Текст книги "Голограмма для короля"

XVII

На место добрались к полудню. Юзеф высадил Алана в тупике у шатра.

– Подозреваю, что мы еще увидимся, – сказал Юзеф.

– Весьма вероятно.

Алан повернулся, и Юзеф ахнул:

– Алан. У вас что-то на шее.

Алан пощупал, на миг забыв о своей хирургической импровизации. Ткнул пальцем в кровавую влагу.

Юзеф подошел ближе:

– Это что?

Алан не придумал, как объяснить.

– Болячку содрал. Много крови?

– По спине течет. И вчера так было?

– Ну как бы. Вчера не так.

– Надо к врачу.

Как устроено саудовское медобслуживание, Алан не знал, но решил, что да, надо бы показаться. И они с Юзефом уговорились съездить к врачу наутро. Юзеф его запишет.

– Вы всё сочиняете предлоги со мной встретиться, – сказал Юзеф. – Это так трогательно.

И уехал.

Молодежь в шатре сидела теперь у дальней стены, подальше от воды, в темноте, и глядела в экраны.

– Приветствую! – вскричал Алан. На него накатил необъяснимый оптимизм.

Подошел, сел на ковер. Огляделся – со вчерашнего дня ничего не изменилось.

– Опять припозднились? – сказал Брэд.

Оправдаться не выйдет. Алан и пытаться не стал.

– Вай-фая так и ждем, – сказала Рейчел.

– Я спрошу, – сказал Алан. – У меня встреча без двадцати три.

Ничего подобного. Вот пожалуйста – сочиняет фантомные встречи. Зато будет предлог вскоре смыться из шатра.

– Но есть и хорошие новости, – сказал он. – Король в Йемене. Так что сегодня не нагрянет, можно расслабиться.

Молодежь воспрянула, потом скуксилась. Раз король за границей, нет причин шевелиться, – впрочем, без вай-фая голограмму все равно не протестировать.

– Может, в карты? – спросила Рейчел.

Алану хотелось на пляж, сунуть ноги в воду.

– Можно, – сказал он.

Сыграли в покер. Отец обучил Алана десятку вариантов, Алан неплохо играл. Но не хотелось играть с этим молодняком. Однако сыграл, послушал разговоры, узнал, что накануне Кейли и Рейчел допоздна болтали у Рейчел в номере. Брэд никак не мог дозвониться до жены, а дозвонившись, узнал, что у племянницы коклюш, – какой еще коклюш в наше время? Поговорили об этом, потом о возвращении других болезней прошлого. Вернулись рахит, опоясывающий лишай, полиомиелит, наверное, тоже вернется. Тут Рейчел подбросила новую тему, и выяснилось, что ее друзья пережили тяжелый родовой опыт – травмы из-за того, что нетерпеливые врачи слишком быстро выдернули ребенка, мертворожденный, применение вакуум-экстрактора. Приветы из другого столетия.

Посидели в тишине. Ветер колыхнул стенку шатра, и все четверо оглянулись, будто понадеялись, что ветер окрепнет и шатер обрушится. Тогда будет чем заняться. Или можно будет поехать домой.

В «Швинне», в гостинице где-нибудь в Канзас-Сити, с полудюжиной молодых продавцов, Алан видел: перед ним аудитория, которой интересно, что разлеталось в период рождественских продаж, а что нет, почему «стинг-рэй» выстрелил, а «тайфун» не выстрелил, как дела на заводе, что у конструкторов в разработке. Они смеялись над его анекдотами, ловили каждое слово. Уважали его, нуждались в нем.

А этих людей ему нечему научить. Они умеют развернуть голограмму в шатре посреди пустыни, а он приезжает спустя три часа и не знает, как воткнуть штепсель в розетку Им неинтересно производство, они равнодушны к личным продажам, которые он всю жизнь оттачивал. Все это их никаким боком не коснулось. Они не начинали с продажи реальных предметов реальным людям. Алан оглядел их лица. Кейли со вздернутым носом. Брэд с неандертальскими бровями. Рейчел с безгубым ротиком.

