Текст книги "Рыцари темного леса"

20

Королевские разведчики упорно штурмовали холм, с которого им навстречу летели стрелы, и лучникам в конце концов пришлось отступить. Элодан дождался, когда разведчики вошли в лес, и протрубил в рог.

Десятки воинов, выскочив из засады, набросились на врага с мечами и ножами. Элодан тоже достал меч и вклинился на коне в самую гущу боя. Разведчики дрогнули и побежали обратно с холма.

Тогда из леса на противоположной стороне появились Лло, Мананнан и еще около двадцати конных воинов.

Мананнан, топча бегущих, зарубил их знаменосца, выхватил у него королевский штандарт с черным вороном на голубом поле и вскинул высоко над головой.

Услышав грохот копыт, он повернул коня. В долину вливались пятьсот королевских конников. Рыцарь свернул влево, к лесу. Пятеро кавалеристов устремились за ним в погоню, и он, бросив знамя кому-то из повстанцев, обернулся к ним лицом. Отклонившись от копья, он сбил мечом державшего его всадника. Острие другого копья отскочило от его панциря, и меч прошел сквозь ребра врага. На столь близком расстоянии длинные копья остальных сделались бесполезными, и кавалеристы, побросав их, схватились за мечи, но это не спасло. Серебристый клинок Мананнана мелькал, рубя доспехи и кольчугу. Последний солдат попытался убежать, но пущенная из подлеска стрела вонзилась в бок его лошади. Конь сбросил всадника. Еще одна стрела попала солдату в бедро, и повстанцы добили его.

Мананнан, опершись на седло, стал смотреть, как кавалерия входит в долину. Лло и другие конники отступили за сосны, растущие на холмах.

Элодан, подъехав к нему, спросил:

– По-твоему, они будут нас преследовать?

– Нет, если они в здравом уме. Они не знают, сколько нас, а от копий в лесу столько же пользы, сколько от деревянных мечей. У нас большие потери?

– Около дюжины человек. Гвидион занимается ранеными. Ты Морриган не видел?

– Нет. Я думал, она с тобой.

– Она поскакала за разведчиками вон туда, на запад. Может, поищешь ее?

Мананнан кивнул и отправился, следя, не спрятался ли в кустах кто-нибудь из королевских солдат. Услышав чей-то жуткий вопль, он обнажил меч. Конь замялся перед поляной, откуда донесся крик, но Мананнан успокоил его и послал вперед. Конь прошел несколько шагов и снова остановился. Мананнан спешился, привязал его к дереву, прошел еще немного и увидел Морриган. Нагнувшись над бьющимся в агонии человеком, она впилась зубами ему в горло, тело жертвы съеживалось у Мананнана на глазах.

Рыцарь застыл, пораженный ужасом, а Морриган встала, вытерла кровь с губ и медленно обернулась.

– Мананнан?

– Снимай доспехи, – процедил он. – Быстро!

– Подожди! Позволь мне объяснить.

– Незачем объяснять, я все видел. Снимай доспехи, Морриган, пока я не убил тебя на месте.

– Ты думаешь, тебе это по плечу? Вир дал мне силу.

– Я знаю, что мне это по плечу, и ты тоже знаешь. Снимай доспехи. Ты позоришь все, что они олицетворяют.

Какой-то миг ему казалось, что она бросится на него, но она уронила меч и стала расстегивать свой серебристый панцирь. Он молча ждал, пока она осталась в голубой рубашке и серых бриджах.

– А теперь что? – спросила она.

– Теперь ты уедешь. Если я увижу тебя в лесу еще раз, ты умрешь. Убирайся с глаз моих долой.

– Я не виновата! – вскричала она. – Я не хотела становиться такой. – Он не ответил, и она подошла ближе. – Не гони меня, Мананнан.

– Если ты пробудешь здесь еще минуту, я снесу тебе голову с плеч. Убирайся! – Его ярость испугала ее, и она бросилась бежать через поляну. Мананнан, весь дрожа, опустился на землю. Там его и нашел Элодан через некоторое время.

