Текст книги "Черная Луна"

– Можешь положиться на меня, государь. Я знаю, что ты сказал обо мне сущую правду. Пожалуй, я и в самом деле кокетничаю со смертью, и более всего счастлива, когда стою на самом краю бездны. – Карис вдруг рассмеялась. – Но в таком случае, где же еще мне быть, как не в Кордуине? Бездна сама движется на нас – черная и страшная. Весной она будет под самыми нашими стенами.

Когда Карис бежала из города, Гириак испытал самые противоречивые чувства. Во-первых, разочарование, ибо на свой лад он любил эту воинственную женщину. У Гириака перебывало множество любовниц, но только Карис, как никто, умела распалить его плоть, а потому затронула и сердце. И во-вторых, тем не менее – радость, ибо Сарино отдал под его начало копейщиков Карис. Гириак всегда знал, что командир он ничуть не хуже ее. В глубине души он был убежден, что своими победами Карис обязана главным образом тому, что он сражался с нею бок о бок. Тем сильнее уязвляло гордость Гириака нынешнее положение дел: со времени бегства Карис он дважды возглавлял походы на юг, и оба раза все закончилось неудачей. Гириак твердо знал, что так вышло бы, даже если б командиром по-прежнему оставалась Карис. Он был твердо в этом уверен – вопреки мнению своих подчиненных.

Единственным отличием Карис от других командиров было, как думалось Гириаку, непомерное везение. Он повторял себе это снова и снова, словно подтверждал тем самым свою правоту. Всю жизнь Гириаку отчаянно не везло. В детстве он обнаружил в себе способности бегуна и усердно упражнялся в беге под пристальным оком отца, деревенского кузнеца. Однако на окружном состязании его обогнал другой мальчишка – Гириак попал ногой в кроличью нору и вывихнул лодыжку. Смуглый черноволосый красавец, он потерпел поражение даже в любви. Страстно желая одну лишь Геаллу, он долго ухаживал за ней и наконец завоевал ее сердце. Но один из его так называемых друзей рассказал Геалле о том, что Гириак тайком путается с другой девушкой, – и Геалла отвергла его и вышла замуж за другого. Даже став солдатом, Гириак долго оставался в загоне – пока его не приметила Карис. Она сделала Гириака своим лейтенантом, и в этом чине он полностью проявил свои таланты, хотя Карис и позволяла себе время от времени вмешиваться в его действия.

Спешившись, Гириак привязал коня. Затем он поднялся по внутренней лестнице на северную стену, где седой ветеран Неклен надзирал за тем, как идет ремонт укреплений. Герцог Сарино – хвала богам! – больше не атаковал своими чарами эльдерскую Жемчужину, и толчки, изнурявшие Моргаллис, прекратились. «Впрочем, – подумал Гириак, – это уже не имеет значения. Моргаллис и так почти обезлюдел». Из восьмидесяти пяти тысяч человек, населявших город еще четыре месяца назад, осталось от силы пять тысяч. Прочие бежали на юг, в Прентуис, где, по слухам, жили за городской чертой, в палатках.

По всему Моргаллису закрылись таверны и лавки.

– Почти готово, капитан, – сообщил седобородый Неклен, утирая пот с узкого худого лица. – Пролом уже заделали, но вся стена в трещинах.

– Никто не собирается осаждать город, – заметил Гириак, глядя, как рабочие везут к стене в тележках известь и гравий. – Однако же Сарино желает, чтобы укрепления были приведены в порядок.

– Лучше бы нам убраться отсюда, – понизив голос, проговорил Неклен. – Моргаллис стал похож на город призраков. Среди солдат растет недовольство. Шлюх почти не осталось, а без них какое веселье?

– Нам пока еще платят, – напомнил Гириак.

– Да, но что толку с денег, если не на что их потратить? Кое-кто из ребят поговаривает о дезертирстве.

– Кто именно?

Неклен невесело усмехнулся.

– Ну-ну, капитан, ты же знаешь, что я не наушник. Просто я хочу, чтобы ты был к этому готов. Они считают, что Карис могла отправиться в Прентуис. Ребята в ней души не чают и хотят снова служить под ее началом.

Гириак сел на выступ в стене.

– Я командир не хуже Карис. Ты ведь знаешь это, верно?

