Текст книги "Легенда о Побратиме Смерти"

– Нет, есть и другая причина. Что ты скрываешь от меня?

– Ничего, – без зазрения совести соврал Талисман. – Водоем жизненно важен для нас, и я рассудил, что лучше тебя его никто не защитит. Но он находится на землях Острого Рога, и они сочтут себя оскорбленными, если я поручу другому племени оборонять его.

– А не сочтут они себя оскорбленными, когда ты поставишь меня вожаком?

– Придется рискнуть. Пойдем со мной – они ждут нас.

Барцай был в бешенстве, но скрыл свой гнев, глядя, как Кзун выводит воинов за ворота. Боль в груди опять донимала его – верхние ребра точно стиснули тугим железным обручем. Он так хотел, чтобы к водоему послали его. Там много троп для отхода. Он и его люди дрались бы отважно, но могли бы и отступить в случае нужды. А теперь он заперт в этой развалине, громко именуемой крепостью.

– Пойдем, надо поговорить, – сказал ему Талисман, и боль кольнула Барцая с новой силой.

– Поговорить? Довольно с меня разговоров. Не будь наше положение таким отчаянным, я вызвал бы тебя на бой, Талисман.

– Мне понятен твой гнев, Барцай. А теперь послушай меня: от Кзуна при осаде не было бы никакой пользы. Я видел, как он мечется по двору и как у него всю ночь горит фонарь. Он и спит под открытым небом – ты заметил?

– Да, он с причудами. Но почему ты доверил ему моих людей?

Талисман подвел Барцая к столу под навесом.

– Я не знаю, какие демоны владеют Кзуном, но видно, что он боится тесного пространства. Он не любит темноты и избегает замкнутых мест. Когда начнется осада, мы все окажемся заперты здесь. Это, мне думается, сломило бы Кзуна. Но он боец и будет защищать водоем, не щадя жизни.

– Я бы тоже не щадил жизни, – сказал Барцай, не глядя Талисману в глаза. – Как и всякий другой вожак.

– У всех у нас свои страхи, Барцай, – мягко сказал Талисман.

– Что это значит? – покраснел Барцай, с беспокойством заглянув в темные, загадочные глаза Талисмана.

– Это значит, что будущее страшит и меня. То же относится к Квинг-чину, Лин-цзе и всем остальным. Никто из нас не хочет умирать. Вот почему я так ценю твое присутствие здесь, Барцай. Ты старше и опытнее, чем прочие вожаки. Твое спокойствие и твоя сила очень пригодятся нам, когда придут готиры.

Барцай вздохнул, и боль немного отпустила.

– В твоих летах я проехал бы сотню миль, лишь бы сразиться в этом бою. Но теперь я чувствую на шее холодное дыхание смерти. И это превращает мои кишки в воду, Талисман. Я слишком стар, и лучше, если ты не будешь чересчур на меня полагаться.

– Ты ошибаешься, Барцай. Только глупцы не ведают страха. Я молод, но хорошо сужу о людях. Ты будешь стоять твердо и вдохновлять воинов вокруг себя. Ведь ты надир!

– Я не нуждаюсь в красивых речах. Я знаю свой долг.

– Это не просто речь, Барцай. Двенадцать лет назад, когда Спинорубы налетели на твое селение, ты ворвался к ним в лагерь с двадцатью людьми, обратил врагов в бегство и отобрал назад всех угнанных коней. Пять лет назад тебя вызвал молодой воин из Одиноких Волков. Ты получил четыре раны, но все-таки убил его. А потом сел на коня и уехал. Ты настоящий мужчина, Барцай.

– Как много ты обо мне знаешь, Талисман.

– Вождь должен знать своих людей. Но о твоих подвигах я узнал только потому, что твои воины хвастались этим.

– Я не подведу, – усмехнулся Барцай. – А теперь я должен вернуться к работе, иначе мне не на чем будет стоять!

Талисман улыбнулся, и старый воин ушел. Тут из гробницы вышел Носта-хан, и хорошее настроение Талисмана мигом улетучилось.

– Там ничего нет, – сказал шаман. – Мои чары оказались бессильны. Возможно, Чорин-Цу ошибся и камни спрятаны не там.

– Глаза здесь, но они от нас скрыты. Дух Ошикая сказал мне, что их суждено найти чужеземцу.