Мананнан рассказал ему о том, что видел, и магистр вздохнул.

– Она по-своему права, Мананнан. Она не хотела быть вампиром – ее сделали такой. Но и ты поступил правильно, прогнав ее. Поможешь мне снять шлем? – Мананнан отстегнул его от ворота и повернул. – Спасибо, дружище. В доспехах я чувствую себя еще более бесполезным, чем раньше. Предоставленный сам себе, я даже панцирь не мог бы снять.

– Но драться ты стал лучше, – заметил Мананнан.

Элодан взглянул на свою левую руку.

– Она начинает понемногу слушаться меня, но я не хотел бы встретиться в бою с искусным противником. Теперь нам, наверно, придется выбрать еще одного рыцаря?

Мананнан, покачав головой, взял панцирь Морриган и принес ему. Снаружи панцирь по-прежнему блистал серебром, но изнутри весь заржавел. Мананнан напряг мускулы, и панцирь у него в руках разломился надвое. Он отшвырнул обломки прочь.

– Доспехи служат зеркалом тому, кто их носит.

– Как же она попала в число избранных? – спросил Элодан.

– Не знаю, но мы потеряли Решето, а теперь вот и Морриган. Кто будет следующим?

– Нуада тоже погиб. Ночью мне явился во сне Лемфада. Поэта прибили гвоздями к дереву. Он отдал свою жизнь за людей из лесного селения.

Мананнан, ничего не сказав, устало поднялся на ноги.

– Пошли. День еще не закончился. – Он приготовился снова надеть шлем на голову Элодана, и тот, с грустью глядя на него, сказал:

– Тебе, должно быть, больно смотреть на нынешних рыцарей Габалы. Калека, неспособный одеться сам, разбойник, придворный щеголь, кузнец и номад, не имеющий никакого понятия о рыцарстве.

– Ты не можешь себе представить, Элодан, как я горжусь вами.

Король запустил украшенным драгоценностями кубком в генерала. Тот благоразумно не стал уворачиваться. Кубок угодил ему в лоб, рассек кожу, и по щеке генерала потекла кровь, но он продолжал стоять навытяжку.

– Болван! – бушевал король. – Олух бездарный! Мои солдаты голодают по твоей вине. Сколько обозов дошло до них за последние шесть дней? Говори, сколько?

– Один, государь.

– Один! Тебе дали пятьсот кавалеристов, с которыми ты прочесал все окрестности – и чего же ты достиг?

– Ничего, государь. Мы схватили одного из их разведчиков, и он сказал, что отрядом, нападающим на обозы, командует герцог Мактийский. Под пытками он выдал место их последней стоянки, но герцог уже ушел оттуда.

– Кто? – зловеще процедил король. – Кто ушел?

– Гер… изменник Роэм, государь.

– Ступай прочь и доложи Кар-шену. Что ты разжалован. Будешь командовать очередной турмой, которая отправится в лес.

– Слушаюсь, ваше величество. Благодарю вас. – Генерал попятился к выходу из шатра.

– Как ты расцениваешь наше положение, магистр? – спросил король Самильданаха, стоящего у трона.

– Бывший герцог – достойный противник. Он наносит свои удары молниеносно и хорошо продумывает их. Он сжег около дюжины наших обозов. Потеряв при этом каких-нибудь шесть человек – ведь эта местность хорошо ему знакома. Но беспорядки в Фурболге тревожат меня гораздо больше.

– Какие там беспорядки. Мой гарнизон уже разделался с этой кучкой бунтовщиков.

– Это так, государь, но основные силы находятся здесь, с нами. Если вспыхнет восстание…

– Восстание? С какой стати? Народ меня любит – не так ли, Океса?

Новый герцог Мактийский почтительно склонил свою лысую голову.

