Текст книги "Черная Луна"

– С какой стати? Я вполне с тобой согласен. Посиди немного, а я приберу в хижине.

Броуин поудобнее разместил на скамье свое избитое тело и стал смотреть на огонь. Скоро он задремал, и снилось ему, что он снова молод и состязается в беге с тремя великими атлетами. Пять долгих миль… Броуин прибежал девятым, но воспоминание о том, как бежал бок о бок с такими знаменитостями, до сих пор грело ему душу, подобно теплому домашнему очагу.

Когда он проснулся, дверь хижины была плотно закрыта. Две лампы, висевшие на чугунных крюках на стене напротив двери, горели ярко и весело, и по хижине плыл дразнящий аромат вареного мяса и пряностей. Броуин потянулся, сел – и тут же застонал, такой болью отозвалось избитое тело.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил молодой воин. Броуин огляделся и заморгал. Теперь в хижине царил идеальный порядок, и только сломанные полки напоминали о недавнем разгроме. Внутренне сжимаясь, Броуин обратился к своему дару и снова взглянул на душу молодого воина. С облегчением он увидел, что душа у того только одна. Как видно, подумал он, перенесенные побои помутили на время его рассудок. Душа Тарантио была чистой, светлой и не тронутой злом – насколько это вообще возможно у души смертного. Это всего лишь означает, печально заключил Броуин, что тьмы в его душе гораздо меньше, чем света.

– Меня зовут Броуин, – вслух ответил он. – И я чувствую себя получше. Добро пожаловать под мой кров, Тарантио.

– У тебя здесь славно, – заметил молодой воин. – Ты уж прости, но я позволил себе пошарить в твоих закромах. А еще я нашел поблизости немного дикого лука и сварил густую похлебку.

– Ты позаботился о коне?

– Конечно, – кивнул Тарантио. – Задал ему овса и привязал возле хижины.

Они молча поели, а потом Броуин снова заснул и проспал почти час. Проснувшись, он не на шутку смутился.

– Знаешь, – пояснил он, – со стариками такое случается. Мы то и дело подремываем.

– Сколько же тебе лет?

– Восемьдесят два. Что, не верится? В этом безумном мире какой-то строитель мостов дожил до восьмидесяти двух, а между тем молодые парни в расцвете сил мечами рубят друг друга на куски. Сколько тебе лет, Тарантио?

– Двадцать один. Но порой мне кажется, что все восемьдесят два.

– Ты странный юноша – не обижаешься, что я так о тебе говорю? – Тарантио с улыбкой покачал головой. – Того мерзавца ты прикончил мастерски – стало быть, привык убивать. И вместе с тем ты навел в моей хижине такой порядок, что заслужил бы похвалу моей незабвенной супруги – что, между прочим, было нелегко. И стряпаешь ты куда лучше, чем она – хотя вот это, увы, нетрудно. Эти люди испугались тебя. Ты знаменит?

– Таких, как они, испугать нетрудно, – негромко ответил Тарантио, – а репутация человека порой выглядит погрозней, чем ее хозяин. Совершить поступок – все равно что посадить желудь, а уж слухи и сплетни сами растят из него дуб.

– И все равно я хотел бы побольше узнать об этом «желуде».

– А я хотел бы побольше узнать о том, как строят мосты. И поскольку я твой гость, мое желание – закон.

– Тебя превосходно выучили, мальчик мой, – восхищенно проговорил Броуин. – Ты мне нравишься. И я все-таки кое-что знаю о твоем «желуде». Ты был учеником Сигеллуса-Мечника. Знаешь, я ведь знал его.

– Никто его по-настоящему не знал, – с грустью отозвался Тарантио.

Старик согласно кивнул.

– Да, он был очень скрытным человеком. Вы были друзьями?

– Да, наверное… на какое-то время. Ты бы отдохнул, Броуин. Во сне твои синяки быстрей залечатся.

– А ты будешь здесь, когда я проснусь?

– Буду.

В самый темный час ночи Тарантио сидел на полу у очага, привалившись спиной к сиденью скамьи. Стояла удивительная тишина, и так легко было поверить, что мир, который был ему знаком, мир войны и смерти, остался лишь смутным воспоминанием в истории человечества. Взгляд Тарантио лениво скользил по комнате, которую освещали только отблески пламени в очаге. Сейчас, когда Дейс спал, ничто здесь не напоминало о жестокости и убийствах – разве что мечи Тарантио, лежавшие на резном сосновом столе.

