Текст книги "Заговор бумаг"

Глава 16

Я провел вечер, бродя по тавернам и пивным в надежде узнать что-нибудь о Берти Фенне – кучере, сбившем моего отца. Никто из моих знакомых не смог мне сказать ничего полезного. Большинство никогда о нем не слышало. Некоторые слышали, но почти никто не знал о его связи с загадочным Рочестером. Никто не знал, где его можно было найти, но я распространил слух, что готов щедро заплатить за любые сведения. Я отдавал себе отчет в том, что человек, которого я ищу, может узнать об этом. Он либо спрячется еще надежнее, либо начнет сам искать встречи со мной.

Потеряв надежду узнать что-либо, я устроился с кружкой пива в таверне «Бедфорд-армз» на Литтл-Плаза в Ковент-Гардене. Эта сырая крошечная дыра была прибежищем местных шлюх и бандитов, многие из которых промышляли воровством. Поэтому когда я в одиночестве сел за столик в углу со своей кружкой, они не спускали с меня глаз. Иногда в подобных местах я натыкался на знакомых и бывал не прочь составить им компанию, но на этот раз у меня не было настроения общаться с приятелями. Меня беспокоило слишком много загадок, которые я тщетно пытался разрешить.

Главной из них была рукопись моего отца и то, что из нее следовало. Неужели философские рассуждения Элиаса оказались правдой? Неужели «Компания южных морей» – уважаемое, имеющее правительственную концессию предприятие – действительно могла пойти на убийство, чтобы продолжать свою коммерческую деятельность? Я по-прежнему считал это малореальным, но не мог полностью отбросить подозрения Элиаса, особенно в свете утверждений, прозвучавших в «Заговоре бумаг». Впрочем, объяснений в рукописи было мало, и гораздо больше возникало новых вопросов. Даже если отец нажил смертельного врага в «Компании южных морей», мне было необходимо выяснить, как со всем этим связан старший Бальфур. А для этого я должен был понять, какая связь существует между Берти Фенном, который сбил моего отца, и его новым хозяином Мартином Рочестером.

Другим обстоятельством, занимавшим мои мысли, была черноглазая красотка, только что вошедшая в таверну с явным желанием подцепить мужчину, который угостит ее вином. Не хотелось бы, чтобы мои читатели думали, будто при виде этой девушки я забыл о Мириам. Это совсем не так. Скорее наоборот, я думал о доступных радостях, зная, что чары Мириам недостижимы. Двадцать пять фунтов, которые я послал своей кузине, могли купить мне немного благодарности, в то время как за несколько шиллингов, потраченных здесь, я мог получить гораздо больше благодарности, причем гораздо быстрее.

Я хотел было поднять бокал в честь этой чаровницы, но в тот же миг дверь распахнулась и в таверну ворвалось полдюжины вооруженных пистолетами мужчин. Я инстинктивно схватился за рукоять шпаги, но понял, что мне ничего не угрожает, поскольку во главе шайки был не кто иной, как Джонатан Уайльд. Его подручный Абрахам Мендес осмотрел зал и указал на жалкого типа, который сидел с парой шлюх в задней части таверны. Если Мендес и заметил меня, то не подал виду. Он отшвырнул несколько стульев, преграждавших ему путь, и направился к своей добыче.

Этому старику – одна кожа да кости и клочки седых волос – ничего не оставалось делать, как допить свой эль и дожидаться Мендеса и остальных. Может быть, он утаил добычу от Уайльда, как Кейт Коул, или, может быть, просто стал слишком старым, чтобы приносить прибыль Уайльду, и его не имело смысла держать в качестве вора. Не важно почему, но теперь Уайльд отдаст его в руки правосудия, того будут судить и неминуемо осудят. Великий ловец воров получит свою награду, а то, что вор был схвачен в общественном месте, пойдет на руку героическому борцу с преступностью.

Двое мужчин под началом Мендеса подхватили покорную жертву под мышки и поставили на ноги. Уайльд держался поодаль и осматривал помещение, вероятно пытаясь угадать настроение в таверне, и наши взгляды встретились. Я думал, что он отведет взгляд, но он подошел ко мне и заговорил:

– Доброй вам ночи, мистер Уивер.

Он низко поклонился, самодовольно ухмыляясь, будто ему известно что-то очень забавное. Будто мы оба знали один и тот же анекдот.

Я поднял свою кружку в знак приветствия, но по выражению моего лица было понятно, что я не собираюсь пить в его честь.

