Текст книги "Спасти Фейт"

Глава 33

Ли достал из холодильника упаковку пива «Ред дог» из шести банок и, выходя, с грохотом захлопнул за собой дверь. Подошёл к «хонде», размышляя о том, не оседлать ли железного коня и не убраться ли отсюда куда подальше? Мчаться, пока не кончится бензин, деньги или здравый смысл. Затем к нему пришло другое решение. Он ведь может оправиться в ФБР и один. Сдать им Фейт и позабыть обо всем, как о страшном сне. Ведь он действительно ничего не знает. И не сделал ничего противозаконного. И вообще ничего не должен этой странной женщине. В сущности, именно она стала причиной всех его несчастий, страха и балансирования на грани гибели. Сдать её – яснее и проще решения просто быть не может. Так почему бы и нет, черт возьми?..

Ли вышел за калитку и двинулся по тропинке, вьющейся между дюнами. Ему хотелось спуститься к берегу, стоять на песчаном пляже, смотреть на океан и пить пиво – до тех пор, пока в голове не прояснится и он не придумает какой-нибудь замечательный план. Или до тех пор, пока не вырубится полностью. Но все же лучше план по спасению, желательно их обоих. Сам не зная почему, но Ли вдруг обернулся и взглянул на дом. В окне спальни Фейт горел свет. Жалюзи были опущены, но не до конца.

Вот в окне показалась Фейт, и Ли замер. Не опустив жалюзи, она прошла по комнате и скрылась в ванной. Фейт не было с минуту, затем он снова увидел её. Когда она начала раздеваться, Ли завертел головой, проверяя, не видит ли кто, как он за ней подсматривает. Если звонок с сообщением о подсматривающем за дамочкой сладострастнике поступит в полицию, это станет достойным завершением одного из дней в многотрудной жизни и карьере Ли Адамса. Впрочем, в других домах было темно и тихо, так что он мог без опасений продолжать своё занятие. Сперва Фейт сняла блузку, затем – брюки. И продолжала последовательно избавляться от одежды, пока экран-окно не заполнила сплошная нагота. Никаких пижам, ночных рубашек и даже маек – ничего этого и в помине не было. Очевидно, эта высокооплачиваемая лоббистка, вообразившая себя Жанной д'Арк, спала нагишом. Ли довольно отчётливо разглядел кое-какие её прелести, все то, что не скрыло полотенце. А может, она знала, что Ли стоит на улице и подглядывает за ней? И нарочно устроила это шоу? Можно ли расценивать это как компенсацию за его погубленную жизнь? Тут свет в спальне погас. Ли вскрыл банку пива, повернулся и направился к пляжу. Представление было окончено.

Первую банку Ли прикончил, как только вышел на песок. Начался прилив, и заходить в воду далеко не пришлось, мелкие барашки волн лизали ступни. Вскрыв ещё одну банку, он двинулся вперёд, пока вода не дошла до колен. Вода была холодная, но он продвигался все дальше. Когда она закрыла бедра до середины, Ли остановился. Из чисто практических соображений: от намокшего пистолета толку никакого.

Он вернулся на пляж, поставил пиво на песок, стянул пропитавшиеся влагой брюки и пустился бежать. Ли очень устал за день, но ноги, казалось, двигались сами, без малейшего с его стороны принуждения, лёгкие послушно вдыхали и выдыхали воздух, и вверх поднималось облачко пара. Ли довольно быстро пробежал милю. Быстрее, чем когда-либо, – так, во всяком случае, ему показалось. Потом рухнул на песок, судорожно ловя раскрытым ртом влажный воздух. Сначала ему было жарко, потом вдруг пробрал озноб. Ли думал о матери и об отце, о братьях и сёстрах. Потом вспомнил Рене, когда она, совсем ещё маленькой, свалилась с высокого жеребца и начала плакать и жалобно звать на помощь папочку. Но вскоре крики её замерли, потому что на помощь он не приходил. Казалось, Ли увлекал в прошлое стремительный и безжалостный поток, и он окончательно растерялся, не зная, на каком находится свете. Его словно распирало изнутри, он был не в силах хранить в себе это прошлое.

