Текст книги "Черная Луна"

Из очага выпало горящее полено. Слуга проворно метнулся к нему, ухватил бронзовыми щипцами и вернул в огонь. Альбрек поднял глаза.

– Вызови ко мне главного оружейника, – велел он слуге.

– Слушаюсь, мой господин.

– И принеси из моего кабинета Красную Книгу.

– Сию минуту, мой господин.

Альбрек вздохнул. Все свою жизнь он страстно любил искусство – музыку, живопись, поэзию. Увлекался он также и историей и не знал лучшего времяпрепровождения, чем сидеть целыми днями в своем кабинете. Вместо этого он родился на свет наследником герцогского титула – и всех прилагаемых к этому титулу обязанностей.

Слуга вернулся скоро и принес большую книгу, переплетенную в красную кожу. Альбрек поблагодарил его и, открыв книгу, принялся одну за другой просматривать страницы, заполненные ровным убористым почерком. На каждой странице была проставлена дата, и Альбрек быстро нашел нужную запись. Главный оружейник представил ему оружейного мастера прошлым летом. Этот человек изобрел новую осадную машину, которая, как он заявил, поможет Альбреку выиграть войну.

Альбрек уже давным-давно считал, что рано или поздно – как только люди поймут бессмысленность войны – все враждующие стороны соберутся за столом переговоров, а потому у него не было желания давать деньги на создание новых орудий разрушения. Сейчас он припомнил, что оружейный мастер был рослым, плотного сложения мужчиной, необычайно умным и до тошноты выспренним в речах. Что ж, на выспренность можно и не обращать внимания, а вот недюжинный ум ему сейчас пригодится.

Явился главный оружейник, пыхтя и отдуваясь от быстрого бега. Альбрек поблагодарил его за то, что он пришел так скоро, и осведомился – живет ли по-прежнему в Кордуине тот самый оружейный мастер?

– Да, государь, он все еще здесь. Сейчас он изготавливает новую саблю для мечника Вента.

– Я бы хотел повидаться с этим человеком. Приведи его сегодня вечером в мои покои.

– Слушаюсь, мой государь. Так мы все же будем строить эти новые машины?

Герцог пропустил его вопрос мимо ушей и снова углубился в чтение. Он не видел, как главный оружейник поклонился ему перед уходом, не слышал, как за ним захлопнулась дверь.

Карис предоставили покои на первом этаже дворца. По ее приказу слуги приготовили ароматную горячую ванну, а затем удалились. Вскоре после этого явился Вент – как раз когда Карис раздевалась.

– Можно к тебе присоединиться? – спросил он.

– Почему бы и нет? – отозвалась Карис, опускаясь в воду. Вент хохотнул и проворно скинул сапоги, штаны и рубашку.

– Небом клянусь, Карис, ты по-прежнему самая соблазнительная женщина в моей жизни!

– Сказал бы лучше – красивая, – упрекнула она.

С минуту Вент критически разглядывал ее.

– Ну-у… знаешь ли, голубка моя, тебя все же трудно назвать красавицей. Нос у тебя длинноват, а черты лица слишком резкие. К тому же – если по правде – ты чересчур худа. И тем не менее повторяю – в моей постели еще не было лучшей женщины.

– Скромник! – усмехнулась Карис. – Насколько я помню, мы с тобой еще ни разу не оказывались в постели. На крыше фургона – да, на берегу реки – безусловно… где же еще?… ах да, на сеновале. А вот постели не было.

– Голой женщине не пристала такая въедливость, – заметил Вент, погружаясь в воду рядом с ней. – А теперь твоя очередь говорить мне комплименты.

Карис погладила его ладонью по выбритому виску.

– Мне больше нравилось, когда у тебя были длинные волосы. И косички на висках.

– Аристократ, моя дорогая, не должен отставать от моды. Этим он напоминает черни, кто истинные хозяева этого мира. А теперь притворись, что ты от меня в восторге, и скажи что-нибудь приятное.

– Ты входишь в первую полусотню моих лучших любовников.

Вент от души расхохотался.

– Радость моя, как же мне тебя недоставало! Ты всегда напоминаешь мне, что я – несмотря на все мои таланты – всего лишь простой смертный. И тем не менее не думай меня одурачить. Я в первой десятке.

– Наглец, – сказала Карис, привлекая его к себе.