Старик просил его рассказать о желуде, из которого вырос дуб легенды о Тарантио, но самому Тарантио было не слишком-то приятно вспоминать эту историю. Кроме, пожалуй, тех нескольких восхитительных часов, которые он провел в объятиях Мириак.

– Никогда не поддавайся ненависти, – говорил ему Сигеллус. – Ненависть затмевает здравый рассудок. Оставайся спокоен в бою, что бы ни выделывал твой противник. Пойми, мальчик, если враг пытается разозлить тебя, то делает он это отнюдь не ради твоего блага. Ты меня слушаешь, Дейс?

– Он слушает, – заверил его Тарантио.

– Это хорошо.

Тарантио помнил, как ярко светило солнце в просторном замковом дворе, помнил, как сверкали клинки стальных учебных мечей. Сняв с лица защитную маску, он спросил у Сигеллуса:

– Почему Дейс намного сильней и проворней меня? Мы ведь управляем одним и тем же телом.

– Я много думал об этом, Чио. Это сложный вопрос. Много лет назад я учился на хирурга – покуда не понял, что мое призвание наносить, а не зашивать раны. Мускулы человека состоят из множества тончайших жил. Энергия, которую они тратят, расходуется мгновенно, поэтому они работают экономично – примерно по нескольку сотен жил за раз. – Сигеллус поднял над головой меч. – Когда я делаю так, мои мускулы расходуют энергию по очереди. Отсюда и экономия. А вот Дейс, вероятно, потому, что получает больше адреналина, может заставить свои мускулы работать старательней, задействует для одного движения больше жил. Вот почему ты после драк Дейса всегда чувствуешь себя таким усталым. Проще говоря, он расходует куда больше энергии, чем ты.

Тарантио улыбнулся, вспомнив одетого в серое мечника. Глядя на догорающее в очаге пламя, он вспоминал свою первую встречу с Сигеллусом. Тогда, после гибели экипажа, Тарантио шел вдоль побережья, пока не добрался до корсарского города Лоретели – там он надеялся наняться на какой-нибудь торговый корабль. Мест, однако, не оказалось, и он целый месяц проработал батраком на ферме близ Лоретели, заработав несколько монет, которые теперь бренчали в его кошельке. Когда сбор урожая закончился, Тарантио вернулся в порт и ходил от корабля к кораблю, везде предлагая свои услуги. Увы, в море крейсировали военные флоты Герцогств, и порт Лоретели оказался заблокирован. Ни один корабль не смел выйти в море, а потому никто не нанимал матросов. Тарантио направлялся к последнему кораблю из тех, что были пришвартованы в гавани, когда увидел Сигеллуса. Мечник был, безусловно, пьян. Он раскачивался, словно матрос на палубе в штормовую погоду, и опирался на свою саблю, как на трость, чиркая по булыжникам ее острием. Перед ним стояли два щегольски одетых корсара – в облегающих штанах и рубашках из ярко-желтого шелка. Оба держали наготове кривые тесаки. Сигеллус был высокий, гибкий, с худым, чисто выбритым лицом. Голова его тоже была выбрита, только на макушке задиристо качалась одинокая прядь, словно плюмаж офицерского шлема. На нем был серый шелковый камзол, вышитый серебром, узкие серые штаны и длинные, выше колен, сапоги. Тарантио остановился, не сводя глаз с этой сцены. Корсары приготовились напасть, и наверняка пьяный прохожий стал бы для них легкой добычей. И тут Тарантио заметил – произошло кое-что любопытное. Пьяный вдруг перестал раскачиваться и застыл неподвижно, точно каменная статуя.

– Зря вы это затеяли, – проговорил он заплетающимся языком.

Первый из его противников метнулся вперед, описав тесаком дугу справа налево и целясь в шею мечника. Сигеллус мгновенно припал на одно колено, и вражеский клинок бесплодно свистнул над самой его головой, а сабля мечника чиркнула противника по плечу. Алое пятно расплылось на желтом шелке рубашки. Потеряв равновесие, корсар оступился и упал. Сигеллус проворно вскочил в тот самый миг, когда на него бросился второй корсар. Он парировал удар, круто развернулся и локтем со всей силы заехал противнику в ухо. Корсар покатился по булыжной мостовой.

