Текст книги "Голограмма для короля"

XXVI

Спал хорошо, сам не понял, отчего так, а когда проснулся, телефон опять красно мигал. Алан послушал сообщение от Юзефа. Тот уезжал и хотел заехать попрощаться. С утра приедет, если Алан не позвонит. Алан вздохнул – какое облегчение. К утру в нем поселилась тревога: вдруг с его другом что-то случилось? Характерная проблема стабильной всемирной связности: пауза дольше двух-трех часов провоцирует апокалиптические прогнозы.

Алан оделся и на лифте слетел через атриум в вестибюль.

– Вы приехали.

– Приехал. – Выглядел Юзеф неважно.

– Вы как?

– Да не знаю. Психанул слегка.

– Муж?

– И его прихлебалы, ага. Домой ко мне заявились.

– Вы же вроде у родственника жили.

– Жил, но он дергался. Он с бабушкой живет, не хотел ее беспокоить. Ну я и поехал домой. Приехал, а через час эти.

– И что они?

– Давайте присядем на минутку?

Подошел официант, Юзеф заказал эспрессо.

– Вчера сижу, смотрю Барселону против Мадрида – видели этот матч?

– Юзеф!

– А, ну да. Слышу, снаружи кто-то скребется. Глянул – под окном трое. Чуть не обосрался.

– И что они?

– Постояли под окном, и все. Мне хватило. То есть они знают, где я живу, не боятся явиться, встать за окном и поглазеть на меня. Надо уезжать.

– Господи, какой ужас.

– Да, есть немного.

– Куда поедете?

– К отцу в горы. Они туда не потащатся. И деревенские меня постерегут. У них есть ружья, вся фигня.

Алан как-то сразу представил ковбойскую перестрелку. Заманчиво – неизвестно почему.

– Так не пойдет, – сказал он. – Оставайтесь здесь. Я договорюсь, вам дадут номер. Тут охрана. Безопасно. Будете невидимкой.

Пока Алан говорил, его план даже стал походить на правду. Юзеф отмахнулся:

– Нет уж. Хочу домой. Выходные. Самое время уехать.

– Надолго?

Алан вдруг испугался, что больше Юзефа не увидит.

– Не знаю. Несколько дней – дух перевести. Посижу на горе, оттуда все вокруг видать. И прикину, что дальше. Я затем и приехал. Я, может, задержусь, вот и хотел попрощаться, если больше не увидимся.

Лицо у Юзефа было довольно бесстрастное. Такой уж он человек. Но Алан понимал, что должен быть рядом с Юзефом, что на тысячу миль окрест не встретишь других здравомыслящих людей.

Спустя десять минут Алан сидел в машине, его рюкзак валялся в багажнике, машина направлялась в горы, и Алана захлестывала эйфория. Проехали несколько миль по шоссе, затем Юзеф свернул:

– Надо к отцу в лавку заглянуть. Взять ключи, спросить разрешения пожить, все такое.

– У вас нет своих ключей? – спросил Алан.

– Я о том и толкую. Он меня за мальчика держит.

В центре города они штопором поднялись в шестиэтажный гараж.

– Это Старый город?

На вид совсем новый.

– Старый город сейчас – это квартала три, – сказал Юзеф. – Остальное снесли в семидесятых.

Гараж притулился возле торгового центра. Эскалатор за эскалатором Алан и Юзеф спускались ниже, мимо ювелирных и сумочных магазинов, мимо стаек девушек в абайях и с блестящими ридикюлями на локтях, мимо ватаг молодых людей, которые жадно этих девушек разглядывали.

Юзеф вывел Алана с первого этажа в проулок – по дороге потерялась пара столетий. Этот район Старого города – паутина переулков, где обосновались лавочники. Торговали орехами, конфетами, электроникой, футболками, но популярнее всего женское белье, обильно выставленное в витринах. Алан вопросительно покосился на Юзефа, а тот пожал плечами: мол, вы только сейчас поняли, что Королевство – противоречивая страна?

– Сюда, – сказал Юзеф и остановился футах в двадцати от углового магазина – сплошь стекло, внутри тысячи сандалий. За прилавком стояли двое. Один сверстник Алана – видимо, отец. Был и другой, гораздо старше, согбенный; тяжко опирался на прилавок, словно только прилавок его и держал. Лет восьмидесяти, не меньше.

– Который из них?.. – начал Алан.

