Текст книги "Твердая рука"

Глава 9

Лукас Вейнрайт позвонил мне на следующее утро, когда я ставил чашки в мойку.

– Ну, как, есть достижения? – с начальственно-военной интонацией обратился он ко мне.

– Боюсь, – с сожалением отозвался я, – что я потерял эти заметки. И мне придется снова сделать выписки.

– Сколько угодно. – Но мои слова его явно не обрадовали. Я не стал говорить ему, что потерял заметки, когда меня ударили по голове, и большой коричневый конверт, в котором они лежали, упал в канаву. – Заходи прямо сейчас.

Эдди не будет до полудня.

Я медленно, словно отключившись, закончил уборку, размышляя о Лукасе Вейнрайте и о том, что он сможет для меня сделать, если, конечно, соизволит.

Затем я сел за стол и написал то, что хотел. Поглядел на написанное, на пальцы, держащие ручку, и вздрогнул. Сложил бумагу, сунул ее себе в карман и направился на Портмен-сквер, решив не отдавать ее Лукасу.

Он уже достал папки и подготовил их для меня, я сел за тот же стол, что и раньше, и опять скопировал нужные мне документы.

– Ты ведь больше не намерен тянуть, Сид?

– Теперь я весь слух и внимание, – ответил я. – И завтра примусь за дело.

Днем я поеду в Кент.

– Ну и ладно. – Он поднялся, пока Я складывал выписки в новый конверт, и подождал меня. Лукас по-прежнему был встревожен и куда-то торопился, но вовсе не потому, что я его задерживал. Просто он вечно спешил, уж такой он человек.

Кончал одно дело, сразу брался за другое и никогда ничего не откладывал.

Я трусливо колебался и вдруг заговорил, еще не продумав как следует, стоит мне начинать или нет.

– Капитан, помните, выговорили, что сможете отплатить мне за работу. Но не деньгами. Вы обещали мне помощь, если я буду в этом нуждаться.

Он понимающе усмехнулся и отложил прощание со мной на минуту-другую.

– Конечно, помню. Но ты даже не приступил к работе. О какой помощи может идти речь?

– Да ничего особенного. Пустяк. – Я достал из кармана лист бумаги и протянул ему. Подождал, пока он прочтет несколько строк. Я чувствовал себя так, словно подложил мину и вот-вот на нее наступлю.

– Почему бы и нет? – отозвался он. – Не вижу причин для отказа. Но если ты действительно что-то обнаружишь, дашь нам знать?

Я жестом указал на бумагу.

– Вы узнаете об этом, как только я все сделаю, если поможете мне. – Я не был доволен ответом, но он не отреагировал. – Я прошу вас лишь об одном, не упоминайте обо мне. Вообще не называйте моего имени. Не говорите, что это моя идея, никому не говорите. Я... вы можете меня убить, капитан, и я совсем не шучу.

Он перевел взгляд с меня на бумагу, снова посмотрел на меня и нахмурился.

– По-моему, Сид, дело отнюдь не смертельное.

– Пока ты жив, об этом нельзя судить. Он рассмеялся.

– Ладно. Я напишу письмо как бы от имени Жокейского Клуба. И я вполне серьезно воспринял твои слова о смертельном риске. Тебя это устраивает?

– Да. В таком случае все в порядке. Мы пожали друг другу руки, и я покинул его кабинет, взяв с собой коричневый конверт. У выхода я столкнулся с Эдди Кейтом. Мы оба замедлили шаги. Я надеялся, что он не заметил моего испуга. Я и впрямь не рассчитывал, что он так рано вернется. А может быть, он решил, что я собираюсь выжить его с работы.

– Эдди, – с улыбкой проговорил я и почувствовал себя предателем.

– Хэлло, Сид, – весело откликнулся он и лукаво подмигнул мне, отчего его пухлые щеки сделались еще круглее. – Что ты здесь делаешь?

Что ты здесь делаешь?

Нормальный, доброжелательный вопрос. Без подозрений. Без трепета.

– Подбираю разные крохи, – ответил я. Он громко хмыкнул.

– Насколько я слышал, это мы подбираем твои. Еще немного, и ты нас всех оставишь без работы.

– Ни в коем случае.