Почти сразу оба нападавших вскочили и снова двинулись на Сигеллуса.

– Ребята, вы уже показали свою глупость, – проговорил мечник. Голос его прозвучал неожиданно трезво и холодно. – К чему вам умирать?

– Мы и не умрем, старый сукин сын! – выкрикнул первый корсар, обливаясь кровью из раны на плече.

И тут Тарантио, наблюдавший за схваткой, заметил за спиной мечника какое-то движение. Из тени бесшумно вынырнул третий корсар, и в руке его тускло блеснул кривой кинжал.

– Сзади! – крикнул Тарантио, и Сигеллус стремительно развернулся. Хищно свистнула сабля, и клинок легко рассек горло корсара, почти снеся ему голову. Хлынул фонтан крови, и нападавший рухнул на мостовую. Двое его сотоварищей бросились на Сигеллуса. Тарантио молча смотрел, как они погибли один за другим. Мечник двигался с поразительной быстротой. Вытерев саблю о рубашку одного из убитых, Сигеллус подошел к Тарантио, который так и стоял разинув рот.

– Спасибо тебе, друг, – сказал мечник, убирая саблю в ножны. – Пойдем, я отплачу тебе за услугу едой и кувшином вина. Судя по всему, тебе это не повредит.

«Кувшин вина, – с сожалением подумал теперь Тарантио, – всегда был неразлучным спутником Сигеллуса». Именно вино и погубило мечника, потому что из-за пьянства он оказался не на высоте в бою с Карлином, лучшим бойцом герцога Марча. Карлин долго измывался над противником, нанося ему рану за раной, покуда смертельный удар не прервал милосердно жизнь Сигеллуса. Дейс тотчас же вызвал Карлина на бой, и на следующий вечер они дрались в парадной зале герцогского дворца в Кордуине. Когда Карлин упал замертво, ни один из зрителей не сумел завопить от восторга – ибо Дейс безжалостно играл с противником, словно кот с мышью, и во время боя отсек ему оба уха и раскроил нос…

Горящее полено выпало из очага и подкатилось по коврику к самым ногам Тарантио. Это отвлекло его от невеселых воспоминаний. Взяв железные щипцы, он вернул полено в огонь и растянулся на полу.

– Уж если обнажил меч, – учил его Сигеллус, – всегда дерись до смерти. Иначе никак нельзя. Даже раненый противник еще способен нанести смертельный удар.

– Но ты же не собирался убивать тех корсаров. Во всяком случае, вначале.

– Угу, это правда. Ну, значит, я – исключение. Я, мальчик мой – говорю тебе это безо всякой ложной скромности, – лучший из лучших. Пьян я или трезв – так будет всегда.

Сигеллус ошибался – лучшим из лучших теперь был Дейс.

Этот сон был тот же, что и всегда. Плакал ребенок, и Тарантио пытался его найти. Глубоко под землей, во мраке горных туннелей Тарантио искал плачущего ребенка. Тарантио хорошо знал эти туннели. Здесь, в горах близ Прентиуса, он четыре месяца проработал шахтером, добывал уголь и грузил его в приземистые вагонетки. Вот только сейчас туннели были пусты, и перед Тарантио зияла узкая расселина. Из нее и доносились теперь пронзительные испуганные крики.

– Демоны идут! Демоны! – всхлипывал малыш.

– Я с тобой! – кричал в ответ Тарантио. – Я иду к тебе! Стой, где стоишь!

Протиснувшись через расселину, он пробирался дальше. Здесь должна была бы царить непроглядная тьма, потому что на стенах не горели факелы, но однако же сами стены источали бледное зеленоватое свечение, и оно с грехом пополам разгоняло тени. Как всегда в этом сне, Тарантио вышел в огромную пещеру с высоким сводом, который подпирали три ряда колонн. Там он увидел людей – оборванных, мертвенно-бледных, с мутными белесыми глазами. Вначале Тарантио решил, что все эти люди слепы, но они уверенно двигались навстречу ему. В руках у них были шахтерские инструменты – острые кирки и тяжелые молоты.

