Текст книги "Черная Луна"

– Это, государь, значительно увеличит число желающих уехать, – заметила Карис.

– Боюсь, что это так, государь, – подтвердил Пурис.

– Что ж, пускай трусы бегут себе, куда захотят. Мне нужны только сильные люди. Мы сразимся с даротами – и побьем их. – Герцог улыбнулся, что случалось с ним редко. – А если и не побьем, то так обескровим, что у них не останется сил двинуться на Хлобан. Верно ведь, Карис?

– Верно, государь.

Верно или неверно – Пурису от этого было не легче.

В дверь кабинета осторожно постучали.

– Войдите! – крикнул советник, и на пороге появился Ниро.

– Что, еще одна проблема? – мрачно спросил Пурис. Ниро пожал плечами.

– Разумеется, сударь. А чего еще вы ждали?

Пурис жестом предложил ему сесть.

– Сударь, – сказал Ниро, – я просматривал список беженцев. Вы просили расположить их по роду занятий.

– Ну да, и что?

– Из пятнадцати городских оружейников двенадцать собрались уехать. У нас сейчас недостает только арбалетных болтов и всего такого прочего.

– И в самом деле, – согласился Пурис.

– Вот что забавно: из шестидесяти четырех кордуинских пекарей уехать пожелали только двое. – Ниро ухмыльнулся. – Хлебопеки оказались храбрей оружейников. Занятно, верно ведь, сударь?

– Я поговорю с герцогом об этой проблеме. Неплохо подмечено, Ниро. Ты человек наблюдательный. Купцов в этом списке много?

– Ни одного, сударь. Все они удрали вскоре после казни Ландера.

– А ты тоже собираешься уехать? – спросил Пурис. – Насколько мне известно, в списке беженцев четыре пятых всех городских писцов.

– Нет, сударь, не собираюсь. Я по натуре оптимист. Если мы выживем и победим, то герцог, полагаю, будет милостивей всего к тем, кто был с ним рядом в трудный час.

– Ох, Ниро, не возлагай чересчур большие надежды на благодарность венценосцев. Отец сказал мне как-то – и я убедился в его правоте, – ничто не длится дольше, чем ненависть монарха, и не кончается быстрей, чем его благодарность.

– И тем не менее я остаюсь.

– Ты веришь в нашего генерала?

– Люди Карис верят в нее, – сказал Ниро. – Они видели ее в деле.

– И я тоже. На моих глазах она обрушила на конный отряд даротов целую гору. Что более важно: при этом погибли несколько людей из нашего отряда. Карис безжалостна, Ниро. И весьма целеустремленна. Я искренне убежден, что нам всем чрезвычайно повезло, когда она согласилась возглавить оборону города. И все же… дароты, Ниро, не обычные враги. Каждый даротский воин сильней, чем трое наших. И притом мы еще не знаем, на что способны их стратеги.

– Лично я, – сказал Ниро, вставая, – с интересом понаблюдаю за их действиями.

Пурис улыбнулся.

– Да, – сказал он, – ты и впрямь оптимист. И если только мы останемся живы, я позабочусь о том, чтобы твои надежды не оказались напрасными. – Ниро поклонился, и Пурис сухо хохотнул. – Если, конечно, ты не замахнешься на мой собственный пост.

– Ни за что, сударь.

Он брел в непроглядной тьме туннелей, слыша, как вдалеке кричит, зовет на помощь ребенок. Он вышел к угольному пласту, и там – как он и знал заранее – оказалась расщелина, в которую с трудом, но все же мог протиснуться человек.

– Помогите! Пожалуйста, помогите!

Тарантио протиснулся в расщелину – и оказался в зеленом тусклом свечении туннеля. Существа с белесыми глазами брели к нему, сжимая в руках кирки и молотки.

– Где мальчик? – крикнул он.

Детские крики и плач доносились откуда-то спереди, и Тарантио, выхватив меч, побежал туда. Твари с белесыми глазами расступились перед ним. В дальнем конце громадной пещеры стоял некто, охраняя запертую дверь. Тарантио перешел на шаг и медленно приближался к ожидавшему его стражнику. Волосы у того были белые – вздыбленная косматая грива. Однако внимание Тарантио привлекли глаза – желтые, раскосые, как у дикой кошки.

