Текст книги "Абонент вне сети"

Снова лезть в метро не хотелось, и я остановил дедушку на старой «Волге». Старикан был домашний, уютный, из тех, что копошатся на дачном участке с раннего утра, успевая до вечера приколотить три с половиной доски. На Дворцовом мосту он матерно восхитился фонтаном и повернул к Университету, напугав пешеходов гудком.

– А главу нашего района надо расстрелять, – выдал он мне просто и беззлобно.

– Прямо так и расстрелять? – усомнился я.

– Так они все строють и строють, уже с собакой погулять негде, – пояснил свой приговор умный пенсионер.

Несколько лет назад я уже слышал подобное. Дед на «жигулях» предлагал расстрелять городское правительство, потому что дома разваливаются, а ничего нового не возводят. Пошел он недавно на пустырь с собакой гулять – в яму провалился. Тогда же мы смеялись над тем, что в России нет дорог, а есть места, где можно проехать. Сегодня дороги в Питере строят и ремонтируют с размахом, добрались даже до моего двора, где в колдобины можно было провалиться по колено. Однако редкий водитель, стоя в пробке, не ругается на ремонтников: все перекрыли, никуда не проехать. Все это походило на бессмысленный заговор недовольных, которые не видят радости у себя под носом и расплескивают желчь вокруг себя.

Ася пришла ко мне в том прекрасном расположении духа, видя который опытный мужчина сразу сваливает на рыбалку. Но мне было отступать некуда: мы обнялись и сели за столик в кафе «Рагнаради».

– Косичку викинга, лепешку воина, 200 водки и кофе, – заявила Ася официантке.

– А рюмок вам сколько? – с сомнением посмотрела на нее девушка.

– А ртов у меня сколько?

– Так ты долго не проработаешь, – заметил я по возможности нейтральным тоном.

– Ничего, третий год твоими молитвами. Я сегодня протестую против бесчеловечных порядков в нашей компании. Представляешь, хотела отпуск на месяц взять – не дали. Говорят, что если компания может обойтись без меня месяц, то она без меня вообще может обойтись. А что мне в Австралии две недели делать? Хотят, чтобы я на работу к девяти приезжала, проверяют, штрафуют, вертушки поставили.

– У нас тоже теперь не без турникета.

– Да брось ты? В газете? – Ася когда-то была журналисткой, и для нее турникет в редакции все равно что цепи на галерах. – А муза к тебе тоже с девяти до шести приходит?

– У нас главный редактор где-то прочитал, что Твардовский в момент вдохновения писал стихотворение в 16 строк за десять минут. Значит, при правильной организации труда он должен за восемь часов выдавать около тысячи строк.

– Редактор дебил?

– Нет. Он бывший военный.

– Ну, за талант, – Ася, не поморщившись, выпила рюмку залпом. – Рассказывай, с чем пришел?

– Хочу попросить тебя совершить должностное преступление, за которое тебя могут выгнать с работы, – не стал юлить я. – Более того, мне совершенно нечего предложить тебе взамен, кроме своей искренней дружбы. Мне нужна распечатка звонков одного абонента за последний месяц.

– Говно вопрос, – ответила она и взяла салфетку. – У тебя ручка есть?

– Нет.

– Сразу видно – журналист, – она порылась в сумке и вынула перьевой «паркер» с золотым наконечником. – Вот адрес сайта, заходи сам и смотри.

– Как так?

– А моя фирма, чтобы наш сервак не перегружать, держит эту информацию в Интернете – надо только места знать. Их, естественно, маскируют и перепрятывают, но от нас все равно не скроешься.

– Не может быть!

– Сейчас увидишь. Через дорогу Интернет-кафе есть, я тебе даже помогу.

Все срослось: номер из моей записной книжки был действительно оформлен на Анну Дмитриевну Санько и активно использовался каждый божий день. Иногда ей звонили до ста раз в день, и я отдал в Интернет-кафе триста рублей за распечатку ее звонков за две недели до и после гибели Дэна.

– Слушай, а сами разговоры у вас на пленку пишут? – спросил я Асю.