– Где мальчик? – спросил Тарантио.

– Мальчик мертв. Так же, как и ты, – прозвучал в его сознании новый, незнакомый голос. В этот миг Тарантио осознал, что теперь остался совсем один. Дейс исчез.

– Я не мертв!

– Ты мертв, Тарантио, – возразил чужой голос. – Где твоя страсть? Где твоя жажда жизни? Где твои мечты и сны? Что за жизнь без всего этого? Ничто.

– Я вижу сны! – выкрикнул Тарантио.

– Назови хоть один!

Он открыл рот, но не знал, что сказать.

– Где мальчик? – наконец крикнул он.

– Мальчик плачет, – ответил голос.

Тарантио проснулся мгновенно, как от удара. Сердце его билось лихорадочно часто.

– Я и вправду вижу сны, – вслух пробормотал он.

– Совершенно верно, – отозвался Броуин, – и этот сон был, судя по всему, очень яркий. Ты говорил во сне.

Старик сидел у стола. Тарантио поднялся с пола. Огонь в очаге почти погас. Подбросив растопки, Тарантио раздул блекнущее пламя, и Броуин подвесил над огнем чайник.

– Ты очень бледен, – заметил он и, подавшись вперед, пристально глянул в лицо Тарантио. – Полагаю, это был не просто кошмар.

– Да, правда, – кивнул Тарантио. – Мне часто снится этот сон. – Протирая глаза, он подошел к окну и увидел, что солнце поднялось уже высоко над горами. – Обычно я не сплю так поздно. Должно быть, виной всему горный воздух.

– О да, – сказал Броуин. – Не хочешь ли чаю из шиповника? Я приготовил его по своему собственному рецепту.

– Спасибо.

– Как ты думаешь, почему этот кошмар преследует тебя?

Тарантио пожал плечами.

– Не знаю. Когда-то, давным-давно, мне довелось поработать шахтером. Я ненавидел эту работу. Нас опускали глубоко в шахту, в самое сердце земли – так мне тогда казалось. Дни были черны от угольной пыли, а два раза обрушилась кровля, и завалы раздавили людей в месиво.

– Так тебе снится, что ты копаешь уголь?

– Нет. Но я опять в шахте. Я слышу плач ребенка. Ему нужна помощь, но я не могу его найти.

– Этот сон должен что-то значить, – заметил Броуин, направляясь к очагу. Обернув руку лоскутом полотна, он снял с огня чайник и, вернувшись к столу, наполнил кипятком две большие кружки. Потом бросил в каждую кружку по крошечному кисейному мешочку. Комнату наполнил сладкий аромат. – Сны всегда что-то значат, – продолжал старик.

– Думаю, этот сон предостерегает меня от работы в шахте, – отозвался Тарантио, вставая, и подошел к столу. Броуин помешал содержимое кружек, затем ловко выудил мешочки. Тарантио попробовал чай.

– У него привкус яблок, – сказал он.

– Когда закончится война? – спросил вдруг Броуин.

Тарантио пожал плечами.

– Когда люди устанут сражаться.

– А ты знаешь, из-за чего она началась?

– Конечно. Эльдеры замышляли поработить нас.

Броуин рассмеялся.

– Ну да, конечно, эти злые эльдеры! Эти демоны во плоти! Эта их ужасная магия, колдовское оружие!.. Чепуха! Забудь о ней, Тарантио, и хоть на минуту задумайся. Эльдеры были древним народом. Они жили в этих горах много тысячелетий. Когда случалось, чтобы они развязали войну? Вспомни историю. Эльдеры всегда были ученым, мирным племенем, и никогда не вмешивались в другие дела. Их преступление состояло в том, что они оказались богаты. Эту войну развязали жадность, зависть и страх. Почему ты стал воином, мальчик мой? Почему играешь в чужую игру?

– А какие еще бывают игры, Броуин? Надо же мне как-то зарабатывать на хлеб.

– И ты не знаешь, как положить конец безумию?

– Я не думаю об этом. Я просто стараюсь выжить – занятие и само по себе нелегкое.

Броуин не сумел скрыть своего разочарования. Снова наполнив кружки кипятком, он бросил туда кисейные мешочки с заваркой и потом долго молчал.