– Наглость меня только украшает. Ты позволишь мне отправиться с тобой к даротам?

– Конечно. Я и сама собиралась просить тебя об этом.

– Как мило. – Наклонившись, Вент поцеловал ее в губы – вначале легко и нежно, затем с нарастающим пылом. Рука его ласкала обнаженную грудь Карис, затем обвилась вокруг ее талии. Они ласкали друг друга неспешно и основательно, и Карис позволила себе расслабиться. Вент, конечно, был прав – в списке лучших любовников он занимал одно из первых мест. Однако как ни сладостны были эти любовные игры в горячей душистой воде, у Карис не было времени в полной мере насладиться талантами мечника. Она задвигалась быстрее, застонала, задышала часто и резко. Вент стиснул руками ее бедра и сам задвигался чаще. Наконец он удовлетворенно вздохнул, и Карис, втайне радуясь тому, что сумела его обмануть, поцеловала его в щеку и отодвинулась.

– Мне этого не хватало, – с блаженной улыбкой сознался Вент. – Я готовился к поединку и изрядно взвинтил себя, а наши с тобой игры почти что заменяют хорошую драку. Заметь – почти.

– И кто же был твой везучий противник?

– Некто по имени Тарантио. Говорят, что вроде бы мечник.

Карис громко рассмеялась.

– Милый мой Вент! Это ты везучий, а не он. Тарантио прирезал бы тебя, как цыпленка.

Лицо Вента отвердело, искорки смеха, плясавшие в глазах, погасли.

– Не насмехайся надо мной, дорогая. Еще не родился тот человек, который бы лучше меня владел любым клинком.

– Я не смеюсь, Вент, – уже серьезно ответила Карис. – Я видела в бою вас обоих, и ты действительно несравненный фехтовальщик. Но Тарантио… Он не человек, а демон. Ты не видел его боя с Карлином – это было нечто ужасное.

– Я слышал эту историю, – отозвался Вент. – Карлин убил легендарного Сигеллуса и был вызван на поединок одним из его учеников. Говорят, что это был выдающийся бой.

– Это был не бой, Вент, а настоящая резня. Тарантио попросту изрезал Карлина на кусочки – отсек ему оба уха, нос, крест-накрест изрубил лицо. Каждый из этих ударов мог быть смертельным, но Тарантио просто забавлялся с Карлином. А Карлин, дорогой мой, был почти таким же отменным бойцом, как ты.

– Карис, ты меня недооцениваешь. У меня в запасе есть пара-тройка недурных трюков.

– Я просто не хочу, чтобы тебя убили. Где еще я найду такого хорошего любовника?

– Полагаю, Тарантио тоже состоит у тебя в первой десятке?

Карис постаралась рассмеяться как можно естественней.

– Вот уж этого ты никогда не узнаешь! А теперь расскажи мне, где его найти.

– Хочешь пригласить его на нашу загородную прогулку?

– Совершенно точно. И заплачу за эту честь столько, сколько он запросит.

Вент выбрался из ванны. Слева, на скамье, лежали купальные халаты. Надев один из них, он протянул другой Карис.

– Ты делаешь это, чтобы помешать нашему поединку?

– Вовсе нет, – покачала головой Карис. – Я никогда не вмешиваюсь в чужие дела. Если уж тебе так хочется умереть молодым, можешь повторить свой вызов – но только после нашего возвращения.

Вент улыбнулся.

– Разве можно в чем-то отказать тебе, дорогая?

В дверь тихонько поскреблись. Открыв, Карис увидела в коридоре темноволосого мальчика по имени Горан. Карис впустила его, и он смущенно переминался на пороге. Вид у него был испуганный и несчастный.

– Что ты хочешь? – спросила она.

– Можно мне завтра поехать с вами?

– Малыш, это неразумно. Вряд ли нам удастся вернуться живыми.

– Дароты увезли моего отца… Мне нужно знать, жив он или погиб.

– Вы с ним были близки? – мягко спросила Карис.

– Он – самый лучший в мире! – быстро ответил Горан. Голос его дрогнул, в глазах заблестели слезы. – Пожалуйста, возьмите меня с собой!

– Возьми его, Карис, – вмешался Вент. – Он храбрый мальчик, и разве бы ты на его месте не захотела отыскать своего отца?

Глаза Карис точно оледенели.