– Сюрприз: старший, – угрюмо ответствовал Юзеф. – Я вас познакомлю.

Они приблизились, и старик смерил Юзефа взглядом. Сощурил глаза, надул губы. Юзеф кашлянул в плечо, замаскировав тем самым слово «козел». Они вошли.

– Салам, – бодро сказал Юзеф.

Отец, сын и продавец обменялись рукопожатиями и парой слов на арабском, затем Алана, похоже, представили, и Юзефов отец на него глянул. Алан протянул руку и тот потрогал ее, точно собаку-попрошайку за лапу Юзеф с отцом не проговорили и минуты, затем отец повернулся и скрылся в глубине лавки. Следом ушел продавец.

– Ну вот вы и познакомились, – сказал Юзеф. – Великий человек.

Алан не нашелся с ответом.

– Я сказал, что еду в горы. Он обещал предупредить смотрителя. Я так понимаю, ключ не понадобится. Можем ехать.

Они направились к дверям. На пороге Юзеф остановился:

– Погодите, хотите сандалии? Вам понадобятся.

– Нет уж.

– Да-да-да. У вас какой размер?

Одни сандалии, от пола до потолка. Все кожаные, разукрашенные и простроченные. Сделаны вручную, сработаны грубо. Ну, выбрали. Юзеф оставил деньги на прилавке, и они с Аланом снова вышли в переулок.

– Вот такой он, мой дражайший папаша, – сказал Юзеф, закуривая. – Он и в целом-то не очень дружелюбный. И работа моя ему не нравится. А уж когда я вожу американцев, он совсем не в восторге.

Они возвращались к гаражу.

– Но вы же учитесь. Чем вам полагается заниматься?

– Он, не поверите, хочет, чтобы я вкалывал на него. Я пытался, но это был кошмар. Вообще друг друга уважать перестали. На него работать – хуже не придумаешь. Шпынял меня целыми днями. И считал, что я ленюсь. Ну, я уволился. Надо бы приучиться не таскать к нему гостей.

– Должен сказать, – начал Алан и осекся. Хотел было поддержать Юзефову антиотцовскую диатрибу, но понял, что не может. Он теперь защитник Руби – значит, посредничает между всеми детьми и их загадочными родителями; так, что ли?

Алан боялся за Юзефа. Боялся за его жизнь, боялся за его отца. Юзеф считал, то и другое банально, – в таком возрасте всегда кажется, что все проблемы решаемы или не стоят решения.

– Должен сказать, – снова начал Алан, – я уважаю то, что он делает. Ваш отец шьет и продает обувь. Чистое, честное занятие.

Юзеф фыркнул.

– Ничего он не шьет. Он ее закупает. Шьют совсем другие люди. А он прикарманивает наценку.

– И все равно. Это искусство.

Помнится, Джо Триволи называл это танцем.

– Наверняка мог бы и сам шить, если б захотел.

– Да нет, – сказал Юзеф. – Он их просто закупает оптом. Шьют в Йемене. Он в жизни ни одной сандалии не сшил.

Несколько минут на шоссе – и Юзеф взбодрился. Ему не терпелось показать Алану свою крепость – огромный дом, который построил отец. Верхушку горы сровнял, говорил Юзеф. Он столько раз это говорил, что Алан сбился со счета. Здесь пустила корни гордость Юзефа – его отцу, пускай и недругу, достало силы, или власти, или богатства, или дальновидности, чтобы сровнять гору.

Они ехали на юг, перед ними разворачивался город – современный центр, потом теснота желтоватых многоэтажек, сомалийских и нигерийских автосервисов, – и тут Юзефу позвонили. Он засмеялся, поговорил по-арабски и внезапно развернул машину.

– Салем тоже едет, – сказал он, играя бровями.

Салем, объяснил Юзеф, – один из старейших его друзей, маркетолог, работает на американскую компанию, которая выпускает подгузники.

– Но сам он хиппи, не торговец заскорузлый, – прибавил Юзеф и тотчас испугался, что обидел Алана. – Простите, – сказал он, однако Алан нисколько не обиделся. Нет такого контекста, в котором слово «торговец» способно его обидеть.

Они припарковались в проезде между небольшими жилыми домами. Юзеф погудел, и по ступенькам сошел юноша лет двадцати пяти, с акустической гитарой в чехле. Забрался на заднее сиденье, пожал Алану руку, и они тронулись.