– Где мальчик? – спросил Тарантио.

– Вначале ты должен пройти мимо меня, – ответил демон.

Тарантио мысленно искал в своем сознании Дейса – но тот исчез. Тогда его охватил страх, подкрепленный жуткой уверенностью, что он смотрит в лицо самой смерти. Во рту у него пересохло, рука, сжимавшая меч, стала влажной от пота.

– Помоги мне! – крикнул мальчик. Тарантио сделал глубокий вдох и бросился в атаку.

Демон опустил свой меч и подставил шею под клинок Тарантио. В последнее мгновение тот успел отвести меч.

– Почему ты хочешь убить меня? – спросил он.

– Почему ты хочешь убить меня? – эхом отозвался демон.

– Я хочу только помочь мальчику.

– Тогда, – с грустью сказал демон, – ты должен вначале убить меня.

Тарантио проснулся в холодном поту. Поднявшись с постели, он побрел в кухню и наполнил высокий кубок холодной водой. В гостиной на кушетке спал Форин; остальные ушли. Тарантио вошел в гостиную и бесшумно направился к очагу. Огонь почти догорел, и он подбросил в очаг полено.

– Что, не спится? – зевая, спросил Форин и сел.

– Дурные сны.

– Дароты снятся?

– Хуже, чем дароты. Этот сон мне снится вот уже несколько лет.

И он вкратце пересказал Форину свой сон.

– Почему же ты не убил демона? – спросил Форин.

– Не знаю.

– Дурацкая штука – сны, – проворчал гигант. – Мне как-то снилось, что стою я голый посреди рыночной площади, где на всех лотках продают медовые коржики, а они так и кишат червями. И все их покупают и бахвалятся своими добродетелями. Полная бессмыслица.

Тарантио покачал головой.

– Не совсем. Ты в отличие от многих человек твердых принципов. Ты знаешь истинную цену верности и дружбе, а другие видят только то, что ты сражаешься за жалованье. Купцы, горожане, крестьяне – все презирают солдат. Они считают нас жестокими убийцами – и это так. Зато мы быстро узнаем, что жизнь частенько коротка и всегда непредсказуема. Мы деремся за золото, но знаем, что настоящая дружба стоит больше, чем золото, а у верности и вовсе нет цены.

Форин помолчал немного, затем ухмыльнулся.

– И при чем тут моя нагота и червивые коржики?

– Ты не ценишь то, что ценят другие. Ты не купишь то, что купят они. Что до наготы – ты отбросил все, что для них самое главное.

– Мне это нравится, – заявил Форин. – Чертовски нравится. И что тогда означает твой сон?

– Поиски того, что для меня потеряно. – Тарантио не хотелось продолжать этот разговор, и он переменил тему. – Я сегодня видел тебя и твоих людей в доспехах. Теперь я понял, что ты имел в виду.

– Вид у нас нелепый, верно? – ухмыльнулся Форин. – Зато доспехи замечательные. Особенно наручные щитки – они так подогнаны друг к другу, что почти не замедляют движение. Невероятно! В таких доспехах, пожалуй, я бы мог свалить дарота.

– Ну да, – согласился Тарантио, – ты бы мог застичь его врасплох, когда он будет корчиться от смеха.

– Вино еще осталось? – осведомился гигант и, не дожидаясь ответа, направился в кухню. Вернулся он с кувшином и двумя кубками.

– Мне не нужно, – сказал Тарантио. – От вина я только чаще вижу сны.

Форин наполнил кубок и единым махом опрокинул его в рот. Утерев бороду тыльной стороной ладони, он растянулся на кушетке.

– Что ты думаешь о Венте? – спросил он.

– В каком смысле?

– Да я так… интересно стало. Они с Карис, похоже… очень близки.

– Вполне возможно, что он ее любовник.

– С чего ты так решил?

– Из опыта. Где бы ни была Карис, у нее всегда есть любовник – уж такая она женщина.

– Это… какая же? – холодно процедил Форин, и его зеленые глаза угрожающе сузились.

Мечник увидел, что в них плещется гнев.

– Я сказал что-нибудь не так? – уточнил он.

– Да вовсе нет, – ответил Форин, выдавив подобие улыбки. – Говорю же – просто интересно.