– Если б это был мой отец, – процедила она, обернувшись к Венту, – я бы сама помогла даротам заживо содрать с него шкуру!

Брун тихонько сидел в саду за домом, наблюдая за муравьями, которые цепочкой семенили к розовому кусту. Муравьи взбирались вверх по стеблю позднего цветка, затем спускались – и все повторялось снова. Брун пристальнее вгляделся в стебель, густо покрытый тлей. Муравьи один за другим поднимались по стеблю и, обходя тлей, словно бы поглаживали их. Это озадачило Бруна: казалось, что крохотные черные мураши здороваются с крупными неповоротливыми тлями. Прищурившись, Брун пригляделся к ним – и улыбнулся. Муравьи попросту кормились. От поглаживания тли выделяли какую-то тягучую жидкость; ее и слизывали хитрые мураши. Брун захлопал в ладоши и громко рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – спросил Тарантио, выходя на залитый солнцем двор. В руках он нес черный арбалет с изящно выточенным ложем и железными крылышками и кожаный колчан с двумя десятками черных арбалетных болтов.

– Муравьи доят тлей, – сообщил ему Брун. – Я и не знал, что они так делают.

– О чем ты говоришь? – Тарантио положил арбалет и колчан на каменный стол у скамьи, на которой сидел Брун.

– Да вон там, на розовом кусте. Погляди – вот они, муравьи.

Тарантио прошелся через весь сад – шагов шестьдесят в поперечнике – и опустился на колени около розового куста. Потом вернулся к Бруну.

– Я вижу, что муравьи кишмя кишат вокруг тлей, но с чего ты взял, что они их доят?

– Да это же видно! Гляди – вон один мураш как раз кормится.

– Ты что, Брун, смеешься надо мной? Да я с такого расстояния едва могу разглядеть розу на этом кусте.

– Это все мой новый глаз, – с гордостью сообщил Брун. – Если только как следует постараться, я могу увидеть им все что угодно. Я и раньше наблюдал за муравьями. Ты знаешь, к примеру, что они меняются едой? Становятся друг перед другом на задние лапки, потом один срыгивает, а другой…

– Да-да, я уверен, что это очень интересно, – торопливо перебил его мечник. – Тем не менее у нас много дел. Я купил тебе арбалет и хотел бы посмотреть, прибавил ли тебе новый глаз меткости.

Тарантио показал Бруну, как взводить арбалет, потом велел ему выстрелить в ствол дерева, которое росло шагах в двадцати.

– В какую часть ствола? – серьезно спросил Брун. Тарантио рассмеялся и, подойдя к дереву, отыскал на коре небольшой бугорок размером примерно с дюйм.

– Вот сюда, – сказал он, ткнув в бугорок указательным пальцем. И в тот же миг Брун вскинул арбалет.

– Стой! – крикнул Тарантио. Черный болт вонзился прямо в бугорок, всего в паре дюймов от руки Тарантио. Взбешенный донельзя, он бросился к Бруну.

– Идиот! Ты мог убить меня!

– Я попал в бугорок! – восторженно сообщил Брун.

– Но ведь болт мог и отскочить от коры. Такое случается сплошь и рядом.

– Извини. Просто… это было так легко сделать. Не сердись на меня.

Тарантио сделал глубокий вдох.

– Ладно, – наконец сказал он, – теперь мы знаем, что колдун не зазря получил свою плату. Он неплохо поработал… быть может, даже слишком неплохо. – Наклонившись к Бруну, он пристально вгляделся в глаза юноши.

– Ты на что там смотришь? – обеспокоенно спросил Брун.

– На твой левый глаз. Я бы мог поклясться, что он у тебя голубой.

– Так он и есть голубой, – удивился Брун.

– Теперь уже нет. Он золотисто-карий. Впрочем, так, быть может, действует магия твоего золотого глаза.

– Мы не говорили колдуну, что надо менять цвет моих глаз! – заволновался Брун. – Ведь правда же, не говорили?

– Не думаю, что это важно, – с улыбкой ответил Тарантио, – если вспомнить, что ты видишь, как кормятся муравьи. К тому же цвет очень красивый – и превосходно подходит твоему правому глазу.

– Ты так думаешь?

– Да.

