Текст книги "В мышеловке"

Глава 16

В Мельбурн мы возвращались на самолете компании «Эйр Нью-Зиланд», где нам прислуживали ангелы в костюмах цвета морской волны. Сара выглядела свежей и отдохнувшей. Джик был одет с иголочки, а я – по его словам – был цвета смеси желтой охры, лейнского серого и цинковых белил, что, собственно, по моему мнению, было невозможно.

Наш переезд протекал спокойно и организованно благодаря телексам свыше. Когда мы приехали в аэропорт, забрав вещи Сары в отеле, нас отвели в специальную комнату, угостили горячительным, а потом подвезли на машине по взлетному полю прямо к трапу самолета.

В Мельбурне нас снова встречали, отвели в другую комнату, где не было горячительных напитков, а был здоровенный австралийский полицейский в штатском.

– Портер, – отрекомендовался он басом. – А кто из вас Чарльз Тодд?

– Я к вашим услугам.

– Отлично, мистер Тодд. – Он без особой благосклонности посмотрел на меня. – Вы не больны? Что-то у вас вид…

У него был грубый голос и такие же грубые манеры, что, естественно, должно было внушать страх одним и вызывать трепет у других. А мне он, по всей вероятности, без особой радости предоставил статус временного коллеги, более низкого по званию и положению.

– Нет, – отозвался я, невинно вздохнув. – Время и самолеты никого не ждут. Если я потрачу время на «Скорую помощь», мы пропустим единственный рейс.

– К нему одежда прилипает, – сказал Джик так, как обычно говорят об одежде, когда на улице страшная жара.

Но в Мельбурне было прохладно, и Портер недоуменно посмотрел на меня. Я усмехнулся.

Он сделал вывод, что Джик не в своем уме, и снова перевел взгляд на меня.

– Вам удалось выполнить все запланированное? – спросил я.

– Мы решили ничего не предпринимать до вашего приезда, – сказал он, пожимая плечами. – У входа нас ждет машина. – Он повернулся и вышел, даже не придержав дверь для Сары.

Портер сел рядом с водителем и по радио сказал, что группа прибыла и можно приступать.

– Куда мы едем? – спросила Сара.

– За твоими вещами, – ответил я.

– Правда? – Ее лицо прояснилось.

– А зачем? – спросил Джик.

– Чтобы приманить мышку сыром.

– Кстати, Тодд, ваши вещи у нас, – сказал Портер с гордостью. – Уэксфорда, Грина и Снела задержали сразу после прибытия. Между прочим, вещественные доказательства они уничтожить не успели. Замки на вашем чемодане поцарапаны и погнуты, но не вскрыты… Так что внутри все должно быть на месте. Утром можете забрать вещи.

– Блестяще, – отозвался я. – У них были еще какие-нибудь списки покупателей?

– Конечно. Размокшие, но вполне читаемые. Фамилии канадской клиентуры.

– Хорошо.

– Сейчас идет обыск в галерее «Ярра», и Уэксфорд там – помогает. Мы намекнули, чего от него хотим. Он все понял и загорелся. Как только я дам сигнал начинать, он начнет действовать.

– Полагаете, он и вправду все сделает?

– А куда ему деваться?

На его, Портера, месте я не был бы так уверен. Однако, в конце концов, это его дело.

Мы подъехали к боковым дверям «Хилтона». Портер мигом оказался на тротуаре и стоял теперь как массивная колонна, ожидая с плохо скрываемым нетерпением, пока Джик, Сара и я выберемся из машины. Сплоченной группой мы прошли через холл, а оттуда – через служебную дверь добрались до конторы управляющего отелем.

Высокий мужчина в униформе пригласил нас сесть и принес кофе и сандвичи. Портер взглянул на часы и сказал, что придется подождать.

Было шесть часов с минутами. Через десять минут мужчина в рубашке с галстуком принес Портеру маленький радиотелефон. Портер сунул наушник в ухо и начал слушать.

Контора, освещенная лампами дневного света и скудно меблированная, была собственно рабочей комнатой. Стены были увешаны графиками и расписаниями дежурств. Окон не было, и ничто не указывало на то, что день уже клонился к вечеру.

Мы сидели, пили кофе и ждали. Портер съел один за другим три сандвича. Время приближалось к семи. При таком освещении Сара выглядела утомленной. Джик тоже. Даже его борода теперь лежала на груди. Я сидел и размышлял о жизни и смерти и «бабочке» в горошек.

В семь одиннадцать Портер плотнее прижал наушник и сосредоточил свое внимание на потолке. Расслабившись, он передал нам потрясающую новость:

– Уэксфорд сделал все, как мы и надеялись, гак что машина закрутилась.

