Текст книги "Твердая рука"

– Ладно, – наконец проговорил он. – Ты решил хранить свои тайны.

Посмотрим, что это тебе даст. Но где бы ты ни был, добром твои приключения не кончились. Ты только погляди на себя. Уж лучше бы ты все рассказал, а то словно заперся на ключ.

Однако я всю жизнь привык «запираться на ключ». Так я защищался от мира еще в школьные годы. Я выстроил стену, и разрушить ее было невозможно.

Через минуту я сдержанно улыбнулся:

– Ты хоть немного передохнул на Харлистрит?

– Так-то оно лучше, – откликнулся Чико. – Знаешь, ты много потерял.

Три-Нитро после скачек в Гинеях увезли на обследование, а всю конюшню Джорджа Каспара перевернули вверх дном. Кстати, в «Спортинг лайф» об этом целая статья.

Адмирал принес сюда газету. Ты уже прочел?

Я покачал головой.

– Мы-то считали, что наша Розмари с приветом. А выходит, она первая догадалась. Интересно, как это им удалось?

– Им? – переспросил я.

– Ну тем, кто это сделал.

– Я не знаю.

– Утром в субботу я протолкнулся вперед, чтобы посмотреть галоп, – сказал он. – Да, да, я знаю, ты послал телеграмму, что тебя к этому времени не будет, но в пятницу я полночи развлекался с одной прехорошенькой куколкой, вот и остался на следующий день. Ночью больше, ночью меньше, какая разница, да к тому же она была машинисткой у Джорджа Каспара. – Она была... – Печатает. Иногда объезжает лошадей. В общем, она сама говорит, что может делать чуть ли не все, да еще болтать без умолку. Новому запуганному Сиду Холли не хотелось даже слушать эти истории, – В среду в доме Джорджа Каспара весь день скандалили, – продолжил Чико. Началось за завтраком. К ним явился Инки Пул и сказал, что Сид Холли приставал к нему с вопросами, а ему, Инки Пулу, это не понравилось.

Он сделал паузу, рассчитывая, что как-нибудь я отреагирую. Но я просто посмотрел на него.

– Ты меня слушаешь? – насторожился он. – У тебя опять лицо точно камень.

– Прости.

– Затем пришел ветеринар Бразерсмит, услышал, что говорит Инки Пул, и добавил: "Как любопытно. Сид Холли на днях был у меня и тоже все расспрашивал.

О болезнях сердца. И речь шла как раз о тех лошадях, о которых упомянул Инки Пул. О Бетезде, Глинере и Зингалу. А еще о Три-Нитро, о том, как он себя чувствует и нет ли у него болей в сердце". Моя куколка-машинистка уверяла, что Джордж Каспар просто взорвался и так орал, что и в Кембридже было слышно. Он ведь помешан на этих лошадях.

Тревор Динсгейт, холодно подумал я, завтракал у Каспаров и слышал каждое слово.

– Конечно, – продолжил Чико, – через некоторое время они отправились на фермы к Гарви и Трейсу и выяснили, что ты там тоже побывал. Моя куколка утверждает, что твое имя склоняли на все лады.

Я провел ладонью по лицу.

– А твоей куколке известно, что ты работаешь со мной на пару?

– Я тебя умоляю. Конечно, нет.

– А что-нибудь еще она говорила? – Какого черта я его спрашиваю, мрачно подумал я.

– Да. Она сообщила, что Розмари требовала от Джорджа Каспара поменять весь распорядок субботних скачек, приставала к нему в четверг и в пятницу. И он чуть на стенку не лез. А в конюшне еще увеличили охрану, и они задели сигнализацию.

– Он перевел дыхание. – Больше она ничего не сказала. Потому что мы выпили три рюмки мартини и занялись любовью.

Я сел на ручку кресла и уставился на ковер.