Носта-хан сплюнул в пыль.

– Сюда как раз едут двое – Друсс с поэтом. Будем надеяться, что один из них и есть избранник.

– Зачем Друсс едет сюда?

– Я сказал ему, что Глаза излечат его друга, которого ранили в бою.

– Это правда?

– Правда, да только он их не получит. Думаешь, я отдам священную реликвию надиров в руки гайина? Нет, Талисман. Друсс великий воин и пригодится нам в предстоящей битве, но потом его нужно будет убить.

Талисман пристально посмотрел на маленького шамана, но промолчал. Носта-хан сел за стол и налил себе воды.

– Ты говоришь, что в гробу лежит лон-циа?

– Да. Серебряный.

– Странно. Гробницу разграбили еще несколько веков назад. Почему же воры не взяли серебряный медальон?

– Он был спрятан у Ошикая на груди, под рубашкой. Возможно, они его не заметили. А потом рубашка истлела, и я его нашел.

– Гм-м, – недоверчиво протянул Носта-хан. – Я думаю, лон-циа был заговорен, но со временем чары развеялись. – Сверкающий взор шамана впился в лицо молодого воина. – Поговорим теперь о девушке. Она не твоя, Талисман: она обещана Собирателю, а не тебе. От него в будущем произойдут великие мужи. Зусаи станет его первой женой.

Желудок Талисмана точно стянуло узлом, и он сказал гневно:

– Я не желаю больше слышать твоих предсказаний, шаман. Я люблю ее, как жизнь. Она моя.

– Нет! – прошипел Носта-хан, подавшись к нему. – Благополучие надиров должно быть для тебя превыше всего. Хочешь ты увидеть приход Собирателя? Тогда не мешайся в его судьбу. Он где-то там, – шаман махнул худой рукой, – человек, которого мы ждем. И нити его судьбы переплетены с судьбой Зусаи. Ты понял меня, Талисман? Она не твоя!

Молодой надир видел злобу в глазах шамана – но он видел там и страх. Старик в своем рвении превосходил даже Талисмана, посвящая свою жизнь единственной цели: приходу Собирателя.

Точно камень лег Талисману на сердце.

– Я понял тебя, – сказал он.

– Хорошо. – Маленький шаман успокоился и стал смотреть, как воины трудятся на стенах. – Внушительное зрелище. Ты хорошо поработал.

– Ты останешься здесь на время боя? – холодно осведомился Талисман.

– Задержусь немного, чтобы употребить свои чары против готиров. Но я не могу умереть здесь, Талисман: слишком важным делом я занят. Если защита рухнет, я уйду и уведу с собой девушку.

Талисман воспрял духом.

– Ты спасешь ее?

– Да. Но будем откровенны, Талисман. Если ты лишишь ее невинности, я ее не возьму.

– Я даю тебе мое слово, Носта-хан. Довольно с тебя?

– Вполне. Не питай ко мне ненависти, мальчик, – грустно сказал старик. – Меня и так слишком многие ненавидят, да и есть за что. Мне было бы больно, если бы ты примкнул к ним. Ты хорошо послужишь Собирателю – я знаю.

– Ты знаешь мою судьбу?

– Да. Но не обо всем можно говорить. Пойду отдохну. – Шаман пошел прочь, но Талисман задержал его.

– Если я тебе не совсем безразличен, Носта-хан, ты скажешь мне о том, что ты видел.

– Я ничего не видел, – ответил Носта-хан, не оборачиваясь и понурив плечи. – Ничего. Я не видел тебя рядом с Собирателем. У тебя нет будущего, Талисман. Теперь твой час – насладись же им. – И шаман ушел не оглядываясь.

Талисман, постояв немного, поднялся в комнату Зусаи. Она, ожидая его, расчесала свои блестящие черные волосы и умастила их ароматическим маслом. Когда он вошел, она бросилась к нему, обвила руками его шею и покрыла лицо поцелуями. Он мягко отстранил ее и передал ей слова шамана.

– Мне все равно, что он говорит, – сказала она. – Никогда я не буду чувствовать к другому мужчине то, что чувствую к тебе. Никогда!

