистов, где на конкретных текстах и судебных делах анализировались оптимальные (с точки зрения риска) стратегии работы журналиста над текстом и типичные ошибки.

Но ведь у этой проблемы есть и оборотная сторона. Нет ли возможности дать четкие рекомендации работникам правоохранительных органов, сталкивающимся с вопросами унижения чести и достоинства, клеветы, оскорбления в текстах СМИ?

Настоящий материал и есть попытка если не дать исчерпывающие рекомендации юристам, то, по крайней мере, обратить их внимание на невыясненность многих вопросов, неопределенность и субъективность основных понятий, неточности в трактовке ряда типичных ситуаций. На базе проделанного нами анализа, вероятно, можно написать специальный текст, адресованный именно и только работникам правоохранительных органов. Тем более, что они нуждаются в консультации специалистов по поводу еще одной проблемы, нами здесь не затронутой. Мы нередко приводим примеры из текстов политических выступлений и из газетных материалов левой оппозиции, где содержатся прямые оскорбления в адрес Президента РФ. Пока не было возбуждено ни одного дела в этой связи. Но всякое терпение имеет предел, и можно ожидать возникновения и таких правовых ситуаций.

Вернемся к конкретным научным проблемам, возникающим в правоохранительной практике. Итак: что такое ненормативная лексика и фразеология?

Главная проблема в том, что в это понятие вкладываются два различных содержания.

Во-первых, это слова и выражения, употребление которых в общении (в частности, в массовой коммуникации) нарушает нормы общественной морали. Причем это могут быть внелитератур-ные слова (выражения), скажем, взятые из жаргонов или диалектов, а могут быть – вполне литературные; однако употребление этих последних (вроде подлец, мерзавец) по отношению к конкретному человеку в конкретной коммуникативной ситуации противоречит нормам общественной морали в не меньшей степени.

Во-вторых, это слова и выражения только первой группы (жаргонные, диалектные, вообще стоящие вне пределов литературного языка).

Таким образом, термин «ненормативная лексика» двусмыс-ленен и не вполне четок.

Почему в реальном коммуникативном употреблении так часто встречаются ненормативные (внелитературные) слова и выражения?

Этот процесс отражает общие тенденции в русской речевой коммуникации последних десятилетий. Известно, что вообще русская языковая общность распадается на множество отдельных страт, социальных и профессиональных групп и т. д. Их речевые особенности часто резко расходятся с нормами литературного языка – ср., например, лагерно-тюремный жаргон. Наряду с этим речевым многообразием в советское время существовала практика официального подготовленного речевого общения (чтение докладов по заранее подготовленному тексту, публикация в прессе только специально подготовленной, согласованной и цензурированной информации о событиях («ТАСС уполномочен заявить…»), в ТВ – дикторы, а не свободно говорящие ведущие и т. д.). Начиная с середины 50-х гг. (хрущевская «оттепель») в литературный язык и социально-ориентированное общение (в частности, массовую коммуникацию) начинают проникать периферийные языковые явления. Процесс этот был связан первоначально с появлением «молодежной литературы» вроде повести В. Аксенова «Коллеги» и публикацией первых мемуарных («Крутой маршрут» Е. Гинзбург) и художественных («Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына) книг о сталинских тюрьмах и лагерях.

В годы перестройки и постсоветский период этот ручеек вне-литературной лексики и фразеологии превратился в бурный поток. Горбачевская «гласность», высочайше одобренный плюрализм точек зрения и способов их выражения, проникновение на экран ТВ и в эфир радио огромного числа непрофессионалов и вообще случайных людей, монополия в массовой коммуникации электронных СМИ, «деофициализация» ТВ и радио вместе с появлением того вида прессы, который на Западе называется «таблоидами», – все это имело следствием расшатывание норм языка массовой коммуникации и системы норм литературного русского языка в целом.

Нечто подобное происходило в 20-е годы нашего века в связи с резким изменением социальной базы русского литературного языка.

Но почему же именно инвективные, непристойные, об-сценные выражения стали такими популярными?