– Карис необыкновенная женщина – вот что я имел в виду. Где бы я ни служил под ее началом, у нее всегда был другой любовник. Порой даже и не один. Однако на ее успехи это никак не влияло. Похоже, ни в одного из них она не была влюблена.

– И много их было?

– Боги, мне-то откуда знать?! Но Вент был одним из них. И сейчас тоже.

Форин осушил второй кубок.

– Лучше бы я никогда ее не встречал! – с чувством проговорил он.

Тарантио с минуту молчал.

– И когда же ты ее… встретил? – негромко спросил он.

Форин поднял на него глаза.

– Проклятие, неужели это так заметно?

– Что случилось?

На сей раз Форин не стал возиться с кубком. Он поднес к губам кувшин и, запрокинув голову, выпил все до дна.

– Она пришла ко мне как-то ночью, хотела порасспросить о даротах. Потом мы… ну, в общем, ты понимаешь. Что-то странное тогда случилось со мной – она застряла у меня в сердце, как заноза. Я все время думаю о ней.

– А с ней ты об этом говорил?

– О чем? Она меня избегает, Чио, разве что если мы не одни. Почему она так поступает?

– Нашел, кого спрашивать! Я никогда не понимал женщин.

– Ты когда-нибудь влюблялся?

– Да, – ответил Тарантио, удивляясь сам себе.

– Ну а я – ни разу. Я даже не знаю, вправду ли это любовь. Может, если б я снова с ней переспал, все стало бы на свои места и я больше не думал бы о ней день и ночь.

– Спроси его, хороша ли она в постели, – подсказал Дейс.

– Может быть, с ней случилось то же самое, – сказал Тарантио. – Может быть, она тоже никак не может забыть о тебе. Думается мне, она не хочет влюбляться и обычно заводит любовников только для того, чтобы утолить голод плоти.

– Никогда у меня не было такой ночи… и, наверное, уже не будет, – проговорил Форин и тяжело вздохнул. – Если это и впрямь любовь, то я от нее не в восторге.

С этими словами он улегся на кушетку и через минуту уже тихонько похрапывал.

– Что это с тобой? – осведомился Дейс. – Ты бы мог выспросить у него подробности…

– Дейс, тебе снятся сны?

– Я ведь уже говорил тебе, что не вижу снов.

– Говорил. Только я уверен, что это ложь. С какой стати ты мне солгал?

– Братец, твоя логика хромает на все четыре ноги.

Тарантио вернулся в постель, лег и натянул повыше одеяло. Уже погружаясь в сон, он услышал шепот Дейса:

– Спасибо, братец!

– За что? – сонно спросил Тарантио.

– За то, что ты нас не убил.

Оттепель продолжалась, и жизнь в городе закипела с удвоенной силой – все незаконченные дела завершались в лихорадочной спешке. Карис и Озобар встречались по десяти раз на дню и засиживались допоздна, обсуждая военные планы, испытывая новое оружие – втайне, чтобы ни единое слово об этом не проникло в войска, размещенные на стенах. Вент водил на север отряды разведчиков, высматривая, не появятся ли дароты. Форин без устали натаскивал своих пятьдесят силачей – они упражнялись в полном облачении до тех пор, покуда доспехи не стали казаться им второй кожей. Герцог, Пурис и прочие чиновники трудились не покладая рук, дабы приготовиться к отправке беженцев.

И вот этот день настал – на четыре дня позже намеченного срока. Тысячи горожан собрались в полях к югу от города, и Кэпел, опытный офицер, выбивался из сил, составляя из толчеи фургонов более или менее упорядоченный караван. Несмотря на суматоху, беженцы втайне радовались – ведь они уезжали от смертельной опасности. Шира и Дуводас простились с заплаканным Кефрином, и теперь их фургон стоял последним. Они сидели рядышком на козлах, ожидая своей очереди. Дуво то и дело отрешенно поглаживал ладонью холщовый мешок, в котором хранилась Жемчужина. «Я верну вас», – клялся он мысленно, вспоминая безмолвный город и застывшие во времени фигуры эльдеров.

– Чудесный сегодня день, – заметила Шира.