– Как и я к другой женщине, Зусаи. Давай посидим немного. Хочу подержать тебя за руку. – Он подвел ее к топчану. Она поцеловала ему руку, смочив ее своими теплыми слезами. – Когда дела наши станут плохи, – прошептал он, – Носта-хан уведет тебя отсюда в безопасное место. Он великий маг и сумеет пройти сквозь ряды готиров. Ты будешь жить, Зусаи.

– Я не хочу жить без тебя. Я не уйду отсюда.

Ее слова тронули Талисмана, но и напугали.

– Не говори так, любимая. Ты должна понять: для меня твое благополучие все равно что победа. Я умру счастливым, зная, что ты в безопасности.

– Я не хочу, чтобы ты умирал! – дрожащим голосом проговорила она. – Хочу жить с тобой где-нибудь высоко в горах. Хочу родить тебе сыновей.

Талисман прижал ее к себе, вдыхая аромат ее волос и кожи, гладя ее лицо и шею. Он не находил слов, и великая печаль овладела им. Он думал, что его мечты о единстве надиров важнее самой жизни. Теперь он понял, что это не так. Эта хрупкая женщина открыла ему истину, которой он прежде не ведал. Из-за нее он чуть было не изменил своей судьбе. Чуть было. Во рту у него пересохло, и он с огромным усилием оторвался от Зусаи и встал.

– Мне пора.

Она поднялась вслед за ним.

– Повремени немного. Я чиадзе, Талисман, и многому обучена. Сними рубашку.

– Не могу. Я дал слово Носта-хану.

– Сними, – улыбнулась она. – Ты устал и неспокоен, твои мышцы стянуты. Я помассирую тебе плечи и шею, а потом ты поспишь. Сделай это для меня, Талисман.

Он сбросил свой козий кожух, стянул рубашку, расстегнул пояс и сел на топчан. Зусаи стала на колени позади него и стала разминать большими пальцами узлы его мускулов. Потом она велела ему лечь на живот и втерла ему в спину душистое масло. Вдыхая тонкий аромат, Талисман впал в блаженное забытье.

Когда он проснулся, она лежала рядом с ним под одним одеялом, голова к голове, держа руку у него на груди. Талисман, осторожно отведя ее руку, встал, и Зусаи пробудилась.

– Как ты чувствуешь себя теперь, мой господин?

– Хорошо, Зусаи. Ты просто искусница.

– Любовь творит чудеса, – сказала она, садясь. Она была нагая, и солнце золотило ее кожу.

– Да, – согласился он, с трудом оторвав взгляд от ее груди. – Тебе больше не снилась Шуль-сен?

– Мне снился только ты, Талисман.

Он надел рубашку, кожух, перекинул пояс через плечо и вышел. Горкай ждал его внизу.

– Сюда едут два всадника – возможно, готирские разведчики. У одного большой топор. Они нужны тебе живыми или мертвыми?

– Пусть едут. Я жду их.

Друсс придержал кобылу перед западной стеной, глядя на пролом в камне.

– Я видывал крепости и получше, – сказал он Зибену.

– И прием потеплее, – буркнул Зибен.

На стене выстроились лучники, целившие прямо в них. Друсс, усмехнувшись, направил кобылу дальше. Старые ворота наполовину сгнили, но он заметил, что петли отчищены от ржавчины, а под воротами остались глубокие полукруглые борозды – стало быть, их закрывали.

Тронув кобылу каблуками, он въехал во двор и спешился. К нему шел Талисман.

– Вот мы и встретились снова, друг, – сказал Друсс. – Теперь за тобой больше не гонятся разбойники?

– Две тысячи разбойников – кавалерия, пехота и лучники.

– Поставь-ка людей поливать эти ворота. Дерево совсем высохло – готиры и ломать их не станут, а просто подожгут. – Друсс поглядел вокруг опытным глазом. Настил на стенах обновлен, и под трещиной в западной стене поставлен помост. На каждой стене запасены камни, чтобы швырять во врага. – Сколько у тебя человек?

– Двести.

– Придется им повоевать на совесть.

– Они надиры и защищают кости величайшего надирского воина всех времен. Они будут сражаться на совесть. А ты?

– Я люблю подраться, парень, – хмыкнул Друсс, – но это не моя драка. Надирский шаман сказал мне, что здесь есть камни – целебные камни. Они нужны мне для моего друга.

– Я понял. Но мы пока не нашли их. Скажи, шаман обещал тебе эти камни?