Во-первых, потому, что слова и выражения, связанные с привычными контекстами, оценками, стилистическими характеристиками, перешли совсем в другие, нетипичные для них условия общения: часто оратор, желающий оживить свою речь, сделать ее менее официальной и более разговорной, неформальной, теряет границу допустимого и недопустимого. Стираются (ранее четкие) границы между разными стилистическими пластами. При этом имеет место непрерывная динамика изменения речевых ситуаций – в отличие от английского парламента, характер общения между депутатами Государственной Думы меняется с каждым новым ее составом и с каждым новым спикером. Все время появляются новые телепередачи, то претендующие на «высокую» стилистику, то, напротив, характеризующиеся максимальной стилистической сниженностью. Люди просто запутались.

Во-вторых, потому, что вместе с гласностью пришло снятие запретов на целые пласты публикаций, в частности на издание эротической литературы. А это естественно влекло за собой дета-буизацию (снятие табу) и соответствующей лексики.

В-третьих, потому, что резко обострилась политическая борьба в современной России. Языковое «джентльменство» ушло в прошлое, особенно в газетах левой оппозиции и публичных выступлениях ее лидеров. На страницы оппозиционных газет хлынула прямая брань.

Есть и другие факторы проникновения обсценной лексики и фразеологии в социально-ориентированное общение, в частности в СМИ (см. главу 4, а также ниже о функциях мата).

Можно ли дать какую-нибудь классификацию инвективной лексики и фразеологии первого типа, т. е. относящейся к сфере литературного языка?

Можно выделить 8 разрядов такой лексики: 1. Слова и выражения, с самого начала обозначающие антиобщественную, социально осуждаемую деятельность: бандит, жулик, мошенник. 2. Слова с ярко выраженной негативной окраской, составляющей основной смысл их употребления: двурушник, расист, враг народа. 3. Названия профессий, употребляемые в переносном значении: палач, мясник. 4. Зоосемантические метафоры, отсылающие к названиям животных: кобель, кобыла, свинья. 5. Глаголы с «осуждающей» семантикой или даже с прямой негативной оценкой: украсть, хапнуть. 6. Слова, содержащие в своем значении негативную, причем весьма экспрессивную оценку чьей-либо личности: гадина. 7. Эвфемизмы для слов 1-го разряда, сохраняющие их оценочный (резко негативный) характер: женщина легкого поведения, путана, интердевочка. 8. Окказиональные (специально создаваемые) каламбурные образования, направленные на унижение или оскорбление адресата: коммуняки, дерьмократы, при-хватизация.

Нормально ли появление в широком коммуникативном употреблении мата (обсценной лексики и фразеологии)?

Совершенно ненормально и противоречит всему русскому менталитету. Никто не будет требовать, чтобы мат вообще был запрещен в общении – как бы к нему ни относиться, у него есть своя «ниша». Точно так же ничего ненормального нет в том, что мат время от времени выступает в художественной литературе как выразительное средство, например для характеризации героя. Но сейчас он вышел из своей ниши: с этой «мерзостью», по выражению Виктора Астафьева, «встречаешься уже не только в подворотнях, но порой и на высоких собраниях».

Мат, как и вообще грубая, обсценная лексика и фразеология, несет с собой определенное мироощущение – интеллектуальный и эмоциональный примитивизм, недоброжелательность и агрессивность и т. п.

То, что в силу ряда причин (см. главу 4) мат получил сейчас несвойственное ему широкое распространение, не может изменить нашего отношения к этому явлению. Ведь распространение преступности не влияет на нашу оценку каждого правонарушения!

Значит, правильно было бы осуждать (морально и юридически) все случаи публичного употребления мата?