– В точности так, государь. Но магистр беспокоится не напрасно – негодяи, которыми движет зависть или алчность, найдутся всегда.

– Что ты предлагаешь, Самильданах?

– Я думаю, вам следует вернуться в Фурболг с тысячью кавалеристов, государь. Это положит конец всем волнениям.

– Но я хочу видеть, как разгромят Лло Гифса с его мятежниками.

– Вы это увидите, государь. Теперь уже ясно, что у них, как бы стойко они ни оборонялись, недостанет людей, чтобы противостоять внезапному и мощному наступлению. Через пару дней два кавалерийских отряда войдут в лес справа и слева, на расстоянии двух миль, и встретятся посередине. Я во главе остального войска нанесу удар здесь. Враг будет вынужден отойти назад.

– Тогда я останусь и посмотрю.

– Государь, это всего лишь начало. Одним ударом их не прихлопнуть. Мятежу настанет конец, но потребуется несколько недель, чтобы выловить их всех. Боюсь, что нескончаемое прочесывание леса наскучит вам до предела.

– Хорошо, Самильданах, я послушаюсь твоего совета. Только Лло Гифса не убивайте; его и прочих рыцарей-изменников следует казнить в Фурболге.

– Будет исполнено, государь.

– А что ты намерен предпринять против изменника Роэма?

– Мы отправим из Макты очередной обоз, который, помимо охраны, на расстоянии мили с севера, юга, востока и запада будет сопровождать кавалерия. На этот раз Роэму не уйти. Я сам отправлюсь с обозом.

– Пришли мне его голову. Я насажу ее на пику над главными воротами города.

– Я пришлю вам ее, государь.

Бывший герцог, окруженный солдатами, своим двуручным мечом не давал им подступиться к себе. Один, который сунулся слишком близко, получил смертельный, чуть не обезглавивший его, удар. В полумиле к западу гигантским змеем поднимался вверх дым горящего обоза. Вокруг лежала его дружина; они сражались храбро, но враг подавил их своим числом. Только Роэм в своих отражающих удары доспехах был еще жив.

– Ну, герои, подходите, – подзадорил он. – Кто еще хочет спеть свою лебединую песню?

– Боюсь, что ты, – сказал Самильданах, продвигаясь внутрь круга. – Не собираешься ли ты сдаться?

– А ты? – спросил Роэм.

– Пожалуй, нет. Король поручил мне прислать ему твою голову, и я обещал. А свои обещания я, как правило, исполняю.

– Неужели? Разве ты не обещал когда-то защищать бедных и обиженных?

– Довольно слов, Роэм. Защищайся.

Герцог был хорошим воином, но ни разу еще не встречал противника, подобного Самильданаху. С растущим отчаянием он отражал свирепые атаки красного рыцаря. Его силы убывали, а у Самильданаха как будто прибавлялись. Темный меч свистал все быстрее. Роэм попытался перейти в атаку, но собственные удары казались ему корявыми по сравнению с мастерством красного рыцаря. Он лишился наплечника, а следом и шлема. Ключица открылась, и меч врага, отскочив от стали, поранил кожу на плече. Роэм отошел назад, но Самильданах не стал наступать.

– Сними, если он тебе мешает, – предложил он.

Роэм воткнул меч в землю и снял болтающийся на одной полоске шлем.

– Ты великолепный боец, Самильданах. Я знал только одного, кто был лучше тебя.

– Если ты дрался с кем-то лучше меня, Роэм, как же ты жив до сих пор?

– Мы встречались только в учебном бою. Он убьет тебя, Самильданах.

– И как же зовут этот образец воинской доблести?

– Мананнан.

Самильданах помрачнел.

– Не было еще такого, чтобы Мананнан превзошел меня, а теперь я стал сильнее и проворнее, чем когда-либо раньше. Ты просто хочешь раздразнить меня, Роэм, не так ли?

– Ты меня раскусил, но я очень хотел бы посмотреть, как он заставит тебя поцеловать землю у его ног.