– Не совсем, – признался Друсс. – Он просто сказал мне, что они здесь. Не возражаешь, если мы поищем?

– Нисколько. Я обязан тебе жизнью, и это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. – Талисман указал на главное строение: – Вот гробница Ошикая, Гонителя Демонов. Камни могут быть спрятаны только там. Носта-хан – шаман, о котором ты говорил, – пустил в ход свои чары, но ничего не нашел. Я вызывал дух Ошикая, но он не открыл мне, где лежат камни. Удачи тебе, воин!

Друсс, закинув топор за плечо, перешел через двор вместе с Зибеном. В тускло освещенной гробнице он постоял перед каменным саркофагом. Святилище было пыльное, ничем не украшенное.

– Его разграбили, – сказал Зибен. – Погляди на эти колышки в стене. Когда-то на них висели доспехи и боевое знамя.

– Негоже так обращаться с героем. Ты уже придумал, где искать?

– В гробу, где же еще. Только ты там ничего не найдешь.

Друсс, ухватившись за каменную крышку, напряг мышцы и поднял ее. Крышка со скрипом сдвинулась. Зибен заглянул внутрь.

– Ну-ну.

– Они там?

– Разумеется, нет. Но на покойнике имеется лон-циа – точно такой же, как мы нашли на той женщине.

– Больше ничего?

– Нет. У него отсутствуют пальцы, Друсс, – должно быть, их отрубили, чтобы снять кольца. Поставь крышку на место.

Друсс повиновался и спросил:

– Ну и что же теперь?

– Я подумаю. Что-то здесь не так – но мне надо понять что.

– Ты лучше поторопись, поэт, если не хочешь оказаться в гуще боя.

– Утешительная мысль.

Со двора послышался стук копыт. Друсс вышел за порог. Зибен последовал за ним и увидел Нуанг Ксуана – тот слезал с коня, а его люди входили в ворота.

– Я думал, ты едешь в другую сторону, – сказал ему Друсс.

Вождь только плюнул.

– Я и ехал. Но какой-то олух устроил там пожар, и пришлось нам бежать от огня. Потом мы хотели свернуть на восток, но увидели улан. Поистине Боги Камня и Воды меня невзлюбили.

– Однако ты жив, старик.

– Надолго ли? Их тысячи, и все идут сюда. Хочу, чтобы мои люди отдохнули здесь этой ночью.

– Не умеешь ты врать, Нуанг Ксуан. Ты пришел сюда сражаться, защищать святилище. Этак тебе удачу не вернуть.

– Я все спрашиваю себя – есть ли конец злобе готиров? Какая им польза уничтожать то, что нам дорого? Ты прав, я останусь здесь. Женщин и детей отошлю прочь, но воины останутся со мной. Что до удачи, воин, то умереть в священном месте – большая честь. Я не так уж стар и намерен убить сотню готиров. Ты тоже остаешься?

– Это не моя война, Нуанг.

– Они замышляют злое дело, Друсс. – Нуанг вдруг усмехнулся, показав щербатый рот. – Я думаю, ты останешься. Думаю, Боги Камня и Воды привели тебя сюда, чтобы ты видел, как я убью сто готиров. А теперь мне надо найти, кто здесь главный.

Ниоба стояла в тени, сбросив с плеч холщовый мешок. Зибен подошел к ней и улыбнулся.

– Ну как ты, скучала по мне?

– Я слишком устала для любви, – равнодушно проговорила она.

– Вот тебе и вся надирская романтика. Давай я напою тебя водой.

– Я и сама могу напиться.

– Уверен, что можешь, моя прелесть, но мне хочется побыть с тобой рядом. – Зибен подвел ее к столу, налил воды из каменного кувшина в глиняную кружку и подал ей.

– У вас все мужчины служат женщинам?

– Можно и так сказать.

Ниоба выпила воду, протянула кружку, и Зибен налил ей еще.

– Ты чудной. И ты не воин. Что ты будешь делать здесь, когда польется кровь?

– Если повезет, к началу боя меня здесь не будет. Ну а если придется остаться… – Он развел руками. – Я кое-что понимаю в ранах – буду полковым лекарем.

– Я тоже умею зашивать раны. Нам понадобится полотно на бинты и много ниток. Иголки тоже. Я все это найду. И надо куда-то девать мертвых – не то они будут вонять, раздуваться, лопаться и притягивать мух.