Морально, вероятно, да. А вот что касается юридической стороны, здесь следует основательно разобраться в каждом отдельном случае. Так, понятие оскорбления не сводится к употреблению неприличной формы: оно предполагает также направленность на конкретное лицо (адресата) и умышленность. Нельзя осудить человека за оскорбление на том только основании, что он публично употребил матерные слова: необходимо для этого доказать, что они относились к истцу (были адресованы ему) и что это употребление было с умыслом унизить и оскорбить истца. Точно так же юридически бессмысленен приговор по делу газеты «Мать», где фигурирует обвинение в злостном хулиганстве, предполагающее умысел на нарушение общественного порядка (кстати, употребление нецензурных слов, равно как приставание к гражданам, квалифицируется законодателем как мелкое хулиганство).

Так что же такое «инвективная лексика» (фразеология) с юридической точки зрения?

Это слова и выражения, заключающие в своей семантике, экспрессивной окраске и оценочном компоненте содержания интенцию (намерение) говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи или третье лицо, обычно сопровождаемое намерением сделать это в как можно более резкой и циничной форме.

К инвективной лексике относятся, в частности:

• ругательная нелитературная лексика, чаще всего взятая из жаргонов и диалектов,

• обсценная лексика (мат),

• грубопросторечная лексика, входящая в состав литературного языка,

• литературные, но ненормативные слова и выражения 1, 2, 3 и 5 разрядов (см. выше).

Каковы функции мата в речевом общении?

Их несколько. Главная: оскорбить, унизить, опорочить адресата речи. Далее: сигнализировать о принадлежности говорящего к «своим»; продемонстрировать собеседнику свою реакцию на систему тоталитарных запретов; показать, каким свободным, раскованным, «крутым» является говорящий; сделать речь более эмоциональной; разрядить свое психологическое напряжение и нек. др.

Итак, что нужно знать юристу и журналисту о лингвистическом «статусе» инвективной, ругательной, обсценной лексики и фразеологии?

• Следует различать инвективную и неинвективную лексику, т. е. такую, которая предполагает намерение оскорбить или унизить адресата или третье лицо, и такую, которая является экспрессивной (содержит в себе негативную оценку и/или эмоционально-экспрессивный компонент), но такого намерения не предполагает.

• Внутри инвективной лексики надо различать литературную (относящуюся к русскому литературному языку) и внелитературную или нелитературную, например жаргонную. Ко второй группе относится и обсценная лексика (мат).

• В рамках «литературной» инвективной лексики тоже есть различные группы. Во-первых, это книжная лексика с инвектив-ным значением (мошенник, проститутка). Здесь может возникнуть ситуация клеветы (так как, назвав человека таким словом, мы обвиняем его в нарушении законодательства или норм общественной морали; вполне возможно, что это не соответствует действительности). Во-вторых, это эвфемизмы для подобных слов, казалось бы, «щадящие» адресата, но на самом деле несущие такую же ин-вективную нагрузку (дама легкого поведения). В-третьих, это переносное, метафорическое употребление таких слов (ср. бессмертное выражение политическая проститутка). Оно чаще связано с ситуацией оскорбления. Наконец, в-четвертых, есть группа вполне литературных слов инвективной семантики, однозначно связанных с оскорблением, – вроде стерва, мерзавец, подонок.

• Употребление не только литературной, но и нелитературной инвективной лексики и фразеологии далеко не всегда связано с оскорблением, клеветой, вообще унижением чести и достоинства. Это зависит от конкретной функции такой лексики, в особенности от наличия или отсутствия умысла на унижение чести и достоинства; во всяком случае, если такой умысел не доказан, обвинить говорящего (пишущего) невозможно. Это зависит от конкретной ситуации общения, включая в эту ситуацию и характер отношений между участниками речевого акта. Например, можно ласково назвать человека сукиным сыном (и даже себя самого – ср. Ай да Пушкин, ай да сукин сын!). Это зависит также от уровня речевой культуры говорящего или пишущего – бывает, что он просто не способен оценить степень несоответствия своей речи требованиям общественной морали.

• Особый случай (не рассмотренный ниже, в главе 4) – это инвективное употребление слов или словосочетаний, которые не содержат в своей семантике инвективного компонента и в лучшем (худшем?) случае имеют экспрессивную окраску (мальчики в розовых штанах), а порой и ее не имеют (завлабы). Как ни удивительно, в устах определенной социальной группы людей даже слова профессор, академик могут приобретать инвективный характер. Однако доказать такой инвективный характер почти невозможно, хотя интуитивно каждый из нас (в определенном контексте) его ощущает.