– Пишут, но самый минимум. И постепенно стирают. Так что, чем дольше ты тянешь, тем меньше шансов их поднять. Над чем хоть работаешь?

– Да это не по работе, друга убили.

– Так-так. И это баба, которой по сто раз в день звонят, на конкретном подозрении. Не завидую тебе. Запомни, чем больше у женщины выбор мужчин, тем она опаснее.

– Я думал, наоборот.

– Когда у тебя один кормилец, там все понятно: стережешь его, бережешь, имеешь полное право любой лахудре за него хвост оттоптать. А есть сучки, которые хотят пятьдесят мужиков поиметь и всех их лбами столкнуть, чтобы самой спокойно из воды выйти. Ты звони почаще, я тебе не такое расскажу.

Я проводил Асю до ворот ее офиса, заставил съесть две жвачки и лично прицепил ей бедж на блузку. Она пошла вверх по ступенькам, театрально склонив голову и по-арестантски заложив руки за спину.

На небе ветер разогнал тучи, и весна, словно добрая фея, осветила набухающие на деревьях почки. Я купил в киоске авторучку, сел на скамейку в сквере на Введенской и стал изучать распечатки. Надо было отделить телефоны постоянных собеседников Нюши от разовых или более-менее случайных. Допустим, она наняла убийцу для Дэна – она же не будет с ними каждый день перезваниваться по открытой связи. Хотя для этой цели она могла использовать другой номер. Или она вообще ничего не организовывала, а просто сказала кому-то: есть лузер с кучей денег, дверь кому угодно отпирает, вот адрес – мне пятьдесят процентов.

Я внимательно прочесал распечатку в поисках телефонов Дэна, которые я помнил наизусть, – их нигде не было. На каждый звонок был указан номер телефона, время и длительность соединения. Я обратил внимание, что после гибели Дэна следовали три дня, когда с Нюшиного телефона не было ни единого вызова, а все входящие, кроме одного, оставались без ответа. И этот единственный звонок был из города с незнакомым мне кодом. Я вытащил из рюкзака ежедневник, где приводились коды всех российских городов, и за пару минут нашел искомое – город Абакан, Хакасская автономная область, Красноярский край. По словам Юры, в этот город она каждый месяц отправляла по сорок тысяч рублей. В каких-то двухстах километрах находился Новокузнецк, давший стране самую отмороженную группировку убийц по найму.

От ассоциативного ряда меня отвлек телефонный звонок: на экране высветился городской номер, который я уже где-то видел.

– Егор Романович, здравствуйте, – услышал я знакомый голос. – Это Гуськов Николай, мы с вами встречались на днях. Очень бы хотелось продолжить наше увлекательное общение.

Мелькнула шальная мысль использовать в расследовании его возможности. А что такого, я же не Моссаду помогаю, а своим, родным, с холодным сердцем и чистыми руками. Хотя, с другой стороны, какие они на хрен родные. Мое расследование и так давало кое-какие плоды, если считать результатом отрицательный результат.

– Давайте встретимся, – я заглянул в рюкзак. – Бумаги ваши у меня с собой. И лучше прямо сейчас, у меня потом работа.

За полчаса я доковылял до гостиницы «Санкт-Петербург». Гуськов шел мне навстречу со стороны Литейного, улыбаясь и радушно разводя руками. Со стороны это выглядело как встреча двух геев на фоне «Авроры». Мы поздоровались и вошли в холл гостиницы. Гуськов извинился, подошел на ресепшен и через несколько секунд вернулся с ключом.

Номер на шестом этаже оказался одноместной мышеловкой, подобия которой встречались мне по всей России от Пскова до Иркутска. Я отдал ему распечатки его статей и по его лицу понял, что после моего ухода он выбросит их в мусорную корзину. Он был еще не очень опытным агентурщиком, и я слово в слово просчитал его следующую фразу.

– Егор Романович, нам нужна ваша помощь в очень серьезном деле, – сказал он, убрав с лица улыбку. – Есть тут одна молодежная организация, относящаяся к сайентологам. Вы же много писали о сайентологах, не так ли? Так вот у нас есть подозрение, что через эту структуру происходит сбор информации в интересах иностранных спецслужб. Не могли бы вы, как журналист, так сказать, внедриться к ним, понаблюдать, поговорить с людьми.