– Боюсь, что Кэпел вряд ли с тобой согласится, – отвечал Дуводас, указав на кряжистого, с седеющей бородкой офицера, который носился галопом вдоль цепочки фургонов, пытаясь навести хоть подобие порядка. Головные фургоны двинулись в путь почти три часа назад, но задние до сих пор не двигались с места.

Наконец Дуводасу дали знак, что можно ехать, и он хлестнул вожжами по спинам четверку волов. Животные дружно налегли на постромки, и фургон рывком двинулся с места. Дорога в начале пути проходила по бесчисленным холмам, и не успели Дуводас и Шира проехать и мили, как уже произошло первое крушение. Чей-то фургон слишком резво срезал поворот и, опрокинувшись, сполз с откоса. Пожитки хозяев фургона рассыпались по изрядно подтаявшему снегу, один из волов погиб. Солдаты как раз обрезали постромки, когда подъехали Дуводас и Шира.

Привязав веревки к задней оси своего фургона, они помогли перевернуть и вытащить на дорогу потерпевший крушение фургон. Солдаты заново погрузили в него вещи, и все двинулись дальше. На гребне последнего холма Шира оглянулась: залитый солнцем, вдали ослепительно сверкал покинутый ими Кордуин.

– Дуво, посмотри! До чего же красиво!

Дуводас украдкой глянул на жену – и обнаружил, что губы у нее дрожат, а глаза подозрительно влажны. Он бережно обнял Ширу за плечи и притянул к себе.

– С твоим отцом ничего плохого не случится. Вот увидишь.

– Ох, не знаю… Мне так жаль, что он не поехал с нами!

– И мне тоже, любовь моя. Но, как сказал он сам, вся его жизнь связана с Кордуином. – Дуво взял лицо жены в ладони и нежно поцеловал ее в губы. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты всегда была счастлива. Я уберегу от болезней тебя и нашего сына, и наша жизнь всегда будет радостной.

– Моя жизнь уже стала радостной, – ответила Шира. – С той минуты, когда в ней появился ты.

Волы между тем встали. Дуво подхлестнул их вожжами, и фургон двинулся дальше. Так, без приключений они ехали еще несколько часов. Впереди, насколько хватало глаз, вытянулась к юго-западу бесконечная череда фургонов. Конные солдаты разъезжали вдоль каравана, подгоняя отставших.

В середине дня задние фургоны опять остановились. Справа от них высился могучий утес, слева тянулся луг, поросший дроком и вереском. Дуво спрыгнул с козел.

– Пойду гляну, что там стряслось, – сказал он и почти бегом направился вперед. Добравшись до поворота дороги, он увидел, что шагах в пятнадцати застрял фургон со сломанным задним колесом. Из фургона выгружали вещи, чтобы облегчить его и пристроить на место запасное колесо. Помощников здесь хватало, и Дуво повернул назад. Он шел вдоль колонны, когда вдруг услышал пронзительный женский крик.

Дуво отыскал взглядом кричавшую женщину. Пожилая толстуха, стоя на козлах, указывала на восток. Дуво посмотрел туда же – и похолодел. Всего в полумиле от дороги скакала по дроку длинная шеренга всадников. Они ехали на рослых крупных конях, и лица у них были мертвенно-белые. Теперь уже закричали и другие беженцы. И бросились бежать.

Дуво сломя голову помчался к своему фургону – и увидел, что Шира, стоя на козлах, машет ему рукой, а сзади скачут к ней по дороге два конных дарота. Дуво охватил страх, и он побежал быстрее.

Один из даротов поднял длинное копье.

– Нет! – закричал Дуво что есть силы. – Нет!

Шира обернулась. Копье ударило ее в живот, вздернуло в воздух, окровавленный наконечник вышел из спины. Почти небрежно дарот тряхнул копьем, и Шира соскользнула с древка на землю. Всю свою жизнь Дуводас учился обуздывать гнев, пропускать его через себя и не поддаваться его пагубной силе. Вот только в это страшное мгновение им овладел не гнев, а ярость.

Слепая, безграничная ярость.

Испустив страшный, звериный крик, Дуводас указал пальцем на дарота и сотворил заклятие жара, которое взорвалось прямо в голове убийцы. Жутко завопив, дарот выронил копье и схватился за виски.

Миг спустя его голова разлетелась вдребезги.