На улице перед домом простучали копыта. Лицо Тарантио окаменело – в ворота верхом въехал Вент. Спешившись, кордуинский мечник помахал им рукой и широко улыбнулся. Потом распахнул ворота – и во двор въехал еще один всадник. Тарантио смотрел, как Карис спрыгнула с коня и привязала его у ворот.

– Рада видеть тебя снова, Чио, – сказала она.

– И я тебя, Карис. Хочешь посмотреть, как я убью этого человека?

– Не сегодня. Что привело тебя в Кордуин?

– Я устал воевать, – сказал Тарантио. – К тому же я был среди наемников, которых разгромили в пух и прах твои копейщики. Едва ноги унес. Что, служба у Сарино показалась тебе слишком скучной?

– Что-то вроде того, – кивнула Карис и мельком глянула на Бруна. – Что у него с глазом?

– Ничего. Он видит в сто раз лучше, чем мы с тобой. Так чего же ты хочешь от меня?

Карис улыбнулась.

– Не помешала бы малая толика гостеприимства. Может, угостишь выпивкой? А потом уж поговорим.

Тарантио послал Бруна в дом за вином. Вент уселся на край каменного стола, а Карис села напротив Тарантио. Она рассказала ему о возвращении даротов и о том, как погибли односельчане Горана и солдаты из северного гарнизона. Тарантио слушал, ошеломленный до глубины души. Брун принес кувшин с вином и четыре глиняные кружки, но к вину никто и не прикоснулся.

– Так ты сама их видела? – спросил Тарантио.

– Видела, Чио. Кони ростом в восемнадцать ладоней, если не выше, всадники – гиганты с белыми безволосыми головами и уродливыми лицами. И Великой Северной пустыни больше не существует. Поверь, Тарантио, я говорю правду – дароты вернулись.

Карис рассказала о том, как Сарино сражался с силой Жемчужины, и о явлении призрачного эльдера. Напоследок она сообщила о решении совета послать на переговоры к даротам конный отряд.

– Я поведу его, – прибавила Карис. – И хочу, чтобы ты отправился со мной.

– Кого еще ты выбрала для этого дела?

– Вента, мальчика по имени Горан и герцогского чиновника Пуриса. Отряд должен быть невелик.

– Форин сейчас в Кордуине, – сказал Тарантио. – Он добрый воин – и к тому же знает много историй о даротах. Он может пригодиться.

– Я прикажу, чтобы его разыскали. Так ты согласен?

– Ты еще ничего не сказала о плате, – напомнил Тарантио.

Карис усмехнулась.

– Сто серебряков.

– Пойдет. А как насчет него? – Тарантио указал на одетого в зеленое Вента.

– Что именно? – уточнила Карис.

– Он хочет убить меня. А мне не улыбается, чтобы меня прирезали спящим.

– Да как ты смеешь?! – вспыхнул Вент. – Я никогда в жизни не марал руки бесчестным убийством! Даю тебе слово, что поединок будет отложен до нашего возвращения. Или моего слова тебе недостаточно?

– Ему можно верить, Карис? – спросил Тарантио. – Да.

– Тогда я согласен. Я не стану убивать его до нашего возвращения.

Красивое лицо Вента побелело от гнева.

– Ты, видно, высокого мнения о себе, Тарантио, – процедил он, – но и тебе было бы полезно припомнить древнюю поговорку: нет коня, которого нельзя укротить, нет всадника, которого нельзя сбросить.

– Непременно вспомню об этом, когда найду коня, которого не сумею укротить.

– Могу ли я узнать, – вмешалась Карис, – из-за чего разгорелся такой сыр-бор?

– Его приятель напал на Бруна. Ударил его сзади, а когда Брун упал – попытался его пнуть. Я помешал. Тогда он бросился на меня с кинжалом, и я сломал ему руку. Мне бы следовало его прикончить, но я сдержался.

– Все было совсем не так! – горячо возразил Вент. – Мой друг спокойно ужинал, когда этот… пьяный варвар… безо всякой причины набросился на него.

– Не поручусь головой, Вент, но я никогда не слышала, чтобы Тарантио лгал. И ни разу не видела его пьяным. Впрочем, это сейчас не важно. Вы оба сильные, отменные воины, как раз такие, в каких я нуждаюсь для этого дела. И однако же я не возьму вас с собой, если вы сейчас не пожмете друг другу руки и не поклянетесь, что до нашего возвращения будете побратимами по мечу. Я не могу взять в отряд людей, которые ненавидят друг друга. Во владениях даротов каждый из вас должен быть готов пожертвовать своей жизнью ради спасения другого. Вы меня поняли?