– Ты хороший человек, капитан. Храбрый, верный, стойкий.

– И почему это звучит как оскорбление? – вопросил Гириак, удивляясь тому, что ничуть не злится. Из всех людей, служивших под его началом, Неклен был самым надежным. Умный, красноречивый, верный, он был отменным лейтенантом.

– Да я и не хотел тебя оскорбить, – сказал Неклен. – Ты же сам знаешь, что Карис – особенная. Она могла учуять неладное раньше, чем дела пошли бы наперекосяк. И сразу все исправляла, да так, что никто и не догадывался. Вот почему казалось, что при ней все идет гладко. Вы с ней, капитан, отлично работали в паре. И все же признайся – без нее ты уже не тот.

Гириак вздохнул.

– Если б я услышал это от кого-то другого, я бы его прикончил.

– У правды всегда горький вкус, – заметил Неклен. – Знаешь, я ведь был при том, как Карис только начала свою военную карьеру. Наш отряд нанялся на службу в один гарнизон. Вскоре после нашего прибытия город осадили. Командовал тогда Бекель. Он был отменным командиром, но имел один недостаток: слишком был умен.

– Разве это недостаток? – удивился Гириак.

– И очень опасный! Уж ты мне поверь, капитан. Человек должен знать пределы своих возможностей – это учит его быть поскромнее. Бекель мог в уме умножать числа, наизусть цитировал древние труды и изучил все когда-либо применявшиеся стратегии. Только он не мог применить эти знания на практике. Воображения не хватало, понимаешь? А выигрывает битву именно воображение.

– И при чем же тут Карис?

Неклен хихикнул.

– Она была любовницей Бекеля. Когда началась осада, как-то раз Бекель появился на стенах вместе с ней. Враги рубили деревья. Бекель сказал Карис, что они строят осадные башни. Нет, сказала она, здесь слишком неровная местность. И правда, даже чудо не помогло бы протащить осадные башни по тамошним буграм да оврагам. Катапульты, сказала Карис. Они строят катапульты. Потом она приставила ладонь к глазам, оглядела окрестности – и указала, где, по ее мнению, враг поставит катапульты и в какую часть стены они будут нацелены. Мы сначала веселились, потом начали злиться. Мол, кто она такая, эта девка? Понимаешь, о чем я, капитан?

– Понимаю, – сказал Гириак.

– Ну вот, потом она спросила, почему мы не запасаем воду. Потому что, ответил я, через город течет речка, и давно известно, что она никогда не пересыхает. Еще как пересохнет, сказала Карис, если враг поставит запруду вон за теми холмами. Через два дня именно так и случилось, и вражеские катапульты стояли именно там, где показала Карис. С тех пор Бекель всегда прислушивался к ее советам, а когда он погиб, мы вроде как избрали ее своим командиром.

– К чему ты мне все это рассказываешь, старый друг?

– Я думаю, может, нам всем стоило бы отправиться в Прентуис и разыскать Карис. Да и ты бы порадовался – ты же любишь ее.

Гириак резко поднялся на ноги.

– Скажи парням, что в Прентуисе Карис нет. Она повернула на запад, к Кордуину. Она знала, что Сарино захочет ее смерти.

– Если ты это знал, почему послал погоню на юг?

Гириак пожал плечами.

– Из любви или по глупости – сам выбирай.

– Верно и то, и другое, – невесело усмехнулся Неклен. – Кстати, разведчики, которых ты послал на север, до сих пор не вернулись – а должны были появиться еще вчера.

– Верно, нашли деревню, где полно сговорчивых молодок, – хмыкнул Гириак.

– Возможно. Но ими командовал Мелл, а он человек трезвый и надежный. На него можно положиться. Может быть, мимо нас проскользнули вражеские наемники.

– Пошли конных на поиски, – приказал Гириак.

– Шлюхин сын! – прошипел Неклен. – Да ведь это же герцог!

Гириак стремительно обернулся – и увидел, что к стене шагает Сарино. Его немытые волосы свисали липкими прядями, лицо заросло щетиной, глаза лихорадочно блестели. Он торопливо, почти вприпрыжку взбежал по ступенькам на стену. Неклен отдал честь, но герцог его словно и не заметил.

– Враг приближается! – выпалил Сарино. – Собери своих солдат.