– Не бывать этому! – Самильданах ринулся вперед, и Роэм заслонился мечом, но опоздал. Темный клинок обрушился на его шею, и голова скатилась на землю.

Самильданах убрал меч и повернулся спиной к трупу.

– Сегодня же отошлите эту голову королю, – распорядился он. – Сейчас его величество должен быть где-то на полпути к Макте.

Пять дней над лесом бушевала гроза. Реки и ручьи вышли из берегов, дороги и тропы стали опасными, холмы неприступными. Бои происходили лишь в отдельных местах, и королевской армии пришлось остановить наступление на обоих флангах. Пехота в центре, которой командовали Самильданах и Океса, продолжала медленно продвигаться вперед.

На шестой день небо прояснилось и солнце осветило море грязи, которому предстояло стать полем битвы.

Самильданах решил подождать еще день, чтобы дать земле просохнуть, и отправился в Макту доложить обо всем королю.

Элодан и Мананнан на холмах отправили свежие силы на восток и запад, чтобы оказать сопротивление наступающей с флангов кавалерии. В полдень к ним в лагерь явился Лемфада.

– С каждой стороны у них по две тысячи человек, – сказал он Мананнану. – Если мы останемся здесь, то окажемся в ловушке. Клещи сомкнутся, подставив нас под удар пехоты. Надо отступать.

– Согласен, – сказал Элодан. – Нельзя позволить им навязать нам сражение. Их численность намного превосходит нашу.

– Я это понимаю, – сказал Мананнан, – но отступать мне не хочется, и не потому, что я слишком горд. Большинство наших людей пришло сюда по доброй воле. Если они решат, что дело наше проиграно, то сразу побегут по домам. С каждым шагом отступления у нас будет таять армия.

– Это правда, – признал Эррин, подошедший к ним вместе с Убадаем. – Двадцать человек из отряда Буклара уже ушли домой ночью, как только дождь перестал.

– Вы утверждаете, что отступать нельзя, – покачал головой Элодана, – а Лемфада говорит, что нас скоро окружат и перебьют всех до единого. Это не оставляет нам особого выбора. Наступать мы не можем – у нас дисциплина не та. Если мы и дадим бой, то здесь, на этом самом месте. Я готов выслушать любое твое предложение, Мананнан.

– Я думаю, на этой стадии нам очень пригодится победа, хотя бы и малая. Предлагаю сменить позицию и ударить по их левому крылу. Пока грязь еще не просохла, она будет мешать лошадям, и наша пехота получит солидное преимущество. Но тем самым мы откроем дорогу их пехоте. Она может войти в лес и сровнять с землей все деревни отсюда до самых гор.

– Верно, – подтвердил Элодан. – А люди начнут дезертировать сотнями, чтобы спасти свои семьи.

– Враг испытывает нужду в продовольствии и не станет наступать ускоренным порядком, – вставил Эррин. – Так, как мы, они прокормиться не смогут. Стада мы отогнали на север, а на полях еще ничего нет.

– Вопрос с продовольствием для них скоро решится, – тихо заметил Лемфада. – Герцог Мактийский убит Самильданахом, и все его люди погибли вместе с ним.

Эррин выругался, остальные промолчали, и слово опять взял Мананнан.

– Сегодня они вряд ли пойдут в наступление: будут ждать, когда подсохнет. По-моему, у нас только один выход: напасть первым. Ударить по их лагерю. Но это рискованно, друзья мои, и потери будут велики.

– Я человек не военный, Мананнан, – сказал Эррин, – но у меня тоже есть одна мысль – возможно, глупая.

– Говори, не стесняйся.

Они выслушали то, что придумал Эррин, после чего Убадай молча встал и отошел прочь.