От этой истории исходил такой аромат правды, что я поморщился. Было понятно, что меня вовсе не собираются вербовать, а будут просто давать задания. И хотя меня лишили самого романтического момента в жизни агента, как невесту лишают свадьбы, слово «нет» застряло у меня в горле.

– А если я откажусь? – осторожно поинтересовался я.

– Почему? – он был искренне удивлен, словно я отказался получать «Тэффи».

– Вам никогда раньше не отказывали в сотрудничестве?

– Но эта работа очень почетна, – ушел он от ответа. – Люди любят свою страну и помогают нам из патриотических чувств.

– И никто не просил за почетную работу денег?

– Таких меньшинство, – он скривил лицо, будто несвежая вишня испортила ему остаток дня. – Я бы сказал, сексуальное меньшинство. А нормальные люди хотят иметь покровителей. Сейчас такая жизнь, что человек не может жить без «крыши».

Честное слово, он так и сказал. Странно, почему старшие товарищи не объяснили ему, что использование сотрудником солидной госструктуры блатной лексики способно отпугнуть даже меня, не говоря уже о более культурных людях. Хотя, возможно, так и надо вещать, чтобы устранить дистанцию и настроить на диалог без галстуков.

– Чудно получается: раньше без прописки воспрещалось существовать, теперь без «крыши», – заметил я. – Я вот тридцать лет без вас прожил и ничего – всего один раз в подъезде ограбить пытались. Отметелил обоих – мама не горюй.

– Но вы же взрослый человек, Егор Романович, – чекист взял ноту духовного отца. – Вы ведь хотите продвигаться по служебной лестнице? В ключевой для вас момент мы можем употребить наше влияние. Мы можем свести вас с нужными для вашей профессии людьми. В конце концов, вы можете попасть в какую-нибудь неприятную историю, и мы поможем вам выпутаться.

– Поможете спрятать труп?

– Трупы сами прячьте. Но, например, права из ГАИ вернуть можем.

– Спасибо, два года назад мне их вернул мой замредактора за 200 долларов. Моя душа стоит явно дороже.

Он чуть не спросил: «Сколько?» Или: «Есть ли у вас душа?» Но методика вербовки категорически запрещала уводить разговор туда, где в будущем сексоте может проснуться гордость.

– Мы всего лишь предлагаем вам дружбу, – сказал Гуськов с обидой в голосе. – Мы далеко не всем ее предлагаем. Обещайте, что подумаете.

– Хорошо, я подумаю, – я решил перевести разговор в интересную мне область. – А вы можете использовать оперативные возможности вашей конторы, чтобы раскрыть тяжкое общеуголовное преступление – убийство?

– Конечно, – никакого интереса мой вопрос у него не вызвал. – А теперь извините, мне надо побыть здесь одному.

В его тоне проскользнули хозяйские нотки. Закрывая за мной дверь, он выглядел уверенным, что выиграл и эту партию. А я пошел через мост на Петроградку, размышляя о том, у кого из знакомых силовиков могут оказаться контакты в Красноярском крае. Но любой из них не обрадуется, потому что за такой просьбой стоит много вранья и засветок. Мысль решить эту проблему на «авось» и не сходя с места настолько сильно захватила меня, что я, не особо задумываясь о последствиях, набрал таинственный телефон на своем мобильнике.

Прошло три-четыре гудка, прежде чем трубку сняли.

– Да-да, – раздался голос мальчика дошкольного возраста.

– Привет, – отозвался я. – Малыш, а мама или папа дома?

– Нет, – детеныш старался внятно произносить слова. – Мама моя в Питере, а папы у меня нет.

– Понятно, а с кем же ты живешь?

– С тетей Ирой. Она сейчас на работе.

– А как тебя зовут?

– Костик.

– Костик, а твою маму Аней зовут?

– Да, мама Аня, она очень красивая. А вы кто?

– Да я дядя из жилищного комитета, скоро дом твой ремонтировать будем.