– Какой враг, государь?

– Нам нужно выстроить вдоль стен лучников – тысячи лучников. – Сарино застыл и пристально, не моргая, глядел на север. – Приготовить котлы с кипящим маслом. Лучших лучников… с самыми крепкими луками.

– Государь, – сказал Гириак, – у нас нет тысячи лучников. Кто этот враг?

– Ставьте лучников здесь – именно здесь они начнут атаку. Скажи, чтобы не стреляли, пока враги не подойдут поближе. У них очень толстая кожа. Крепкие кости. Пошли ко мне Карис. Нам нужно составить план осады.

Гириак и Неклен переглянулись. Гириак шагнул к герцогу, крепко взял его за плечо.

– Государь, когда ты в последний раз спал?

– Спал? Мне некогда спать. Понимаешь, они уже близко. Я вернул их. Но я не хотел этого, Гириак! Не хотел!

– Присядь, государь, – сказал Неклен и, взяв герцога за руку, подвел его к каменной скамье. Сарино сел, но тут же обернулся и снова уставился на север.

– Они появятся здесь завтра, на рассвете, – бормотал он. – Я совершил чудовищную ошибку. И ничего не могу исправить. Ну да лучники помогут. Поставь на стены лучников.

– Непременно, государь, – мягко сказал Гириак. – Но прежде позволь мне отвести тебя во дворец. Тебе нужен отдых.

Он свел разом обмякшего герцога со стены и усадил его на спину своего коня. Помахав Неклену, Гириак повел коня на поводу по безлюдным улицам.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сарино, весь дрожа, лежал ничком на кровати, и тело его сотрясали судорожные рыдания. Он не плакал с тех пор, как был ребенком, но теперь вся его выдержка рухнула, точно карточный домик. Клеа, которая так любила его, убита, принесена им в жертву ради того, чтобы овладеть силой Жемчужины. Эльдеры, которые никогда не желали зла человеческой расе, сгинули бесследно. И вот в довершение всего бесславный итог его безумных деяний – возвращение даротов. Сарино лежал на широкой кровати, прижимая к груди Эльдерскую Жемчужину.

– Вернись ко мне, старик! – молил он. – Ради всего святого, вернись!

Обессиленный, он забылся глубоким мучительным сном, и в этом сне раз за разом видел, как убивали его мать, как умирал отец, задушенный змеей в его горле. Хуже всего, однако, был кошмар, в котором Сарино увидел себя таким, каким он стал – надменным честолюбцем, который вверг весь мир в войну. И ради чего? Чтобы обеспечить себе, Сарино, почетное место в истории человечества?

Он проснулся и обнаружил, что лежит не на кровати, а посреди зеленого луга, напоенного ароматом весенних цветов. Безумие, порожденное усталостью и бессонными ночами, минуло, и Сарино снова стал самим собой. Рядом с ним сидел серебристо-седой старец-эльдер, и его большие темные глаза светились печалью.

– Почему я здесь? – спросил Сарино.

– И в самом деле – почему? – отозвался призрак.

– Я не знал, что дароты вернутся. Я ни в чем не виноват.

– Я ни в чем и не виню тебя, человек. Ты был предостережен – но не пожелал внять этому предостережению. Кто станет тебя винить? Ты прилежно изучал историю. Тебе известно, что эльдеры никогда не лгут.

– Но я же ничего не знал! Если б ты сразу сказал мне о даротах, я бы остановился.

– В самом деле?

Сарино смолк.

– Куда вы ушли? – наконец спросил он.

– А ты как думаешь? Эльдеры заключены в Жемчужину и в ее недрах, не старясь ни на минуту, ожидают Дня Пробуждения. Именно так мы поступили и с даротами. Ты разрушил оковы, которые держали их в плену, но лишь один человек из всех, живущих на земле, может освободить эльдеров.

– Умоляю тебя, скажи, что мне делать? Дай мне совет!

Эльдер покачал головой.

– Мне нечего посоветовать тебе, Сарино. Завтра Моргаллис будет уничтожен. Ничто не спасет ни тебя, ни тысячи жителей, которые еще остались в городе. Гибель и разрушение ждут всех вас, я скорблю о тебе и о всех твоих подданных. А теперь – уходи и больше не возвращайся.