Второй дарот поскакал прямо на Дуво, но теперь Певец уже ничего не боялся. Второе заклятие жара вспыхнуло в груди дарота. Хлынула белесая кровь, и брызнули во все стороны осколки костей. Дуво подбежал к Шире и упал на колени рядом с ней. Рана была ужасна, и при виде ее Дуводас закричал от непереносимой муки. Копье разорвало Ширу почти надвое, и Дуво увидел, что из ее разверстого живота торчит крохотная ручка его нерожденного сына.

В этот миг что-то умерло в нем, и в душе воцарился лютый, нечеловеческий холод. Дрожа всем телом, Дуво погрузил пальцы в кровь Ширы и начертал на своем лице четыре кровавые полосы.

А потом встал и медленно пошел к шеренге даротов. Их было много, несколько сотен, но ехали они не слишком быстро. Казалось, дароты нарочно тянут время, чтобы сполна насладиться страхом беспомощных беженцев.

– Страх? – прошипел Дуводас. – Я вам покажу, что такое страх!

Он воздел руки и притянул к себе магию земли. Никогда прежде он не ощущал ее так ясно и сильно, никогда прежде не струилась в нем такая мощь – казалось просто невероятным, что хрупкая человеческая плоть может выдержать такой напор силы. Сумрачно и властно Дуводас протянул руки, направляя могучий поток магии – и она штормовой волной прокатилась по дроку и вереску. Все корни и семена, укрытые под землей, вдруг набухли жизненными соками – и юные побеги сотнями стремительно вырвались из земли, вырастая на глазах.

Земля под даротами содрогнулась и заколыхалась. Вначале юная поросль причиняла лишь мелкие неудобства рослым даротским коням – их могучие ноги путались в переплетении гибких веток, крушили на ходу молоденькие деревца и кусты.

Однако рост продолжался, и вот уже тянулись к небу не тоненькие деревца, а зрелые деревья, гуще разрастался кустарник, удлинялись на глазах зеленые копья травы. Волей-неволей коням пришлось остановиться, и дароты все как один развернулись в седлах, ища своим темным бездушным взглядом непрошеного чародея. Дуводас ощутил удар их соединенной силы – и зашатался. Он чуял ненависть даротов, их высокомерную уверенность в том, что наглый человечишка побежден, – и позволил им одно лишь краткое мгновение наслаждаться призрачной победой. А потом вобрал в себя всю ненависть даротов – и с удесятеренной силой швырнул ее обратно, словно ком косматого пламени. Ближайшие к нему всадники пронзительно завопили и попадали с седел. Проворные острые корни тотчас вонзились в их кожу, пробуравили плоть, обвили кости. Кони ржали, взвивались на дыбы, сбрасывая хозяев. Дароты пытались мечами прорубить себе дорогу из заколдованного леса, но даже им не под силу было одолеть неистовую мощь самой природы.

Один из даротов попытался пробиться к Дуводасу. Он рубил мечом налево и направо, круша буйствующий подлесок, но потом вдруг споткнулся и упал на колени. Растущий побег проткнул его легкие и вынырнул из спины, другой пронзил насквозь горло и свесился изо рта, словно чудовищный язык.

Корни растений когтями впивались в плоть даротов, раздирали им животы, прорастали сквозь руки и ноги.

А лес между тем все рос. Извивающиеся тела даротов и их коней поднимались все выше и выше, дергались в высоте, словно удавленники на виселице.

Потрясенные беженцы смотрели, как гибнут у них на глазах сотни даротов.

Наконец Дуводас опустил руки. Мужчины, женщины и дети не сводили глаз с корчащихся тел, которые еще недавно воплощали для них смертельную угрозу. Никто из спасенных людей не закричал от радости. Никто не бросился поздравлять человека с окровавленным лицом, который стоял в отдалении, с ненавистью глядя на уничтоженных им даротов.

Кэпел медленно подъехал к нему и спешился.

– Парень, – сказал он, – уж не знаю, как ты это сделал, но я благодарен тебе всем сердцем. Пойдем, похороним твою жену. Нам надо двигаться дальше.

Дуводас ничего не ответил. Он стоял неподвижно, словно окаменев. Кэпел положил руку ему на плечо.

– Пойдем, – повторил он. – Все кончено.