– Не наступай нам на пятки, Сид. Он продолжал улыбаться, но в его голосе прозвучала угроза. Я посмотрел на его поредевшие волосы и большие усы. Широкое мясистое лицо казалось по обыкновению благодушным, но арктический холод незаметно подступил и уже улавливался в его взгляде. Я не сомневался, что получил серьезное предупреждение.

– Такого никогда не будет, – без малейшей искренности проговорил я.

– До встречи, приятель, – попрощался он, открывая дверь. Эдди кивнул, улыбнулся и напоследок, как водится, похлопал меня по плечу. – Береги себя.

– И ты тоже, Эдди, – произнес я, посмотрел ему в спину и негромко, с сожалением повторил:

– И ты тоже.

Я благополучно добрался с документами до дома, немного подумал и позвонил знакомому специалисту по дирижаблям.

Он сказал:

– Привет, рад тебя слышать, не распить ли нам когда-нибудь бутылочку?

Нет, ни о каком Джоне Вайкннге он и понятия не имеет. Я прочел ему формулу и спросил, говорит ли она ему хоть что-нибудь. Он расхохотался и ответил, что, наверное, по такой формуле наполненный горячим воздухом баллон можно отправлять даже на Луну.

– Большое спасибо, я тебе очень признателен, – саркастически произнес я.

– Нет, серьезно, Сид. Это расчет для максимальной высоты. Попробуй обратиться к аэростатчикам. Для них главное – побить рекорд. Высоты, дальности полета и все в таком духе.

Я спросил, знает ли он кого-либо из аэростатчиков, но он ответил:

– Увы, не знаю, я имею дело только с дирижаблями.

Мы расстались, не слишком внятно и отчетливо пообещав встретиться где-нибудь, когда-нибудь, в какой-нибудь день. Мне стало ясно, что я потратил время даром. Я перелистал телефонный справочник, и вдруг передо мной обозначились невероятные слова: «Общество любителей воздухоплавания» с адресами офисов в Лондоне и номером телефона.

Я позвонил. Приятный мужской голос ответил мне, что, разумеется, он знает Джона Вайкинга, кто же из аэростатчиков его не знает, он ведь настоящий сумасшедший.

Сумасшедший?

Джон Вайкинг, пояснил мне голос, привык рисковать. Ни один человек в здравом уме даже не мечтает с ним состязаться. Если я хочу с ним поговорить, заявил голос, то непременно нанду его на соревнованиях по полетам на аэростатах в понедельник в полдень.

– А где будут проводиться соревнования по полетам на аэростатах в понедельник в полдень?

– Скачки, соревнования по полетам на аэростатах, качели, карусели и прочие игры включены в программу майского пикника в парке Хайлейн в Йоркшире. Джон Вайкинг там будет. Обязательно.

Я поблагодарил за помощь, повесил трубку и принялся размышлять о том, что совершенно забыл о майском пикнике. Национальные праздники всегда были для меня рабочими днями, как и для каждого жокея. Нам приходилось развлекать отдыхающих.

Я даже не замечал, когда они наступали и когда кончались.

Чико принес чипсы с рыбой в каких-то гигиенических, смазанных жиром упаковках. Он решил поджарить их в этих упаковках, отчего чипсы сразу размокли.

– Ты знаешь, что в понедельник состоится праздничный пикник? – спросил я.

– А чего ради я готовил к турниру по дзюдо своих оболтусов?

Он выложил чипсы на тарелку, и мы съели их, орудуя главным образом руками.

– Я вижу, ты снова возрождаешься к жизни, – заметил он.

– Временно.

– Лучше мы сейчас займемся делом, пока ты здесь.

– Синдикаты, – начал я и рассказал ему о несчастном Мэсоне, которого отправили с тем же поручением, о том, как на него напали и превратили в полуидиота.

Чико просыпал излишек соли на чипсы.

– Выходит, нам надо остерегаться?

– Ты согласен начать сегодня же?

– Обязательно. – Он задумался, немного помолчал и облизал пальцы. – Но ты ведь сказал, что нам за это не заплатят.

– Не деньгами.

– А почему бы нам в таком случае не расследовать дело со страховками?

Работка спокойная, непыльная, и гонорар нам обеспечен.

– Я обещал Лукасу Вейнрайту сперва разобраться с синдикатами. Чико пожал плечами.