Ближе к вечеру Океса вышел из шатра и, приподняв полы своей пурпурной одежды, поднялся на холм в середине лагеря. Отсюда он видел ровные ряды палаток. Горящие через равные промежутки костры и длинные столы на козлах, где солдаты получали свой скудный ужин. Под прямым углом к палаткам располагались загоны для лошадей, с подветренной стороны – отхожие канавы. Завтра с мятежниками будет покончено, и мечта Окесы начнет сбываться. Он уже стал герцогом Мактийским и вхож к королю. Скоро армия Габалы двинется в поход на соседние страны, а там и через море, к богатому Цетаэрону. Океса предвкушал, как король сделает его сатрапом какого-нибудь завоеванного государства, где он сам будет властвовать, подобно королю. Двое его послушников поднялись за ним на холм, ведя белого козла. Они положили животное на грубый каменный алтарь, и Океса, перерезав ему горло, вскрыл брюхо и вынул печень. Послушник посветил ему факелом, и Океса увидел, что печень поражена болезнью и покрыта черными пятнами. Он проглотил слюну и сказал:

– Приведите другого козла. Сейчас же.

Один из послушников передал ему факел и побежал вниз, оскальзываясь на грязном склоне.

– Что сулит судьба королю, мой господин? – спросил другой.

– Я загадывал не на короля, а на врага, – солгал Океса. Он показал послушнику печень, и тот осклабился.

– Завтра будет великий день, Мудрейший.

– Да, – согласился Океса, бросив печенку на землю. Внизу солдаты толпились у костров. С запада медленно, устало приближался кавалерийский отряд. – Ступай к тому офицеру, – приказал Океса, – и скажи, чтобы он явился с докладом ко мне. – Послушник поклонился и побежал с холма навстречу всадникам.

Отряд между тем въехал в лагерь. Одни солдаты спешивались и зажигали факелы, другие ехали к загонам, где стояло больше пятисот лошадей. На глазах у изумленного Окесы трое всадников обнажили мечи и зарубили часовых у загона. На западной стороне вспыхнуло несколько палаток, и ветер быстро раздул пламя. Солдаты бросились спасать свои пожитки, и в лагере воцарилось смятение. С востока донесся крик, и Океса увидел, как их кони несутся к лесу, гонимые дюжиной всадников. Повсюду при свете костров сверкали мечи и падали люди.

Еще немного – и всадники покинули лагерь. Шатер Окесы тоже загорелся. Провидец устремился вниз с холма, но споткнулся и покатился кубарем, перепачкав свои одежды. С громкой руганью он вскочил на ноги. Но шатер вместе с книгами и свитками погиб безвозвратно.

Океса схватил за руку какого-то офицера, но тот вырвался и побежал дальше. Плача, кашляя и отплевываясь от густого дыма, провидец стал выбираться из огненного ада. На востоке люди рушили палатки, чтобы остановить пожар. В этот миг прогремел гром и полил дождь, гася горящие палатки заодно с кострами и факелами. Очень скоро весь лагерь погрузился во тьму.

Океса ярился, но ему не на ком было сорвать свою злость. Гроза бушевала больше двух часов. Когда из-за туч наконец проглянула луна, Океса, промокший и грязный, отыскал генерала Кар-ашена и приказал казнить часовых и высечь капитана вечерней стражи.

На рассвете все это привели в исполнение, но Окесе не стало легче.

Извлекая у козла печень, он загадывал на короля.

У короля Ахака в Макте настроение было куда лучше. Этому способствовали теплые комнаты, обильные яства и предвкушаемые вечером удовольствия. В пище он не нуждался, но нужда – это одно, а наслаждение – совсем другое. Взять женщину так, как предназначено богами, наполнить ее новой жизнью, а потом высосать из нее эту жизнь. Наполнив себя самого – вот удовольствие, которого он прежде не ведал.

Ему вспомнился день, когда Самильданах принес ему амбрию. Чудесный напиток. Но в тот раз, когда он впервые высосал жизнь из живого существа, он испытал нечто неописуемое. Теперь у него есть все: бессмертие и власть. Он будет царствовать вечно. Вечность! Как сладко звучит это слово!