Салем пришелся бы весьма ко двору где-нибудь в Венис-Бич или Амстердаме. Длинные волосы, исполосованные сединой, седеющая эспаньолка, модные очки, большие глаза. В пейслийской рубашке и джинсах. Английский еще американистее, чем у Юзефа, хотя Алан думал, что здесь такого быть не может.

Первые десять минут Салем, опираясь на спинки передних сидений и сунувшись лицом между Аланом и Юзефом, описывал наичуднейшее свое недавнее переживание: в собственном доме он встретил раба.

– Расскажи, как он там сидел и плакал, – сказал Юзеф.

Салем поведал, что несколько дней назад на лестнице у него в подъезде сидел немолодой человек. Салем его обошел, а потом заметил, что человек в смятении и безутешно рыдает.

– Я спросил, в чем дело. Он сказал, что он раб и хозяева его освободили. А он не знает, куда податься. Эти люди – его семья.

– Ваши соседи?

– Этажом ниже.

Салем жил в доме год, иногда видел этих соседей – пять человек, входят-выходят – и немолодого мужчину тоже встречал. Но только сейчас узнал, что мужчина – не друг семьи и не дядюшка, а раб, которого привезли из Малави.

– Пора жилье менять, – сказал Салем.

– Мне тоже, – ответил Юзеф. Поговорили, не снять ли квартиру вместе, в другом районе, в другой стране. Салем Королевством уже наелся. Здесь ему ловить нечего.

– Запредельная тоска, – пояснил он.

Алан еще переваривал историю про раба, и тут Юзеф с Салемом заговорили о депрессиях и суициде.

– Тут, наверное, не так плохо, как у вас, – сказал Салем Алану. – Но вы удивитесь. Половина женщин на прозаке. А у мужчин утечка энергии, и это опасно.

Он говорил о безрассудстве пред лицом отчаянной нехватки возможностей, о том, что люди не так уж боятся смерти. О нелегальных автогонках в далекой пустыне – богатый молодняк носится на «БМВ» и «феррари», часто калечатся или погибают, и все об этом помалкивают, никто ничего не знает. Юзеф и Салем затараторили по-арабски – обсуждали, как вскоре выяснил Алан, не свозить ли его посмотреть гонку.

– Может, на обратном пути смотаемся, – сказал Салем. – И может, на концерт, – прибавил он.

Концерты тоже проводились в пустыне. Салем – музыкант, киношник, поэт, но в основном автор-исполнитель, хотя открыто репетировать ему нельзя и выступать тоже, разве что на подпольных концертах или в пустыне. В Эр-Рияде хуже, но и в Джидде жизнь музыканта – сплошная борьба. Некогда казалась романтической, ныне подрастеряла блеск. Салем подумывал переехать куда-нибудь на Карибы и играть по барам.

Город закончился, и вскоре дорога рассекла пустыню, плоскую и красную, только изредка стоянки да выходы пород. Широкое скоростное шоссе, над ним безжизненно повисло солнце. Алан устал. Задремал, умостив голову на ремне безопасности, убаюканный, усыпленный пылкой арабской болтовней.

Проснулся от того, что хлопнула дверь. Машина не двигалась. Огромная стоянка, вокруг магазины и рестораны. Юзефа нет, Салем тыкал пальцами в телефон. Алан прищурился, увидел, как Юзеф трусит к гастроному.

Сел, вытер слюни со щеки.

– Надолго я отрубился? – спросил он.

Салем не поднял головы.

– Где-то с час. Вы храпели. Очень симпатично.

К его окну подошла девочка лет семи. Салем поспешно нажал кнопку, заблокировал дверь. Девочка не ушла – стояла под окном, стучала, потирала пальцами.

Тут Алан заметил, что вокруг десятки женщин и детей, в основном девочки, все в черных паранджах, бродят между машинами, подходят к окнам, отходят.

Алан опустил было окно. Увидев сочувственное лицо, девочка кинулась к нему, вытянув руки.

– Не надо, не надо! – сказал Салем. – Закройте.

Алан послушался и чуть не прищемил девочке пальцы. Она все настойчивее стучала в стекло – голова просительно склонена, губы лихорадочно движутся. Алан улыбнулся, показал ей пустые ладони. Она не поняла или не захотела понять. Продолжала стучаться.

Салем ей помахал, пальцем ткнул вверх. И все – девочка повернулась и отошла. Фокус.

– Что это значит? – спросил Алан. – Когда вверх показываешь? – И повторил жест.