Впрочем, в какие такие времена молодые американцы желали учиться у старшего поколения или хоть у кого-нибудь? Пожалуй, ни в какие. Американцы появляются на свет, зная все и не зная ничего. Рождаются в движении, очень быстром, – ну, или им так кажется.

– Статуя Свободы идет, слышь!

Так говорил мужик в самолете – только это, пожалуй, Алану показалось открытием, откровением. Мужик только что побывал в Нью-Йорке, съездил на остров Эллис.

– Все думают, она стоит, а она шагает!

Мужик брызгал слюной. Не замечал или плевать хотел.

– Я ее как увидел вживую, у меня башню снесло. Сам глянь при случае. Я те не вру, шагает, платье шелестит, сандалии гнутся, все дела, как будто сейчас войдет в океан и вернется во Францию. Башню сносит.

После нескольких партий в покер Алану отчаянно захотелось уйти. Сидит в шатре, в темноте, вонь от людей и их шмоток все острее, а снаружи, в каких-то пятидесяти ярдах, – Красное море.

– Ну, мне, наверное, пора, – сказал он.

Они не возразили. Он встал, подошел к двери.

– Я иду туда, – сказал он, махнув рукой на север, – так что если узрите короля, ищите меня там. – Он улыбнулся, молодежь улыбнулась, он понял, что его считают бесполезным, и ушел.

Выйдя из шатра, глянул на розовый дом и увидел силуэт в окне. Сначала глазам не поверил. Однако силуэт человеческий – бродит в окне четвертого этажа. Потом еще один. Потом исчезли.

Решил сходить, отыскать дверь, пойти на голоса. Дальше не продумал. Обогнул дом и чуть не грохнулся в котлован. Огромный, прямо целый карьер – с акр, не меньше. Очевидно, выкопали под фундамент, рядом с флоридским построят другой дом. Глубиной футов пятьдесят – чуть не похоронил Алана.

Прутья арматуры для будущих колонн, гигантские коробы и трубы, по которым однажды потекут вода и тепло. Условные ступени из дерева и глины. Решил спуститься – сам не понял зачем. Начал спускаться – воздух стал попрохладнее. Замечательно. Каждые десять футов – с каждым будущим этажом – температура падала на десять градусов. Он долез до самого дна – воздух там был натурально пристойным. Пол цементный, хотя кое-где песчаные кляксы и горы глины. В углу нашел обычный пластмассовый стул. Будто для него и сделан – для Алана, для этой минуты, – и он сел. Сидел на пластмассовом стуле, на дне котлована в городе у Красного моря, и воздух был прохладен, и все вокруг серо, и он был всем доволен.

Сидел и смотрел в бетонную стену.

Слушал свое дыхание.

Старался ни о чем не думать.

– Я тебя прощаю, – сказал Чарли Фэллон.

Он частенько так говорил. Простил за то, что Алан помог Аннетт переехать. Они только и делали, что ссорились, и Аннетт говорила, что Чарли ей угрожал. Алан выслушивал их целыми днями – то его, то ее. Так и не разобрался. Но когда Аннетт решила уехать – как-то раз в воскресенье, когда Чарли не было в городе, – и попросила Алана помочь, Алан помог. Помог ей вывезти из дома почти все.

Назавтра позвонил Чарли:

– Эта психованная все забрала.

Алан приехал, побродил по дому. Будто ураган налетал – остались только бумаги, катушки клейкой ленты, какие-то подушки.

– Надо отдать ей должное, – сказал Чарли. – Я был не готов. Вот трудяга, а? Уезжаю на один день, возвращаюсь – и дом пустой. Чего-чего, а мозгов у нее до черта.

Чарли не знал, что Алан ей помог, а Алан не придумал, как бы поделикатнее сообщить. И некоторое время не сообщал. Ну а зачем?

В конце концов Чарли узнал. Наверное, Аннетт рассказала. Поначалу злился. Но потом сказал, что понимает и прощает Алана.

– Мы с тобой слабаки, она умеет над нами властвовать, – сказал Чарли.