Вернемся к нашим первым вопросам. В свете всего сказанного как следует трактовать унижение чести и достоинства?

Нам представляется, что вопрос об унижении чести и достоинства упирается в понятие «нарушение моральных принципов» (потому что «нарушение действующего законодательства» установить в принципе несложно). Универсальных моральных принципов не существует – речь может идти только о принципах христианской морали (десять заповедей и т. д.) или о неписаном моральном кодексе данного конкретного общества в данный период его развития. Например, адюльтер противоречит и христианской морали («не пожелай жену ближнего своего»), и господствующей морали современного постсоветского общества, как, впрочем, и советского, но отношение к нему в постсоветском обществе более терпимое, чем в советском. Еще более терпимое отношение к нему было характерно для определенной социальной прослойки во Франции XVIII века (перед Великой Французской революцией, в период Директории). Иначе говоря, это вопрос исторической этики и социальной психологии. Но оценки существования и характера этих моральных принципов участниками коммуникативного акта и теми, кто этот акт оценивает (например, судом), могут расходиться.

Что можно сказать еще об одном понятии – «принятая в обществе манера общения», без разъяснения которого «повисает в воздухе» важное понятие неприличной, нецензурной и пр. формы?

Представляется, что в праве продолжает существовать уже давно отвергнутое лингвистикой, в частности теорией культуры речи, и социальной психологией представление о том, что в обществе существует только одна общепринятая норма (поведения, культуры речи и т. д.), которой следует придерживаться и которую не рекомендуется нарушать. На самом же деле таких норм много, мы давно уже говорим, например, не о «языковой норме», а о «системе языковых норм», которые варьируются в зависимости от характера и конкретных условий общения, системы отношений между участниками общения, их возраста и пола, цели общения и многих других факторов. В частности, то, что нормативно для межличностного общения, может оказаться нарушением нормы, скажем, в массовой коммуникации. То, что вполне допустимо в компании подростков или молодежи, нередко нарушает нормы общения людей старшего поколения и т. п. Существенно подчеркнуть, что именно сейчас границы между различными нормами (в речи, как и в общении) сдвинуты и отчасти размыты. Поэтому, говоря в праве о «принятой в обществе манере общения», необходимо четко определить, о какой манере (норме) идет речь в каждом отдельном случае. К сожалению, это многообразие социальных (и речевых) норм в сегодняшнем постсоветском обществе исследовано недостаточно, но юристу необходимо, по крайней мере, в принципе знать о таком многообразии и учитывать его в правоохранительной практике.

Каков самый главный вывод?

Самый главный вывод следующий. При сегодняшнем положении вероятность, что конкретное решение по делу об унижении чести и достоинства, клевете, оскорблении, компенсации морального вреда будет субъективным, спорным, юридически уязвимым, чрезвычайно высока.

Это вызвано тем, что все или почти все основные понятия права, связанные с этим кругом дел, не имеют объективного и операционального определения и толкования. С одной стороны, не вполне ясно, какое содержание в них вкладывается (должно вкладываться). С другой стороны, они не допускают непосредственного применения на практике (или такое применение оказывается противоречивым). Благодаря этому открываются обширные возможности для «политизации» гражданских и уголовных дел, связанных со СМИ, давления на СМИ со стороны власти, манипулирования общественным мнением, сознательной дискредитации «недружественных» органов печати и отдельных журналистов. В то же время крайне затрудняется рассмотрение случаев, где имеет место действительное унижение чести и достоинства представителей государственной власти, в частности со стороны оппозиционных органов печати.

Следовательно, необходимо как совершенствование самого закона, так и регулирование его правоприменения в форме разъяснений Верховного Суда РФ, методических рекомендаций Генеральной Прокуратуры и так далее.