Салем опять глядел в телефон.

– Это значит «Бог подаст».

– И помогает?

– Вполне. Прекращает дискуссию.

Когда к окну приблизилась другая девочка, с пожелтелыми и остекленевшими глазами, Алан показал вверх. Девочка испарилась.

– Не расстраивайтесь, – сказал Салем. – Они пристойно живут.

Алан оглядел стоянку и наконец разглядел очевидное: огромные толпы народу одновременно ехали в одну сторону. Теперь он заметил. Впереди мужчина в «мерседесе» – из одежды только белые тряпки да сандалии. Целые семьи затариваются на долгую поездку.

– Паломничество? – спросил Алан.

Салем что-то листал в телефоне – щелкало, как счетчик Гейгера.

– Еще не официальный хадж. Хадж в ноябре. А это умра – малое паломничество, для тех, кто на большое не попадает.

Из гастронома вышел Юзеф с тележкой продуктов. Салем отпер двери, Юзеф загрузил багажник. Несколько секунд – и они снова в пути, Алан снова задремывает. Черное шоссе такое гладкое, солнце такое крошечное, все это нагоняло сон. Проснулся от жаркого спора попутчиков.

– Что такое? – спросил Алан.

Юзеф ткнул пальцем в знак над дорогой. Впереди шоссе раздваивалось – три главные полосы открыты только для мусульман. Красный знак указывал на объезд вокруг Мекки для транзитных неверных. Юзеф подумывал провезти Алана центральной дорогой.

– Напялим на вас дишдашу. Сойдете за своего.

– Оно того не стоит, – сказал Салем. Он сердился. – Каких-то лишних двадцать минут. Прошу тебя.

Юзеф глянул на Алана:

– Хотите контрабандой?

Алан контрабандой не хотел. Не хотел нарушать никаких таких правил. Но они мчались по левой полосе, и съезд для неверных, до которого еще три полосы вправо, стремительно приближался.

Салем изверг поток арабских слов. Юзеф не ответил. Разразился хаос. Салем нырнул через спинки сидений к рулю. Алана отнесло к двери. Юзеф треснул Салема по рукам и хлопнул по лицу. От звонкого шлепка весело расхохотался. Салем ретировался на заднее сиденье переживать разгром.

Затем Юзеф плавно съехал вбок через все шоссе и вскоре оказался на дороге для неверных. В зеркальцо заднего вида разочарованно уставился на Салема:

– Отец. Я ж пошутил. Пошутил. Выдохни.

Салем кипел:

– Сам выдохни.

Юзеф ухмыльнулся:

– Нет уж, ты выдохни.

Они поднимались в горы, обрушилась ночь.

– Хребет Сарават, – пояснил Салем. – Это мы еще до вершины не добрались. Там гамадрилы. Любите гамадрилов?

И в самом деле. На вершине Юзеф остановился на смотровой площадке, в пяти тысячах футов над пустыней, которую видно на сотню миль. И повсюду на стоянке гамадрилы – сидят, жуют, бродят, ручные, как домашние кошки.

Промчались по Таифу, высокогорному городу, полному разноцветья и холодных ветров, а потом нырнули в предгорья. Чем ближе к родной деревне Юзефа, тем дороги безлюднее, и к прибытию Салем крепко спал, а Алан клевал носом.

Юзеф внезапно дал по тормозам.

– Проснитесь, никчемные людишки!

Салем застонал и врезал кулаком в спинку водительского сиденья.

Впереди саблезубый горный хребет опоясывал горсть огней в долинке. Все поселение – каких-то несколько десятков домов, несколько сотен человек.

– Вот и весь городишко, – сказал Юзеф. – Завтра прокатимся.

Они свернули на подъездную дорогу, вскарабкались на гору, дважды ее обогнув, и наконец прибыли к громадному строению. Оно совсем не походило на дом.

– Сюда? – спросил Алан.

– Ага, – сказал Юзеф. – Дом, который засандалили сандалии.

Он больше напоминал гостиницу или муниципальное здание. Три этажа самана и стекла. Машина встала на просторной стоянке, двадцать автомобилей влезет. На участке, чуть дальше по склону, была даже небольшая мечеть.

– Надо же, я и не думал… – сказал Салем. Он здесь тоже не бывал.