Алан встал со стула. Прошагал по периметру, посчитал шаги. Громадный построят дом. Двести футов по одной стороне, сто двадцать по другой. Приятно здесь. Приятно быть причастным. Увидеть рождение – что может быть лучше? Если город – новый Дубай, новый Абу-Даби или Найроби, Алан скажет потом, что мерил шагами фундаменты, закладывал в этом клятом городе основу всех ИТ. Но не будем забегать вперед.

Алан снова сел на белый пластмассовый стул.

Терри Рен забегал вперед.

– Господи, Ал, какой кайф.

Виделись несколько лет назад – Алан ехал через Питтсбург. Знакомы двадцать лет, еще с Олни, с Иллинойса. Терри бросил велосипеды, занялся сталью, потом стеклом, работал в «ППГ Индастриз», это крупный производитель стекла под Питтсбургом. Блестящий, казалось бы, ход. Уж стекло-то наверняка неподвластно кризисам? Строительство то растет, то падает, но окна бьются всегда.

Поужинали у стадиона «Хайнц-филд», Терри хвастался. «ППГ» подписала контракт на стекло для нижних двадцати этажей нового Всемирного торгового центра. Двадцать этажей взрывоустойчивого стекла, технологию мучительно разрабатывали прямо тут, в Пенсильвании.

– Мы как будто созданы только для этой работы, – сказал Терри, сунув в рот кусок рибая и воздев вилку триумфально, точно меч.

Терри наизнанку вывернулся, чтоб заполучить этот контракт, и ему не терпелось приступить. Народу в цехах не терпелось приступить. Строить башню Свободы! Вот зачем по утрам приходишь на работу.

– Крупнейший наш заказ, – сказал Терри. Работа нужна тщательная, срочная. Терри носил на лацкане значок с американским флагом. Работа что-то значила. А потом перестала.

Снова увиделись, когда все уже рухнуло. Оба в Нью-Йорке, «ППГ» только что спихнули. Терри распадался на куски. Встретились, выпили. Алан думал, Терри вот-вот расплачется.

Что случилось, поди разберись. Выяснилось, что Управление Нью-Йоркского порта одобрило проект другой компании, «Солера Констракшн». Вроде все честь по чести. Стоимость ниже, фирма нью-йоркская. Вопросов нет – пока Терри не копнул глубже.

– Господи боже, Алан, это же кошмар. – Терри стиснул ему локоть.

Оказывается, «Солера» заказывала стекло у другой компании из Лас-Вегаса. Терри злился, но все равно думал, что их обыграли справедливо. В Лас-Вегасе он никого не знал – может, они там за бесценок арендуют землю где-нибудь в пустыне Невады, нанимают нелегалов, чтоб дешевле выходило.

– Вроде все по-честному, да? – сказал Терри, плеснув из стакана себе на рубашку.

Но выяснилось, что в Вегасе стекла не делали. В Вегасе только представительство. А стекло делали в Китае. Китайцы выпускали шестьдесят листов взрывоустойчивого стекла для нового Всемирного торгового центра.

«Мы одобрили самый дешевый проект ответственного заявителя». Так гласило публичное заявление представителя Управления Нью-Йоркского порта.

– Ч-черт, – сказал Алан.

– Твою мать, ты представляешь? – сказал Терри.

Но тут случилась осечка, и немаленькая: китайский производитель использовал патент «ППГ». «ППГ» разработала стекло, подала запрос, получила патент, незадолго до тендера лицензировала технологию компаниям по всему миру. И одной из этих компаний была «Саньсинь Фасад», расположенная на побережье Южно-Китайского моря. Эта «Саньсинь Фасад» и собиралась поставлять стекло для башни Свободы. То есть «ППГ» изобретает новое взрывоустойчивое стекло, а китайцы используют эту технологию, производят стекло дешевле и продают его обратно Управлению Нью-Йоркского порта, которое хотя бы пытается вернуть некое подобие гордости и равновесия в центр раскаленного добела центра всего американского, что только есть на свете.

Алан уже бегал туда-сюда. Расхаживал по полу нового дома и потел; хотелось двинуть кулаком в стену.

Может, Терри по-любому вышел бы на пенсию. Ему было шестьдесят два. Но эта сделка его доконала. Не осталось больше радости.