С этими словами эльдер повелительно взмахнул рукой. Сарино ощутил толчок, словно упал с небольшой высоты, – и проснулся снова, уже в собственной кровати. Было темно и холодно. Дрожа всем телом, он заполз под одеяла.

Так Сарино лежал с полчаса, но когда небо на востоке начало светлеть, он встал, отбросил одеяла и поспешил в свой кабинет. Из большого кувшина, который стоял на полке у окна, он извлек дюжину стеклянных шариков и сложил их в холщовую сумку. Повесив сумку на плечо, Сарино спустился в огромный погреб, располагавшийся прямо под парадным залом. Там стояли сотни бочек – в одних хранилось масло для светильников, в других – коньяк и крепленое вино. Один за другим Сарино разложил десять стеклянных шариков между бочками с маслом. Покончив с этим, он открыл краны. Стоков в погребе не было, и масло медленно расползалось по каменному полу.

Поднявшись наверх, Сарино покинул дворец и по пустынным улицам побежал к северной стене.

Там был Гириак, и с ним около сорока лучников и примерно двести солдат. Сарино взбежал на стену.

– Они уже здесь? – спросил он.

– Скоро будут, – ответил Гириак. – Наш разведчик сообщил, что их тысячи. Они не люди, Сарино.

Герцог не обратил внимания на эту фамильярность.

– Это дароты, – сказал он. Солдаты, окружившие их, зашептались.

– Мы не сможем удержать город, – продолжал Сарино, обращаясь к Гириаку. – Моргаллис обречен. Отзови своих людей со стен, собери как можно больше горожан – и постарайтесь добраться до Прентиуса. И не медлите!

– А что будешь делать ты? – спросил Гириак.

– Я останусь здесь и поговорю с даротами. Быть может, мне удастся договориться с ними.

– Я и мои люди у тебя на службе. Если ты захочешь, чтобы мы остались и приняли бой, – так и будет.

Сарино усмехнулся и похлопал воина по плечу.

– Ты хороший парень, Гириак. Все вы хорошие парни. А теперь уходите – и постарайтесь выжить!

Одно лишь мгновение Гириак молчал, затем круто повернулся к своим солдатам.

– Слышали, что сказал герцог? Пошли!

Не скрывая радости, солдаты покинули стены, и Сарино остался один.

Небо уже совсем посветлело, ночные звезды таяли. Над восточными горами занималась заря, заливая весь город золотистым светом. Сидя на стене, Сарино оглянулся на Моргаллис. Веками с любовью и заботой возводился этот город. Его город. И он сам, своими руками погубил его.

Он надеялся, что Гириак сумеет спасти большинство горожан, но в душе знал, что эта надежда несбыточна. Те, кто остался в Моргаллисе, стерпели и тяготы войны, и толчки, от которых рушились стены. Нет, они не покинут свои дома. Немногие счастливцы погибнут под мечами даротов. Молодых ожидает иной, страшный удел.

Сарино был один, вокруг – куда ни глянь – ни живой души. И вдруг он осознал, что всегда был одинок. Этот краткий миг затишья перед бурей был словно иллюстрацией ко всей его жизни. Мальчик, отвергнутый тем, кого он считал отцом, превратился в мужчину – несовершенного, ущербного, – который чуждался и отвергал всех прочих.

И, увы, полного жалости к самому себе…

Солнце поднялось выше, округа пробуждалась. Сарино, ожидая даротов, глядел на опушку дальнего леса. Ребенком он подолгу бродил в этом лесу, охотясь на голубей и кроликов. На прогалине, почти в самом сердце леса, он играл в могучего героя – сражался с придуманными врагами, защищая свой народ.

Теперь эта игра воплотилась в жизнь, вот только в отличие от своих детских фантазий сейчас он обречен потерпеть поражение.

Из леса выехали даротские всадники. Ровными шеренгами, по полсотни в каждом ряду, они медленно приближались к городским воротам. Взобравшись на зубец стены, Сарино сверху разглядывал всадников. Гигантские чудовища, словно вышедшие из самых страшных кошмаров человечества, они двигались вперед молча, совершенно бесшумно. За ними из леса хлынули тысячи пеших даротов. Не было ни боевых кличей, ни барабанов – только мерный топот множества сапог, ни разу не выбившийся из ритма.