Анализ основных понятий

ТОЛКОВАНИЕ ВАЖНЕЙШИХ ПОНЯТИЙ В ОБЩЕЯЗЫКОВЫХ СЛОВАРЯХ, ТЕКСТАХ ЗАКОНОВ И ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Ниже описывается понимание и толкование важнейших понятий (терминов), связанных с рассматриваемой проблематикой. Излагаются лишь сводные результаты проведенного анализа. Для анализа были выбраны термины, наиболее часто встречающиеся в законодательстве, подзаконных актах и юридической литературе и получающие неясное или различное толкование.

Анализируемые понятия естественно распадаются на три группы:

1. Объект воздействия – честь, достоинство, (моральный) престиж, репутация.

2. Характеристика процесса и средств воздействия – сведения, унижение (чести и достоинства), клевета, оскорбление, неприличная (форма), циничная (форма), нецензурные (выражения), порочащие (сведения).

3. Результат воздействия – моральный вред, нравственные страдания.

Объект воздействия

Три понятия – честь, достоинство и репутация – весьма близки друг другу. При этом в текстах права два первых понятия обычно используются в составе единого словосочетания: защита чести и достоинства, унижение чести и достоинства. В новом законодательстве РФ к этому словосочетанию обычно добавляется деловая репутация, а в ГК РФ – и доброе имя. Все эти понятия рассматриваются как нематериальные права личности, принципиально не отчуждаемые.

Наиболее четким определением чести является определение: сопровождающееся положительной оценкой общества отражение качеств лица в общественном сознании. Понятие чести имеет три стороны, три аспекта. Во-первых, это характеристика самой личности («качества лица»). Эта сторона понятия чести наиболее ярко выступает в словарных определениях, в особенности в Словаре живого великорусского языка В. И. Даля («внутреннее нравственное достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть»). Во-вторых, это общественная оценка личности («отражение качеств лица в общественном сознании»). Понятие чести изначально предполагает, что эта оценка положительная. В-третьих, это общественная оценка, принятая самой личностью, способность человека оценивать свои поступки, действовать в нравственной жизни в соответствии с принятыми в… обществе моральными нормами, правилами и требованиями.

В текстах права имеется в виду вторая сторона понятия чести, так как никакого «унижения» или «умаления» чести как свойства самой личности быть не может. Однако унижение чести как основание для вчинения иска предполагает, что истец ощущает изменение (или предполагает возможное изменение) общественного мнения о себе, т. е. его самооценка остается той же и расходится с действительной или возможной общественной оценкой.

В то же время достоинство (но не честь) фигурирует в ст. 1 Конституции РФ как абсолютно неотъемлемая и охраняемая государством ценность. Комментарий к Конституции РФ понимает достоинство как «признание за человеком этой ценности независимо от того, что он о себе думает, и как его оценивают другие» (1994, с. 138). Таким образом, может возникнуть казус, когда сам человек не обладает чувством собственного достоинства (положительной самооценкой), общество оценивает его негативно, но в то же время государство и общество охраняют его достоинство и заботятся о том, чтобы оно не подверглось умалению, унижению (кстати, термин «умаление» встречается только в Конституции РФ и только применительно к достоинству).

Понятие репутации как таковой (без дополнительного разъяснения) непопулярно в правовых текстах и редко возникает в правоохранительной практике. По содержанию оно очень близко к чести-2, однако не содержит апелляции к самой личности и касается лишь ее оценки в общественном сознании или общественном мнении. (В ГК РФ «репутация представляет собой сложившееся о человеке мнение, основанное на оценке его общественно значимых качеств» – с. 228). Другое дело – деловая репутация. Это сочетание возникло как правовое понятие уже в постсоветское время и отражает новые социальные и социально-психологические реалии. Именно поэтому в юридической литературе деловая репутация связывается прежде всего (хотя и не исключительно) с предпринимательской деятельностью. Наиболее точно, видимо, определение, даваемое А. Эрделевским (с. 16): «сопровождающееся положительной оценкой общества отражение деловых качеств лица в общественном сознании». Существенно, что это лицо может быть и физическим, и юридическим. В принципе, у лица может быть и «плохая», негативная репутация, но чаще этот термин употребляется с положительным значением.