– Его же только что ремонтировали. А маму вы откуда знаете?

– Много знать будешь, Костик, поседеешь и умрешь, – сказал я и повесил трубку.

Сердце колотилось в груди, а зубы грызли нижнюю губу. У Нюши есть ребенок, и она зачем-то прячет его в Абакане. Возможно, это даже ребенок Дэна. Любопытная получилась сельская идиллия.

Спустя две минуты мои мысли прервал телефонный звонок, а на экране высвечивалась «Нюша». Отвечая на ее зов, я с грустью заметил, что расследователь из меня никудышный: второй раз за два дня объект срубает мои телодвижения и ставит меня в неудобную позу.

– Что тебе от меня надо? – прорычал в трубку Нюшин голос.

Тот же вопрос она повторила через час, когда я сел в ее «мерседес» на Каменноостровском проспекте. Она дала газу, на огромной скорости вписалась в поворот на тихую улицу Рентгена и припарковалась напротив сквера. Я открыл окно и закурил сигарету. В нескольких сантиметрах дождь молотил асфальт, собираясь в лужи, отвергнутый матерью-землей.

– Ты знаешь, что Дэна убили? – сообщил я для начала.

– На прошлой неделе Артема встретила, – рассказал, – ответила она. – А больше мне никто не звонил.

– Когда это случилось, у тебя по тридцать звонков без ответа в день было, – обострил я.

– Ну откуда я знала? – Она даже не обиделась, что я за ней шпионю. – Слетала на Мальту на уик-энд – думаю, ну их всех на хрен с их делами. Все от меня хотят чего-то. Надоело.

– Ты тоже бываешь очень напористой, – заметил я. – На могиле-то была?

– На следующей неделе собираюсь. А почему ты под меня копать начал? Что, больше некому?

– Понимаешь, какая хрень получается: мы с товарищами по двадцать лет друг друга знаем, и на каждого можно подумать. И нет у меня никакой паранойи. Пацаны рубахи рвут – мол, найдем под землей суку. А копнешь чуть-чуть: у каждого за пазухой бумажник и булыжник. Хуже кодлы воровской. Дэн же умный был и светлый человек – неужели не видел?

– Дэн свободный был, – она взяла сигарету из моей пачки и щелкнула прикуривателем. – Он считал, что с кем угодно интересно общаться – хоть с бомжами, хоть с бандитами. От свободного человека не убудет. По-моему, он считал, что все люди одинаковые, а его ближние – это карма такая.

– Как это одинаковые? Что, мы с тобой до хрена похожи?

– А ты думаешь, что чем-то лучше? Он говорил мне как-то про это, интересно так говорил. Что все люди по сути одинаковые, пока с ними не случается второго рождения. То есть надо жизнь свою перебрать, как мотор, и оставить только то, что нужно. Ну, как бы все чужое выкинуть, а свое развить и отстоять. Таких людей очень мало, он говорил, а все остальные по сути одинаковые. Вот так.

Она права, мы все одинаковые по-разному. Пока я ждал нашей встречи и думал, как оболью ее презрением, я вспомнил собственного сына, которого последний раз видел две недели назад. Нюша своего видит пореже, зато тратит на него гораздо больше денег. И неизвестно, кто из нас лучший родитель.

– В Абакане – это его сын?

– Нет, Костику семь лет, он родился до нашего знакомства.

– А зачем ты его прячешь? Боишься кого-то?

– Боюсь? – Она дернула ногой, словно я наступил ей на мозоль, и вскинула на меня брови. – Ты не понимаешь, что такое женщина в бизнесе. Особенно молодая и красивая женщина.

– Некоторые говорят, что это значит, извини, ноги раздвигать?

Нюша засмеялась как-то очень легко и от души.

– Если бы все было так просто, – улыбнулась она и тронула машину. – Ладно, тебе, как журналисту, расскажу, опубликуешь после моей смерти. С шлюхами нигде дела иметь не любят, поэтому давать тоже надо по уму. Я знаю, что мужчины, за исключением пидеров и импотентов, меня хотят. И пока у них есть желание, я могу с ними играть. Я для них… ну что-то типа…

– Смутный объект желания, – подсказал я

– Во, молодец, писатель. Надо запомнить. Так вот, ему нравится думать, что он меня может купить с потрохами в любой момент – и я ему два раза в день сосать буду до конца жизни. Пока он так думает, его можно юзать голыми руками. Но спать с ним нельзя.