– Ты хозяин. Но получается, что мы в трех случаях, считая твою жену и Розмари, которой мы вернули чек, работали задаром.

– Потом мы за это получим.

– Значит, ты решил продолжать?

Я ответил не сразу. Я не только не знал, хочу ли я этого, но не представлял, смогу ли. За последние месяцы Чико и я довольно часто сталкивались с крепкими ребятками, пытавшимися пресечь наши расследования. У нас не было покровителей ни в службе безопасности скачек, ни в полиции. Кроме нас самих, никто не мог бы нас защитить. Мы воспринимали синяки как часть работы. Прежде я считал такой же частью работы падения с лошади, а Чико – неудачи на состязаниях по дзюдо. А что, если Тревор Динсгейт сумел все это изменить... И не на одну страшную неделю, но на гораздо больший срок, быть может, навсегда?

– Сид, – грубовато проговорил Чико. – Возвращайся.

Я сглотнул слюну.

– Ну... что же... мы сейчас займемся синдикатами. А там посмотрим.

Скоро я узнаю, подумал я. Так или иначе я это почувствую. Если я больше не смогу заходить в клетки к тиграм, то нам конец. Одного в нашем деле недостаточно, мы должны работать на пару.

Если я не смогу... то скоро умру.

Первый синдикат в списке Лукаса Вейнрайта организовали восемь человек.

Трое из них являлись зарегистрированными владельцами лошадей, и первым значился Филипп Фрайли. Зарегистрированные владельцы неизменно высоко ценились в мире скачек. Они платили налоги, держали все под контролем, но никому не мешали и были финансовым источником и движущей силой конного спорта.

Синдикаты расширяли круг людей, непосредственно связанных со скачками, и спорту это шло лишь на пользу. Они также делили расходы на тренировки на небольшие доли, и это уже шло на пользу владельцам. Так создавались синдикаты миллионеров, шахтеров, группы рок-гитаристов и завсегдатаев пивных. Любой человек, начиная с тетушки Фло и кончая предпринимателем, мог Стать членом синдиката, и задача Эдди Кейта была достаточно скромна – проверять, внесены ли в списки хозяева лошадей, и выяснять их подлинные фамилии.

– Меня интересуют вовсе не зарегистрированные владельцы, – сказал я. – Нам нужно разобраться с остальными.

Мы направились в Танбридж-Уэллс и уже миновали Кент, Танбридж-Уэллс место в высшей степени респектабельное. Убежище для отставных полковников и дам, играющих в бридж. По статистике преступлений Танбридж-Уэллс постоянно занимал одно из последних мест. Однако рядом с этим городком жил Питер Раммилиз, который, по словам информатора Лукаса Вейнрайта, был активным членом всех четырех подозрительных синдикатов, хотя его имя нигде не фигурировало.

– На Мэсона, – задумчиво произнес я, – напали и избили его до полусмерти на одной из улиц Танбридж-Уэллса.

– Он еще мне рассказывает.

– Чико, – спросил я, – ты не хочешь вернуться в Лондон?

– А ты что, получил предупреждение? Я помедлил минуту, ответил:

– Нет.

А затем разогнал машину и свернул, не снижая скорости.

– Знаешь, Сид, – сказал он, – нам не стоит ехать в Танбридж-Уэллс. С этим типом нам ничего не светит.

– Ну и что ты думаешь делать? Он промолчал.

– Нам надо ехать, – решил я.

– Ладно.

– Мы должны выяснить, что интересовало Мэсона, но сами спрашивать не будем.

– Кто он такой, этот Раммилиз? – полюбопытствовал Чико.

– Я с ним ни разу не встречался, но слышал о нем. Он фермер, разбогатевший на махинациях с лошадьми. В Жокейском Клубе его не зарегистрировали, а на целом ряде ипподромов таких, как он, даже к воротам не подпускают. Он пытался подкупить чуть ли не каждого – от главного распорядителя до конюхов, а когда не мог подкупить, начинал угрожать.

– Не слабо.

– Недавно двух жокеев и тренера лишили лицензии, потому что они брали у него взятки. Одного жокея выгнали с работы, и он совсем свихнулся. Целыми днями околачивался у ворот ипподрома и просил милостыню.

– Я его, кажется, видел, и ты с ним недавно разговаривал.

– Верно.

– И сколько ты ему дал?