Унижение или умаление деловой репутации может происходить независимо от истинности или неистинности распространяемых о соответствующем лице сведений (п. 3 ст. 152 ГК РФ).

Понятие престижа вообще и морального престижа в частности законодателем не употребляется и встречается только в юридической литературе. Это оценка данного лица общественным мнением с точки зрения его социальной роли, социального статуса, социального влияния. В известном смысле это «количественная» характеристика: не «какой» престиж, а «насколько высокий» престиж. Как и честь, престиж может быть только положительным. Однако у этого понятия в обычном словоупотреблении есть заметный негативный оттенок – ср. «престижная специальность». Сочетание «моральный престиж» внутренне противоречиво: понятие престижа относится не к самой личности человека (на что, казалось бы, указывает определение «моральный»), а исключительно к его оценке в общественном мнении.

Понятие доброго имени, только что появившееся в тексте нового ГК РФ, остается пока скорее метафорой и, по-видимому, в этом контексте синонимично репутации (в широком смысле, т. е. не только деловой).

Процесс и средства воздействия

Понятие «сведения» в текстах права синонимично понятию «информация». Иначе говоря, сюда входят переписка, телефонные переговоры, почтовые и телеграфные сообщения, сообщения, переданные по факсу, телексу, радио, через космическую связь, с использованием других каналов связи. И, естественно, в объем «сведений» («информации») входит также тиражирование текстов в средствах массовой информации, как печатных, так и электронных. Наконец, сюда же относится расклеивание плакатов и листовок, публичные (например, на митинге) заявления и т. п.

Информация может быть разглашена, т. е. передана не только тому лицу (лицам), которым она предназначена или которые имеют право с ней знакомиться. Так, работники телеграфа несут ответственность, если они ознакомили посторонних лиц с частной телеграммой. С другой стороны, наказуемо разглашение государственной тайны.

Информация может быть произведена (это не требует комментария – речь идет о составлении текстов, например газетных статей) и может быть распространена. Наиболее обычным видом распространения сведений (информации) являются СМИ (см. в Федеральном законе «Об участии в международном информационном обмене» такое определение массовой информации: «предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудиосообщения, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы»). Само распространение толкуется как опубликование сведений в печати, трансляция по радио– и телевидеопрограммам, демонстрация в хроникальных программах и других средствах массовой информации, изложение в служебных характеристиках, публичных выступлениях, заявлениях, адресованных юридическим лицам, или сообщениях в иной, в том числе устной, форме нескольким или хотя бы одному лицу (кроме того лица, которого данные сведения касаются, если дело происходило без свидетелей) (см. постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 августа 1992 г.).

Сведения нередко противопоставляются оценкам. Но анализ текстов права показывает, что реально этим словом обозначается любая информация, в дальнейшем разглашенная или распространенная, независимо от ее правдивости или ложности, фактологич-ности или «чистой» оценочности. Так, постановление Пленума ВС РФ от 18.02.1992 включает в определение порочащих сведений «сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином… действующего законодательства или моральных принципов». Но утверждения «N. – вор» или «N. – мошенник» как раз и относятся к этой категории, хотя они могут быть чисто оценочными (так чаще всего и бывает).

У термина «сведения» есть еще, по крайней мере, два синонима – это «утверждения» и «сообщения». Однако они в текстах права не отграничены от других терминов и не определены.

В целом можно определить сведения как любые тексты, содержащие описание (и, возможно, оценку) тех или иных событий или отдельных компонентов этих событий.

В соответствии с анализом, проделанным в главе 3, сведения можно разделить на следующие классы:

а) сведения о том, что событие произошло/не произошло;

б) сведения, содержащие истинное суждение/ложное суждение о событии. Истинное суждение о событии есть факт или фактологическое суждение;

в) сведения, содержащие только суждения о событии/содержащие оценку этого события (оценочные суждения);

г) оценочные суждения, относящиеся к событию/относящиеся к суждению о событии.