– Зачем ему побратим по мечу? – проворчал Вент. – Он и в одиночку разгонит всех даротов.

– Довольно! – рявкнула Карис. – Пожмите друг другу руки и поклянитесь. Живо!

С минуту оба мечника угрюмо молчали, затем Тарантио встал и протянул руку. Вент уставился на нее так, словно не верил собственным глазам, затем последовал его примеру, и они – как то водится у воинов – пожали друг другу запястья.

– Я буду защищать твою жизнь, как свою собственную, – сказал Тарантио.

– Я тоже, – процедил Вент.

– Выезжаем на рассвете, – подвела итог Карис. – Если твоего Форина к тому времени не отыщут – поедем без него.

С этими словами она направилась к своему коню, но тут Тарантио сказал:

– Я бы хотел взять с собой моего друга… Бруна.

Карис обернулась.

– Он хороший воин?

Тарантио пожал плечами.

– Нет, мой генерал, но глаза у него зорче, чем у орла. Можешь мне поверить.

– Делай, как хочешь, – отозвалась Карис.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Никогда еще в жизни Дуводас не испытывал такой сильной, такой безмерной радости. В юные годы он призывал музыку земли – и ощущал, как струятся потоки ее магии. Он исцелял больных – и чувствовал, как по его жилам растекается жизненная сила самой вселенной. И все же сейчас, лежа рядом со своей нареченной супругой, он был совершенно счастлив. Шира спала, а он гладил ее длинные черные волосы и любовался ее прекрасным лицом, озаренным девственным сиянием нового дня. Дуво вздохнул.

Свадьба была шумной и пышной. Кефрин собрал в таверне всех своих друзей, родственников и постоянных посетителей. Угощение было бесплатное, а Дуво играл для собравшихся гостей. В полдень появился священнослужитель, и гости отодвинули к стенам столы, чтобы он мог положить на свежевымытый пол обрядовый меч и сноп пшеницы. Дуво отложил арфу и вывел Ширу на середину зала. Слова венчального обряда были просты и безыскусны.

– Дуводас Арфист, согласен ли ты на этот союз плоти и духа?

– Согласен.

– Клянешься ли ты беречь жизнь этой женщины, твоей возлюбленной, как свою собственную?

– Клянусь.

– Откроешь ли ты ей свою душу и одаришь ли ее любовью до конца своих дней?

– Да.

– Тогда возьми меч.

Дуводас никогда прежде не прикасался к оружию и теперь внутренне содрогнулся. Но ведь это был обрядовый меч, символ защиты семьи, никогда не бывавший в бою, и он преклонил колени и взял меч. Гости разразились радостными криками, а Кефрин, отец Ширы, прослезился.

– А ты, Шира, согласна ли на этот союз плоти и духа?

– Согласна.

– Клянешься ли ты беречь жизнь этого мужчины, твоего возлюбленного, как свою собственную?

– Согласна.

– Откроешь ли ты ему свою душу и одаришь ли его любовью до конца своих дней?

– Да.

– Тогда возьми сноп, коий воплощает жизнь и продолжение жизни в потомках.

Шира так и сделала и, повернувшись к Дуво, протянула ему сноп. Он взял сноп, а потом притянул ее к себе и поцеловал. Гости одобрительно завопили, и снова началось веселье.

Теперь уже занимался новый день, и Шира спала. Наклонив голову, Дуводас коснулся губами ее лба. Тепло его радости пронизало ледяное дуновение печали, и дрожь пробежала по его телу.

Дароты вернулись.

Вот почему он передумал и решил все же жениться на этой девушке. Только так он мог обеспечить ее безопасность. Теперь, когда он покинет Кордуин, Шира уйдет с ним, и он увезет ее далеко от кровавых опасностей войны.

Поднявшись с постели, Дуводас взял арфу и присел у окна. Пальцы его беспокойно перебирали струны в поисках душевной гармонии. Дуво был почти готов к тому, что потерпит неудачу. Ему припомнилась прогулка с Раналотом по садам Храма Олторов.