Ахак посмотрел из окна во двор. Куда, черт побери, подевался его слуга? Он давно должен был найти какую-нибудь девку.

Король налил себе крепкого вина и залпом осушил кубок. Было время, когда вино казалось ему нектаром богов – но было это до амбрии, до удовольствий Вира. Теперь оно лишь разжигало его аппетит.

В дверь тихонько постучали, и он крикнул:

– Входи!

Его слуга Маган доложил с низким поклоном:

– Ваше величество, есть женщина, которая почтет за честь и удовольствие разделить с вами вечер.

– Давай ее сюда! – Ахак расправил складки своего пурпурного плаща и приосанился.

Маган отошел в сторону и впустил женщину – высокую, стройную, но полногрудую, с восхитительным изгибом бедер. Когда Ахак взял ее за руку, она потупилась.

– Не смущайся, душенька, – сказал король. – Я люблю встречаться с моими подданными и узнавать об их нуждах и заботах из первых уст. Это помогает мне в моих одиноких трудах. – Он взял ее за подбородок и был вознагражден застенчивой улыбкой. Отпустив Магана, он подвел женщину к окну. – Хочешь вина?

– Как вам будет угодно. – Ее тихий и мелодичный голос разжег в короле страсть, но он подавил ее, наслаждаясь мгновением. Обнимая женщину за талию, он поднес ее руку к губам.

– Скажи: ты на все готова ради своего короля?

– Да, ваше величество.

Его пальцы, сжав ее грудь, спустились к животу.

– Ты ведь знаешь, чего мне хочется?

– Да. – Она распустила шнуровку, сбросила с плеч платье и переступила через него. Король подвел ее к кровати и разделся сам.

– Ты даже представить не можешь, что тебя ожидает, – сказал он, ложась рядом с ней.

– Могу. Ваше величество, – ответила Морриган.

Самильданах, поставив коня в стойло, взошел наверх и постучался. Ему открыл Маган.

– Где король? – спросил красный рыцарь.

– В герцогской опочивальне, ваша милость. У него женщина.

– Хорошо, я подожду, принеси вина.

– Да, ваша милость. Возможно, это затянется дольше обычного: уж очень она хороша, – ухмыльнулся слуга.

– Красавица в Макте? Чудеса.

– Да, ваша милость. Королю нынче посчастливилось. Я вышел, а она тут и сидит, прямо у ворот.

– Опиши мне ее.

– Высокая, с золотыми волосами. Сама молодая, а в косах уже серебро…

– Боги милостивые! – Самильданах выхватил меч и помчался по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Дверь спальни была заперта. Отступив, он ударил ногой по медному замку. Дверь распахнулась, и он ворвался внутрь.

Маленькое, ссохшееся тело короля лежало на кровати. Морриган, нагая, сидела на полу. Из глубоких разрезов на ее запястьях струилась кровь.

Самильданах бросил меч и подошел к ней.

– Зачем? – шепотом спросил он.

Она остановила на нем меркнущий взгляд.

– Зачем? А разве ты не видишь, какими мы стали? О, Самильданах… мы портим все, к чему прикасаемся. – Она пошатнулась, но он подхватил ее. Голова Морриган упала ему на плечо. – Я любила тебя больше жизни… а теперь не понимаю даже, что это означает.

– Не говори ничего. Сейчас я перевяжу тебе руки. Твою жизнь еще можно спасти.

– Нечего спасать. Я умерла там, в Вире, когда стала одной из них… такой же, как ты, любимый.

– Ты ничего не понимаешь. Мы создадим новую Габалу… новую…

– Ты помнишь, как любил меня?

– Помню.

– Не в Вире – раньше, в саду, в ночь твоего отъезда. Помнишь?

– Да. Это было в другой жизни.

– Что же стало с тем отважным молодым рыцарем?

– Он все еще здесь, Морриган. Он… Морриган! – Самильданах бережно уложил ее на пол и закрыл ей глаза.