Любое отдельное высказывание о событии по определению не может быть полным, т. е. реальным фактом (см. ниже). Даже если оно в результате проверки (верификации) оказалось истинным (т. е. вербальным фактом), это высказывание может давать неправильное представление о событии именно потому, что оно односторонне, вырвано из общего массива информации. Так, высказывание «N. заявил, что его не беспокоит расширение НАТО на восток» может быть абсолютно истинным: N. действительно заявил именно это. Но если ограничиться только этим высказыванием, не приводя аргументов, выдвинутых N. для обоснования своей позиции, то у адресата (читателя, зрителя ТВ) почти наверняка создастся неадекватное представление о позиции N. и, весьма вероятно, возникнет (или укрепится) негативное отношение к нему.

Здесь мы уже совсем близко подошли к тому, в какой форме могут выражаться сведения. Эта форма может быть следующей:

1. Открытая вербальная (словесная) форма, когда сведения даны в виде отдельного высказывания или цепочки взаимосвязанных высказываний, причем новая информация дана в предикативной части высказывания (является предикатом, логическим сказуемым). Например: (Вор) у вора дубинку украл.

2. Скрытая вербальная форма, когда сведения выражены словесно, но как бы спрятаны, не бросаются в глаза и даются – как что-то уже известное – в группе подлежащего. Например, только что приведенное высказывание содержит ведь не только информацию о краже дубинки у вора, но и информацию о том, что сделавший это – вор!

3. Пресуппозитивная (затекстовая) форма, когда информация о каких-то аспектах события в тексте непосредственно не выражена и подразумевается, что и говорящий (пишущий), и слушатель (читатель) ее знают.

4. Подтекстовая форма, когда информация не содержится в самом тексте, но легко «извлекается» из него читателем или слушателем. Здесь могут использоваться различные приемы. Например, прямой оценки нет, но факт дается в таком контексте, что оценка логично из него выводится. Или читателю задается вопрос (типа: Интересно, совпадение случайно или нет? т. е. так называемый «риторический вопрос»), который на самом деле является скрытым утверждением (конечно, это совпадение не случайно!).

Казалось бы, эта последняя форма подачи информации должна широко использоваться в прессе и электронных СМИ, так как она резко сужает «зону риска» для журналиста. Тем не менее она встречается достаточно редко.

Унижение чести и достоинства (или, как мы предложили выше, унижение чести и умаление достоинства) есть сознательная дискредитация человека в общественном мнении. Такая дискредитация может быть словесной (в устной или письменной форме) или при помощи того или иного действия (УК РФ, с. 241, предусматривает в качестве такого средства плевок, срывание одежды, непристойные телодвижения и т. п.). По существу это понятие субъективное, так как и само наличие унижения, и его глубину оценивает сам потерпевший. Закон, равно как и юридическая литература, не дает четкого определения понятию унижения (умаления) чести и достоинства.

Другое дело – оскорбление. Правда, в текстах законодателя оно производно от унижения чести и достоинства; так, в новом УК РФ оскорбление определено (ст. 130) как «унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме». Поэтому для оскорбления необходимы два признака: а) факт унижения чести и достоинства: б) неприличная форма такого унижения. Строго говоря, необходим и еще один признак, а именно умышленность оскорбления (что оказывается юридически значимым в ситуации заочного оскорбления, т. е. не в присутствии потерпевшего). Таким образом, даже при наличии определения этого понятия в законодательстве оно остается субъективным, причем, так сказать, в квадрате: субъективно понятие унижения чести и достоинства и субъективно, как мы увидим далее, понятие «неприличная форма». Соответствуют ли сведения, распространяемые при оскорблении, действительному положению вещей, при определении оскорбления принципиально безразлично: важен факт и важна форма унижения.

Третье понятие этой группы – клевета. Она получает в новом УК РФ (ст. 129) четкое определение: «распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию». Таким образом, здесь налицо следующие признаки: а) наличие унижения чести и достоинства, б) умышленность этого деяния, в) ложность распространяемых сведений (заведомая, т. е. известная распространителю клеветы).