– Надеюсь, ваше расследование проходит успешно, – сказал он с фальшивой радушностыо.

Я не сомневался, что он имеет в виду дело сэра Оуэна, поскольку был сам связан с ним, хоть и непрямо, донеся на беднягу Кейт. Именно это так его забавляло? То, что он отправил женщину на верную смерть за преступление, которое совершил я?

– Убийство – такое запутанное дело, – продолжал он.

– Ваши обвинения против Кейт свидетельствуют, что это самое запутанное дело в мире.

Он тихо засмеялся:

– Вы не так меня поняли. Я говорю не о деле Кейт Коул. Я говорю о вашем нынешнем расследовании. Как я уже сказал, очень запутанное дело. Некоторые полагают, что, если преступника не поймают по горячим следам, его вообще никогда не поймают. Но я верю в ваши способности.

Я открыл рот, но ничего не смог сказать.

Он не обратил внимания на мою растерянность. Увидев, что его люди ждут, Уайльд снова поклонился и повел свой отряд из таверны.

Как только ловец воров скрылся из виду, таверна ожила. Для ее постояльцев этот арест не был простым развлечением, он затрагивал их жизненные интересы. Я слышал, как люди вокруг говорили, почему Уайльд выбрал именно этого человека, почему этот старый осел позволил себя арестовать и почему каждый из присутствующих был уверен, что с ним никогда не случится подобного.

Когда я оторвал взгляд от напитка, то увидел, что черноглазая красотка сидит на расстоянии нескольких столиков и всячески пытается привлечь мое внимание. Я отвернулся, поскольку мое амурное настроение испарилось вместе с Уайльдом – и не из-за тирании, с которой тот правил своим войском (сказать по правде, я привык к подобным сценам). Мне не давали покоя слова, произнесенные Уайльдом. Как он узнал, что я расследую смерть отца? И – что, может быть, еще важнее – зачем он сказал мне, что ему об этом известно? Я убеждал себя, что причиной тому лишь деловое соперничество, но у Уайльда было слишком плутовское выражение лица, чтобы поверить в подобное объяснение. Не знаю почему, но, без сомнения, мое расследование что-то для него значило. Если это так и если верить интуиции, то, прежде чем я узнаю, кто убил моего отца, я буду вынужден столкнуться с самым опасным человеком в Лондоне.

Я решил не тянуть более с визитом к Персивалю Блотвейту в его городском доме на Кавендиш-Сквер. Я не стал писать ему льстивого письма с просьбой принять меня, а решил использовать более прямую тактику, которая, к моему удивлению, превзошла все ожидания. Я просто пришел к нему домой сразу после обеда и отдал свою карточку лакею в потрепанной одежде, который попросил меня подождать в тесной гостиной. В комнате явно не хватало окон, а тот свет, что проникал, терялся из-за мрачных красно-коричневых тонов меблировки и криво развешенных по стенам строгих портретов пуритан – без сомнения, предков Блотвейта. Я не нашел никаких книг, с которыми можно было бы скоротать время, и, не найдя другого занятия, стал ходить взад-вперед по комнате. Я думал, что моя ходьба поднимет тучи пыли со старого ковра, но обстановка Блотвейта была хоть и старой, но чистой.

Скромность дома меня удивила, поскольку, занимая пост члена совета директоров Банка Англии, Блотвейт должен был быть сказочно богат. И хотя его жилище едва можно было назвать убогим, я ожидал увидеть что-нибудь пошикарней – нечто грандиозное, просторное, солнечное, с классическими колоннами, дорогой мебелью и слугами в блестящих ливреях. Вероятно, подумал я, у пожилого неженатого мужчины, всецело посвятившего себя работе, нет возможности или желания позаботиться об удовольствии.

Однако я заметно воспрянул духом, когда через три четверти часа мою ходьбу по комнате прервало появление хорошенькой служанки. Девушка была немного полноватой, но полнота ее радовала взгляд. На ней было платье с глубоким вырезом, вероятно, чтобы радовать сладострастные взоры ее хозяина. У нее были волосы цвета светлой соломы, прекрасные карие глаза и молочно-белая кожа, покрытая веснушками. Сначала она не заметила моего присутствия, но, оказавшись посредине комнаты и увидев меня, вскрикнула от неожиданности.