– Еще нет, – сказал Дуводас и повернулся к офицеру. Кэпел побледнел, увидев на лице молодого человека зловещие кровавые полосы. Развязав кушак, он подал его Дуводасу.

– Вытри-ка лицо, – сказал он, – а то напугаешь детишек.

Дуводас бездумно протер кушаком лицо. Кровь не исчезла. Казалось, багряные полосы навсегда впечатались в его кожу.

– Святые Небеса! – выдохнул Кэпел. – Что же это такое?

– Смерть, – холодно ответил Дуводас. – И это всего лишь начало.

Забыв о Жемчужине, о своей миссии, он медленно зашагал к новорожденному лесу. Кусты и деревья расступались перед ним, как живые.

– Куда ты идешь? – крикнул вслед ему Кэпел.

– Уничтожить даротов, – ответил Дуводас, прибавляя шаг.

И лес сомкнулся вокруг него.

Оставив командовать конвоем своего лейтенанта, Кэпел проскакал семь миль до Кордуина, чтобы сообщить герцогу об этом ужасном и удивительном событии. Несмотря на известие о появлении даротов, герцог решил, что он должен сам увидеть все то, о чем рассказывал Кэпел. В сопровождении Вента, Неклена и двадцати копейщиков герцог прибыл на место события незадолго до заката.

Отряд осадил коней на опушке чародейского леса. На верхушках деревьев виднелись точно насаженные на вертел трупы даротских коней. Тела самих даротов уже совершенно иссохли – на ветру болтались лишь ошметки кожи.

– В жизни не видел ничего подобного, – пробормотал герцог, – и никогда о таком не слышал. Как же это могло случиться?

Ему никто не ответил.

– Жаль, что этот чародей не вернулся в Кордуин, – сказал Вент. – Нам бы он уж верно пригодился.

– Кто он был? – спросил герцог.

– Арфист, государь. Он пел в таверне «Мудрая Сова». Я слышал его пару раз – превосходный певец.

– Его имя Дуводас, государь, – прибавил Кэпел.

Герцог взглянул на него из-под тяжелых век.

– Прошу прощения, капитан, за то, что не сразу поверил в ваш рассказ. Согласитесь, он выглядел просто невероятно. Сейчас, однако, я видел доказательства вашей искренности, хотя и понятия не имею, что все это значит. А теперь постарайтесь нагнать караван. Желаю вам удачи.

Кэпел отдал честь.

– А я, государь, – сказал он, – желаю удачи вам.

И, развернув коня, галопом поскакал на юг.

Отряд вернулся в Кордуин уже когда стемнело, и герцог позвал Карис в свои личные покои. Женщина-воин казалась безмерно усталой, но держалась бодро – по мнению герцога, даже чересчур бодро. Это его обеспокоило.

– Надеюсь, генерал, ты не забываешь об отдыхе, – заметил он, предлагая ей сесть.

– Государь, сейчас не время отдыхать. Дароты не только напали на караван – разведчики сообщают, что меньше чем в одном дне пешего пути до Кордуина стоит лагерем даротская армия.

– Так близко? Это плохо. Слов нет, как плохо.

– Армия двигалась маршем на Кордуин, но остановилась примерно в то же время, когда вырос зачарованный лес, – продолжала Карис. – Полагаю, дароты испытали немалое потрясение от того, как быстро и бесславно погибли их сородичи. До сих пор у них не было причин полагать, что люди могут обладать такой мощью.

– Да я и сам, признаться, потрясен. Как мог этот человек совершить такое небывалое дело?

– Вент сейчас расспрашивает Кефрина, хозяина таверны, а у меня был долгий разговор с Тарантио. Судя по всему, Дуводас вырос среди эльдеров, и они обучили его многим тайнам магии. Тарантио, узнав о случившемся, едва не лишился дара речи: он утверждает, что Дуводас всегда был в высшей степени мирным человеком и отвергал войну и насилие. Тарантио также рассказал мне странную историю касательно Сарино.

И Карис рассказала герцогу о том, как Тарантио и Дуводас нашли Сарино в горном монастыре, как туда явились дароты и как была спасена Эльдерская Жемчужина.