– Ты никогда не догадаешься. – Ты просто соришь деньгами, Сид.

– Но он же просил: «Подайте Христа ради», – отозвался я.

– Понимаю. Я сейчас представил, как ты берешь взятку у этого барыги.

Такая, я тебе скажу, картинка, закачаешься.

– Во всяком случае, – заявил я, – нам сейчас нет дела до четырех лошадей Питера Раммилиза или того, как он их заполучил (а уж тут без взяток не обошлось). Нет, нам надо узнать, как об этом пронюхал Эдди Кейт и почему он молчал.

– Правильно.

Мы въехали в предместья Кента, и тут Чико проговорил:

– Ты знаешь, почему нам в общем-то везло в работе, как только мы с тобой объединились? – Почему же?

– Потому что все эти негодяи с тобой знакомы. Я имею в виду, они знают тебя в лицо, по крайней мере, многие. И когда они видят, что ты суешь свой нос в их дела, то начинают беситься – совершают одну глупость за другой, раскрывают карты, а нам только того и надо. Они перед нами как на ладони, и нам понятно, что они будут делать дальше. А не суетись они, нам бы ни черта не удалось, точно тебе говорю.

Я вздохнул и сказал «надеюсь», и подумал о Треворе Динсгейте, подумал и тут же оборвал ход, своих мыслей. Без рук человек не может вести машину.

Выбрось это из головы, выбрось, а не то у тебя начнется размягчение мозга, твердил я себе.

Я дернулся, слишком быстро отодвинулся в угол и заметил косой взгляд Чико, но ничего не ответил.

– Сверься по карте, – посоветовал ему я. – Займись чем-нибудь полезным.

Мы без труда отыскали дом Питера Раммилиза и въехали во двор маленькой фермы. Казалось, что предместья Танбридж-Уэллса обтекали ее, как морские волны, не нарушая царящего в ней покоя. Там стоял добротный, белый, трехэтажный фермерский дом. Рядом с ним мы заметили современную деревянную конюшню и огромный, продолговатый амбар. Никаких признаков особого преуспевания мы не обнаружили, но и бедной эту ферму никто бы не назвал.

Вокруг ни души. Я нажал на тормоз, мы остановились и стали выбираться из машины.

– К какому входу, парадному? – осведомился Чико.

– Нет, к заднему, мы же на ферме.

Не успели мы пройти пять или шесть шагов, как во двор амбара выбежал маленький мальчик и, затаив дыхание, бросился нам навстречу.

– Вы приехали со «скорой помощью»? Он задержал свой взгляд на мне, затем посмотрел на машину, и его лицо сморщилось от напряжения и досады. На вид ему было около семи лет. Обычный мальчик, в брюках для верховой езды и рубашке с короткими рукавами. Подойдя поближе, я обратил внимание на его заплаканное лицо.

– Что случилось? – спросил я.

– Я позвонил и вызвал «скорую помощь». Уже давно.

– Мы можем помочь, – предложил я.

– Мама, – пояснил он. – Она лежит вон там и не может проснуться.

– Проведи нас и покажи.

Крепко сбитый мальчишка с каштановыми волосами и карими глазами не мог оправиться от испуга. Он снова бросился в амбар, а мы, не теряя времени, последовали за ним. В нескольких шагах от двери мы поняли, что это не обычный амбар, а нечто вроде зала для верховой езды. Полностью отгороженное пространство двадцати метров в ширину и тридцати пяти в длину с окнами на крыше. Пол от стены до стены был засыпан ярко-желтой стружкой.

Там бегали по кругу пони и большая лошадь, а в опасной близости от их копыт, на полу, как-то странно изогнувшись, лежала женщина.

Чико и я торопливо приблизились к ней. Мы увидели, что она молода, хотя и не смогли как следует разглядеть ее склонившееся вниз лицо. Она была без сознания, но я решил, что обморок у нее не слишком глубокий. Женщина с трудом дышала, ее кожа побелела, и бледность проступала даже под слоем косметики. Но пульс у нее оказался сильным и ровным. Неподалеку валялся шлем для верховой езды, не сумевший ее предохранить.

– Ступай и позвони снова, – приказал я Чико.

– Может быть, нам стоит ее перенести?

– Нет... вдруг она что-нибудь сломала. Нельзя трогать людей, когда они лежат без сознания. Этим ты только повредишь.