– Что вам здесь надо? – крикнул Сарино, когда первая шеренга всадников подъехала к стене.

Дароты ничего не ответили. Сорок пехотинцев вытащили вперед окованный бронзой таран и установили его перед городскими воротами. С оглушительным грохотом таран ударил в ворота. Сарино услышал треск лопнувшего дерева и ощутил, как стена под его ногами дрогнула. Тогда он швырнул вниз стеклянный шарик, и тот разбился о таран. Жидкое пламя хлынуло наружу, полыхнуло, мгновенно охватив нескольких даротов. Доспехи их раскалились докрасна. Дароты отпрянули, тщетно пытаясь сбить с себя огонь, одежда на них пылала. Никто из сородичей не бросился к ним на помощь. Они метались, объятые пламенем, словно живые факелы, и один за другим падали замертво.

Еще сорок даротов молча двинулись к еще дымящемуся тарану. Четыре удара нанесли они по воротам – и наконец ворота поддались. В тот самый миг, когда орда даротов хлынула в пролом, Сарино сбежал со стены и опрометью помчался по улицам к герцогскому дворцу. Даротские всадники галопом скакали за ним.

Он уже задыхался, когда выскочил на широкую, обсаженную деревьями аллею, которая вела ко дворцу. За спиной все ближе грохотали копыта. Обернувшись, Сарино метнул последний шарик. Он попал в грудь одному из всадников, и дарот мгновенно окутался пламенем. Гигантский конь вздыбился, сбросив всадника с седла.

Сарино рванул вперед, сломя голову промчался по двенадцати ступенькам крыльца к парадным дверям, а оттуда – в тронный зал. В дальнем конце зала, под огромным витражным окном стоял трон герцогов Ромарка – красного дерева, изукрашенный слоновой костью и серебром. На троне лежала Эльдерская Жемчужина.

Подбежав к трону, Сарино схватил Жемчужину и сел. Сделав глубокий вдох, он выкрикнул одно-единственное Слово Силы. Под тронным залом, в погребе один из стеклянных шариков разбился, вспыхнул – и пламя хлынуло ручьями по залитому маслом полу. Языки огня жадно лизали деревянные бочки.

В тронный зал ворвались дароты.

– Добро пожаловать в Моргаллис, – с широкой ухмылкой приветствовал их Сарино. – Кто ваш командир?

Дароты двинулись к нему, окружая трон. Сарино смотрел на их мертвенно-белые лица, бездушные черные глаза.

– Что, боитесь говорить? – осведомился он.

Из толпы даротов шагнул вперед рослый воин.

– Я – генерал, – объявил он. – И сегодня вечером я съем твое сердце.

– Вот уж не думаю, уродливый ты ублюдок! Однако же пусть никто не скажет, что Сарино не приготовил своим гостям поистине теплую встречу!

Поднявшись с трона, Сарино выкрикнул еще одно Слово. В погребе разом лопнули все оставшиеся шарики, пламя плеснуло вверх, точно лава из жерла вулкана. Под ногами даротов дрогнули огромные каменные плиты. Миг – и в тронном зале выросла стена пламени. За этим последовал второй взрыв. Стены дворца рухнули, словно карточный домик, крыша провалилась вовнутрь.

Сарино, объятого огнем, взрывная волна швырнула прямо в гигантский витраж. Проломив окно, он рухнул в крону вяза, который рос в дворцовом саду, и, пролетев сквозь ветки, свалился в пруд.

Страдая от нестерпимой боли, Сарино кое-как выбрался из воды и, все так же прижимая к груди Эльдерскую Жемчужину, побрел прочь от дворца.

За его спиной, вздымаясь все выше, сокрушительно ревело пламя.

* * *

Армия даротов двинулась на юг, по пути уничтожая деревни и города, и достигла Прентуиса. Здесь дароты впервые столкнулись с войском людей – две тысячи всадников, пятьсот лучников и три тысячи пеших. Почти всех их изрубили в куски, войско рассеялось. Резня в самом городе была ужасна, и немногие уцелевшие, кто сумел добраться до Лоретели, рассказывали о сценах, от которых стыла кровь.

Меньше чем за месяц два столичных города Четырех Герцогств пали под натиском неумолимого врага. Герцог Марч был убит в бою под Прентуисом. Что стало с герцогом Ромарком – не знал никто.