– Почему, интересно?

– Ты в Риме был?

– Был.

– Второй раз поедешь?

– Можно. Но, в общем, не рвусь.

– Вот и многим мужикам нужно поставить новую зарубку и пойти дальше. А если он будет знать, что у меня ребенок, он вообще особо не размечтается. Я для него уже не милая бизнес-герл, а матерая бабища с довеском. Бизнесмать, в общем. И проблем со мной больше, чем фантазий. Доступно объяснила?

– Честно, по крайней мере, – оценил я. – Но подозрений в убийстве я с тебя не снимаю.

– Не будьте идиотом, комиссар. Куча людей подтвердит, что я была в Ла-Валетте. Или думаешь, я все организовала и шлангом прикинулась?

Может быть, и так. В ее глазах мне виделась способность закопать живой любую из конкуренток. Но в ней было что-то настоящее, неуловимый признак породы, который не пропустил бы в память убийство любимого мужчины. По крайней мере не за сто тысяч долларов.

– А когда ты его в последний раз видела? – Я ушел от ее вопроса.

– Месяца два назад, – Нюша картинно наморщила лоб, словно что-то припоминала. – Он вернулся из Бразилии и подарил мне какой-то индейский тотем. Страшный такой – я его в гараже повесила.

– А дела у тебя с ним были? На чем он зарабатывал деньги?

– Нет, он считал, что о деньгах недостойно разговаривать. Мол, я же не рассказываю тебе, как я, пардон, какаю.

– И ты у него в долг никогда не просила?

– Нет.

Мой мобильный зазвонил арией валькирий, а это значит, что Ася хочет что-то добавить на обсуждаемую нами тему.

– У меня все кратко и не сенсационно, – сообщила она. – Сохранилось два телефонных разговора твоей Санько с детективным бюро «Юстас». Первый – она звонит и заявляет о своем намерении нанять сыщика для частного расследования, ее переключают на некоего Бориса, и они договариваются о встрече в офисе «Юстаса». Второй, а точнее третий по хронологии – Борис звонит ей и докладывает, что некий Пухов внес 50 тысяч долларов в качестве первого взноса на трехкомнатную квартиру в «стройке». И это все.

– С меня ужин и куннилингус, – пошутил я.

– Принято, я тебя за язык не тянула.

Нюша выкинула сигарету в окно и тронула машину в сторону Васильевского острова.

– Отвезу тебя до дома, – пояснила она.

– Расскажи мне, что выяснил твой сыщик из «Юстаса»?

– А ты прыткий журик! – Она снова совсем не испугалась и не обиделась, потому что сама играла по тем же правилам. – Мой Пуаро каждый день радует меня отчетами. И если ты хочешь их прочитать, то тебе придется оплатить половину стоимости его услуг. А самое романтичное известие заключается в том, что Юра Тихонов, который целовал мне руки и чуть не изнасиловал однажды в этой машине, следит за мной в свободное от службы время.

– Меня больше интересует Тема Пухов, – я сделал вид, что информация о Юре для меня глубоко сиренева.

– А как меня-то он интересует! – Ее ноздри азартно раздувались. – Два года назад попросила его дать развернутый комментарий по легализации капитала на «форексе», а он заломил за это 200 долларов. За полчаса разговора с девушкой друга! А еще я знаю, что у него сейчас резкий финансовый подъем, и он часто видел Дэна в последнюю неделю перед смертью.

– Я видел Дэна накануне убийства. И знаешь, что стояло у него на столе? Коробка из-под печенья со 150 тысячами долларов.

– Оп-ля-ля! – Ее удивление прозвучало естественно. – А ты знаешь, что много лет назад Тема с Дэном мутили какие-то дела, и Пухов счел себя обиженным?