Наконец Ли поднялся и шаткой неверной походкой пошёл к тому месту, где оставил пиво и одежду. Он долго сидел на песке, внимая грозному реву океана, и уговорил ещё две банки «Ред дог». Щурясь, Ли всматривался во тьму. Смешно. Каких-то несколько банок пива, и он так отчётливо видит свой конец вдалеке, там, на самом краю горизонта. Всегда было интересно узнать, когда это случится. Теперь Ли знал. Он умрёт, когда ему исполнится сорок один год три месяца и четырнадцать дней, и бородатый старик на небесах уже вытащил его билетик. Ли глянул в небо и махнул рукой. Большое тебе спасибо, Господи.

Затем он поднялся и двинулся обратно, но в дом заходить не стал. Зашёл во внутренний дворик, положил пистолет на стол, разделся и нырнул в бассейн. Температура воды, по его прикидкам, составляла около восьмидесяти пяти градусов. Озноб быстро прошёл. Ли нырнул на самую глубину, коснулся дна, сделал стойку на руках, выдувая из ноздрей хлорированную воду, всплыл на поверхность и лежал на спине, глядя в небо, затянутое облаками. Поплавав ещё немного, Ли попрактиковался в кроле и баттерфляе, потом вылез из воды и выпил ещё одну банку пива.

Он лежал на мостках возле бассейна и размышлял о своей погубленной жизни и о том, что сделала с ним эта женщина. Ли снова нырнул в воду, проплыл с десяток метров и вылез – на этот раз уже окончательно. Он с удивлением оглядел себя. Вот это да! С чего это он так встрепенулся? Поднял глаза на тёмное окно спальни. Интересно, спит она или нет? И какова в постели? Как поведёт себя Фейт в постели после всего того, что с ним сделала?..

И Ли подумал, что выяснить это следует непременно. Он никому не позволит ломать ему жизнь, а затем засыпать мирным сном как ни в чем не бывало. Нет уж, дудки! Ли снова оглядел себя. Взглянув на мокрую, вывалянную в песке одежду, снова поднял глаза к окну. Быстро, большими глотками, допил остатки пива. Казалось, что с каждым глотком пульс учащается. Не нужны ему никакие тряпки. И пистолет он тоже оставит здесь. А то ещё поднимет пальбу, если что пойдёт не так, а это вовсе ни к чему. Последнюю банку пива, так и не вскрыв её, он перебросил через изгородь. Пусть птички попробуют вскрыть и ловят кайф. Почему все хорошее должно доставаться только ему?

Ли тихо приоткрыл заднюю дверь и, перескакивая сразу через две ступеньки, поднялся на второй этаж. Приготовился выбить дверь в спальню ногой, но тут заметил, что она не заперта. Приоткрыл её, сунул голову, выждал, когда глаза привыкнут к темноте. Но они различали лишь кровать и продолговатый холмик на ней. Продолговатый холмик! Это словосочетание почему-то показалось Ли невероятно смешным. Три быстрых шага – и вот он уже возле кровати.

Фейт смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Ли... – Это был не вопрос, скорее утверждение. Но он так и не понял его значения.

Ли сознавал: Фейт видит, что он голый. Наверное, даже в темноте заметила, как он возбуждён. И Ли одним резким движением сорвал с неё одеяло.

– Ли? – На этот раз в голосе отчётливо слышались вопросительные нотки.

Он оглядел соблазнительные и нежные изгибы её обнажённого тела. Сердце забилось ещё быстрее, кровь так и бурлила в жилах, Ли уже не думал, какую совершает ошибку. Оказавшись в постели, он грубо навалился на неё всем телом. Фейт не сопротивлялась, её тело казалось безжизненно неподвижным. Ли начал покрывать её шею поцелуями, потом вдруг перестал. Что-то здесь не то. Никакой нежности. Фейт не отвечает на его ласки. И тогда он крепко схватил её за запястья.

Фейт лежала молча, не просила его остановиться. И это почему-то страшно рассердило Ли. Он тяжело дышал ей прямо в лицо. Ему хотелось, чтобы она знала: все дело в пиве, а вовсе не в ней. Пусть почувствует, что сама по себе она его не привлекает ни внешне, ни как-либо по-другому, что никаких чувств он к ней не испытывает. Ли превратился в озверевшего пьяного монстра с красными глазами, и Фейт была всего лишь мясом, лёгкой добычей для него. Вот и все, не более того. Он слегка ослабил хватку. Ему хотелось, чтобы она закричала, начала отталкивать его изо всех сил. Это остановило бы его. Но Фейт по-прежнему лежала не шевелясь.