Пока они с Аланом любовались, из дверей к ним кинулся человечек. Невысокий, ниже Юзефа и тучнее. Круглое лицо, беззубая улыбка до ушей. Схватил Юзефа за руку, потряс. Его представили Салему – снова последовало рукопожатие. Но когда руку протянул Алан, человечку как будто пришлось заново учиться этому жесту. Он сжал ладонь Алана, покачал и медленно убрал руку, точно из пасти зверя, которого не хотелось бы дразнить.

– Это Хамза. Смотритель, – пояснил Юзеф. – Двадцать лет на отца работает. Но я не сказал отцу, что вы тоже поедете.

– Почему? – спросил Алан.

– Без обид, но этот дом – отцовская гордость. Он бы не захотел, чтоб его оскверняли, – ну, вы. Шучу, шучу.

Но не шутил.

Хамза подвел их к двери, открыл.

Юзеф шагнул первым и развернулся на пороге:

– Готовы? Прошу. – Переменился мигом – презрительный подросток обернулся гордым сыном.

Внутри как будто анфилада пустых и застеленных коврами бальных зал, каждая человек на сто. По нескольку гигантских люстр освещали огромные пустоты, лишенные мебели, если не считать скамей вдоль стен. Словно дом строили только для увеселений.

– Сюда вся деревня войдет. Отец так и рассчитывал. Все деревенские свадьбы проводят здесь. Надо бы вас на свадьбу свозить, – сказал Юзеф Алану. – Вам понравится. Костюм специальный наденете, с кинжалом, все как положено.

Алан пытался примирить в уме строителя этого дома с грубым, озлобленным человеком из обувной лавки. В голове не укладывалось, что этот человек построил такое. Дом – само воплощение дальновидности и щедрости, а отец Юзефа, кажется, лишен и того и другого. Они поднялись на третий этаж. Залитые бетоном ступени неровны, будто каменщик на такой высоте уже не очень старался.

– Тут с ремонтом чуточку поспешили, – улыбнулся Юзеф. – Но вид того стоит.

Вышли на широкий балкон. Воздух чист и прохладен, вид изумителен. Алан, Юзеф, Салем и Хамза стояли и взирали на долину.

– Ой, хотел вам показать, – сказал Юзеф и зашагал вниз по лестнице.

В почти пустой комнатушке был только гигантский сейф у стены, а напротив груда тонких матрасов.

– Где-то здесь. – Юзеф хватал матрасы и один за другим ронял на пол. Как будто сын друга привел Алана в гости похвастаться всеми своими игрушками и с каждым возгласом одобрения все больше входил в раж.

Перевернув семь или восемь матрасов, Юзеф наконец нашел – арсенал. С десяток винтовок, новые, старые и самодельные, с деревянными прикладами, с мастерски вырезанными узорами.

– Дедулино, – сказал он, двумя руками подхватив древнее ружье. Вручил Алану, точно новорожденного. Тяжелое, из твердой древесины. – Это поновее. – Юзеф забрал первое, отдал Салему, сунул Алану новую модель – похожа на 44-й «винчестер». Алан проверил – «винчестер» и есть. Салем вежливо хвалил, но не мог скрыть равнодушия. Алана винтовки заворожили. В юности он пристойно стрелял и по сей день питал нежность к старому оружию. Ужасно хотелось прицелиться, выстрелить, но кто его знает, как тут принято. Он ограничился похвалами, и, когда Юзеф снова спрятал винтовки в матрасы, Алан решил, что больше их не увидит.

Он отчасти надеялся, что Юзеф опасался всерьез и придется отбиваться от подручных мужа его бывшей жены. Только представить, что они заявятся и пойдут на штурм, – нелепица, но в Алане зашевелилась надежда: он почуял шанс. Так и видел, как стоит на балконе, берет захватчиков на мушку. Защищая друга, он хотел совершить драматический поступок.

– Так эти люди могут приехать? – спросил Алан.

– Какие люди?

– Муж, его помощники?

– Да вы что? Они про этот дом и не знают. Оно им надо – четыре часа переться за мной по пустыне?

Алан покачал головой, отмахнулся от этой мысли, но между ним и Юзефом что-то проскочило. Юзеф понял: Алан вовсе не боится, Алан готов к нападению, Алан только рад будет. Юзеф положил руку ему на плечо, развернул, легонько вытолкнул в коридор и выключил свет.

Они устроились на веранде второго этажа. Хамза вынес ковры и подушки, разложил как по линеечке. Сбегал в дом, вернулся с сервизом и церемонно подал чай.