– Пускай я дурак, – сказал Терри, – но мне это стекло для Свободы было важно. Твою мать, мне важно было, что мы работаем над этим проектом.

Когда Терри ушел, терпение у Алана лопнуло. Это позорно. И не только деловая сторона, не только то, что Управление Нью-Йоркского порта морочило «ППГ» голову, десять раз успело намекнуть, что, мол, естественно, «ППГ», создатель технологии, и будет поставщиком. Но к тому же стекло заказали за границей, и голову морочили сознательно – в предвкушении заказа «ППГ» миллионы спустила на модернизацию оборудования, – господи боже, везде вранье, и какая трусость, какая беспринципность. Стыд и срам. И прямо в эпицентре. Алан вышагивал туда-сюда, сжимая кулаки. Позор! В эпицентре! Среди праха! Позор! Среди праха! Позор! Позор! Позор!

– Челаек!

Алан огляделся. Остановился. Кто это с ним разговаривает?

– Челаек! Ты!

Он поднял голову. Сверху глядели двое рабочих в синих комбинезонах.

– Мистер Челаек! Не-не, – неодобрительно сказали они. Замахали руками, будто зачерпывали, вызывали его из подземного мира, выше, выше, выше. Тебе, говорили их лица, не положено быть там, в пятидесяти футах под землей, гулять там, бегать, злиться, вспоминать необратимые события не только своего прошлого, но прошлого всей своей страны.

Алан и сам понимал. Полез наверх по ступеням. Он прекрасно знал все, чего ему не положено.

XVIII

День подошел к концу, и Алан отправился в Джидду в автобусе вместе с молодежью, в дороге все спали или прикидывались. Тихая вышла поездка. Выгрузились у отеля почти безмолвно; семь вечера – и Алан снова один в номере. Заказал стейк, поел, вышел на балкон. В сотнях футов внизу разглядел фигурки, что пытались перейти шоссе и попасть на берег. То дернутся вперед, то попятятся. Слишком быстро неслись машины. Наконец фигурки преуспели – торопливым зигзагом пересекли дорогу, и ничего нового Алан не узнал.

Полистал отельный буклет, посмотрел фотографии фитнес-центра – Рейчел про него говорила. Не интересуясь зарядкой, спустился на лифте в подвал, где за столом-полумесяцем узрел фитнес-представителя с пушистым белым полотенцем на шее. Сказал представителю, что хочет поглядеть, спланировать режим, прибавил важно, и его пустили в зал без тренировочного костюма.

Пять человек, одни мужчины, трусили на беговых дорожках и сражались с тренажерами «Наутилус». Пахло дезинфекцией, из телевизора кричала Си-эн-эн. Фитнес-представитель глянул на Алана, и тот серьезно кивнул: мол, да, завтра оденусь как подобает и займусь.

Потом ушел. Погулял по вестибюлю, решил посидеть и понаблюдать. Заказал чай со льдом, поглядел, как саудовцы и представители западной цивилизации скользят по зеркальным полам. Послушал фонтаны, редкие всплески голосов, эхом взлетавшие до самого атриума. Отель был начисто лишен индивидуальности. Алану это нравилось. Но бара нет, так что заняться внизу почти нечем. Наверху ждала бутылка. Алан вошел в стеклянный лифт и поплыл на свой этаж.

В номере налил в стакан на два-три пальца и приступил.

«Милая Кит, что-то во мне переменилось. То ли я теряю рассудок из-за этой фиговины на шее, то ли уже потерял».

Нет уж, сказал он себе. Хватит канючить. Займись делом. Глотнул. Язык обожгло, свело десны. Прослезился. Глотнул снова, от души.

«Милая Кит, я просчитался. И осенью ты не пойдешь учиться. Вот так, и против правды не попрешь. Я налажал. Но таким, как я, в этом мире нелегко».

Начал заново.

«Во-первых, хорошие новости. Похоже, саудовская сделка состоится. Можешь записываться на осенний семестр. Денег хватит. Хватит расплатиться вообще без дотаций. На год вперед, если этим гадам приспичит».