Снег в этом году выпал рано, и дароты отступили. Никто, однако, не сомневался, что грядущая весна принесет с собой новые ужасы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Брун метался в жару, обливаясь потом. Пожилой лекарь склонился над ним, внимательно осмотрел странный, золотистый отлив кожи.

– Это не поветрие, – сказал он Тарантио. – Однако же мне не нравится цвет его кожи: это говорит о том, что у него неладно с кровью. Впрочем, я уже сделал вашему другу кровопускание и поставил ему пиявок – а больше я ничем помочь ему не могу.

– Он выживет?

Лекарь пожал тощими плечами.

– Честно говоря, молодой человек, не знаю, поскольку не могу понять, что это за болезнь. Мне приходилось видеть у пациентов желтую кожу – в одних случаях причиной была болезнь почек, в других – желтуха или желтая лихорадка. Этот же случай для меня совершенная загадка. Говорите, цвет его глаз – дело рук колдуна Ардлина? На вашем месте я бы отыскал этого колдуна и выяснил, что он сделал с вашим другом.

– Он уехал из Кордуина, – сказал Тарантио.

– Меня это не удивляет. Я не доверяю колдунам – плутовское, знаете ли, племя. Вот с пиявками все ясно – они высасывают у больного дурную кровь, и никакого колдовства.

Тарантио проводил лекаря до порога, уплатил ему за визит и вернулся к постели больного.

– Нужно было затолкать ему в рот этих его пиявок, – проворчал Дейс. – Напыщенный идиот!

– А все же в его словах есть доля правды. Думаю, болезнь Бруна и вправду дело рук колдуна. Ты же видел его глаза – теперь они оба золотистого цвета. Никакого волшебного шара не было – это просто какие-то чары. И они все больше овладевают Бруном.

– Верно, – жизнерадостно согласился Дейс. – Я же и говорю – надо было нам прикончить Ардлина.

– У тебя, братец, на все один ответ – прикончить.

– Каждому свое, – отозвался Дейс. Брун застонал, затем вдруг заговорил на языке, которого Тарантио прежде никогда не слышал – певучем и мелодичном. Тарантио сел у постели, положил ладонь на пылающий лоб Бруна. Потом налил в тазик теплой воды и, откинув одеяла, обмыл нагое тело Бруна – чтобы вода, испаряясь, хоть немного охладила кожу.

– До чего же он исхудал! – заметил Дейс. – Ты бы приготовил ему мясного отвара или что-нибудь в этом роде.

Брун открыл золотистые глаза.

– Ох, как больно! – прошептал он.

– Лежи, друг мой, лежи. Поспи, если сумеешь заснуть.

– Мне холодно.

Тарантио снова пощупал лоб больного, потом укрыл его одеялами и пошел в кухню. Кухарка, которую он нанял, сбежала, едва Брун заболел. Еды в доме не было. Вернувшись в спальню, Тарантио подбросил дров в огонь, потом накинул плащ и вышел в снежную круговерть. До таверны «Мудрая Сова» путь был неблизкий, и он изрядно продрог. На плечах и голове у него наросли снежные сугробы.

Он постучал в дверь таверны, и ему открыла Шира. Войдя в залу, Тарантио стряхнул с себя снег.

– Извини, что побеспокоил, – сказал он, – но мой друг заболел, а у нас в доме ни крошки. Не приготовишь ли что-нибудь на скорую руку, чтобы я мог взять с собой?

– Да, конечно, – весело сказала она. Повернулась – и лишь тогда Тарантио заметил, что она на сносях.

– Поздравляю, – сказал он.

Шира мило покраснела.

– Мы с Дуво очень рады.

– Дуво?

– Ну да, Певец. Помнишь?

– Ах да. Желаю вам обоим счастья.

– Присядь у очага и подожди, а я покуда принесу тебе горячего вина с пряностями.

Хромая, она ушла в кухню. Тарантио сбросил плащ и присел на корточки у огня. Жар очага мгновенно охватил его, и он блаженно поежился. Глядя на весело пляшущее пламя, Тарантио позволил себе расслабиться, а потому не услышал сзади едва различимых шагов. Зато Дейс всегда был начеку – и, перехватив у Тарантио власть над телом, вскочил и стремительно развернулся. В руках у него блеснули мечи.