Тут вдруг прорезался её голос:

– Была бы очень признательна, если б ты снял локти с моей груди.

Но это не остановило его. Жёсткий локоть ещё крепче врезался в мягкое податливое тело. Король и крестьянка. «Дай мне, Фейт! Облегчи мои муки».

– Тебе вовсе не обязательно действовать таким образом.

– Что это у тебя на уме, а? – прорычал Ли. Последний раз он так напился ещё моряком, когда служил во флоте, во время краткосрочной увольнительной в город. В висках стучало. Пять банок пива, перед этим несколько бокалов вина – и он пьян в стельку. Видать, стареет, иначе никак не объяснишь.

– Я сверху. Ты, наверное, слишком пьян, совсем не соображаешь, что делаешь, – в голосе её звучал упрёк.

– Ты сверху? Всегда хочешь быть хозяйкой положения, даже в постели? Ну и черт с тобой! – Ли так крепко сжал её запястья, что указательный и большой пальцы сошлись. Следует отдать ей должное, Фейт даже не пискнула при этом, хотя он понимал, как ей, должно быть, больно, все тело напряглось. Ли лапал её груди и ягодицы, грубо месил ладонями бедра и торс. Однако даже не пытался при этом войти в неё. И не потому, что был пьян и алкоголь лишил его этой чисто механической способности. Нет, даже алкоголь не мог заставить его сделать такое с женщиной без её согласия. Глаза он закрыл: не хотел видеть Фейт. А голову опустил ниже, чтобы она вдыхала запах его пота, перегара, похоти.

– Мне почему-то казалось, тебе так больше понравится, вот и все, – пробормотала она.

– Черт побери! – взревел Ли. – Так ты позволишь мне... сделать это?

– А ты хочешь, чтобы я вызвала полицию?

До чего же неприятный у неё голос. Так и врезается в уши, словно дрель, того гляди, прошьёт череп насквозь. И Ли продолжал нависать над ней, так крепко держа за запястья, что на руках у него буграми вздулись мышцы.

И вдруг он почувствовал, как из глаза у него выкатилась слеза, сползла вниз по щеке, одинокая, бездомная и неприкаянная, как и он сам.

– Почему ты не врежешь мне хорошенько, а, Фейт?

– Потому, что это не твоя вина.

И тут Ли затошнило, хватка на её запястьях сразу ослабла. Фейт слабо шевельнула рукой, и он отпустил её, молча, без слов. А потом она коснулась его лица, очень нежно, точно пёрышко упало с неба и скользнуло по коже. И одним этим движением смахнула одинокую слезу. Фейт заговорила, и голос её звучал хрипло:

– Потому что я разрушила тебе жизнь.

Ли кивнул:

– Так если я убегу с тобой, то буду получать это каждую ночь? Эту маленькую подачку, кусочек печенья для верного пса?

– Ну, если это тебе так надо, – шепнула Фейт и резко отняла руку от его лица. Рука безвольно упала на кровать.

Он даже не пытался вернуть её.

Ли открыл глаза и встретился с ней взглядом. Фейт смотрела так печально, даже её поза и поворот головы выражали боль. Эту боль доставил ей он, и Фейт приняла её покорно, молча, без сопротивления. Только тут Ли заметил, как по её бледным щекам медленно ползут слезы. Его так и обдало жаром при виде этих слез, казалось, они пронзили его насквозь, дошли до самого сердца, испепелили его.

Резким рывком Ли оторвался от Фейт, встал с постели, побрёл в ванную. И не успел дойти до туалетного бачка, как его вывернуло наизнанку, и все, что было выпито и съедено, зловонным потоком хлынуло на дорогую итальянскую плитку пола. А потом на пол рухнул и сам Ли.