– Знаю. У них даже конфликт был. Тема хотел вкладывать деньги в дело, а Дэн отказался и уехал в Новую Зеландию. Тема стал делать дела один и прогорел.

– Это очень хороший предлог, – уверенно сказала Нюша.

– Для чего?

– Когда хочешь кого-нибудь кинуть, но мешает совесть.

Когда мы доехали до Андреевского бульвара, дождь закончился, и выглянуло холодное апрельское солнце. Я решил прогуляться до дома пешком.

– Это не мое дело, – сказал я, выходя на улицу. – Но у тебя очень смышленый сын. И ему нужна мама.

– Через два года я его обязательно заберу, – она улыбнулась мне с неожиданной для нее теплотой. – Обещаю.

Пропустить работу на следующий день мне было никак нельзя. «Перископу» исполнялось десять лет, и вечером весь коллектив пригласили отметить это событие в пафосном ночном клубе. Пришлось доставать из шкафа мой лучший светлый костюм, купленный во времена грез о карьерном росте. Хорошо еще, что, надев костюм, новые кожаные ботинки и повязав галстук, я все-таки взглянул на свое лицо в зеркало. Так и есть – я забыл побриться.

Счищая со своего фейса щетину и роняя гель на рубашку, я размышлял, какое же все-таки это сволочное дело – корпоративы. Если руководству везет, ситуация на рынке благоприятная и бухгалтерия не успевает пересчитывать деньги, коллективу достаются разве что новые столы и компьютеры. На праздниках Бочкин с Ворониным, конечно, поют нам оды, но они ни в коем случае не думают всерьез, что мы причастны к обрушившемуся на них богатству. Это же они, гении и провидцы, все рассчитали и все предусмотрели, в том числе и войну в Ираке, кризис перепроизводства в Евросоюзе и неурожай в Аргентине.

Но если провидцы облажались, то все закрученные гайки впиваются в наши тела. Кому-то урежут премию, кого-то уволят и назовут это оптимизацией труда. Тут никого не увидишь: у победы множество отцов, поражение всегда сирота. Из-за этого я и стараюсь прогуливать дни рождения боссов, новогодья и всю ту муть, после которой невозможно не зайти в какой-нибудь бар и не очиститься контрольной кружкой пива. Но, прогуляв десятилетний юбилей, можно было остаться без стабильного дохода: из последних созвонов с Волчеком я узнал, что в компании какая-то лажа с финансами, а шефы стали частенько интересоваться моей ролью в их успехе. В общем, пришлось отутюжить светлый костюм. Но сначала было слово.

Гагарин долетался, а я дописался: получил иск о защите чести и достоинства, которые я растоптал полгода назад. Я подробно расписал в журнале «Перископ» тернистый путь одного бандюгана от сперматозоида до учредителя восемнадцати фирм, увенчавшийся контрольным выстрелом в подъезде. Жена и брат убиенного оценили свои моральные страдания в миллион рублей – по пятьсот тысяч с меня и с газеты. Переговоры сторон к консенсусу не привели, и в тот день нам предстоял первый раунд судебного процесса.

Главным молотобойцем с нашей стороны был почетный юрист Петербурга Андрей Соловьев, который чувствовал себя в зале суда как рыба в воде, одновременно признавая, что любое выступление адвоката – это стриптиз. Но раз уж выбрал в жизни стезю стряпчего, то нужно отбросить комплексы и оголяться красиво. И Соловьев творил маленькие чудеса. Однажды 11-летний сын Андрея не захотел писать контрольную по геометрии и заминировал школу посредством анонимного звонка в дежурную часть. Соловьев сражался за отпрыска в суде три часа и доказал-таки, что в деструктивном поведении мальчика виноват не он сам и даже не его семья, а халатность педагогов. Террорист отделался небольшим штрафом, а Андрей приехал домой и впервые узнал, что такое сердце.

Когда я вошел в здание храма правосудия, в ноздри ударил тяжелый запах штукатурки. В храме Фемиды шел ремонт: в лестничном пролете громоздились строительные леса, с которых было невозможно достать до стен, а сами стены обильно забрызганы капающими с потолка белилами. Порывы ветра врывались в окна и гоняли по всему зданию строительную пыль.