– А знаешь, – сказал он наконец, – я ведь был в рядах Священной Армии, когда она подошла к границам Эльдера. С нами были три чародея, которые клялись, что знают заклинание, способное разрушить магический барьер. Мы были полны праведной ненависти к эльдерам и верили всей этой чуши о том, что они готовятся к войне. И еще нами владела ярость из-за поголовно уничтоженной деревни: говорили, что женщины и дети были разорваны на куски когтями эльдеров. Тремя годами позже я разговаривал с разведчиком, который первым обнаружил это побоище. Он сказал, что на мертвецах не было ни единого следа от когтей. Крестьяне были перебиты стрелами и мечами, а еще их обчистили до последнего гроша. Но тогда мы этого еще не знали. Наши вожди вдоволь накормили нас баснями о жестокости эльдеров.

Впрочем, я отвлекся от темы… Итак, в тот день я был среди солдат Священной Армии и со своего места видел, как над туманом зеленеют горы Эльдера, видел леса и рощи, поля и дальние шпили дивно прекрасного города. Затем из тумана вышел старик и встал перед нашими рядами. Спина его согнулась под тяжестью лет, шерсть на лице была совсем белая. Он походил на призрачного волка.

– Зачем вы это делаете? – спросил он.

Никто ему не ответил. Какой-то юнец с пращой выступил вперед и метнул в старика камень. Он попал прямо в лоб, старик зашатался, отступил и исчез в тумане. Солдаты рванулись было за ним – но наткнулись на невидимую стену, которая отделяла горы Эльдера от долин, на которых жили люди. Тогда вышли вперед чародеи и затянули свой колдовской напев. За спиной у них ждали десять тысяч солдат. Вдруг полыхнул слепяще яркий свет, и туман, который скрывал магическую стену, развеялся. Это был потрясающий миг, Тарантио! Далеко, насколько хватало глаз, простирались под солнцем бесплодные пустоши. Одни лишь голые скалы – и ничего больше. Ни травы, ни рощ, ни лесов. Ни города. Всего мгновение назад справа от нас текла с гор река, которая питала водой долины. Река в восемьдесят футов шириной и очень глубокая. Теперь вода исчезла, и мы видели только, как последние капли влаги уходят в глинистое речное ложе. Эльдер исчез. В один миг. Исчез! Перед нами были только нагие скалы, а мы стояли на краю земляного вала футов в десять высотой.

В поисках эльдеров мы двинулись в горы. И ничего не нашли. Затем разведчики вернулись с одним-единственным мертвым эльдером. Это был тот самый старик. Его поймали в какой-то пещере. С ним была Жемчужина. – Глаза Броуина при этом воспоминании заблестели. – Она была так прекрасна, огромная, с человеческий кулак, и вся переливалась цветами – дымчато-серым, нежно-розовым, белоснежным… Всякий ощущал исходившую от нее силу… Впрочем, я опять отвлекся… Война с Демонами закончилась, не начавшись, и наша десятитысячная армия убила одного-единственного старика. Не прошло и месяца, как вспыхнула новая война – Война за Жемчужину. Сколько тысяч людей погибло с того дня? Поветрия, засухи, голод и нищета. И конца этому не видно. Неужели тебе не хочется изменить этот мир?

– Я ничего не могу изменить, – сказал Тарантио.

Они молча допили чай, а потом Броуин вывел Тарантио из хижины наружу, под яркий солнечный свет.

– Я хотел бы кое-что тебе показать, – пояснил старик. – Следуй за мной.

Они поднялись по склону горы, по старой оленьей тропе, окаймленной с двух сторон высокими соснами. На самой вершине горы была прогалина, и в центре ее, на стапелях покоилась рыбачья лодка. По ее изящным обводам было видно, что сработана она мастерски и с любовью. У лодки была и крытая каюта, и высокая мачта, хотя и без паруса. Судно было полных сорок футов в длину. На миг Тарантио остолбенел от изумления, затем подошел к лестнице, прислоненной к стапелям, и вскарабкался на лодку. Броуин последовал за ним.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

– Она прекрасна, – ответил Тарантио. – Но мы ведь на целую милю выше озера. Как же ты спустишь ее на воду?

– Я и не собирался спускать эту лодку на воду. Мне просто захотелось ее построить.

Тарантио рассмеялся.