Перед ним стоял стройный светловолосый человек с изумрудно-зелеными глазами.

– Я Дуводас, – сказал он.

– Повезло тебе, что ты не покойный Дуводас, – проворчал Дейс. – Привычку завел – подкрадываться.

– Я вовсе не подкрадывался, Тарантио. Ты просто задумался и не слышал, как я подошел. Шира сказала мне, что твой друг болен, и я пришел предложить свою помощь.

Дейс хотел уже сказать ему, куда именно он может засунуть свою помощь – но тут Тарантио поспешно отпихнул его и занял свое место.

– Ты умеешь лечить? – спросил он. Дуводас ответил не сразу, глаза его сузились. Неужели он каким-то образом заметил превращение Дейса в Тарантио?

– Я немного разбираюсь в травах и снадобьях, – сказал наконец Дуводас.

– Тогда ты будешь желанным гостем в моем доме. Я, признаться, привязался к Бруну. Может, он и не гений, зато честный и не болтлив. И, кстати, прости мне невольную грубость. Слишком долго мне пришлось воевать, и я привык, что люди, которые бесшумно возникают за моей спиной, как правило, желают мне зла.

– Пустяки, друг мой, – отмахнулся Дуводас.

Шира принесла холщовую сумку, битком набитую едой.

– Этого вам хватит, чтобы до завтра не умереть с голоду. Приходи завтра – я приготовлю тебе корзину со съестным.

Тарантио хотел заплатить, но Шира остановила его.

– Мы и так задолжали тебе ужин за тот день, когда ты съехал из таверны. Заплатишь за завтрашнюю еду.

Тарантио благодарно поклонился и повесил на плечо увесистую торбу. Набросив плащ, он направился к двери. Дуводас вышел вслед за ним на улицу. Тарантио сурово взглянул на безумца, на котором были только зеленая рубашка, тонкие штаны и сапоги.

– Ты же замерзнешь до смерти, – сказал он.

– Я люблю холод, – ответил Дуводас, и они бок о бок зашагали по заваленной снегом улице. Ледяной ветер дул им в лицо, взвихривал рыхлый снег. Тарантио косился на своего спутника, дивясь, что тот словно и не чувствует холода. Двадцать минут спустя Тарантио распахнул парадную дверь своего дома и вошел в прихожую. Очаг в гостиной почти угас, и Тарантио подбросил в огонь дров.

– Странный ты человек, – сказал он. – Где тебя растили – в вечной мерзлоте?

– Нет. Где твой друг?

– В дальних покоях, в спальне.

Пройдя через дом, они вошли в спальню. Брун спал и что-то бормотал во сне.

– Тебе знаком этот язык? – спросил Тарантио, когда Дуводас сел на краешек постели. Брун внезапно запел, и спальня наполнилась ароматом роз. Потом он застонал и стих.

– Откуда взялся этот запах? – удивился Тарантио. – Зимой розы не цветут.

– Что за магия потрудилась над этим человеком? – спросил Дуводас. Тарантио рассказал ему о поврежденном глазе Бруна и о визите к Ардлину.

– Я не видел, что именно он сделал, но зрение у Бруна теперь отменное.

– Он не болен, – сказал Дуводас. – Он превращается.

– Во что?

– Этого я не могу сказать наверняка. Однако в нем есть сильная магия, и она все крепнет.

Брун открыл золотистые глаза и уставился на Дуводаса. Певец взял его за руку и заговорил на языке эльдеров. Брун улыбнулся, кивнул – и снова погрузился в крепкий сон.

– Что ты ему сказал?

– Поблагодарил его за песню и аромат роз.

– Можешь ты ему чем-нибудь помочь?

– Нет. Он не нуждается в моей помощи. Пускай отдыхает.

Дуводас вернулся в гостиную и сел у огня. Тарантио предложил ему вина, но Певец отказался и попросил воды. Тарантио принес ему кубок с водой и уселся напротив.

– Ты – тот человек, что убил дарота, – промолвил Певец. – Я слышал о тебе. Весь город слышал о тебе. Ты заставил врагов думать, что они смертны.

– Они действительно смертны.