Так, теперь он врет. Она этого не заслужила. Она не сделала ничего дурного. Ну да, экономика то, мир се, учеба стоит заоблачных денег, ни в какие ворота, – я не понимаю, эту цифру что, из воздуха выхватили и дописали десять процентов? – и тем не менее. Если б лучше планировал, если б планировал с толком, все бы для Кит скопил. Уж за двадцать-то лет мог скопить 200 штук? Неужели трудно? Десять тысяч в год. Гораздо меньше, если учесть процентный доход. Всего-то и надо было подсобрать 60 тысяч и оставить в покое. Но он их в покое не оставил. Игрался с ними, вкладывал в себя, вкладывал в других. Думал, в любой момент запросто раздобудет 200 штук. Не предугадал, что мир потеряет интерес к нему и таким, как он.

Год назад придумал, что выведет на рынок новую линейку велосипедов – классику, прочную, для коллекционеров и механиков-любителей, для семей, которым нужна неубиваемая железяка. Ну, пошел искать ссуду. Подсчитал, что полумиллиона хватит арендовать небольшой склад, станки, нанять инженеров и конструкторов, выпустить несколько прототипов, купить пару-тройку грузовиков. Ясно понимал, чего хочет: мощный простой велик, четкие линии, сплошной хром, чтобы протянул тысячу лет и не пообтерся.

Составил вразумительный бизнес-план, но банки с хохотом гнали его за порог. Что-что вы хотите выпускать? Где-где? Я хочу выпускать велосипеды, отвечал он. В Массачусетсе. Все ужасно веселились. Сплошное веселье царило среди людей, распоряжавшихся деньгами. Один инвестор рассмеялся в голос – громко, искренне хохотал в телефонную трубку, очень долго и со вкусом. Алан, если я дам вам хоть пять штук, не говоря о пяти сотнях штук, нам обоим кранты! Нас с вами в дурку упекут!

Неудачный был момент просить у банков деньги на проект, с их точки зрения, откровенно донкихотский. Самые любезные менеджеры по ссудам советовали обратиться к властям. Про Администрацию малого бизнеса слышали? Посмотрите их веб-сайт. Весьма информативный, очень доступный.

И Алан шел в банк поменьше, а потом еще поменьше, и менеджеры все больше недоумевали, что за чертовщину Алан им предлагает. Ни о чем подобном слыхом не слыхивали. Встречались менеджеры до того молодые, что в жизни не видали бизнес-планов производства чего бы то ни было в штате Массачусетс. Им казалось, они откопали какого-то древнего шамана, хранителя забытых древних тайн.

Теперь ему занадобились профсоюзы! – усмехался Рон. Алан оплошал – рассказал о своих планах отцу. Думал, тому понравится. Может, это шанс все искупить? Рон его не поддержал:

– Поздно спохватился, сынок.

Говоря «сынок», он подразумевал «ссыкун».

– Не согласен.

– Ты сам все перевез в Китай. Этого джинна в бутылку не загонишь. Ну конечно, зачем меня слушать? Найми себе консультантов – они скажут, что делать.

Консультантов Рон презирал: «Что они мне расскажут про мой бизнес? Им платят златые горы, чтоб они с ошибками читали таблицы».

Больше Алан у отца совета не просил.

Изредка, если ему все же предлагали подать документы, надежда с пугающей скоростью оборачивалась трагедией. И проект его из рискованного превращался в смертоносный не из-за американской инфраструктуры, не из-за рынка американских товаров, не из-за китайской конкуренции. Из-за «Банановой республики». «Банановая республика» не давала предпринимателю двигать страну вперед. «Банановая республика» подорвала Алану кредит, что и подрывало Америку.

Алан никогда не проверял и не знал свой кредитный балл, но в каждом банке и даже в нескольких венчурных компаниях ему сообщили, что с таким баллом он неприкасаемый. 698, пунктов на 50 ниже того, что выдает в нем человека, достойного доверия, или хотя бы просто человека.

Много дней потратив на расследование, он понял, что переломный момент его финансовой жизни, а также преграда, не позволяющая банкам и думать о том, чтоб одолжить Алану денег, – некая шестилетней давности покупка в «Банановой республике».