– Тебе виднее. – Он повернулся и ринулся к дому.

– С ней все в порядке? – с тревогой в голосе задал вопрос мальчик. – Бинго стал брыкаться, она упала, и мне показалось, что он лягнул ее в голову.

– Бинго – это лошадь?

– У него соскользнуло седло, – пояснил он. Бинго, седло которого болталось где-то под животом, продолжал брыкаться и лягаться, будто на родео.

– Как тебя зовут? – обратился я к мальчику.

– Марк.

– Ладно, Марк, насколько я понимаю, твоя мама скоро придет в себя, а ты храбрый мальчик.

– Мне шесть лет, – гордо заявил он. Очевидно, Марк считал себя совсем взрослым.

Теперь, когда мы подоспели на помощь, в его глазах погасли последние отблески страха. Я опустился на колени перед его матерью и отклонил упавшую ей на лоб каштановую прядь. Она чуть слышно простонала, и у нее задрожали веки.

Несомненно, что за эти несколько минут ей сделалось лучше.

– Я думал, что она умирает, – сказал мальчик. – У нас когда-то был кролик... Он перестал дышать, закрыл глаза, мы не смогли его разбудить, и он умер.

– Твоя мама проснется.

– Вы в этом уверены?

– Да, Марк. Я уверен.

Он заметно приободрился и рассказал мне, что пони зовут Сути и это его лошадь, а его папа уехал ^и вернется только завтра утром.

Они остались вдвоем с мамой, она объезжала Бинго, потому что собиралась продать его одной девушке для скачек с препятствиями.

Чико вернулся и сообщил, что «скорая помощь» уже в пути. Мальчик безумно обрадовался и попросил нас поймать лошадей и загнать их в амбар, а то они пустились в галоп. Если с ними что-нибудь случится, его папа просто придет в ярость.

И Чико и я расхохотались, услыхав, с какой серьезностью он повторяет слова взрослых. Пока он и Марк дежурили рядом с больной, я одну за другой поймал лошадей, подманив их сладостями, которые мальчик достал из карманов. Я привязал их поводья к висевшим на стенах кольцам. Бинго почуял, что лишился беспокоивших его подруг, а его седло окончательно слетело. От этого он успокоился и замер на месте. Марк на секунду отвернулся от матери, задорно похлопал своего пони и дал ему еще сладостей.

Чико подтвердил, что пятнадцать минут назад «скорую помощь» вызвал по телефону какой-то мальчик, но тут же повесил трубку, и там не успели спросить, где он живет.

– Не говори ему, – посоветовал я.

– Какой же ты добрый.

– Он храбрый мальчишка.

– Да, сопляк держался неплохо. Пока ты ловил этот бешеный табун, он рассказал мне, что его папаша, когда рассердится, не помнит себя, и такое с ним частенько случается. – Он поглядел вниз на все еще лежавшую без сознания женщину. – Ты действительно считаешь, что с ней все в порядке?

– Она оправится. Нужно только немного подождать.

«Скорая помощь» прибыла через несколько минут, но Марк опять занервничал, когда санитары унесли его мать на носилках и погрузили в машину, собираясь увезти ее в больницу. Он хотел уехать вместе с ней, но ему не разрешили. Она стонала и что-то бормотала, и это его окончательно расстроило.

– Отвези его в больницу, – сказал я Чико. – Следуй за «скорой помощью».

Ему нужно увидеть, как она очнется и заговорит. А я пока осмотрю дом. Его отец до завтра не вернется.

– Ты это ловко устроил, – саркастически отозвался Чико. Он усадил Марка в «Шимитар» и двинулся в путь. Передо мной мелькнули их головы. Чико что-то оживленно объяснял мальчику. Потом машина скрылась за поворотом.

Я прошел в дом черным ходом с видом приглашенного. Когда тигра нет на месте, войти в клетку не составляет особого труда.

Дом был заставлен новой роскошной мебелью, и эта демонстрация богатства показалась мне безвкусной. Ковры кричащих расцветок, громоздкая стереоустановка, лампа с золотой нимфой и глубокие кресла с черными и бурыми зигзагами. Гостиная и столовая сверкали белизной. По их виду никто бы не сказал, что здесь живет маленький мальчик. Кухня тщательно прибрана и вычищена.