– Господи помилуй, – сказала она, прижав руку к груди. – Прошу прощения, сэр. Я вас не заметила. Я и понятия не имела, что вы здесь, иначе я не стала бы проходить, знай я, что в гостиной посетитель и все такое. Но в обход идти далеко, и, когда в комнате никого нет, я не вижу в этом большой беды. Хотя, если мистер Блотвейт узнает об этом, он шкуру с меня спустит.

Я улыбнулся и отвесил поклон:

– Бенджамин Уивер, к вашим услугам.

– Ох, – выдохнула она, будто хорошо одетые мужчины никогда не рассыпались перед ней в любезностях. Она смотрела на меня во все глаза, но потом, возможно вспомнив о своем месте, потупила взор. – Я Бесси, – присела она в реверансе и залилась краской, что доставило мне немалое удовольствие. – Я прачка.

Странно, что холостяк вроде Блотвейта держал женскую прислугу, если, разумеется, ему не было нужно от нее что-то еще помимо стирки и уборки. Коли Бесси наняли на таких условиях, решил я, подобная девушка могла оказаться мне весьма полезной.

– Тебе нравится работать у мистера Блотвейта, Бесси? – Я подошел поближе к хорошенькой маленькой прачке.

– Да, нравится. – Она закивала с несколько излишним энтузиазмом, будто боялась, что я мог на нее пожаловаться, если решу, что она не совсем довольна.

– Что он за человек?

Она открыла от удивления рот. Понимала, что я ее испытываю, но не могла взять в толк, в чем именно.

– Я не знаю, как ответить на такой вопрос. Но он прекрасный человек. – Она подняла глаза, словно неожиданно вспомнила что-то. – Сэр, лучше я пойду. Если мистер Стоктон, дворецкий мистера Блотвейта, увидит, как я разговариваю с джентльменом, мне не поздоровится, это точно.

– Да, это было бы нежелательно. Но я хотел бы увидеться с тобой, Бесси, снова. Почему бы нам не договориться о встрече в таком месте, где тебе не надо было бы думать о мистере Стоктоне. Что ты об этом скажешь?

Снова ее лицо, и шея, и грудь очаровательно залились краской. Она сделала глубокий реверанс и быстро выпрямилась.

– Да, сэр, я бы этого хотела.

– Насколько ты этого хочешь? – спросил я, достал шиллинг из кошелька и положил в ее ладонь. Я взял ее руку в свою и сжал в кулачок, нежно погладив ее пухленькие пальчики.

– Очень хочу, – прошептала она.

– И я тоже очень этого хочу. – Я отпустил ее руку и погладил ее личико. – Беги, Бесси, пока мистер Стоктон не пришел тебя искать.

Она сделала реверанс и убежала.

Я не такой человек, который пожалел бы потратить шиллинг-другой, чтобы завоевать сердце прачки в доме джентльмена. Однако меня занимали не только телесные удовольствия. Мне показалось нелишним завести союзника в доме Блотвейта, а если при этом она еще и красавица, тем лучше.

Минут через десять после бегства Бесси в комнату вошел неопрятный лакей и возвестил, что Блотвейт меня примет. Я вышел вслед за ним из гостиной, миновал коридор и остановился у закрытой двери. Лакей постучался, отворил дверь, и я вошел в тесную комнату, обставленную так же мрачно, как и гостиная.

В кабинете было больше света, но это не делало его светлее, так же как, несмотря на очевидную чистоту комнат, я не мог избавиться от чувства, что мои шаги поднимают тучи пыли. Стены были скрыты книжными полками, тома на них были подобраны по размеру. На полу у полок в беспорядке стояли стопки бухгалтерских книг, разрозненные листы валялись на полках и были втиснуты между страницами книг.

Обстановка кабинета Блотвейта была тщательно продумана для того, чей дом свидетельствовал, что он не придает значения внешнему виду. Он был очень крупным человеком, но за огромным письменным столом не выглядел глупо, как взрослый, усевшийся на детский стульчик. Он восседал с величественным видом, как и подобало тому, кто был, в конце концов, одной из видных фигур финансового мира Лондона.

Блотвейт сидел неподвижно, погрузившись в работу. Скромный черный парик и черное платье окутывали его огромную фигуру, словно дождевая туча. Рука, запачканная чернилами, лихорадочно бегала от бумаги к бумаге, словно он боялся, что не успеет переделать всю работу. В своем маниакальном усердии он казался мне одновременно и полоумным, и злодеем, человеком, который с равным успехом мог заказать убийство моего отца и пролить чернила на колени.