– Какая машина? – спросила Сара. Портер безразлично взглянул на нее.

– Ну, все идет, – не совсем понятно объяснил он, – как мы и запланировали…

Он снова взялся за свой наушник, а потом обратился ко мне:

– Он клюнул…

– Потому что дурак, – отозвался я.

Портер почти усмехнулся, что было для него настоящим подвигом.

– Все преступники глупы по-своему…

Половина восьмого. Я вопросительно поглядел на Портера. Он мотнул головой.

– По радиотелефону много говорить нельзя. Мало ли кто может слушать?

«Как в Англии, – подумал я. – Журналисты могут оказаться на месте преступления раньше полиции. И мышка учует ловушку».

Мы ждали. Стрелки часов, казалось, не двигались. Джик зевал, а глаза Сары потемнели от усталости. За дверью бурлила жизнь большого отеля, постояльцы возбужденно готовились к завтрашним заездам, уже последним в этом году.

Дерби в субботу, кубок во вторник, Элсомские скачки, которые мы пропустили, в четверг и международные заезды в субботу. По возможности ни один любитель скачек не уезжал домой до конца всех состязаний.

Вдруг Портер поправил наушник и замер.

– Он уже тут!

Хотя видимой опасности не было, сердце у меня забилось чаще. Портер вытащил наушник, положил радиотелефон на стол и вышел в фойе.

– А нам что делать? – спросила Сара.

– Ничего. Только слушать.

Мы все трое подошли к двери и приоткрыли ее дюймов на шесть. Мы слышали, как люди спрашивали свои ключи от комнат, интересовались корреспонденцией.

И вдруг знакомый голос, от которого меня словно электрическим током ударило. Уверенный голос человека, не ожидающего опасности:

– Я пришел за пакетом, который здесь в прошлый вторник оставил мистер Чарльз Тодд. Он сдал его в камеру хранения. У меня письмо от него, в котором он просит администрацию отеля выдать пакет мне. Вот письмо… – Зашуршала бумага.

Глаза у Сары округлились от удивления.

– Ты действительно писал? – шепнула она.

– Нет, конечно.

– Хорошо, сэр, – ответил служащий. – Подождите минутку, я принесу пакет.

До нас донеслись шаги служащего, который отправился за картинами.

Сердце громко стучало у меня в груди. Через несколько минут служащий вернулся:

– Прошу вас, сэр. Картины, сэр.

– Все правильно.

– Сейчас я подам их вам, сэр. – Голос прозвучал совсем рядом. – Вот, пожалуйста, сэр. Вы сами донесете, сэр?

– Да-да, благодарю! – Теперь, когда он держал пакет в руках, в его голосе прозвучало нетерпение. – Спасибо. До свидания.

– И это все? – с оттенком разочарования начала было Сара, но тут зычный голос Портера словно топором разрубил бархатный покой отеля.

– Если вы не возражаете, мы сами позаботимся об этих картинах, – сказал он. – Портер, мельбурнская полиция.

Я шире приоткрыл дверь и выглянул. Портер, грузный и массивный, стоял, требовательно протягивая руку. По обе стороны от него двое полицейских в штатском, возле парадного входа еще двое в форме. Полагаю, все остальные выходы тоже охранялись. Полиция зря не рисковала.

– Что такое… инспектор? Я только выполняю поручение… э-э… моего молодого друга… э-э… Чарльза Тодда.

– А что это за картины?

– Понятия не имею. Он попросил меня принести их, вот и все. Я тихонько вышел в холл. Он стоял передо мной в каких-нибудь шести футах. Я мог бы дотянуться и тронуть его. На мой взгляд, это было достаточно близко и должно было удовлетворить Портера.

Обитатели «Хилтона» окружили нас неправильным полукругом, стараясь понять, что за драма разыгрывается на их глазах.

– Так мистер Тодд попросил вас принести картины? – громко спросил Портер.

– Конечно.

Взгляд Портера метнулся ко мне:

– Вы просили его?

– Нет, – коротко ответил я.

Мельбурнская полиция, ясное дело, добивалась взрывного эффекта. Но то, что произошло, намного превысило мои ожидания. Никакой тихой очной ставки и в завершение ее тихого и мирного ареста. Мне бы следовало вспомнить собственные теории об особой жестокости того, кто всем заправлял в этой шайке.

Я оказался лицом к лицу с разъяренным быком. Он сообразил, что его одурачили. Ярость вздымалась в нем как гейзер, а его руки уже тянулись к моей шее.

– Ты мертвый! – завопил он. – Ты же мертвый, разрази тебя гром!