– Почему ты вырастил меня, учитель? – спросил тогда Дуво. – Ты же ненавидишь людей.

– Я не ненавижу их, – ответил эльдер. – Я никого не ненавижу.

– Это я понимаю. Но ты ведь сказал, что мы, люди, подобны даротам – прирожденные разрушители.

Раналот согласно кивнул.

– Это так, Дуво, и многие эльдеры не хотели, чтобы среди нас росло дитя твоей расы. Но тебя нашли зимой, в горах, брошенного и одинокого младенца. Я всегда гадал, способен ли человек стать иным, отречься от насилия, которое лежит в его природе, и зла, которое таится в его душе. Потому я и привез тебя сюда. Ты доказал, что такое возможно, и я горжусь тобой. Торжество силы духа над порывами плоти – то, чего эльдеры достигли много веков назад. Мы обрели драгоценнейший дар – душевную гармонию. Теперь ты тоже познал ее и, быть может, передашь этот дар своей расе.

– Чего я должен опасаться, учитель? – спросил Дуво.

– Гнева и ненависти – ибо они орудия зла. И любви, Дуво. Любовь прекрасна и в то же время таит безмерную опасность. Любовь – это врата, в которые неопознанной может просочиться ненависть.

– Как же это может быть? Разве любовь не величайшее изо всех чувств?

– Истинно так. Однако же любовь делает нас беззащитными перед алчной бездной иных чувств. Вы, люди, страдаете от этой двойственности любви больше, нежели все известные мне расы. Любовь у вас может привести к ревности, зависти, похоти и алчности, мщению и убийству. Это чистейшее чувство несет в себе зародыши разрушения – а опознать их нелегко.

– Ты полагаешь, я должен избегать любви?

Раналот сухо рассмеялся.

– Никто не может избежать любви, Дуво. Однако же, полюбив, ты, быть может, обнаружишь, что твоя музыка изменилась. Или вовсе пропала.

– Тогда я никогда не полюблю, – сказал юноша.

– От души надеюсь, что это не так. А теперь войдем в Храм и почтим память олторов.

Бок о бок они вошли в Храм. В огромном круглом зале на полотнищах черного бархата лежали тысячи, сотни тысяч костей. Весь Храм был заполнен ими – ни скамей, ни статуй, ни фресок. На высоком алтаре, укрытая атласным покрывалом, лежала дюжина красных камней.

– Кровь Первого Олтора, – сказал Раналот. – Того, что погиб последним. Его кровь пропитала камни, на которые он упал.

– Почему эльдеры собрали здесь все эти кости? – спросил Дуво.

Раналот печально улыбнулся.

– Олторы были удивительным народом, ведавшим песни земли. Мы научились их песням – ты поешь многие из них. Однако же олторы больше не будут петь. Оттого нам пристало приходить сюда и глядеть на плоды, которые приносит зло. Зло, воплощенное в даротах. Сколько надежд и мечтаний заключены в этих печальных останках? Сколько чудес уже никогда не явится миру? Вот что такое война, Дуво, – разрушение, отчаяние, гибель. Победителей в войне не бывает.

И сейчас, в тишине новорожденного дня, Дуводас заиграл Песнь Ворнэя – нежную, певучую, легкую, как голубиное перышко, сладостную, как поцелуй матери. Музыка наполнила комнату, и Дуво с изумлением обнаружил, что магия не только не пропала, но изменилась к лучшему. Там, где раньше его музыка была бесстрастной и безличной, теперь она звучала в полную силу. Он не мог сдержать ее поток и скоро заиграл Гимн Творения. Пальцы его летали по струнам, и он ощущал, как на крыше, в гнезде за окном трепещут сердечки новорожденных птенцов, а снизу, из долины доносится тихий и безудержный лепет сердцебиения троих щенят, которые родились в эту ночь. Дуво улыбнулся и продолжал играть.

И вдруг опустил руки.

Магия музыки еще звучала в нем с прежней силой, и он вдруг с трепетом и радостью осознал, что искра новой жизни есть и гораздо ближе… в этой комнате. Отложив арфу, Дуво вернулся в постель и тихо лег рядом со спящей Широй. Последним касанием угасающей в нем магии он притронулся к своей нареченной – и ощутил крохотную искорку жизни, которая через девять месяцев станет его ребенком.