Он вроде бы мало изменился со времен моего детства. Я запомнил его громадным, с непомерно маленькими ртом, носом, глазами на широком пухлом лице. Теперь он казался скорее отталкивающим, чем внушающим страх. Но я знал, что, если бы он встретился мне на улице или даже если бы я увидел его издали, я застыл бы от ужаса,

Бегло взглянув на меня, Блотвейт отодвинул локтем мешавшие ему бумаги и набросился на следующий документ. Кипы бумаг покрывали всю поверхность стола. Некоторые страницы были целиком исписаны мелким почерком, на некоторых было всего по несколько слов. Я не мог представить, как человек, играющий столь важную роль в руководстве Банка Англии, мог жить в таком хаосе.

– Мистер Уивер, – наконец произнес он, отложил перо и посмотрел на меня. Старые часы, такие же широкие, как их хозяин, и в половину его ростом, начали хриплый звон, но Блотвейт продолжал, чуть повысив голос: – Садитесь, пожалуйста. Полагаю, вы изложите свое дело без каких-либо проволочек.

Садясь на казавшийся шатким стул перед столом, я заметил, как Блотвейт потянулся за листом бумаги, лежавшим на самом краю. Сделал он это естественно, но в то же время осторожно; тем не менее действие привлекло мое внимание, так же как и лист бумаги, который он закрыл рукой. Не знаю, что там было написано неразборчивым почерком, но в тот момент, когда Блотвейт отодвинул документ от меня подальше, в глаза бросилось не то какое-то слово, не то мысль или фраза. Свободной рукой он взял ближайший фолиант и накрыл им документ. Потом обернулся ко мне.

Увидев, что я за ним наблюдаю, он недовольно прищурился.

– Я в вашем распоряжении, – сказал он отрывисто. – Я отвел четверть часа для этой встречи, но оставляю за собой право прервать ее, если решу, что наш разговор непродуктивен.

Я не мог сказать определенно, но казалось, мое присутствие заставляло его нервничать. Мне было приятно оттого, что он меня боится, как когда-то в детстве я боялся его. Теперь мы были с ним на равных или, по крайней мере, почти на равных. Во всяком случае, он решил, что в его интересах меня выслушать.

– А что вы подразумеваете под продуктивностью нашей беседы? – сказал я, намеренно стараясь быть кратким.

Блотвейт непонимающе заморгал, как загнанное животное:

– А какие у меня могут быть ожидания? Это вы попросили о встрече.

Мне был неприятен его холодный, изучающий взгляд, и я поспешил переменить тему:

– Я здесь, мистер Блотвейт, так как расследую обстоятельства смерти моего отца.

Его лицо оставалось невозмутимым, но он что-то записал на листке бумаги.

– Странно, что вы пришли ко мне, – сказал он, не поднимая глаз. – Вы полагаете, я сведущ в управлении наемными экипажами?

Меня задела его реплика. Я понял, что, несмотря на все мои усилия казаться важным, я по-прежнему чувствовал себя маленьким мальчиком в присутствии Блотвейта, будто он был старшим родственником или учителем. Я понял, что, заставляя его нервничать, чувствован себя скорее хулиганом, чем сильным человеком. У меня ничего не выйдет, если всякий раз, когда он бросит неодобрительный взгляд, я буду съеживаться от страха. Я непроизвольно выкатил грудь и решил вести себя с ним так, как повел бы с любым другим человеком.

– Ничуть, – сказал я с некоторым раздражением, – но, насколько мне помнится, вам кое-что известно о моем отце.

Он снова поднял голову:

– Мы оба работали на бирже, мистер Уивер, занимаясь каждый своим делом. Я пришел на похороны вашего отца только из вежливости.

– Но вам было что-то известно о нем, – настаивал я. – Так говорят.

– Я понятия не имею, что вы слышали и чего вы не слышали…

– Тогда я вам скажу, – сказал я, довольный, что взял инициативу в свои руки. – Мне стало известно, сударь, что вы пристально следили за жизнью и деятельностью моего отца. Что вы были в курсе всех его дел, знали круг его знакомств, были осведомлены обо всех его поступках. Мне лично известно, что однажды какое-то время вы испытывали интерес к делам и поступкам его детей, но впоследствии этот интерес переместился на самого отца.

Он улыбнулся, приоткрыв непомерно большие неровные зубы.