– Сарино был прав, – с горечью пробормотал герцог. – Жемчужина и впрямь страшнейшее оружие. Почему только этот арфист не принес ее нам? С ее помощью мы могли бы стереть даротов с лица земли!

– Может, оно и к лучшему, что не принес, – отозвалась Карис. – Все наши нынешние беды начались с того, что Сарино пытался овладеть мощью Жемчужины. Да и не можем мы сейчас тратить драгоценное время на пустые измышления. Быть может, уже завтра под стенами Кордуина появятся дароты – и это единственное, что должно нас заботить.

Альбрек предложил Карис кубок вина, но женщина-воин отказалась.

– Мне нужно идти, государь. Я уговорилась с Озобаром встретиться у него в кузнице.

– Да, конечно, – отозвался герцог. Карис поднялась из кресла, и он тоже встал. – Только прежде чем уйти, скажи, как продвигаются твои планы?

Карис пожала плечами.

– Трудно сказать, государь. Орудия пока еще не испытаны на даротах, и многое зависит от того, какую стратегию изберут наши враги.

– А какова твоя стратегия, Карис?

Она устало, невесело усмехнулась.

– На войне самая лучшая стратегия – действовать самому, вынуждая противника отвечать на твои удары. Мы не можем позволить себе такой роскоши. Атаковать даротов на открытой местности было бы чистым безумием, так что преимущество первого удара остается за врагом. Если прибавить к этому то, что наши противники телепаты, да еще во много раз сильнее наших солдат, – получается, что наше дело и вовсе дрянь. Я не могу даже обсудить со своими командирами нашу тактику – опасаюсь, что дароты прочтут их мысли. Словом, будущее наше пока что безрадостно.

– Ты говоришь, как пораженец, – мягко упрекнул герцог.

Карис покачала головой.

– Вовсе нет, государь. Если дароты поведут себя так, как я ожидаю, у нас будет шанс устоять. Если мы отразим их первый удар, то посеем в их душах зерно сомнения. То, что случилось в чародейском лесу, наверняка их сильно встревожило. Если мы, люди, сумеем остановить даротов безо всякого чародейства – они встревожатся еще сильнее. Тогда-то семена сомнения и дадут ростки… а сомнение – это демон, который способен развалить самую стойкую армию.

Герцог Альбрек усмехнулся.

– Благодарю, генерал. Что ж, не стану тебя дольше задерживать – возвращайся к своим обязанностям.

Карис поклонилась и вышла. Пройдя в дальние комнаты своих покоев, герцог зажег две лампы и долго глядел на доспехи, висевшие на деревянной распялке. Эти доспехи когда-то принадлежали его деду, их не раз надевал в битву его отец. Сам Альбрек ни разу не прикасался к доспехам. Стальной шлем, отливавший гладким серебряным блеском, был украшен золотой головой рычащего льва. Тот же лев красовался и на нагрудных пластинах кирасы. Эти украшения невольно притягивали глаз и придавали доспехам нелепо показной вид. Альбрек всегда с отвращением взирал на эту безвкусицу.

– Солдаты, – говорил ему отец, – должны в битве все время видеть своего монарха. Видеть его богом, великаном, что на голову выше всех прочих. Правитель должен вдохновлять своих подданных. Доспехи, которые ты, сынок, так презираешь, служат именно для этой цели, ибо когда я облачен в них, я – Кордуин.

Альбрек вспомнил тот день, когда отец во главе своей армии покидал город. Вместе с матерью и братом юный принц смотрел на это зрелище с самого высокого балкона во всем дворце. И в ту ночь, когда отец вернулся с победой, Альбрек понял его слова. Лунный свет ослепительно сверкал на доспехах, и отец и вправду казался богом.

Эти воспоминания вызвали у герцога печальный вздох, и он вынул из ножен длинный двуручный меч. Это был массивный, двуострый, истинно рыцарский клинок, которым надлежит с высоты седла, не сходя на грешную землю, рубить вражеских пехотинцев.

Альбрек вернул меч в ножны.

Вошел слуга с подносом.

– Ужин, мой господин, – негромко произнес он.

– Поставь его на столе.

– Слушаюсь, мой господин. Великолепные доспехи, мой господин.

– Да, великолепные. Пусть их завтра вернут в музей.

– Слушаюсь, мой господин.