Его сын… или дочь. Изумление и восторг охватили Дуводаса, и в этот миг он как никогда ясно осознал свою слабость и смертность.

Шира открыла глаза и сонно улыбнулась.

– Мне снился такой чудесный сон! – прошептала она.

В шестидесяти милях к северо-востоку от Кордуина, в залитой лунным светом ложбине Карис изучала древнюю карту. Судя по ней, отряд находился в менее чем двадцати милях от города Дарот Один. За четыре дня пути от Кордуина им ни разу не повстречались дароты, зато повсюду в изобилии виднелись следы паники – обезлюдевшие деревеньки и толпы беженцев, спешивших укрыться за городскими стенами – которые были, впрочем, сомнительной защитой.

Взошло солнце, а спутники Карис все еще спали. Она подбросила хвороста к догорающим углям ночного костра и бережно раздула в нем тлеющую искорку жизни. Осень подходила к концу; близилась зима, и с гор дул холодный, до костей пронизывающий ветер.

Пурис, герцогский чиновник, выбрался из-под одеял и, увидев у костра Карис, двинулся к ней. Это был невысокий худой человечек, почти лысый, если не считать редкого ободка седых волос над ушами.

– Доброе утро, Карис, – поздоровался он голосом, сладким, как сахарный сироп.

– Будем надеяться, что оно и впрямь окажется добрым, – отозвалась она. Пурис улыбнулся, но улыбка ничуть не затронула его ярко-голубых, блестящих, точно пуговицы, глаз.

– Не могли бы мы поговорить… э-э… наедине? – осторожно спросил он.

– Вряд ли можно в походе ждать большего уединения, Пурис, – заметила она.

Чиновник кивнул, затем бросил быстрый взгляд на спящих воинов. Убедившись, что никто из них не услышит разговора, он снова повернулся к женщине-воину.

– Боги, – сказал он, – не наградили меня отвагой. Я всегда боялся боли – даже самой пустячной. А теперь я боюсь даротов. – Пурис тяжело вздохнул. – Впрочем, «боюсь» – это еще мягко сказано. Мне так страшно, что я не могу заснуть.

– Зачем ты говоришь мне все это?

– Не знаю. Может быть, просто затем, чтобы облегчить душу. Скажи, есть ли какой-то секрет у твоей храбрости? И что я могу сделать, чтобы укрепить свой дух?

– Не знаю, Пурис. Если что-то стрясется – держись меня. Слушай мои приказы. Не поддавайся сомнениям. – Карис глянула на чиновника и улыбнулась. – И подумай еще вот о чем, советник, – трус не вызвался бы добровольно отправиться на такое дело.

– А ты боишься, Карис?

– Конечно. Мы все едем навстречу неизвестности.

– Но ты думаешь, что мы уцелеем?

Карис пожала плечами.

– Надеюсь.

– Я частенько думал о том, что такое героизм, – задумчиво сказал Пурис. – Тарантио и Вент – мечники, искусные воины. Большинство людей назвало бы их героями. Но разве героизм присущ только воинам?

Карис покачала головой.

– Герой – это тот, кто лицом к лицу встречает свой страх. Вот и все. Ребенок, который боится темноты, но все же задувает зажженную на ночь свечку. Женщина, которая боится родов, но все же говорит себе: «Пора стать матерью». Героями, Пурис, становятся не только на поле брани.

Маленький советник улыбнулся.

– Спасибо тебе, госпожа моя, – сказал он.

– За что?

– За то, что выслушала меня.

С этими словами он встал и скрылся за деревьями, а Карис вернулась к изучению карты. Пока люди герцога искали Форина, она сидела в библиотеке, читая все, что удалось найти о даротах. Немного, впрочем. Карис расширила круг поиска, включив в него рассказы – в основном легенды – о расе гигантских воинов, которые, по слухам, обитали когда-то на севере. Быть может, эти легенды тоже касались даротов.

И все же ни в одной из прочитанных книг она не нашла подсказки, как надо вести себя при встрече с даротами. Пурис предложил ехать с белым флагом, но Карис спросила – с какой стати он решил, что даротам знакомо значение этого цвета?

Форин, который, по словам Тарантио, знал много историй о даротах, предложил только одно: «Возьмите им в подарок соль, – сказал он. – Мой отец слыхал от эльдеров, что дароты обожают соль. Они от нее хмелеют, как мы от вина».