– Просто не верится, – сказал он. – Я стою на палубе лодки, которая построена на горе. Это же бессмысленно!

Улыбка Броуина угасла.

– Бессмысленно? А при чем тут смысл? Я всегда мечтал о том, чтобы построить лодку. И вот моя мечта сбылась. Неужели ты не можешь этого понять?

– Но лодка должна плавать, – возразил Тарантио. – Только тогда она выполнит свое предназначение.

Броуин сердито помотал головой.

– Сначала ты говоришь о смысле, потом – о предназначении. Ты воин, Тарантио. Какой смысл войны? В чем ее предназначение? Эта лодка – моя мечта. Моя. Мне и решать, каково будет ее предназначение.

Шагнув вперед, он положил руки на плечи Тарантио.

– Знаешь, – проговорил он печально, – ты говоришь и мыслишь, как старик. Ты преждевременно состарился. Будь ты молод, ты понял бы меня. Пойдем, вернемся в хижину. Мне пора приниматься за работу, тебе – готовиться в дорогу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Броуин отдал Тарантио старый котелок, две тарелки и оловянную кружку, потрепанный дорожный мешок и обитую кожей флягу для воды. Тарантио прикрепил к поясу мечи.

– Спасибо тебе, – сказал он старику и, выйдя из хижины, направился к гнедому мерину, который раньше принадлежал покойному Брису.

Тарантио оседлал коня и приторочил дорожный мешок к луке седла.

– Что ж, поеду, – сказал он. – Но прежде объясни мне, почему тебя так рассердили мои слова насчет лодки? Чего ты ждал от меня, Броуин?

– Знаешь, что мне нравится в молодых? – вопросом на вопрос отозвался старик. – Их жадность к жизни и способность видеть дальше пределов обыденности. Молодые не просто смотрят на мир и видят то, что переменить невозможно, – нет, они пытаются его изменить. Частенько они безрассудны, и их идеи сыплются на землю, точно обессиленные птицы. И все же они пытаются, Тарантио.

– И ты считаешь меня жалким и недостойным только потому, что я не вижу смысла в лодке, построенной на горе?

– Нет, нет, нет! – горячо возразил Броуин. – Вовсе я тебя таким не считаю. Ты добрый человек, Тарантио, ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою. И огорчает меня вовсе не твое отношение к лодке, а твое отношение к самой жизни. Боги милосердные, да кому же под силу изменить мир, как не молодым?

Тарантио заглянул в серые, необыкновенно серьезные глаза старика – и ощутил в себе разгоравшийся гнев.

– Броуин, мы знакомы всего лишь несколько часов. Ты не знаешь меня. Ты понятия не имеешь, кто я такой и на что способен.

В этот миг проснулся Дейс, и Броуин, побелев, отпрянул. Он увидел, как душа Тарантио замерцала и раздвоилась. У левой ее половины было теперь мертвенно-серое лицо с косматой гривой белых волос. Броуин заглянул в раскосые желтые глаза – и съежился от страха.

– Я не хочу умирать, – услышал он свой дрожащий голос.

– О чем ты? Я и не собираюсь тебя убивать.

– Он видит меня, – сказал Дейс. – Верно, старик?

– Верно, – признал Броуин.

Тарантио на миг остолбенел.

– Ты… ты видишь Дейса? В самом деле видишь?

– Да. Я обладаю даром видеть человеческие души. Мне это не раз помогало в жизни – распознавать тех, кому можно доверять… Не убивай меня, Тарантио. Я никому не скажу.

– И как же я выгляжу, старик? Я красив?

– Да. Очень красив.

– Поверить не могу… – пробормотал Тарантио. – Так он все-таки существует! И я не сумасшедший.

Он отошел к резной скамье, стоявшей под старым вязом, и сел. Броуин не шелохнулся, так и стоял, словно прирос к месту. Тарантио знаком подозвал его к себе.

– Ты когда-нибудь раньше встречал человека с двумя душами? – спросил он.

– Лишь однажды. Он стоял на эшафоте с веревкой на шее.

– Ты, случайно, не знаешь, как такое могло случиться со мной… то есть с нами?

– Нет, не знаю. Пощади меня, Тарантио. Мне и так недолго осталось жить.