– Как мило ты выражаешься. Может, поговорим о чем-нибудь другом?

– Почему?

– Эта тема меня как-то обескураживает.

– Я не знаю этого слова.

– Да, вероятно. Неужели ты совсем не боишься?

– Чего я должна бояться?

– Готиров.

– Нет. Они придут, и мы их убьем.

– Или они нас.

– Ну и пусть, – пожала плечами она.

– Да ты фаталистка, моя милая.

– Неправда. Я из Одиноких Волков. Нуанг хотел, чтобы мы назывались Орлиным Крылом, но теперь нас мало, и мы опять станем Одинокими Волками.

– Ниоба из племени Одиноких Волков, я тебя обожаю. Ты вносишь струю свежего воздуха в мою скучную жизнь.

– Я выйду замуж только за воина, – сурово предупредила она. – Но пока не найдется подходящего, буду спать с тобой.

– Какой мужчина устоит против столь деликатного предложения?

– Чудак, – проворчала она и ушла.

Друсс подошел к Зибену:

– Нуанг говорит, им надоело бегать. Они останутся здесь и будут драться.

– Могут ли они победить, Друсс?

– На вид они стойкие ребята, и Талисман хорошо наладил оборону.

– Это не ответ.

– А никакого ответа и нет – можно только гадать. Я бы и медной полушки не поставил на то, что они продержатся больше суток.

Зибен вздохнул:

– Но это, конечно, не означает, что мы сделаем нечто разумное – уедем, к примеру?

– Готиры не имеют права разорять это святилище, – произнес Друсс с холодным блеском в серых глазах. – Это неправильно. Ошикай был героем всех надиров. Его кости должны покоиться в мире.

– Извини, что повторяюсь, старый конь, но его гробницу уже когда-то разграбили, а тело изрубили. Ты не находишь, что беспокоиться о нем поздновато?

– Дело не в нем, а в них, в надирах. Разгромить святилище – значит лишить их кровного достояния. Это гнусное, подлое дело – я таких не терплю.

– Значит, мы остаемся?

– Уезжай, – улыбнулся Друсс. – Здесь не место для поэта.

– Ты меня искушаешь, Друсс, старый конь. Может, я так и поступлю, как только мы увидим их знамена.

Нуанг позвал Друсса, и тот отошел. Пока Зибен пил воду за столом, к нему подсел Талисман.

– Расскажи мне о своем умирающем друге.

Зибен поведал все, что знал о бое, в котором ранили Клая, и Талисман сумрачно выслушал его.

– Так и надо, – сказал он. – Человек должен идти на все ради друга. Это доказывает, что у Друсса доброе сердце. Он сражался во многих битвах?

– Им нет числа. Знаешь, как высокое дерево притягивает молнию во время грозы? Вот и Друсс такой. Куда бы он ни явился, там сразу завязывается драка. Меня это просто бесит.

– Однако он остается в живых.

– Такой уж у него дар. Смерть везде ходит бок о бок с ним.

– Он нам очень здесь пригодится. Ну а ты, Зибен? Ниоба говорит, ты хочешь быть нашим лекарем. Зачем тебе это?

– Глупость у нас в роду.

Лин-цзе, сидя на коне, смотрел на перевал. По правую руку высилась отвесная красная Храмовая Скала – величественный монумент, изваянный самою природой: ее выточило давно пересохшее море, некогда покрывавшее эту землю, а ветры времени завершили работу. Слева от Лин-цзе тянулся неровный склон, покрытый валунами. Неприятель вынужден будет идти по узкой тропе, ведущей вниз мимо Храмовой Скалы. Лин-цзе, спешившись, взобрался на склон и осмотрел ближние камни. Будь у него побольше времени и побольше людей, он мог бы раскачать несколько валунов и свалить на тропу. Некоторое время он размышлял об этом.

Потом вернулся к коню, сел в седло и повел свой маленький отряд дальше, в красные скалы. Талисману нужна победа, способная поднять дух защитников.