Карис вняла этому совету. Однако для того чтобы предложить даротам соль, нужно, чтобы они сначала согласились выслушать послов. С солдатами Кэпела дароты в разговор не вступали, а перебили их быстро и безжалостно.

Вернулся Пурис и принялся аккуратно складывать свое одеяло. Проснулся Форин, шумно рыгнул и сел. Зевая и сладко потягиваясь, он поскреб у себя в паху, затем увидел Карис и смущенно ухмыльнулся.

– Люблю проверять, начеку ли старый дружок, – пояснил он и, поднявшись, тоже пошел к деревьям. Правда, отошел он не так далеко, как герцогский советник, и скоро Карис услышала, как он шумно мочится у ближайшего дерева.

Пурис побагровел, но женщина-воин лишь рассмеялась.

– Не стоит смущаться, советник, – сказала она. – Ты попал в отнюдь не знатную компанию.

– Это я уже заметил, – кисло отозвался он.

Проснулись Тарантио и Брун, а за ними – Вент и Горан. Они позавтракали овсянкой, которую отыскали в покинутой деревне. Горан и Вент прибавили в кашу меда, Тарантио посолил свою порцию, Пурис заявил, что он не голоден. Форин отказался от овсянки и предпочел сжевать ломоть вяленого мяса. Брун съел свою порцию и пальцами подчистил миску.

– Думаю, сегодня мы встретимся с даротами, – сказал Вент. – Наверняка они высылают конные разъезды. Ты уже придумала что-нибудь, Карис?

Словно не услышав этого вопроса, Карис закончила завтрак и вытерла миску травой.

– Когда мы увидим даротов, – сказала она наконец, – никто из вас не должен хвататься за оружие. Будете сидеть тихо и ждать, а я поскачу им навстречу.

– А если они нападут? – спросил Пурис.

– Тогда мы бросимся врассыпную и встретимся здесь.

– Этот план умиляет меня своей простотой, – заметил Вент. И, вынув нож, принялся самоотверженно скрести небритый подбородок.

– Зачем тебе этакая морока? – спросил рыжебородый Форин.

– Надо же соблюдать приличия, – с иронической ухмылкой ответил Вент. – И, само собой, я желаю предстать перед даротами во всем блеске своей красоты. Они придут в такой восторг, что немедля сдадутся нам и присягнут в своей вечной верности!

– Именно так я и задумала, – сухо заметила Карис.

Она забросала землей костер, затем все оседлали коней и поехали на север. Горан ударил коня пятками по бокам, чтобы нагнать Карис.

– Как ты думаешь, – спросил он, – мой отец еще жив?

– Не знаю, – ответила она, – но будем надеяться. Ты храбрый паренек и заслужил того, чтобы снова его увидеть.

– А отец говорит, что мы не всегда получаем то, что заслуживаем, – вздохнул Горан.

– Твой отец, – сказала Карис, – мудрый человек.

Они ехали еще два с лишком часа, перевалили через невысокие холмы, вплотную подступавшие к горам, и через узкое ущелье выехали на равнины. Отсюда уже виднелся далекий город. Его не окружали стены, дома были круглые, приземистые и на человеческий взгляд довольно уродливые.

– Похоже на большую груду конских катышков, – заметил Форин.

Карис пришпорила Варейна, и маленький отряд рысью поскакал вперед.

Когда они приблизились к городу, наперерез им выехали два десятка всадников. У Карис перехватило дыхание. Дароты ехали на гигантских конях, рядом с которыми и Варейн казался карликом. Она ощутила, как Варейн под ней напрягся.

– Спокойно, малыш, – пробормотала Карис, ласково похлопав его по изящной шее.

Дарот, ехавший впереди, обнажил свой длинный зазубренный меч и поскакал на Карис. Отвязав от пояса мешочек, она поехала навстречу ему с вытянутой рукой. Наконец они съехались лицом к лицу. Дарот ждал, занеся меч, его овальные угольно-черные глаза впились безжалостным взглядом в Карис. Женщина-воин протянула ему открытую ладонь, на которой лежал мешочек. Бросив поводья, дарот взял у нее мешочек, неуклюже дернул завязки. Из мешочка высыпалась струйка соли. Гигант сунул большой палец в рот, облизал его длинным лиловым языком, потом потрогал пальцем соль, попробовал…