Я поднялся по лестнице на третий этаж и на скамейке в коридоре нашел Соловьева и Диму Волчека. Нечесаная борода и серьга в ухе Волчека резко контрастировали с покроем черного кардигана, в котором он был похож на остепенившегося корсара. Мужчины негромко обсуждали вчерашний милицейский сериал, иногда презрительно поглядывая в сторону адвоката истцов, который в пяти метрах от них делал вид, что изучает документы. У адвоката было лицо проктолога и всего одна рука.

– Егорка, здорово, – протянул клешню Волчек. – А мы тут с Валеричем прикинули, что наши шансы на победу – процентов девяносто. Все факты у нас доказуемы, и юрист наш явно сильнее.

Конечно, Дима говорил это не мне, а ушам однорукого, который и так чувствовал себя как кошка на раскаленной крыше. На самом деле у нас не было ни единого документа, но Соловьев обещал заволокитить дело года на два-три. А за это время, как он выражался, либо султан сдохнет, либо ишак.

– Точно, – подхватил я. – Мне тут такие документы обещали. Этих марамоев самих же и закроют.

В этот момент отворилась дверь зала заседаний, и в коридор вышла блондинистая секретарша лет двадцати. Юристы по-военному подскочили с места, наш визави даже уронил на пол «дипломат».

– Базановы против «Перископа»? – В голосе девушки чувствовалось превосходство.

– Мы – «Перископ», – отчеканил Соловьев.

– Я представляю интересы семьи Базановых, – подала голос конкурирующая фирма.

– Сейчас у нас перерыв, – продолжала девушка. – Мы начнем через пятнадцать минут.

– Мадемуазель, а как вас зовут? – Соловьев, как перед выходом на сцену, пытался раскрепоститься и поймать вдохновение.

– Екатерина, – девушка удивленно подняла глаза. – А что?

– А то, что у меня для вас небольшой презент, – Андрей щелкнул замком «дипломата». – Не бойтесь, это не взятка, просто я на досуге пишу детективы и на днях у меня как раз вышла очередная книженция. Я вам подпишу.

Я успел рассмотреть на обложке фолианта коллаж из пистолета, бутылки водки, голой задницы и удивительно похожей на нее морды с зажатым в зубах кинжалом. А еще заголовок – «Презерватив для убийства». Соловьев, изогнувшись на стуле как китайская гимнастка, строчил дарственные слова, теплые, как сочинский песок в августе. Екатерина унесла «Презерватив» в смущении, а Соловьев поймал завистливый взгляд однорукого коллеги.

– Пошли курить, – Андрей сиял, как подсветка Дворцового моста. – Теперь точно дело выиграем.

– Не факт, что ход с книгой удачный, – возразил я, когда мы спускались по лестнице. – Вдруг ей претит насилие. Кстати, там порнухи много?

– Это же роман про розыск серийного насильника, – удивился Соловьев. – Раком, боком – все как положено. Закон жанра.

– Егор, – на улице Волчек закурил и понизил голос, – для тебя есть задание от самого Игоря Борисовича. В последнее время у нас проблема с гвоздями номера, поэтому приходится мозги напрягать. Игорь Борисович вчера весь день в кабинете сидел, мыслил. Так вот, он обратил внимание, что если в начало слова «армагеддон» поставить букву «ф», то получится «фармагеддон». Понимаешь, от слова «фармакология». Классный выкрик! Поэтому тебе нужно написать текст, будто лекарства, которые продают в аптеках, на самом деле не помогают, а, наоборот, убивают. И нужно так все подать, что не один человек перекинулся, не два, а тысячи. А лучше миллионы. Нужно, чтобы читатель испугался. Иначе тиража не будет.

Нельзя сказать, что я никогда в жизни не получал подобных заданий. Однажды «Перископ» пробовал оживить тираж, опубликовав фотохронику самоубийства человека. Правда, постановочные съемки были проведены топорно: студент с актерского возлежал в позе сонного Адониса на обрызганной кетчупом траве, и на труп с переломанными конечностями походил как белка на свисток. Тогда я немного побурчал и написал текст под псевдонимом, но новое задание редакции застряло в горле.