Но как эту победу одержать? Талисман упомянул о Фекреме и его отступлении – это предполагало ряд молниеносных набегов на вражеские обозы. Фекрем был племянником Ошикая и мастером таких дел. Красная пыль поднималась из-под конских копыт, и у Лин-цзе пересохло в глотке. Он пригнулся к шее коня, посылая его на крутой склон. На вершине он задержался и снова сошел с седла. Здесь тропа делалась шире. Слева торчал длинный палец скалы, клонящийся к груде валунов направо. Прогал между ними составлял около восемнадцати футов. Лин-цзе вообразил себе передовую шеренгу улан. Они будут ехать медленно, возможно, по двое в ряд. Если бы он мог заставить их в этом месте двигаться быстрее… Он оглянулся. Склон позади него крут, но хороший наездник вполне способен спуститься по нему вскачь, а уланы – искусные наездники.

– Ждите здесь, – велел он воинам и натянул поводья. Конь попятился и запрядал, но Лин-цзе направил его галопом вниз по склону, а внизу резко осадил. Поднятая им пыль висела над тропой, как красный туман. Лин-цзе свернул направо и поехал уже осторожно. Неровная почва за пределами тропы вела к трещине футов триста глубиной. Он снова спешился, подошел к обрыву и двинулся вдоль. В самом широком месте трещина достигала около пятидесяти футов, но там, где он теперь стоял, не было и десяти. На той стороне усеянная камнями почва поднималась вверх и выводила на тропу в широком месте. Лин-цзе прикинул, что этим путем можно выбраться к западному боку Храмовой Скалы.

Он посидел немного, обдумывая свой план, и вернулся к воинам.

Премиан ввел сотню своих улан в красные скалы. Он устал, налившиеся кровью глаза щипало. Люди молча ехали сзади по двое в ряд – они были небриты, и порцию воды им урезали на треть. В четвертый раз за утро Премиан вскинул руку, и отряд натянул поводья. Молодой офицер Микаль подъехал к Премиану.

– Что там такое, капитан?

– Ничего. Пошлите-ка разведчика вон на то северо-восточное взгорье.

– Можно подумать, что мы воюем с армией. К чему все эти предосторожности?

– Выполняйте приказ.

Молодой человек покраснел и развернул коня. Премиан не хотел брать Микаля в эту вылазку. Парень слишком молод и горяч. Хуже того, он презирает надиров – даже после пожара в лагере. Но Гарган распорядился иначе: ему нравится Микаль, он видит в нем собственное молодое подобие. Солдаты же – Премиан знал – не против медленной езды. Все они уже сражались с надирами и готовы скорее помаяться подольше в седле, чем нарваться на засаду.

Ясно одно: у человека, который замыслил тот набег на лагерь, на луке не одна тетива. Премиан раньше в этих местах не бывал, но он изучал карты в Большой Библиотеке Гульготира и знал, что местность вокруг Храмовой Скалы изобилует укрытиями, откуда надиры могут обстрелять его отряд или скатить вниз камни. Ни при каких обстоятельствах не поведет он своих людей наобум. Сидя на коне, он смотрел, как разведчик въезжает на взгорье. На вершине тот обернулся и сделал круговое движение рукой, показывая, что путь свободен. Премиан снова двинул вперед свои четыре роты.

Во рту пересохло. Он порылся в седельной сумке, достал серебряную монету и положил ее в рот, чтобы вызвать прилив слюны. Люди наблюдают за ним – если он будет пить, они сделают то же самое. Судя по карте, в этой округе нет водных источников – только русла пересохших рек. Если долго копать, можно напасть на родник, чтобы напоить хотя бы лошадей. А в скалах могут быть скрытые водоемы, неизвестные картографам. Премиан высматривал пчел, которые никогда не удаляются от воды, но пока не видел ни одной. Лошади тоже равнодушно нюхали горячий воздух, а ведь они чуют воду на расстоянии.

Премиан подозвал к себе старшего сержанта Джомила. Этому ветерану надирских кампаний было уже около пятидесяти. Подъехав к Премиану, он отдал честь. Из-за двухдневной серебристой щетины Джомил казался старше.

– Что скажешь? – спросил Премиан.

– Они где-то близко. Я прямо-таки чую их.

– Господину Гаргану нужны пленные. Передай это людям.

– Не мешало бы упомянуть о награде.

– Награда будет, но говорить об этом не следует. Излишняя лихость мне ни к чему.

– Однако вы осторожны, капитан, – усмехнулся Джомил.