* * *

Его вывело из небытия прохладное прикосновение полотенца ко лбу. Фейт стояла рядом на коленях и обнимала его. На ней была хлопковая футболка с длинными рукавами. Он видел удлинённые мускулистые икры, слегка искривлённые пальцы на узких сухощавых ступнях. Переведя взгляд чуть ниже, Ли заметил, что грудь его прикрывает толстое махровое полотенце. Его до сих пор подташнивало и знобило, зубы выбивали мелкую дробь. Фейт помогла ему сесть, а потом встать, поддерживая за талию. Только сейчас Ли обнаружил, что на нем спортивные брюки. Очевидно, Фейт умудрилась как-то натянуть на него эти брюки, сам бы он не смог. Голова кружилась так, словно Ли без передышки два дня катался на карусели. Вместе они как-то добрели до постели, и Фейт помогла ему лечь, укрыла простыней и пледом.

– Я буду спать в соседней комнате, – тихо сказала она.

Ли не ответил, даже глаз не открыл.

Потом услышал, как Фейт идёт к двери. И не успела она выйти, как он сказал:

– Прости меня, Фейт. – И тут же судорожно сглотнул слюну. Язык казался ему непомерно большим и шершавым, точно во рту застрял ананас.

Перед тем, как притворить за собой дверь, Фейт чуть слышно промолвила:

– Ты не поверишь, но мне тоже страшно жаль. Может, даже больше, чем тебе.

Глава 34

Брук Рейнольдс вошла в банк и огляделась. Он только что открылся, и ни одного посетителя, кроме неё, пока не было. В другой жизни она непременно наметила бы этот банк в качестве объекта ограбления. При этой мысли Брук невольно улыбнулась. У неё было заготовлено несколько сценариев, но молодой человек, сидевший за столиком, с прицепленной на груди пластиковой карточкой, где, кроме имени, сообщалось, что он младший помощник управляющего, сам сделал за неё выбор.

Он поднял на Рейнольдс глаза и спросил:

– Чем могу служить?

Глаза его немного расширились при виде бляхи с надписью «ФБР», и он выпрямился на стуле, словно пытаясь показать тем самым, что не столь уж молод и неопытен, каким кажется на вид.

– Есть проблемы?

– Мне нужна ваша помощь, мистер Собель, – ответила Рейнольдс, прочитав фамилию на карточке. – И связано это с расследованием, которое в настоящее время проводит Бюро.

– Да, конечно, буду рад помочь чем смогу.

Рейнольдс уселась напротив него и заговорила тихим многозначительным голосом:

– У меня есть ключ от депозитной коробки-сейфа вашего отделения. Мы получили его в ходе расследования. И считаем, что в сейфе могут находиться весьма важные для нас материалы. Мне нужно открыть этот сейф.

– Понимаю. Видите ли, э-э...

– У меня есть также выписка из банковского лицевого счета.

Банковские служащие обожают бумаги и документы, Рейнольдс это знала; и чем больше там будет цифр и статистических данных, тем лучше. Она протянула ему бумагу.

Он начал читать.

– Вам известно это имя, Фрэнк Эндрюс? – спросила Рейнольдс.

– Нет, – ответил он. – Но я работаю здесь всего неделю. Видите ли, банковские правила и ограничения, они практически...

– Уверена, что это именно так, – перебила она его. – Даже членам правительства закрыт доступ к такого рода информации.

– Да, всем, но только не вашим людям, насколько я понимаю. Ведь наблюдается такой разгул преступности.

– Работая помощником управляющего, вы наверняка много чего нагляделись.

Молодой человек приосанился и отпил глоток кофе.

– О да! Мог бы рассказать вам такие истории!

– Ни на секунду не сомневаюсь, что можете. Скажите, а нельзя ли узнать, как часто мистер Эндрюс наведывался в свой сейф?

– Нет ничего проще. Мы заносим все данные в компьютер. – Набрав на клавиатуре компьютера номер лицевого счета и ячейки, он подождал, когда на экране монитора появятся данные. – Может, хотите кофе, агент Рейнольдс?

– Нет, спасибо. А она большая, эта его коробка-сейф?

Он покосился на выписку из лицевого счета:

– Ну, судя по месячной плате, у мистера Эндрюса «номер люкс» двойной ширины.

– Наверняка много чего может поместиться.

– Да, просторная ячейка. – Собель подался вперёд и заговорил еле слышным шёпотом: – Готов побиться об заклад, речь идёт о наркотиках, верно? Отмывание денег, что-то в этом роде? Я прошёл специальный курс по этому предмету.