Альбрек вернулся в гостиную и сел у огня, так и не притронувшись к ужину. Сидя в кресле, он задремал. Так, спящим, и обнаружил его ночной слуга и бережно укрыл теплым легким одеялом.

* * *

Авил никогда не получал повышения. Он был разведчиком уже шесть лет и делал свое дело не хуже, чем другие. Ему просто не везло. Всякий на его месте мог упустить тот летучий отряд, который проскользнул через Салийский каньон – там ведь пропасть боковых троп. Просто нечестно, что во всем обвинили именно его. Хорошо еще, никто не знал, что он заснул, а то бы его попросту повесили. Ну да человек не может не спать, и Авил искренне считал, что он ни в чем не виноват.

А вот эта женщина-генерал знала ему истинную цену. Она сама заговорила с ним о важном поручении, и Авил решил, что из кожи вон вылезет, а покажет, на что он способен. Она вызвала его в свои покои и угостила превосходным вином.

– Я долго следила за тем, как ты служишь, – сказала она, – и считаю, что тебя несправедливо обходят награды.

Даже сам Авил уже начал верить в то, что он ни на что не пригоден. И вот наконец-то его оценили по заслугам!

– Мне нужен хороший разведчик, – продолжала женщина-генерал. – Очень хороший разведчик, который разузнает для меня точное число врагов. Я хочу, чтобы ты понаблюдал за ними, за тем, как они обустраивают лагерь.

– А почему так важно знать, как они обустраивают лагерь? – спросил тогда Авил.

– Если в армии крепкая дисциплина, это видно по всем действиям солдат. При ленивом генерале и солдаты будут расхлябанны. Теперь понимаешь?

– Да, генерал. Конечно. Какой же я болван!

– Ты вовсе не болван, – заверила она. – Разумный человек всегда задает вопросы – как еще он научится чему-то новому?

К ним подошел огромный черный пес и положил голову на колени Авила.

– Ты ему нравишься, – заметила Карис.

– Я знаю его. Это Ворюга. Он вечно крутится около казарм и таскает объедки.

Карис рассмеялась. Не то чтобы она красавица, подумал тогда Авил, но есть в ней что-то жутко притягательное – сразу в голове крутятся нескромные мысли. В этот миг он понял смысл одного из прозвищ Карис: иные солдаты именовали ее «Шлюхой Войны». Авил вдруг обнаружил, что помимо воли уставился на ее груди: на Карис была тонкая шерстяная рубашка, которая почти не скрывала очертаний ее ладной фигуры.

– Ты, конечно, слышал о нашем чародее? – спросила она, понижая голос.

– Все только и говорят, что о чародейском лесе, – пробормотал Авил, с трудом отрывая взгляд от соблазнительного зрелища.

– У нас целых три чародея, – доверительно сообщила Карис.

– Целых три?

– Да, и они обладают поразительной силой. Один из них, к примеру, может низвергать огонь с неба. Они обучались у эльдеров. Само собой, об этом не следует болтать. Понимаешь?

– Да, генерал… то есть нет. Ведь если б наши люди знали, что у нас есть такая сила, они бы меньше боялись врага.

– Ты, конечно же, прав. Однако если об этом узнают и дароты, они станут держаться подальше от стен, и чары до них не достанут.

– Ага, – сказал Авил, – ясно. Только ведь дароты, наверно, все равно уже знают о том, что случилось в чародейском лесу?

– Не сомневаюсь, что так оно и есть. Все это, конечно, случилось некстати – но ведь мы должны были защитить наших беженцев. И все равно даротам пока известен только один наш чародей. Скорей всего они считают, что сумеют одолеть нас и вопреки его чарам. Вот тогда-то двое других чародеев и обрушат на них свои смертоносные чары.

После этих слов Карис подала ему второй кубок вина. Крепкое было вино. Авил рассказал ей о своих честолюбивых мечтах и о том, как он жил в деревне до того, как пошел в солдаты. Карис слушала его с восторгом. Никто еще до того не приходил в восторг от рассказов Авила. Он сказал об этом Карис и прибавил, что сотоварищи называют его занудой. Карис заверила его, что он вовсе не зануда. По правде говоря, ей очень даже приятно его общество, и когда он выполнит это важное поручение, они еще непременно встретятся.