– Мы с вашим отцом были врагами. Я вижу, вы не забыли. Несмотря на то что эта вражда прекратилась давным-давно с моей стороны, разумнее полагать, я знаю, что ваши ближние не столь великодушны. – Он молчал какое-то время. – Я следил за вашим отцом на случай, если бы он попытался причинить мне вред. Этого не произошло.

– Я надеялся, – продолжал я, – что, поскольку вы хорошо разбирались в делах моего отца, у вас могли бы быть какие-нибудь соображения о том, кто желал причинить ему вред.

– Почему вы решили, что кто-то желал причинить ему вред? Насколько мне известно, его смерть произошла в результате несчастного случая.

– Насколько мне известно, это не так, – ответил я и рассказал ему о подозрениях Уильяма Бальфура.

Блотвейт слушал, как студент на лекции. Он что-то записывал, пока я говорил. Похоже, он обдумывал противоречивые аспекты моего повествования. Когда я закончил рассказ, его настроение изменилось. Он счел рассказ забавным, качал головой и снисходительно улыбался своим крошечным ртом.

– Если Бальфур-сын только вполовину глупее Бальфура-отца, он глупец вдвойне. Послушайте, у меня нет презрения к бедности. Если у человека ничего не было с самого начала и ничего не оказалось к концу жизни, он такой же, как большинство людей на земле. Некоторые разбогатевшие люди смотрят с презрением на тех, кто беден, или на тех, у кого с самого начала не было ни гроша. Но я отношусь с презрением к тем, кто был когда-то богат и стал беден. У меня тоже были трудные времена, вы об этом, разумеется, знаете, но настоящий коммерсант может преодолеть временные трудности. Бальфур потратил все на сомнительные удовольствия и ничего не оставил семье. И я презираю его за это.

– Мне кажется, подозрения его сына небезосновательны, – сказал я. И, помолчав, добавил: – Не берусь обсуждать достоинства самого сына.

Он теребил краешек листка бумаги.

– У вас есть какие-нибудь доказательства этих подозрений?

Я решил пока никаких сведений не выдавать.

Я пришел, дабы узнать, что известно Блотвейту, а не как он будет реагировать на то, что мне уже известно.

– Будь у меня доказательства, – сказал я, – мне бы не требовалась ваша помощь. В данный момент у меня есть только подозрения.

Он склонился ко мне, словно хотел показать, что теперь я всецело завладел его вниманием.

– Признаюсь, у меня была личная антипатия к вашему отцу. Это сущая правда. Тем не менее в деловых вопросах я его уважал, как уважаю любого, кто поддерживает Банк Англии. Поэтому я готов сделать все, что в моих силах, дабы помочь вам. Таким образом я оказываю честь всем, кто уважает Банк Англии. Не скажу, что поверил в вашу фантастическую историю с заговорами, убийствами и пропавшими акциями, но, если вам необходимо провести расследование, я никоим образом не стану препятствовать.

Будет лучше, решил я, если я покажу, что ценю его так называемое великодушие.

– Благодарю вас, мистер Блотвейт.

Он в задумчивости поглаживал свой подбородок.

– Меня также возмущает тот факт, что кто-то может безнаказанно убить представителя вашей расы, – продолжал он. – Нет нужды говорить, что мы, диссентеры, почти так же гонимы, как вы, евреи. Я не вправе допустить, чтобы человек мог убить другого, не страшась наказания, поскольку его жертва не принадлежит Англиканской Церкви.

– Я уважаю ваше чувство справедливости, – осторожно сказал я.

Он откинулся на спинку стула и сложил руки на своей широкой груди.

– К сожалению, мне не известно ничего такого, что могло бы вам помочь. Могу лишь сказать одно: за несколько недель до несчастного случая до меня дошли слухи о вашем отце. Говорили, что каким-то образом он стал врагом «Компании южных морей».

Я пытался изобразить на лице умеренный интерес, хотя в голове у меня крутились тысячи вопросов, ни один из которых я не мог сформулировать. То, что до Блотвейта дошли слухи о вражде между отцом и Компанией, ничего не доказывало, но подтверждало важность рукописи, которую обнаружил мой дядя.

– Расскажите все, что вы слышали.

– Боюсь, мне больше нечего рассказывать, – сказал он и развел руками. – Люди не критикуют Компанию открыто, мистер Уивер. Она слишком влиятельна. Я только слышал, что ваш отец планировал сделать что-то, что могло бы нанести «Компании южных морей» вред. Я так и не узнал, что это был за план и какой вред намеревался нанести Компании ваш отец.