– Святые Небеса! Прекрати, Броуин! Говорю же – я нисколько не намерен убивать тебя! Да и с какой стати?

– Не ты… он. Дейс желает моей смерти. Спроси его.

– Он знает, Чио. Он должен умереть. Я убью его быстро и без мучений.

– Нет. В этом нет нужды. Он нам не опасен. И неужели ты бы вправду получил удовольствие, убив безобидного старика?

– Да.

– Почему?

– Он солгал мне. Сказал, что я красив. Я урод, Чио. Я видел свое отражение в его глазах.

Тарантио ощутил, как Дейс в его сознании напрягся, пытаясь выбраться наружу. Тарантио перехватил его, затолкнул поглубже.

– Будь ты проклят! – завопил Дейс. – Выпусти меня!

– Нет, – сказал Тарантио вслух.

– Ничего, Чио. Когда-нибудь я сумею освободиться.

– Но не сегодня, братец.

Тарантио поглядел на Броуина и невесело усмехнулся.

– Тебе ничто не грозит, старик. И все же мне, пожалуй, лучше тронуться в путь.

– Какая жалость, что эльдеры сгинули бесследно, – сказал Броуин, когда Тарантио уже сел в седло. – Мне кажется, их магия могла бы помочь вам обоим.

– Нам не нужна помощь. Может, нас и нельзя назвать счастливыми, но по большей части мы довольны своим положением. Дейс не так уж плох, Броуин. Порой я чувствую в нем хорошее.

Броуин ничего не ответил. И не помахал рукой вслед, когда Тарантио ударил мерина пятками по бокам и выехал с прогалины.

* * *

Тарантио спустился на равнину и там, на открытой местности, пустил коня в галоп. Копыта гнедого мерно и глухо стучали по травянистому ложу долины, и Тарантио бездумно наслаждался скачкой. Минут через десять он придержал коня, вынудил перейти на шаг, а затем и вовсе остановился и, спешившись, осмотрел гнедого. Удовлетворенный осмотром, он снова вскочил в седло и поехал дальше.

– У меня лицо демона, – сказал вдруг Дейс.

– Этого я не знаю, – отозвался Тарантио. – Я ведь никогда тебя не видел.

– У меня белые волосы и серое лицо. А глаза желтые и раскосые, как у кошки. Почему я так выгляжу?

– Понятия не имею, как должны выглядеть души.

– Неужели я демон, Чио? И ты одержим мной?

Тарантио на минуту задумался.

– Братец, я не знаю, кто мы такие. Может быть, это ты одержим мной.

– Ты был бы рад, если б меня не стало?

Тарантио рассмеялся.

– Порой мне кажется, что да. Но не часто. Мы с тобой братья, Дейс. Просто так вышло, что у нас одно тело на двоих. И, по правде говоря, я тебя обожаю. К тому же я сказал старику правду. Я и в самом деле чую в тебе хорошее.

– Ха! Тебе просто нравится обманывать самого себя. Что до меня, я бы с радостью от тебя избавился.

Тарантио покачал головой и улыбнулся. Дейс обиженно смолк, и Тарантио ехал дальше, миновав по пути руины двух сожженных деревень. Убитых видно не было, но наспех насыпанный курган без слов говорил о том, куда подевались мертвые тела. Вдоль дороги тянулись несжатые поля, пшеница гнила на корню.

Вдалеке Тарантио увидел нескольких женщин – они шли через поля и несли большие плетеные корзины. Увидев всадника, женщины остановились и молча ждали, пока он не проедет мимо. Потом Тарантио выехал на широкий армейский тракт и миновал разрушенную почтовую станцию. Он знал, что десять лет назад существовала и весьма неплохо работала почтовая служба, которая связывала все Четыре Герцогства. Гатьен говорил, что письмо, написанное в Кордуине, могли доставить в Хлобан – за триста миль к юго-востоку – всего за четыре дня. Письмо из Хлобана в Прентуис, столицу герцога Марча – пятьсот семьдесят миль к востоку по горным дорогам, – доставляли за десять дней.