– Утром я наблюдал галоп, – проговорил Чико. – Твои снимки мне очень пригодились. Там были сотни этих чертовых лошадей... Кто-то пояснил мне, какие из них Джорджа Каспара. И там был Инки Пул, хмурый, как на фотографиях. Ну вот, я взял его и тех, кто рядом, за точку отсчета. Когда дело дошло до Три-Нитро, все засуетились. Они приподняли седло и подобрали другое, поменьше. Инки Пул на нем и скакал.

– Значит, на Три-Нитро, как обычно, ехал Инки Пул?

– Да, они выглядели совсем как на твоих снимках, – подтвердил Чико.

Я продолжал смотреть на ковер.

– Что мы теперь будем делать? – осведомился он.

Ничего... Отдадим Розмари ее деньги, и конец.

– Эй, послушай, – возразил мне Чико. – Кто-то испортил лошадь. Ты же знаешь, они этим и раньше занимались.

– Теперь это нас не касается.

Мне хотелось, чтобы он перестал на меня смотреть. Я почувствовал, что мечтаю заползти куда-нибудь в щель и спрятаться.

Кто-то с силой нажал дверной звонок и долго не снимал палец с кнопки.

– Нас нет дома, – предупредил я, но Чико встал и отправился открывать.

Розмари Каспар чуть не сшибла его с ног, пробежала по холлу и ворвалась в гостиную все в том же старом желтом плаще. Она кипела от негодования. Я обратил внимание, что в этот раз она была без шарфа, без парика и держалась крайне агрессивно.

– Ну вот я до тебя и добралась, – злобно проговорила она. – Я знала, что ты тут скрываешься. Когда я звонила, твой дружок постоянно отвечал мне, что тебя нет, но я сразу поняла – он лжет.

– Меня здесь не было, – ответил я. – С таким же успехом я мог бы загородить Сент-Лоуренс одной веткой.

– Тебя не было, когда я заплатила за твое присутствие на скачках в Ньюмаркете. И я с самого начала говорила тебе, что Джордж не должен знать, кого и как ты расспрашиваешь, а он узнал, и у нас была страшная ссора. Мы до сих пор не помирились. А теперь Три-Нитро нас навсегда, опозорил, и ты один в этом виноват.

Чико с комическим недоумением приподнял брови.

– Сид не скакал на нем и не тренировал. Она метнула на него яростный взгляд.

– Но он не сумел обеспечить его безопасность.

– Э... – сказал Чико. – Это я допускаю.

– А что касается тебя, – начала она, резко повернувшись ко мне. – Ты жалкий обманщик и ни на что не годен. Твоя слежка – просто вздор. Когда ты только вырастешь и прекратишь играть? Ты мне ничем не помог, только все осложнил и запутал. Я хочу получить свои деньги.

– Вас устроит чек? – спросил я.

– Так, значит, ты не отрицаешь?

– Нет, – произнес я.

– Ты хочешь сказать, что признаешь свое поражение?

Немного помолчав, я ответил:

– Да. Розмари удивилась. Похоже, я лишил ее возможности прочесть мне обвинительный приговор, но, когда я сел выписывать чек, она принялась жаловаться.

– Ты посоветовал изменить распорядок, но это ничему не помогло. Я постоянно напоминала Джорджу, чтобы он позаботился о безопасности. Он уверял меня, что больше ничего не сможет сделать, да и никто не сможет. Сейчас он в отчаянии, а я надеялась, я и правда надеялась, теперь мне смешно, что ты, уж не знаю как, совершишь чудо и Три-Нитро выиграет скачки. Я была так уверена, так уверена... и я оказалась права.

Я закончил писать.

– А почему вы были так уверены? – задал я вопрос.

– Сама не понимаю, Я просто знала. Я целыми неделями боялась этого... а иначе не страдала бы и не решилась обратиться к тебе. Я могла бы и не беспокоиться... Ты причинил мне столько неприятностей, и я не выдержала. Вчера был ужасный день. Он должен был победить, но я знала – этого не случится. Я почувствовала себя больной и разбитой. Я до сих пор себя так чувствую.