Ему нужен был новый пиджак; оформив карту «Банановой республики», сказал продавец, Алан получит скидку пятнадцать процентов, а карту потом можно закрыть. Алан закрыл карту, но она отчего-то не закрылась, ему продолжали слать счета, но он даже не вскрывал конвертов. Карта была закрыта, и он считал, что в конвертах реклама.

Ну, просрочил на месяц, потом на три месяца, а потом и на четыре, призвали агентство по сбору долгов, и тогда Алан уплатил свои 32 доллара плюс какой-то штраф и снова закрыл карту, на сей раз намертво.

Но в результате его кредитный балл упал ниже 700, и любая ссуда, не говоря уж о третьей закладной, – вторая была еще до неприятностей с «Банановой республикой» – стала недостижима.

Сотрудники банков тыкали пальцем в кредитный балл и умывали руки. Когда Алан объяснял, что тридцать лет исполнительно платил по закладным, по своим настоящим кредитным картам, к нему вроде прислушивались, раздумывали, но особо не вдумывались. Есть же кредитный балл.

Алан пытался их урезонивать.

– Перед вами моя справка о кредитоспособности.

– Да, сэр.

– И единственное пятно на ней – эта карта «Банановой республики».

– Ну да. Я уверен, что других проблем нет.

– И вы понимаете, что 72 доллара задолженности по карте «Банановой республики» шесть лет назад – не очень значительный показатель в сравнении с тридцатью годами беспорочных счетов и выплат?

– Согласен.

Алану почудилось, что победа близка.

– Так мы можем как-нибудь обойти эту загвоздку?

Менеджер рассмеялся:

– Ой, нет. Мне очень жаль, сэр. Ваш балл ниже нашего порога. Мы не даем ссуды, если кредитный балл заявителя ниже 700.

– У меня 698.

– Ну да. Но даже если балл ниже 740, заявка рассматривается на высшем уровне.

– Но вы ведь не сами эти баллы подсчитываете.

– Ну да.

– Их подсчитывает внешняя организация. «Экспериан».

– Ну да.

– Вы знаете, как они оценивают, какие карты и платежи приводят к каким вычетам из балла?

– Ну откуда? Это закрытая информация. – Менеджер хмыкнул, будто они обсуждали мотивации Господа Бога лично. – Они защищают алгоритм очень тщательно, – прибавил он.

Алан позвонил в «Банановую республику». Там ничего не знали.

– Мы не занимаемся кредитными картами на таком уровне, – сказала девушка. Посоветовала обратиться в аризонский офис. Телефон в Аризоне раз за разом сбрасывал звонок, словно для того и стоял.

Настала эра властвования машин над человеками. Вот оно, падение государства, триумф систем, созданных для подрыва человеческих связей, человеческого разума, личного выбора, личных решений. Большинство людей ничего решать не хотят. А многие и многие, кто способен принимать решения, уступили эту привилегию машинам.

Алан встал. Углы номера торчали во все стороны, как бирюльки. Отыскал постель, и она его поглотила. Завертелась каруселью.

– Пожалуй, я перепил, – сказал он и захихикал. Прижал ладонь к стене – кружение замедлилось, прекратилось. – Неплохо. – Он такой смешной и ловкий. Захотел остановить карусель – и остановил. – Поздравляю вас, молодой человек! – молвил он в потолок.

Шум какой-то – вроде телефон. Даже не верится, что этот вот гостиничный телефон умеет звонить. Алан глядел, как телефон звонит – дважды, трижды. Глядел, как на зверя в зоопарке, который учудил что-то поразительное и, может, повторит.

Телефон снова зазвонил. Алан взял трубку:

– Алло?

– Это Ханна.

– Прекрасно. Это невероятно. А у вас?

Она засмеялась:

– Я не спрашивала, как у вас дела.

– Ну, я подумал, лучше вам узнать.

Она снова засмеялась – смех низко завибрировал.

Вы уже легли?

Нет, – соврал он. – А что?

Сегодня прием в посольстве.

В датском посольстве?

Да, и намечается вакханалия.

Я напился. Этим вашим зельем.

Ну и хорошо. Будете как дома. Приедете?