– Вы уж извините, мистер Собель, но, пока расследование не окончено, я не имею права комментировать. Ну, вы понимаете...

Молодой человек откинулся на спинку стула.

– Да! Конечно. Ещё бы! У всех свои правила. Вы не представляете, с чем нам приходится сталкиваться здесь, в банке!

– Догадываюсь. Ну, что там показывает наш компьютер?

– Ах да. – Собель взглянул на экран. – Вообще-то он наведывался сюда довольно часто. Могу сделать вам распечатку, если угодно.

– Это будет весьма кстати.

Минуту спустя они шли к сейфовому отделению; Собель нервничал:

– Вообще-то, наверное, мне надо было прежде согласовать с начальством. Нет, я абсолютно уверен, никаких проблем не возникнет, и все же начальство относится чрезвычайно строго ко всему, что связано с доступом к ячейкам.

– Понимаю. Но полагаю, помощник управляющего вправе принять такое решение самостоятельно. К тому же я не буду ничего изымать, просто взгляну на содержимое. И в зависимости от того, что увижу, приму дальнейшие решения, возможно, даже и о конфискации. Это типичная для ФБР практика. Я беру на себя всю ответственность. Так что не волнуйтесь.

Похоже, слова эти успокоили молодого человека, и они прошли в помещение с сейфовыми ячейками. Собель взял у Рейнольдс ключ, достал свой, банковский, и извлёк из ячейки большую стальную коробку.

– У нас тут есть специальная комната, где можно спокойно ознакомиться с содержимым.

Он отвёл Рейнольдс в маленькую комнатку, она закрыла за собой дверь, глубоко вздохнула и мельком отметила, что ладони у неё вспотели. Ведь в этой коробке могло лежать нечто, способное перевернуть жизни людей, разрушить их карьеры. Рейнольдс медленно приподняла крышку и еле слышно чертыхнулась.

Коробка была битком набита наличными. Пачки денег, аккуратно скреплённые широкими резинками, все купюры, похоже, старые, бывшие в употреблении. Она прикинула на глазок. Десятки тысяч. И опустила крышку.

Собель, поджидавший Рейнольдс у двери, взял у неё коробку и вернул в сейф.

– Можно взглянуть на регистрационный талон к этой ячейке?

Он показал ей. Почерк Кена Ньюмана, она хорошо его знала. Убитый агент ФБР и куча наличных на чужое имя. Господи!..

– Ну, нашли что-нибудь полезное? – осведомился Собель.

– Мне необходимо конфисковать этот ящик. И если вдруг объявится претендент на это имущество, немедленно дайте мне знать. Позвоните по одному из этих номеров. – Рейнольдс протянула ему карточку.

– Что, так серьёзно? – Собель с тревогой заглянул ей в глаза. Он казался совершенно несчастным и был совсем не рад, что впутался в эту историю.

– Признательна вам за помощь, мистер Собель. Скоро свяжусь с вами.

Рейнольдс вышла из банка, села в машину и помчалась к дому Энн Ньюман. Ещё из машины позвонила, чтобы удостовериться, дома ли женщина. Похороны должны были состояться через три дня. Печальная и торжественная церемония, на которой будет присутствовать руководство ФБР, а также представители всех силовых структур со всей страны. Длинная похоронная кавалькада из чёрных лимузинов медленно поедет мимо застывших по краям дороги скорбящих федеральных агентов, женщин и мужчин в синих униформах. ФБР привыкло хоронить своих агентов, погибших при исполнении служебного долга, со всеми возможными почестями.

* * *

– Ну, что вы нашли, Брук? – Энн Ньюман в чёрном платье, с красиво уложенными волосами, даже нанесла на лицо скромный макияж. Из кухни доносились голоса. Подъезжая к дому, Рейнольдс заметила два припаркованных возле него автомобиля. Наверное, родственники или близкие друзья приехали выразить соболезнования. На столе в столовой были расставлены блюда с угощением. Поглощение пищи и скорбь по покойному, похоже, всегда идут рука об руку; очевидно, утрата легче переносится на полный желудок.

– Мне необходимо взглянуть на ваши с Кеном счета. Вы знаете, где лежат эти документы?