Я понял, что хозяева – любители порядка. Кабинет...

Какая-то навязчивая, показная чистота кабинета заставила меня помедлить и остановиться на пороге. Ни один из известных мне торговцев лошадьми не складывал блокноты и бумаги такими аккуратными, ровными стопками, да и в самих блокнотах, когда я их перелистал, деловые встречи были расписаны буквально по минутам.

Я заглянул в ящики столов и папки с документами и осторожно поставил их на место, чтобы хозяин ничего не заподозрил. Однако мне не удалось обнаружить что-либо интригующее и уж тем более предосудительное. Питер Раммилиз как будто задался целью продемонстрировать свою порядочность. Ни один ящик или шкаф не был заперт. Я не без доли цинизма подумал, что его кабинет напоминает театральную декорацию и, несомненно, должен сбить с толку налоговых инспекторов, если им удастся в него проникнуть. Все нужные записи, если он вообще их хранит, наверное, надежно спрятаны в коробку от печенья или в щель паркета.

Я поднялся наверх. Комнату Марка можно было безошибочно определить, однако игрушки лежали в коробках, а одежда в ящиках гардероба. Там стояли три пустые кровати, из-под их покрывал виднелись аккуратно сложенные одеяла. Потом я осмотрел спальню, туалетную комнату и ванную, обставленные с такой же роскошью, что и комнаты внизу. Надо ли добавлять, что они тоже сверкали чистотой.

Овальная темно-красная ванна с кранами, похожими на позолоченных дельфинов. Огромная кровать с покрывалом из светлой парчи, складки которого шелестели, спускаясь на пол. Никакого беспорядка на изогнутых кремовых стульях и золотом туалетном столике и даже ни одной расчески во всей комнате.

Мама маленького Марка любила меха, украшения и одежду для верховой езды.

Среди костюмов его отца преобладали твидовые – новенькие, будто с иголочки. Я обратил внимание на пальто из шерсти ламы и дюжину других костюмов, в основном покупных. Очевидно, Раммилиз приобрел их, потому что они дорого стоили. Уйма награбленных денег, а потратить их в общем-то не на что, подумал я. Похоже, что хозяин дома был мошенником по натуре, а вовсе не из-за сложившихся обстоятельств.

Каждый ящик стола, каждая полка поражали все той же невероятной чистотой и аккуратностью. И даже в корзине для грязного белья лежала тщательно сложенная пижама.

Я пошарил в карманах его костюмов, но они оказались пусты. В туалетной комнате я не нашел ни клочка бумаги.

Поиски меня изрядно разочаровали, но я все же поднялся на третий этаж и обошел еще шесть комнат. В одной из них стояли пустые чемоданы, а в остальных ничего не было.

Я спустился и по пути решил, что человек, которому нечего прятать, не стал бы наводить такой порядок и вести себя столь осторожно. Но никаких улик я не обнаружил, и материал для расследования напрочь отсутствовал. Семья Раммилиз обитала в каком-то дорогом вакууме, не позволявшем судить о прошлом хозяина. Ни сувениров, ни старых книг, даже ни одной фотографии, если не считать недавнего снимка Марка верхом на пони у них во дворе.

Когда вернулся Чико, я рассматривал пристройки к дому. Кроме семи лошадей в конюшне и двух на площадке для тренировок, никаких животных на ферме не обнаружилось. Я также не понял, Что выращивают на этой ферме, да и выращивают ли вообще. В мастерской ни одной розетки, пожалуй, еще чище, чем в доме, и пахнет мылом для седел. Я двинулся навстречу Чико, желая разузнать, как он поступил с Марком.

– Медсестры накормили его булочками с джемом и попытались дозвониться до его отца. Мать очнулась и заговорила. А как у тебя, удалось продвинуться? Ты не хочешь сесть за руль?

– Нет, вести будешь ты. – Я сел сзади него. – Ничего подозрительнее этого дома я в жизни не видел.

– Неужели?

– М-м-м... связь с Эдди Кейтом даже не прощупывается.

– Значит, мы проездили зря. А вот Марку повезло. Отличный сорванец. Сказал мне, что будет устанавливать мебель, когда вырастет. – Чико обернулся и с усмешкой взглянул на меня. – Сдается мне, он уже раза три успел передвинуть все в этом доме, насколько он помнит.