Она опять затряслась. Ее лицо исказилось от боли. Столько надежд было связано с Три-Нитро, столько сил в него вложено, столько пережито волнений, и такой заботой он был окружен. Для тренера скачки то же, что фильм для кинорежиссера. Если у вас получилось, вам аплодируют, а если у вас неудача возмущаются. Но в любом случае вы вкладываете в скачки свою душу, свои мысли, свое Мастерство и недели разочарований. Я понимал, что значили проигранные скачки для Джорджа, да в равной степени и для Розмари – ведь Три-Нитро был ей так дорог.

– Розмари, – сочувственно произнес я, понимая, что от моих слов ее отношение не изменится.

– Этот болван Бразерсмит утверждает, что у него может быть инфекция, сообщила она. – За последние годы он наплел нам массу чепухи. А еще ветеринар называется. Я просто не в силах находиться с ним рядом. Он вечно смотрит куда-то в сторону. Я его никогда не любила. Он обязан следить за Три-Нитро, в конце концов это его работа. И он следил, и с лошадью все было в порядке. В полном порядке. Совсем недавно Три-Нитро пришел к финишу в отличной форме, да и в парад-ном забеге с ним тоже ничего не случилось. Ничего. А тут на скачках он начал отставать и у финиша был совсем измотан. – В эту минуту на ее глазах появились слезы, но она усилием воли поборола себя и не расплакалась, – Я полагаю, они проводили тесты на наркотики, – сказал Чико;

Она опять рассердилась.

– Тесты на наркотики! Конечно, проводили. А как вы думали? Анализы крови, мочи, слюны и еще чертова дюжина анализов. Они дали Джорджу дубликаты образцов, вот почему мы сюда и приехали. Он пытается создать частную лабораторию, но они не в восторге от этого замысла. Все будет как прежде... то есть ничего не получится.

Я вырвал чек и отдал ей, она рассеянно посмотрела на него.

– Я не хотела сюда приходить и теперь жалею. Боже мой, как я не хотела. Ты всего-навсего жокей. Мне надо было это знать. Я не желаю больше с тобой разговаривать. И не приставай ко мне с расспросами о скачках, понял.

Я кивнул. Я понял ее. Она повернулась и двинулась к выходу.

– И умоляю, ни слова Джорджу. Она вышла из комнаты, потом из квартиры и громко хлопнула дверью.

Чико прищелкнул языком и пожал плечами.

– Ты не сможешь одержать верх над всеми ними, – произнес он. – Что ты сможешь сделать, если ее муж не сумел предотвратить беду? Я уже не говорю об агентах полиции и полдюжине служебных собак. – Он подыскивал мне оправдания, и мы оба это понимали.

Я не ответил.

– Сид?

– Не знаю, стоит ли мне продолжать, – сказал я, – работу такого рода.

– Не обращай внимания на ее слова, – возразил он. – Ты не сможешь бросить работу. Она у тебя здорово получалась. Вспомни, какую уйму дел ты распутал. И если одно тебе не удалось...

Я смерил его отсутствующим взглядом.

– Ты теперь взрослый, – произнес он. Надо заметить, что Чико был на семь лет моложе меня. – Ты хочешь поплакать у папы на плече? – Он сделал паузу. Пойми, Сид, дружище, с этой дурью пора кончать. Что бы ни произошло, хуже той истории, когда лошадь раздавила тебе руку, ничего не может быть. Сейчас не время уверять, что в душе у тебя пустота и ты чуть ли не умер. У нас полно работы. Мы недоделали пять дел. Страховка, охрана, синдикаты Лукаса Вейнрайта...

– Нет, – упрямо проговорил я, почувствовав себя обессиленным и ни на что не годным. – Не сейчас, Чико.

Я поднялся и пошел в спальню. Закрыл дверь.

Без всякой цели направился к окну и поглядел на крыши и каминные трубы.

Потом прислушался к шуму начавшегося дождя. Трубы еще не сняли, хотя камины в квартирах были замурованы и огонь в них давно погас. Наверное, я вроде одного из этих потухших каминов, подумал я. Когда огонь догорает, становится холодно, и легко можно замерзнуть, Дверь открылась.