Теперь уже никто не занимается доставкой писем. В сущности, если б любой рядовой житель и вздумал послать письмо из одного герцогства в другое – его немедля арестовали бы и скорее всего повесили. Все герцогства вели между собой кровопролитную войну, и не было в ней числа решающим сражениям, мелким стычкам и рейдам, заключенным и разорванным союзам, отступлениям и предательству. Наемники предлагали свои услуги любой армии – от Лоретели, стоявшего над южным морем, до северных гор Моргаллиса, от Хлобана на западе до Прентуиса на востоке. Простые солдаты по большей части и понятия не имели, кто сейчас чей союзник. К началу этой летней кампании герцог Марч был в союзе с Сарино, герцогом Ромарка, – против Беллиса, герцога корсаров, и Альбрека, герцога Кордуина. Однако уже в первых числах июня Беллис переметнулся на другую сторону, а потом герцог Марч поссорился с Сарино и заключил новый союз – с Альбреком.

Немногие были в состоянии уследить за всеми перипетиями и причудами герцогской политики. Большинство солдат, впрочем, и не пыталось. Тарантио служил в наемном полку, оборонявшем форт от объединенных сил Ромарка и Марча. Потом гонец принес известия о переменах в стане союзников. Положение оказалось поистине смехотворным. После трех недель отчаянного сражения защитники форта – одни из них, как Тарантио, служили Беллису, другие Кордуину – обнаружили, что теперь они враги друг другу, в то время как осаждавшие войска, чьи баллисты и катапульты стоят под стенами форта, отныне их лучшие друзья. Капитаны наемников поспешно созвали всеобщий совет, дабы решить, кто с кем должен теперь сражаться. Одни солдаты, осаждавшие форт, хотели теперь защищать его изнутри, другие – кто все это время оборонял форт – теперь должны были штурмовать его, хотя находились уже в его стенах. Совет продолжался целых пять дней.

Поскольку достичь соглашения оказалось невозможно, капитаны предложили решение, которое устроило всех. Четыре наемных полка дружно подвели мины под старинные стены форта – и сровняли их с землей. Ни осаждать, ни оборонять было больше нечего, и наемники честь по чести отправились каждый к своему нанимателю.

Во время осады погибли триста двадцать девять человек. Тела их похоронили в общей могиле.

Две недели спустя тысяча солдат, в том числе и Тарантио, вернулись на это место, чтобы отстроить форт.

Зловещие причуды войны, за которые Тарантио платили двадцать серебряков в месяц.

Когда спустились сумерки, впереди, в четырех милях к западу от дороги, Тарантио заметил среди деревьев отблеск костра. Повернув коня, он въехал в лес.

– Будь осторожен, – предостерег его Дейс. – В этих краях у нас не так уж много друзей.

– Может, хочешь занять мое место?

– Спасибо, братец, – отозвался Дейс. И глубоко вдохнул, ощутив на лице холодящее дыхание ветра. Мерин вдруг забеспокоился, заплясал, прижав уши.

– Он чует тебя, – пояснил Тарантио. – Постарайся его успокоить, не то он тебя сбросит.

Дейс погладил коня по длинной шее и вполголоса, ровно и ласково проговорил:

– Только сбрось меня, уродливый сукин сын, и я вырву тебе глаза.

Он ударил пятками по бокам гнедого, и тот, все еще нервничая, покорно двинулся дальше. Подъехав поближе к костру, Дейс вскинул вверх правую руку и окликнул:

– Эй там, у огня!

– Ты один? – отозвался голос из темноты.

– Воистину один, друг мой. Кажется, пахнет жареным мясом?

– Хороший у тебя нюх. Валяй сюда.

Дейс настороженно подъехал к костру. Увидев лица людей, сидевших у огня, он весело ухмыльнулся.

– Уезжай отсюда! Немедленно! – крикнул Тарантио.

– И лишить себя такого развлечения, братец? Ну уж нет.

Прежде чем Тарантио успел вернуть себе власть над телом, Дейс соскочил на землю и подвел коня к костру.

Там сидели трое, четвертый – рыжебородый солдат Форин – поворачивал над огнем вертел, на котором жарилась бычья нога. Двое из этих людей были подручными покойного Бриса. Дейс привязал гнедого к ближайшему кусту.

– На четверых здесь мяса многовато, – заметил рослый сухощавый человек в куртке и штанах из оленьей кожи. У него было худое бледное лицо, и он с готовностью улыбался, но даже тень улыбки не отражалась в светлых, близко посаженных глазах.