– Вообще-то финансовыми вопросами всегда заведовал у нас Кен, но думаю, все документы находятся у него в кабинете. – И Энн проводила Рейнольдс в маленькую комнатку.

– Скажите, вы держали сбережения в одном банке или нескольких?

– Насколько мне известно, в одном. Ведь это я получала уведомления по почте. И у нас всегда был один банк. И никаких особых сбережений там не было, только текущий счёт. Кен не очень-то верил в банки, всегда говорил, что проценты там просто смешные. Вообще он здорово смыслил в финансовых вопросах. Мы держали деньги в акциях надёжных компаний.

Пока Энн искала бумаги, Рейнольдс осмотрелась. Полки были забиты толстыми папками в разноцветных пластиковых обложках. В прошлый раз она видела на столе монеты в пластиковых пакетиках, а вот на папки внимания не обратила.

– Скажите, а что в этих папках?

Энн проследила за направлением её взгляда.

– А, это... Кен держит в них спортивные открытки и монеты. Он очень увлекался коллекционированием, даже посещал специальные курсы, и у него есть диплом. Почти каждую неделю ходил на какую-нибудь выставку или собрание. – Она указала на потолок. – Поэтому и поставил в комнате противопожарную сигнализацию. Очень боялся пожара, особенно здесь, в кабинете, берег свои сокровища. Ведь здесь столько бумаги и пластика, вмиг может вспыхнуть.

– Странно, что он находил время для занятий коллекционированием.

– Да уж, умудрялся. Очень любил это дело.

– А вы или ребятишки когда-нибудь ходили вместе с ним?

– Нет. Он нас не брал. Да и мы не очень настаивали.

Тон, которым были произнесены эти слова, заставил Рейнольдс сменить тему.

– Мне несколько неловко спрашивать, но скажите, была ли у Кена страховка на случай смерти?

– О да. И в нескольких вариантах.

– Хоть в чем-то повезло, и теперь вам беспокоиться не о чем. Знаю, утешение небольшое, но мало кто из людей задумывается об этом. Наверное, Кен хотел, чтобы вы ни в чем не испытывали нужды, если с ним что-то произойдёт. Поступки порой говорят о любви куда убедительнее, чем слова. – Рейнольдс произнесла все это вполне искренне, однако последняя фраза показалась ей настолько фальшивой и надуманной, что она решила оставить и эту тему.

Энн извлекла из ящика стола толстый красный блокнот и протянула ей:

– Думаю, это то, что вы ищете. Там, в ящике, лежат ещё несколько. Но здесь вроде бы самые последние записи.

Рейнольдс взглянула на обложку. К ней была прикреплена ламинированная наклейка, сообщавшая о том, что здесь собраны счета за текущий год. Она открыла папку. Все бумажки были аккуратно подколоты в хронологическом порядке, помесячно, причём счета за последний месяц находились сверху.

– Аннулированные счета лежат в другом ящике. Собраны по годам. Кен не выбрасывал их.

Вот это да! Сама Рейнольдс держала свои финансовые документы в ящиках стола и комода в спальне, даже в гараже. Время отчёта перед налоговым управлением превращалось в доме в ад кромешный.

– Энн, я знаю, у вас гости. Как-то неудобно задерживать. Я могу просмотреть эти бумаги и сама.

– Вы можете вообще забрать их, если хотите.

– Если не возражаете, посмотрю их здесь.

– Хорошо. Не хотите ли перекусить или выпить чего-нибудь? В доме горы еды. И я только что поставила воду для кофе.

– Вот кофе было бы замечательно. Спасибо. Немного молока и сахара.

Внезапно Энн занервничала:

– А вы мне так и не сказали, что удалось обнаружить.

– Хочу прежде убедиться, права я или нет. В таких делах ошибки недопустимы, – ответила Рейнольдс и, заглянув в глаза этой несчастной женщины, вдруг почувствовала себя страшно виноватой. Ведь она заставляет вдову помогать ей в том, чтобы память её покойного мужа была навсегда опорочена. – Как восприняли все это дети? – осведомилась Рейнольдс, стараясь преодолеть неприятное чувство.