– Сид, – произнес Чико.

– Напомни, чтобы я вставил замок в эту дверь, – уныло заметил я.

– К тебе пришел новый гость.

– Передай ему, что меня нет дома.

– Это девушка. Какая-то Льюис.

Я провел рукой по лицу, голове и немного помассировал шею. Расслабил мускулы. И отвернулся от окна.

– Льюис Макиннес?

– Верно.

– Она живет в одной квартире с Дженни.

– А, эта. Ну, что же, Сид, если на сегодня все, то я пойду. Я буду здесь завтра. Ты не возражаешь?

– Да.

Он кивнул. Прочее осталось невысказанным. В выражении его лица и в голосе улавливались изумление, насмешка, дружелюбие и даже тревога. Быть может, он заметил все это и во мне. Как бы то ни было, на прощание он широко улыбнулся, а я возвратился в гостиную, размышляя о том, что есть и неоплатные долги.

Льюис стояла в центре комнаты и оглядывалась по сторонам. Несколько дней назад я точно так же рассматривал квартиру Дженни. Я увидел комнату ее глазами: непропорциональные очертания, старомодный высокий потолок, рыже-коричневый кожаный диван, стол, уставленный бутылками и придвинутый к подоконнику, полки с книгами, гравюры в рамах и без рам. К стене была прислонена большая картина с изображением бегущих лошадей, которую я почему-то не удосужился повесить.

Кофейные чашки и бокалы, не убранные со стола, пепельницы, полные окурков, груды Открыток на маленьком столике да и повсюду.

Сама Льюис выглядела иначе: нарядная и совершенно непохожая на ту растрепанную девушку, которую я разбудил воскресным утром. Коричневый бархатный жакет, ослепительно белый свитер, мягкая коричневая юбка с широким кожаным поясом на тонкой талии. Светлые волосы хорошо вымыты и расчесаны, на розоватой английской коже легкая, в тон косметика. Но по ее глазам я догадался, что она приоделась отнюдь не из простого кокетства.

– Мистер Холли.

– Можете называть меня Сидом, – проговорил я. – Ведь вы успели меня неплохо узнать, хотя бы заочно.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Сид.

– Льюис.

– Дженни говорит, что Сид – подходящее имя для водопроводчика.

– Водопроводчики, как правило, симпатичные люди.

– Вам известно, – спросила она, отвернувшись от меня и продолжив осмотр комнаты, – что по-арабски «Сид» означает «господин»?

– Нет, я не знал.

– Это правда.

– Можете сказать Дженни, – предложил я. Она снова взглянула мне прямо в лицо.

– Она у вас бывает, не так ли?

Я усмехнулся.

– Хотите кофе? Или чего-нибудь покрепче?

– А чаю выпить нельзя?

– Разумеется, можно.

Она прошла со мной на кухню и пронаблюдала, как я поставил чайник. В отличие от большинства новых знакомых, открыто выражавших свое изумление, Льюис обошлась без замечаний о протезе. Вместо этого она с безобидным любопытством принялась разглядывать кухню и наконец устремила свое внимание на календарь, висевший на ручке двери деревянного буфета. Фотографии лошадей, рождественская распродажа букмекерской фирмы. Она перелистала страницы, посмотрев на картинки будущих месяцев, и задержала взгляд на декабрьской, где лошадь с жокеем брали препятствие в Эйнтри. Их силуэты эффектно вырисовывались на фоне неба.

– Вот это хорошо, – сказала она, а затем с удивлением прочла. – Это вы.

– Хороший фотограф.

– Вы выиграли эту скачку?

– Да, – спокойно ответил я. – Вам положить сахар?

– Нет, спасибо. – Она кончила переворачивать страницы и закрыла календарь.

– Как странно видеть в календаре знакомых.

Для меня это не было странным. Я подумал, что привык к фотографиям и даже перестал обращать на них внимание. Вот это было действительно странно.

Я вернулся с подносом в гостиную и поставил его на кипу открыток на столике.

– Садитесь, – предложил ей я, и мы уселись.