– Дароты, – сказал Дуводас, – уничтожили когда-то целую расу. Стерли ее с лица земли. Теперь этот народ забыт. Я был однажды в храме, где хранятся кости ушедших в забвение. Они звались олторы; они были Певцами, Музыкантами и Поэтами. Они верили, что Вселенная есть не что иное, как Великая Песнь, и жизнь во всех ее проявлениях – только слабое эхо этой песни. Музыка их была напоена магией, магия их была музыкой. Говорят, что города их были словно небывало прекрасные сады, живущие в радостной гармонии с землей и со всем сущим. Дароты сровняли эти города с землей, разбили в пыль статуи, сожгли картины, изорвали в клочки песни. Дароты – пожиратели всего живого. Цель их жизни – разрушение.

– Я не знаток истории, – отозвался Тарантио, – но зато умею воевать. Герцог заказал новое оружие, мощные арбалеты, которые могут пробить насквозь шестидюймовую доску из тиса. Мы убьем много даротов.

– К сожалению, это так, – кивнул Дуводас. – Смертей будет все больше и больше. Однако я не стану ждать, когда это произойдет. Едва растает снег, мы с Широй уедем. Я увезу ее на острова, подальше от войны.

– Когда-нибудь дароты доберутся и до островов, – сказал Тарантио. – И что ты станешь делать тогда?

– Умру, – ответил Дуводас. – Я не убийца. Я Певец.

– Как эти олторы? Раса, которая не умеет сражаться, не вправе существовать. Это против природы.

Дуводас встал.

– Меня учили, что зло всегда несет в себе зародыш собственной гибели. Нам остается лишь надеяться, что это правда. Когда твой друг проснется, не корми его мясом и не давай вина. Дай ему хлеба, горячей овсянки или сушеных фруктов. И побольше воды.

– От мяса человек становится крепче, – заметил Тарантио.

– Его от мяса только стошнит, – сказал Дуводас.

– Что ты недоговариваешь? – напрямик спросил Тарантио.

– Если б я знал это наверняка, я бы тебе сказал. Я еще загляну к вам – когда твой друг проснется.

* * *

– Еще раз! – крикнула Карис и начала медленно считать вслух. Пятьдесят арбалетчиков разом уперли свои арбалеты в мерзлую землю и начали вращать железные рукояти воротов. Когда Карис сосчитала до двенадцати, они натянули прочную тетиву. Наложив болты, они зарядили массивные арбалеты, утвердили их на высоких треножниках и прицелились. Когда Карис дошла до пятнадцати, все уже было готово.

– Стреляй! – крикнула она.

Пятьдесят арбалетных болтов со свистом прорезали воздух и вонзились в прочные дубовые мишени, которые стояли в тридцати шагах от стрелков. Карис широкими шагами подошла к мишеням. Все болты попали в цель, но воткнулись неглубоко.

К ней небрежным шагом подошел Вент.

– Точность стрельбы превосходная, – похвалил он.

– А вот убойная сила – не слишком, – отозвалась Карис. – На двадцати шагах болты пробивают дерево насквозь.

– Что ж, подождем, пока дароты не приблизятся к нам на двадцать шагов.

– Боги светлые! Ты что, совсем лишен воображения? Да, первым залпом мы скосим переднюю шеренгу даротов, а потом? На перезарядку арбалетов требуется, между прочим, пятнадцать секунд, и дароты доберутся до нас прежде, чем мы сумеем дать второй залп. Герцог полагает, что к весне у нас будет пятьсот обученных арбалетчиков. Всего пятьсот! А нам нужно убить куда больше даротов.

Вент покачал головой.

– Твои расчеты основаны на том, что мы встретим даротов на открытой местности – но ведь большинство арбалетчиков будет стрелять со стен.

– Эти арбалеты слишком тяжелые, чтобы как следует целиться из них со стен, – устало сказала Карис. – К тому же стрельба сверху вниз уменьшает точность попаданий. Две трети болтов наверняка пролетят мимо цели. Нет, нам нужно что-то еще. Наверняка у даротов есть еще слабости, которыми мы сумеем воспользоваться.

Вернувшись к стрелкам, она приказала им перезарядить арбалеты и стрелять снова, на сей раз без треножников. Половина болтов пролетела мимо мишени. Карис гоняла стрелков еще с час, потом отпустила их отдыхать.