– Ты предлагаешь мне самому травить граждан таблетками? – Я надеялся отмазаться без скандала.

– Зачем? Просто интерпретируй факты, – настаивал Дима. – Главное, чтобы читателя перло.

– Предлагаю заголовок: «''Аспирин'' испытывали в Бухенвальде». Или «Рак по рецепту».

– Егор, у нас коммерческая организация, мы зарабатываем деньги на продаже журналов. Нет тиража – нет ничего.

– Димуля, вот представь себе, что пожилой читатель прочитал эту статью, перестал ходить в аптеку и перекинулся. Нам это невыгодно, потому что он перестанет покупать наши журналы. Да и насчет «не убий» потом могут быть предъявы.

– Мы сотрудники фирмы, Егор. Нам платят и приказывают. А наше дело выполнять и не подставлять друг друга, поскольку мы работаем в команде.

Слово «команда» плотно вошло в лексикон Волчека именно в «Перископе» – с его помощью было удобно манипулировать подчиненными. Аналогично обидная фраза «ты меня подставил» могла относиться к любому поступку, который его не устраивал.

Все это плохо вязалось с тем Димой, которого я знал по старому рок-клубу, по концертам «АукцЫона» и «Зоопарка». Тогда он писал неплохие песни, которые пел под семиструнку на квартирниках, и был широко известен в узких кругах благодаря колоритной бородатой внешности и разрывающему связки а-ля Высоцкий голосу. Характер у Волчека был настолько непростой, что к тридцати годам он имел полтора десятка приводов за драки и четвертую по счету официальную жену. Так, утверждая на каждом шагу собственную индивидуальность, Волчек добрался до «Перископа», где растворился как черт в тихом омуте. Возможно, покладистым его сделало прошлое падение с должности редактора крупной газеты, после чего он год терпел дискомфорт, подрабатывая рекламным агентом. О всех доведенных до него приказах руководства говорил «мы решили», а бывших коллег, ушедших к конкурентам, искренне ненавидел и называл «предателями». На моей памяти Волчек лишь однажды напомнил себя прежнего, когда, перебрав на дне рождения фирмы, метнул в Игоря Борисовича две пустые бутылки, но ни разу не попал.

Мы молча докурили и вернулись к залу заседаний. Однорукого у дверей не было. Вероятнее всего, он уже внутри и набирает очки, вливая мясистые адвокатские комплименты в податливые женские уши. Соловьев лицом напоминал вратаря, которому забили гол, пока он ходил за пивом. С реакцией матерой рыси он рванулся к двери, заглянул в зал и вернулся в исходное положение. Его беспокойство улетучилось, поскольку его оппонент беззаботно шел к нам со стороны туалета.

– Базановы против «Перископа», – высунулась и тут же исчезла за дверью голова Екатерины.

Мы вошли в зал.

– Здрасте! – Соловьев по-свойски оскалился секретарю, словно у них когда-то был пляжный роман на Гваделупе. Потом смекнул, что судьи в зале нет, убрал улыбку и деловито зашелестел бумагами.

– Добрый день, – пропел однорукий как можно ласковее, но получилось заискивающе и неестественно. Юристом он был явно не высшей квалификации.

Оба законника расположились за столом перед кафедрой друг напротив друга. Мы с Волчеком – на фанерной скамейке поодаль. Из прессованных опилок был выполнен весь интерьер помещения, только громадное кожаное кресло судьи да двуглавый федеральный герб напоминали, что советские времена канули в прошлое.

– Суд идет, прошу встать! – Екатерина призывно вскочила.

Из смежной комнаты выплыла дородная фигура судьи Григорьевой. Переход из кресла в кресло дался ей нелегко. Не взглянув на участников процесса, она устроилась поудобнее и открыла папку с делом.

– Слушается гражданское дело, – затараторила «её честь» с такой скоростью, что идентификации поддавались лишь обрывки фраз. – Защита чести и достоинства… Базановы против «Перескопа»… устанавливаются личности участников процесса…