– Наверное, как и все другие дети в их положении. Одному шестнадцать, другому семнадцать, так что понимают такие вещи лучше, чем какой-нибудь пятилетний малыш. Но все равно тяжело. Всем нам очень тяжело. И сейчас я не плачу лишь потому, что, наверное, уже выплакала все слезы. А ребят послала в школу. Незачем торчать здесь, когда в дом толпой валят люди и говорят об их мёртвом отце.

– Пожалуй, вы правы.

– Каждый человек держится, как может. Насколько позволяют силы. Я всегда знала, что такая возможность существует. Ведь Кен проработал агентом двадцать четыре года. И пострадал при исполнении один-единственный раз, когда случился прокол шины. Он стал менять колесо и потянул мышцу спины. – На губах её при этом воспоминании возникло подобие улыбки. – Последнее время Кен даже начал поговаривать о выходе в отставку. О том, что, может, стоит переехать, когда дети поступят в колледж. Его мать живёт в Южной Каролине. Она в том возрасте, когда уже нужно иметь рядом кого-то из близких.

Рейнольдс показалось, что Энн вот-вот снова заплачет. Если это случится, она и сама едва ли удержится от слез, учитывая её теперешнее состояние.

– А у вас есть дети?

– Да, двое. Мальчик и девочка. Трех и шести лет.

– О, совсем ещё малютки, – улыбнулась Энн.

– Догадываюсь, что чем старше они становятся, тем больше с ними проблем.

– Ну, скажем, немного труднее, да. От плевков, драк, битья посуды переходят к сражениям из-за одежды, денег, мальчиков или девочек. Примерно лет в тринадцать вдруг оказывается, что они терпеть не могут маму и папу. Просто не в силах находиться рядом с ними. Это самый трудный возраст, потом они возвращаются. Ну а всякий раз, когда выходят из дома, ты беспокоишься. Сами знаете: алкоголь, секс, наркотики.

Рейнольдс выдавила улыбку:

– Прямо жду не дождусь.

– А долго ли вы проработали в Бюро?

– Тринадцать лет. Служила юристом в одной корпорации, потом вдруг страшно заскучала и ушла в Бюро.

– Опасная у вас работа.

Рейнольдс посмотрела на неё:

– В определённых ситуациях, пожалуй, да.

– Вы замужем?

– Официально – да. Но вот уже два месяца фактически нет.

– Печально слышать.

– Поверьте, мне сразу стало гораздо лучше и проще.

– Дети остались с вами?

– О да, конечно.

– Это хорошо. Дети должны расти рядом с матерью. И мне плевать, что там говорят по этому поводу политически корректные люди.

– Ну, в моем случае... Не знаю, порой приходят сомнения. Иногда днями и ночами пропадаю на работе, рабочий день у нас ненормированный. Но я все равно рада, что дети со мной.

– Вы вроде бы говорили, что у вас диплом юриста?

– Да. Получила в юридическом колледже Джорджтауна.

– Адвокаты зарабатывают очень хорошие деньги. Да и работа у них не такая опасная, как у агентов ФБР.

– Пожалуй, – согласилась с ней Рейнольдс, уже понимая, к чему может привести эта беседа.

– Вам надо бы подумать о перемене места работы. Слишком много развелось крутых парней. Слишком много пушек. Когда Кен начинал службу в Бюро, ребятишки, едва вылезшие из пелёнок, не бегали по улицам с автоматами и не убивали людей, словно в каких-нибудь дурацких мультфильмах.

Рейнольдс не знала, что и ответить на это. Стояла, прижимая блокнот к груди, и думала о своих детях.

– Сейчас принесу вам кофе.

Энн затворила за собой дверь, и Рейнольдс устало опустилась в кресло. Внезапно перед ней предстало страшное видение: её тело укладывают в продолговатый чёрный пакет и застёгивают молнию, а гадалка приносит страшное известие её заплаканным детям. «Я же предупреждала вашу маму!» Черт! Рейнольдс постаралась отогнать эти мысли и взялась за блокнот. Вошла Энн с кофе, поставила на стол и удалилась. Рейнольдс осталась одна и начала просматривать счета. И то, что она нашла, очень огорчило и встревожило её.