Алан пил этот чай, сладкий и мятный, Салем небрежно настраивал гитару. Алан не знал, чего ждать, но когда Салем прошелся по струнам и застучал по деке, получилась какая-то западная попса – в супермаркетах такое играет.

Ночь посвежела, нежный ветерок прилетел из долины и продул крепость. Внизу вспыхнул огонек, будто его ветром принесло. Потом еще два. По дороге к дому карабкались мотоцикл, за ним грузовичок.

Юзеф кивнул на гитару, Салем понял. Упаковал ее в чехол, убежал в дом, вернулся без гитары.

Вскоре на веранде появились трое. От тринадцати до шестнадцати, сложены как Юзеф, коренастые и пузатые. Все в белых дишдашах, в красных куфиях – бизнесмены в миниатюре, сияют широченными улыбками. Кинулись к Юзефу и давай с ним обниматься.

– Двоюродные мои, – сказал тот Алану. – Ну, двое. Третий их друг.

Алан пожал им руки, Юзеф с родичами заговорили по-арабски. Салем сидел на балконе, видимо понимая, что деревенские – иной биологический вид. Юзеф – мостик между ними и горожанами, Салемом, Аланом; деревенских, надо думать, воспитывали консервативнее, никакой поп-музыки, никаких американских гостей. Ночь длилась, принесли еще чаю, было о чем поговорить, накопились истории, и Алан чувствовал себя лишним. Когда Салем, сославшись на усталость, ушел в дом, Алан последовал его примеру. Юзеф пожелал им доброй ночи и велел Хамзе проводить гостей по комнатам.

В комнате Алана, громадной, как парадная столовая, на полу лежал тонкий мягкий матрас, под которым раньше прятались винтовки, – его аккуратно застелили простыней и шерстяным одеялом. Из машины принесли рюкзак, поставили на стул у постели. Хамза показал Алану ванную, дал полотенца, мочалку, даже мягкие кожаные сандалии.

Алан улегся на матрас и накрылся шерстяным одеялом. В доме стремительно холодало.

В двери мелькнул Салем.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Спокойной ночи, – ответил Алан.

Должно быть, время к полуночи. В окно смотрела гора – совсем близко, ярдов десять, – а над ней небо цвета ружейного ствола и булавочные уколы звезд. Теперь, улегшись и согревшись, он хотел бродить по горам в ночи, с Юзефом и Салемом или в одиночестве. Он не устал. Глядел вверх, в окно, – под ясной луною гора такая синяя. Сон с каждой минутой отступал.

Может, письмо написать? Правда, нет бумаги. Нашел у двери большой конверт и начал: «Милая Кит, пишу тебе из замка. Без шуток. Я в какой-то современной крепости, на холме, в горах Саудовской Аравии. Человек, который выстроил этот замок, торгует обувью. И не то чтобы крупный производитель. У него в Джидде лавка на 400 квадратных футах, и продает он простую обувь, в основном сандалии, обычным людям. А на заработок и накопления он в родной деревне сровнял гору и построил крепость».

Отложил ручку. Подкрался к двери: как бы Салема не разбудить. Дом затих, но почти везде горели лампы. Он тихонько ступил на лестницу, по неровным ступеням поднялся на крышу. Побродил там из угла в угол, любуясь видом со всех сторон. Решил, что мог бы здесь поселиться. Что был бы доволен жизнью, если б выстроил такой дом. Нужно только место – где-нибудь отовсюду подальше, где земля дешевая, а строить легко. Как и отец Юзефа, он мечтал, жаждал вернуться к корням, построить что-то долговечное, что-то открытое и странное, как эта крепость, приютить родных и друзей, всех, кто его растил. Но где у Алана корни? У него нет родового селения. У него Дэдем. Дэдем сойдет за родовое селение? Там ни одна душа не знает, кто таков Алан. Или он из Даксбери? Привязан ли он к Даксбери, привязаны ли в Даксбери к нему?

В Даксбери Алан даже стену возвести не смог.

Неохота вспоминать парнягу из комитета планирования, но поздно – вот он, парняга, льстивая рожа. Алан всего-то хотел разбить садик и огородить его низкой каменной стеной. Почва в том углу заднего двора была каменистая, и он решил разбить садик повыше, поднять на фут. Видел такое в книжке – вроде разумно, к тому же красиво. В книжке садик был огорожен деревянным забором и смахивал на песочницу, но Алан хотел стену, под стать каменным стенам по всему городу, – некоторые, если не все, построены сотни лет назад. Были такие, где ни капли раствора, просто аккуратно сложенные камни, но Алан решил, что цемент пригодится – выйдет прочнее. Полистав в библиотеке книжку про каменную кладку, он пошел в хозяйственный магазин и купил два мешка сухой цементной смеси.