– Я хочу, чтобы мои внуки, когда я буду сидеть с ними в прохладном осеннем саду, сказали то же самое: «Дедушка был человек осторожный», – улыбнулся Премиан.

– У меня внуки уже есть.

– И, возможно, больше, чем вы думаете.

– «Возможно» вы могли бы и не говорить, капитан.

Джомил вернулся назад и сообщил солдатам относительно пленных. Премиан снял шлем с белым плюмажем и расчесал пальцами вспотевшие светлые волосы. Ветер, охвативший мокрую голову, на миг показался ему прохладным, но жара тут же навалилась снова, и он надел шлем.

Впереди за поворотом показалась Храмовая Скала. Напоминающая гигантский колокол, она величественно вздымалась к небу. Премиан залюбовался ею и пожалел, что нет времени ее зарисовать. Тропа круто шла в гору. Премиан приказал Микалю въехать наверх с его ротой из двадцати пяти человек и там дождаться остальных. Младший офицер отдал честь и двинулся со своими людьми на восток. Премиан нахмурился. Микаль скачет слишком быстро – не понимает, что ли, что лошади устали, а вода на исходе?

Достигнув вершины взгорья, Микаль и его люди увидели четырех испуганных надиров, стремглав бегущих к своим лошадям. Гарган сказал, что ему нужны пленные, и Микаль уже слышал слова похвалы, которой удостоит его генерал.

– Золотой раг тому, кто возьмет языка! – крикнул он и пришпорил коня.

Надиры вскочили на своих коньков и галопом помчались вниз, поднимая тучи красной пыли. Мелким лошадкам не под силу тягаться с готирскими конями, и Микаль с солдатами вот-вот уже нагонит их. Жмурясь от пыли, Микаль выхватил саблю и пригнулся к шее коня, понукая его скакать еще быстрее. Надиры скрылись за поворотом… он едва различал их в пыли. Конь Микаля, летя во весь опор, обогнул поворот, солдаты кучей скакали за ним. Надиры теперь оказались слева, и их лошади прыгали, как будто через невысокую изгородь.

И в этот миг Микаль увидел пропасть, разверзшуюся перед ним, словно пасть громадного зверя. Он откинулся назад и что есть силы натянул поводья – но опоздал: конь на полном скаку прыгнул в зияющий проем и полетел вниз головой, выбросив Микаля из седла. Офицер с воплем упал на камни далеко внизу.

Уланы отчаянно старались осадить коней. Семеро упали вслед за Микалем, остальные сбились в кучу на краю обрыва. Тут пятнадцать надирских воинов, крича во всю глотку, выскочили из засады и бросились к ним. Испуганные лошади ринулись вперед, и еще десять солдат рухнули в пропасть. Оставшиеся восемь спрыгнули с седел и повернулись к врагу лицом. Но они были взяты врасплох, остались в меньшинстве, позади зиял обрыв, и бежать им было некуда. Надиры разделались с ними быстро и безжалостно… Только один надирский воин получил ранение – со щеки у него свисал лоскут кожи. Собрав готирских коней и взяв шлемы убитых, надиры быстро поскакали вниз.

Несколько мгновений спустя Премиан с тремя ротами въехал на вершину подъема. Джомил увидел тела, спустился к ним, вернулся и доложил:

– Все мертвы, капитан. Большинство, похоже, просто разбились. Их тела лежат на камнях внизу. Хорошие были ребята, капитан.

– Хорошие, – согласился Премиан, едва сдерживая ярость. – Но им достался офицер с мозгами дурного козла.

– Я слышал, что вы ему приказывали: вы велели ему ждать. Вашей вины тут нет, капитан.

– Мы спустимся к погибшим и похороним их. Как по-твоему, сколько человек было у неприятеля?

– Судя по следам, не больше двадцати, капитан. Несколько надиров скакали впереди наших и перескочили через трещину в узком месте.

– Итак, мы потеряли двадцать шесть человек. А враг сколько?

– Раненые у них точно есть. В месте, где они прятали своих коней, около десяти голов, на земле видна кровь.

Премиан устремил на сержанта тяжелый взгляд.

– Один или двое точно ранены, – заверил тот.

Понадобилось больше трех часов, чтобы спуститься на дно трещины, и к тому времени почти уже стемнело.

Надиры сняли оружие и доспехи с восемнадцати погибших, а тела обезглавили.