– Все это, – пояснил я, кивком указав на них, – открытки, которые приходили вместе с чеками за воск.

Она сразу стала серьезной.

– А от них есть хоть какой-нибудь прок?

– Я надеюсь, – отозвался я и рассказал ей про список клиентов.

– Господи, – она заколебалась. – Наверное, вам не понадобится то, что я принесла.

Льюис взяла свою коричневую кожаную сумку и открыла ее.

– Я не знала, заходить мне к вам или нет, но просто вы живете неподалеку от моей тетушки, у которой я сегодня была. Во всяком случае, я решила, что вам это может оказаться кстати, вот потому и прихватила.

Она достала книгу в мягкой обложке. Льюис не составило бы труда послать ее по почте, но я был рад, что она этого не сделала.

– Я попыталась привести мою спальню в порядок, – проговорила она. – У меня масса книг. Они громоздятся одна на другой.

Я не стал напоминать ей, что видел их.

– С книгами такое случается, – откликнулся я.

– И среди них мне попалась вот эта. Она принадлежала Ники.

Она подала мне книгу. Я взглянул на обложку, но тут же отложил ее в сторону и стал наливать чай.

– "Навигация для начинающих". – Я подал ей чашку и блюдце. – Его интересовала навигация?

– Понятия не имею. Но меня она интересовала. Я забрала ее у него из комнаты. Не думаю, чтобы он обнаружил потерю или догадался, что я позаимствовала книгу. У него был ящик, и он складывал туда вещи, вроде тайника у мальчишек. Но однажды, когда я зашла к нему в комнату, вещи были вынуты, словно он прибирался. Ну, в общем он отсутствовал, и я забрала книгу... Он бы не стал на меня сердиться, он на редкость легко ко всему относился... и, наверное, вышло так – я оставила ее у себя, а поверх положила что-то еще и просто забыла.

– А вы ее прочли? – задал я вопрос.

– Нет. Мне было не до того. Это случилось несколько недель назад.

Я взял книгу и раскрыл ее. На форзаце кто-то черными чернилами написал:

«Джон Вайкинг». Почерк был твердый и отчетливый.

– Я не знаю, – сказала Льюис, предвосхитив мой очередной вопрос, – написал ли это Ники или кто-то другой.

– А Дженни знает?

– Она не видела книгу. В то время она уехала с Тоби в Йоркшир.

Дженни вместе с Тоби. Дженни вместе с Эшем. Бог ты мой, подумал я, чего еще можно было ждать. Она ушла, она ушла, она тебе больше не принадлежит, вы разведены. И я не был один, во всяком случае, совсем один.

– У вас очень усталый вид, – заметила Льюис. Я смутился.

– Есть немного.

Я полистал страницы, легонько постучав по ним большим пальцем. Это была, как и следовало ожидать, книга о навигации на море и воздухоплавании с чертежами и диаграммами. Непонятные мне подсчеты, секстанты и описание течений.

Никаких заметок на полях я в ней не обнаружил, за исключением формулы из букв и цифр, написанной теми же чернилами на обороте задней обложки.

+

Подъем = 22,024xVхРх(1/T1 – 1/T2)

Я показал формулу Льюис.

– Как по-вашему, это что-нибудь значит? Чарльз говорит, что у вас диплом по математике. Она немного нахмурилась.

– Ники требовался калькулятор, чтобы сложить два плюс два.

Однако он отлично справился, когда пришлось складывать две и десять тысяч, мелькнуло у меня в голове.

– Хм-м, – проговорила она. – Подъем равен 22.024, время объема, время сжатия, время... Мне кажется, здесь идет речь об изменениях температуры. Я этим никогда не занималась. Лучше обратитесь к физикам.

– Но это имеет отношение к навигации? – спросил я.

Она сосредоточилась. Я обратил внимание, как напряглись ее лицевые мускулы, пока она пыталась разобраться в формуле. Она не только хороша собой, но и быстро соображает, решил я.

– Забавно, – произнесла она наконец. – Но я думало, в этой формуле говорится, сколько всего вы сможете поднять на аэростате.