Затем поехал в магазин неподалеку от шоссе, там продавали камни. Это было счастье – он и не знал, что такое существует. Бродил по участку, где в загончиках лежали горы камней, целый каменный зоопарк. Наконец отыскал серо-розовый, такой скорее округлый, похожий на каменную стену перед домом.

– И что мне с ними делать? – спросил он продавца. Продавец был высок, худ, слишком хрупок – таким не место среди камней. Он, похоже, еле-еле натягивал штаны, куда уж ему камни тягать.

– Сами их повезете?

Алан не знал.

– Надо самому?

– Ну а что? – сказал продавец. – Если, конечно, вы не замок строите.

Алан фыркнул. Шутка тогда показалась ему очень удачной.

– Не, просто стену.

– Ваша машина? – Продавец кивнул на «универсал».

– Моя. Подойдет?

– Вполне, только сначала ее надо взвесить, – сказал тот. – Весы у нас тут.

Алан уселся за руль и загнал машину на эстакаду. Весы стояли возле офиса, и Алан заглянул в окно, откуда другой человек большими пальцами показал ему «во!».

Алан съехал с весов, вернулся к камням и взялся за погрузку. Не знал, сколько покупать, и не нашел ценников. Но его так это развлекало – весы, заброс камней в машину, с каждым броском амортизаторы подпрыгивали, машина слегка проседала. Решил грузить, пока задний бампер не опустится, – тогда станет ясно, что больше не стоит. Погрузил, захлопнул кузов, опять заехал на весы.

Человек в окне снова показал «во!», Алан съехал, оставил машину возле офиса. Вошел, и человек за прилавком дружелюбно ему подмигнул.

– Четыреста шестнадцать фунтов.

Если фунт дороже доллара, у Алана проблемы. На весь садовый проект он выделил несколько сотен.

Человек потыкал в калькулятор, поднял голову:

– Цемент надо?

Алан покачал головой.

– Хорошо. С вас сто семьдесят долларов шестьдесят восемь центов.

Алан чуть не расхохотался и улыбался всю дорогу до дома. Так просто – элементарный обмен. Просто и приятно. Поглядел на камни. Покидал их в багажник, взвесил машину, продавец посчитал разницу, вычислил вес камней, взял где-то сорок центов за фунт. Красота.

Возводя стену, Алан наслаждался, как ему давненько не доводилось, хотя представления не имел, что делать и как. Инструменты купить забыл, поэтому цемент разводил в тачке и клал лопатой. Камни располагал логично, мазал цементом сверху и в щелях. Не имел понятия, долго ли будет сохнуть и прочно ли выйдет, когда высохнет. Надо было ждать, сначала выложить один ряд, потом следующий, но он так кайфовал, что не желал останавливаться. У него часто так бывало с задумками по дому и двору – хотелось закончить в один присест, и через четыре часа он закончил.

Отступил, увидел, что получился более-менее квадрат. Стена фута три высотой, в своей обыденности решительно средневековая. Но когда он поставил ногу на первые камни, оказалось, что цемент уже застыл. Алан пнул – стена не шелохнулась. Алан встал на нее – крепка, точно полы в доме. Это тронуло его до слез. Цемент! Неудивительно, что архитекторы его обожают. За несколько часов он выстроил стену, которую теперь разве что отбойным молотком расколошматить. Пожалуй, решил он, через несколько дней построим домик. Он мог построить что угодно. Еле сдерживал восторг.

Но потом нагрянули из отдела районирования. Проснулся наутро – а на двери красная бумажка. Велели прийти в мэрию, представить планы, получить разрешение. На трехфутовую стенку. Затем дебаты с этой сволочью из комитета по планированию, и толку от тех дебатов чуть. Алан строил стену, не соблюдая городских спецификаций, не нанимал лицензированного подрядчика, и поэтому стену придется снести. Заставили его заплатить двоим, которые отбойным молотком расколошматили его стену и садик в пыль. Раздавили овощи, все втоптали в землю. Растения умерли. Больно смотреть. И пришлось платить еще двоим, чтобы все это увезли.