– А от кого вы это слышали?

– Не могу сказать, – покачал он головой. – Это было давно. Я тогда не придал этому значения. Деловые люди часто обмениваются информацией мимоходом. Жаль, что я не обратил на это внимания.

– Мне тоже жаль.

– Если мне станет что-нибудь известно, я с вами непременно свяжусь. Могу дать один совет. Если вы действительно полагаете, что вашего отца убили, вам необходимо выяснить, что он мог сделать, чтобы разгневать «Компанию южных морей». Затем нужно выяснить, какие действия могла предпринять Компания.

– Что мог сделать человек, чтобы вызвать ее гнев? Блотвейт развел руками – не знаю, мол.

– Не могу сказать, сударь, как думают руководители «Компании южных морей». Если бы кто-то угрожал их прибыли, стали бы они его преследовать? Не могу сказать. Но думаю, у вашего отца не было большего врага на момент его смерти.

– Иными словами, вы полагаете, что Компания послала своих агентов убить человека, который угрожал их прибыли?

– Я этого не говорил, – холодно возразил Блотвейт. – Я лишь сказал, что директора «Компании южных морей» – амбициозные люди. Я не знаю, на что они способны пойти, дабы защитить свои амбиции.

Я не поверил равнодушию, с каким он намекал на преступность Компании. Во времена моего детства Блотвейт зарекомендовал себя искусным заговорщиком, и он не поднялся бы так высоко, если бы не научился быть хитроумным. Его осторожность в оценке Компании свидетельствовала о том, насколько он хотел, чтобы я поверил в его доводы.

– Эти амбиции, – сказал я тем же непринужденным тоном, что и Блотвейт, – угрожали Банку Англии, не так ли? Ведь «Компания южных морей» – ваш самый опасный конкурент. Я полагаю, вам бы пошло на пользу, пролей я свет на неблаговидные действия Компании.

Лицо Блотвейта помрачнело, и на какое-то мгновение передо мной был человек, которого я знал в детстве, – огромный, решительный, суровый до ужаса.

– Думаю, вы заходите слишком далеко, – сказал он грозным шепотом. – Вы полагаете, что я могу нанести вред какому-то предприятию из корыстных интересов? Вы пришли искать моей помощи, и я рассказал вам, что знаю. Я нахожу ваши выпады необоснованными и оскорбительными.

– У меня не было намерения оскорбить вас, – сказал я примирительным тоном, но, вероятно, мои слова прозвучали так, будто я огрызался.

Он только покачал головой, показывая, что моя попытка исправить положение была неловкой. Теперь наш разговор стал напоминать диалог из пьесы – все, что мы говорили, было фальшью, но мы продолжали играть свои роли.

– Вы можете быть свободны, – тихо сказал он, скорее намекая, что его ждут дела, чем показывая, что оскорблен моими обвинениями. – Время нашей встречи истекло. Желаю удачи в вашем расследовании. Если мне попадется что-нибудь интересное для вас, я сообщу.

Я поднялся и откланялся. Собрался было уходить, когда он меня окликнул:

– Не знаю, к каким результатам может привести ваше расследование, Уивер, но если вам доведется узнать что-либо о «Компании южных морей»… – он остановился, чтобы подобрать слово, – …порочащего характера, прошу вас прийти ко мне, прежде чем вы обратитесь к кому бы то ни было. Обещаю, что банк щедро вознаградит вас за понимание.

Я снова поклонился и вышел из кабинета.

В коридоре я сразу почувствовал облегчение и решил впредь держаться от Блотвейта подальше. Однако в данный момент я не мог себе этого позволить. Он подтвердил то, что мне было уже известно, а именно что мой отец стал врагом «Компании южных морей». Сам по себе этот факт не доказывал убийства, но подтверждал, что мне следует продолжать расследование. Блотвейт выказал желание оказать помощь в моем деле если это будет во вред «Компании южных морей». Я радовал себя мыслью, что, если вина Компании или ее агентов будет очевидна, у меня есть могущественный, хоть и опасный союзник.

У самого выхода я остановился и спросил сутулого мужчину средних лет, не знает ли он, где Бесси, но тот меня выпроводил:

– Идите своей дорогой. – И показал зубы, как у козла. – У Бесси и без таких, как вы, в голове ветер.

Я скромно поклонился и вышел на улицу. Но, покидая дом, я был полон решимости прийти сюда снова, и уже не так официально.