– Значит, тут имеется в виду дирижабль? – задумчиво сказал я.

– Это зависит от того, что означает 22.024, – ответила она. – И особенно важно, – добавила Льюис, – что конкретно подразумевается в уравнении.

– Я лучше разбираюсь в том, кто может победить в три тридцать.

Она посмотрела на часы.

– Вы опоздали на целых три часа. Завтра они покажут то же самое время.

Льюис откинулась в кресле и вернула мне книгу.

– Вряд ли это вам поможет, – проговорила она. – Но, по-моему, вы желаете узнать о Ники хоть что-нибудь.

– Это может мне очень помочь. Заранее никогда не знаешь.

– Но как?

– Книга принадлежит Джону Вайкингу. А Джон Вайкинг может быть знаком с Ники Эшем.

– Но вы-то не знакомы с Джоном Вайкингом.

– Нет... – согласился я. – Но он специалист по аэростатам. А я знаю кое-кого, кто разбирается в аэростатах И, ручаюсь, мир любителей аэростатов невелик, как и мир любителей скачек.

Она взглянула на кипу открыток, а затем вновь на книгу. И неторопливо проронила:

– Я верю, что так или иначе вы его найдете. Я отвернулся от нее, поглядев куда-то вдаль.

– Дженни утверждает, что вы не уступите и не бросите дела.

Я чуть заметно улыбнулся.

– Вы цитируете ее слова?

Нет. – Я почувствовал изумление Льюис. – Упрямый, эгоистичный и твердо решивший идти своим путем.

– Недалеко от истины. – Я постучал по книге. – Вы можете мне ее оставить?

– Конечно.

– Благодарю.

Мы обменялись взглядами. Это было естественно для людей нашего возраста и разного пола, сидящих в спокойной, уютной квартире на исходе апрельского дня.

Она уловила изменившееся выражение моего лица и угадала ход моих мыслей.

– Когда-нибудь в другой раз, – суховато заметила она.

– А сколько еще времени вы будете жить вместе с Дженни?

– Неужели для вас это что-нибудь значит? – спросила она.

– М-м-м...

– Она считает вас твердым как кремень. Она говорит, что сталь – пушинка по сравнению с вами.

Я подумал о страхе, горечи презрения к себе и покачал головой.

– Ну а я сейчас вижу, – по-прежнему неторопливо заметила она, – человека, который всеми силами старается быть вежливым с незваной гостьей.

– Я вас приглашал, – возразил я. – И со мной все в порядке.

Однако она поднялась, и я встал вслед за ней.

– Надеюсь, вы привязаны к вашей тетушке, – проговорил я.

– Я ее обожаю.

Она холодно, довольно иронически улыбнулась мне. Впрочем, в ее улыбке угадывалось также и удивление.

– До свидания, Сид.

– До свидания, Льюис.

Когда она ушла, я включил одну или две настольные лампы – за окнами начало смеркаться. Напил виски. Посмотрел на бледную связку сосисок в холодильнике, но не стал их готовить.

Больше никто не явится, подумал я. Но каждый из гостей оставил здесь свою тень, особенно Льюис. Да, никто больше не явится, но он будет со Мной, как и в Париже... Тревор Динсгейт. И никуда от него не скрыться. Он неотступно напоминает мне о том, о чем бы я предпочел забыть.

Немного погодя я сбросил брюки и рубашку, надел короткий синий халат и на время расстался с протезом. Сейчас мне действительно было больно его снимать.

Но я решил не придавать этому значения.

Я вернулся в гостиную, чтобы заняться уборкой, но в таком хаосе никогда не знаешь, с чего начать. И я долго стоял и смотрел, поддерживая обрубок левой руки здоровой и целой правой. Я размышлял, какая ампутация хуже – внешняя, видимая всем, или незримая, когда у тебя удаляют душу.

Унижение и отверженность, беспомощность и поражение... После всех этих лет я не позволю... с ожесточением подумал я, черт побери, я не позволю страху меня победить.