На протяжении как минимум последних трех лет Кен Ньюман делал вклады, всегда наличными, на свой банковский счёт. Суммы были небольшие, то сто долларов, то пятьдесят, и делал он это нерегулярно. Рейнольдс достала распечатку, сделанную Собелем, и просмотрела даты, когда Ньюман посещал ячейку в банке. В основном они совпадали с датами внесения вкладов на депозитный счёт. Итак, Кен посещает депозитарную ячейку, помещает туда весьма внушительные новые поступления, изымает взамен несколько старых купюр и относит их на семейный счёт в другом банке. Такой вывод сделала Рейнольдс. Не мог же Кен взять деньги из ячейки, открытой на имя Фрэнка Эндрюса, и поместить их на текущий счёт на имя Кена Ньюмана в одном и том же отделении банка.

Сумма, хранившаяся в ячейке, была довольно велика, но состоянием её не назовёшь. Суть заключалась в том, что общий баланс текущего счета никогда не был высок. И ещё Рейнольдс выяснила, что чеки по выплате содержания от ФБР поступали прямо на депозитный счёт. Затем она обнаружила множество чеков по выплатам брокерской фирме. Все документы, касающиеся этих выплат, Рейнольдс обнаружила в другой папке. И довольно быстро пришла к заключению, что, хоть Ньюмана и нельзя было назвать богачом, он имел довольно солидный портфель акций, и все записи показывали, что этот портфель регулярно пополняется. Со временем, с учётом роста акций в цене, этот его вклад мог многократно возрасти.

Кроме обнаруженных в депозитарной ячейке наличных, ничего предосудительного или необычного в этом не было. Ньюман откладывал деньги на счёт и делал выгодные капиталовложения в акции. Он был небогатым, но вполне обеспеченным человеком. Процентные выплаты по акциям также регулярно поступали на текущий счёт Ньюмана, что ещё больше затемняло картину получаемых им доходов. Проще говоря, на первый взгляд найти что-либо подозрительное в финансовом положении этого агента было весьма сложно. Это если не присматриваться и не копать слишком глубоко. И если не знать о том ящике в депозитной ячейке, общее количество средств, принадлежавших Ньюману, не могло вызвать подозрений.

Рейнольдс весьма смущали наличные, увиденные ею в металлической коробке. Что толку держать такую кучу денег без движения, не получая даже минимальных процентов? И её не оставляло подозрение, что обнаружила она ещё далеко не все. Когда к ней заглянула Энн, она решила сказать ей напрямую:

– Знаете, я не нашла здесь ни бумаг по закладным, ни записей, связанных с оплатой по кредитным картам.

– А у нас и нет никаких закладных. Вернее, была одна, по дому, но Кен довольно быстро произвёл все выплаты. И теперь мы ничего не должны.

– Что ж, тем лучше для вашей семьи. И когда это было?

– Года три-четыре назад, если не ошибаюсь.

– Ну а кредитные карты?

– Кен, знаете ли, им не доверял. И когда мы делали покупки, то расплачивались только наличными. Ну, всякие там вещи для дома, одежда, даже машины. К тому же новых вещей мы почти никогда не покупали, всегда подержанные.

– Что ж, весьма практично. Очень помогает сэкономить.

– Я же говорила, Кен у нас здорово смыслил в финансовых вопросах.

– Если бы я знала об этом его замечательном качестве, непременно обратилась бы за советом.

– Хотите посмотреть что-нибудь ещё?

– Да, боюсь, ещё один вопрос. Ваши налоговые декларации за последние два года. Если, конечно, они сохранились.

Теперь Рейнольдс уже, кажется, понимала, для чего Кен держал столько денег в ячейке. Раз он за все расплачивался наличными, то класть эти деньги на счёт не имело смысла. Нет, конечно, для таких операций, как выплаты по закладным, оплата счётов за свет, воду и прочее, а также оплата телефонных переговоров, приходилось выписывать чеки, для этого-то и лежали у Ньюмана деньги на текущем счёту. Это также означало, что деньги, которые он не клал на текущий счёт, нигде не зарегистрированы. Ведь сколько именно денег держит человек в депозитной ячейке, нигде не указывалось. Будто у него вовсе не было этих денег. В конце концов, наличные – они и есть наличные, никуда от этого не денешься. А это, в свою очередь, означало, что налоговое управление знать не знает об этих деньгах Ньюмана.