Он сбил меня с ног. Я задыхался под тяжестью его веса. Напрасны были все мои попытки отбиться от него кулаками. Его гнев изливался на меня как лава. Бог знает, какие у него были намерения, но люди Портера успели оттащить его, прежде чем он прикончил меня. Поднявшись с большим трудом, я услышал, как щелкнули наручники.

Теперь он стоял рядом со мной, тяжело дыша, его скованные руки тряслись, злобные глаза налились кровью. Один миг неудержимой ярости, свирепого неистовства – и всю его внешнюю цивилизованность сдуло как ветром. Открылось жестокое и неприглядное нутро.

– Привет, Хадсон, – сказал я.

– Прошу извинить меня, – небрежно произнес Портер. – Но я не думал, что он сбесится. По виду такой воспитанный…

– Атавизм, – сказал я.

– Что? – не понял Портер.

– Он всегда был дикарем. Подспудно.

– Ну, вам виднее. Я его вижу впервые.

Он кивнул нам и поспешил за своим пленником, которого сопровождали полицейские.

Постояльцы отеля, поглядев на нас минуту-другую, тоже начали расходиться. Совершенно обессиленные, мы сели на кушетку.

Джик взял руку Сары и крепко сжал. Она накрыла своей ладонью мою.

На все ушло девять дней. Но для нас они были вечностью.

– Не знаю, как вы, – вздохнул Джик, – а я бы не отказался выпить пива…

– Тодд, – сказала Сара, – ну, начинай!

Мы устроились в моей спальне, Джик и Сара в умиротворенном состоянии духа, а я – в халате Джика, комната благоухала лекарствами.

– О Хадсоне?

– А о ком же еще? Я не засну, пока ты нам всего не расскажешь!

– Ну… я искал подобного типа, искал еще до того, как встретился с ним…

– Но почему?

– В связи с вином, – объяснил я. – В связи с вином, украденным из подвала Дональда. Тот, кто украл его, не только знал, что оно существует… Он знал, что в доме есть подвал и в него ведет неприметная дверь, сделанная в виде стенного шкафа. Я сам много раз бывал в доме Дональда, но даже не догадывался о существовании подвала. Преступники привезли с собой ящики нужных размеров. Вино обычно ставится по двенадцать бутылок в ящик, а у Дональда украли около двух тысяч бутылок. На такое количество нужно потратить немало времени, а для взломщиков лишнее время – лишний риск… И еще одно обстоятельство. Вино было особенное – небольшое состояние, как говорил Дональд. Вино, которое продают и покупают как недвижимость, стоит оно недельную зарплату за бутылку… И без профессионала нельзя было обойтись, нужно было знать, как его хранить и как продавать… А так как Дональд сам занимался вином и целью его поездки в Австралию было вино, я сразу принялся искать человека, который знал Дональда, знал, что он купил Маннинга, разбирался в хорошем вине и в торговле им. И вот понял: Хадсон Тейлор – именно тот, кого я ищу. Однако сначала мне показалось, что все не так просто… потому что внешне он был не такой, как я предполагал.

– Мягкий и дружелюбный, – подсказала Сара.

– И состоятельный, – добавил Джик.

– Скорее всего, он просто деньголик, – сказал я, откидывая край одеяла и с вожделением взирая на прохладную белую простыню.

– Кто-кто?

– Деньголик. Я сам придумал термин для обозначения тех, кто любит деньги так, как алкоголик – спиртное.

– Таких в мире много, – заявил Джик.

Я отрицательно покачал головой:

– В мире много пьяниц. А алкоголики – больные. И деньголики – такие же. Им всегда не хватает. Они не могут освободиться от этой зависимости. Сколько бы они ни имели, они все равно хотят еще. Кстати, я имею в виду не заурядных дельцов, сколачивающих себе состояние, а настоящих безумцев. Деньги, деньги, деньги! Как наркотики… Деньголики пойдут на все, чтобы достать деньги… Похищение детей, ограбление банков, убийства… Да они и собственных бабушек продадут. Все что угодно!

Я сидел на постели с ногами, потому что чувствовал себя ужасно скверно. Горели многочисленные ссадины, саднили порезы. Думаю, у Джика тоже.

– Деньголизм, – проговорил Джик, словно диктор, обращаясь к невидимой аудитории, – это распространенное инфекционное заболевание, которым страдает каждый, кто ощутил когда-либо жажду денег. То есть все…

– Давай про Хадсона, – потребовала Сара.

– Хадсон – блестящий организатор. Когда я прибыл сюда, то не думал, что организация окажется такой разветвленной, но точно знал, что за кулисами скрывается незаурядный режиссер. Понимаете, что я имею в виду? Дело было задуманно как межконтинентальная операция.

Джик открыл банку с пивом и скривился от боли, протягивая ее мне.

– Но потом Хадсон убедил меня в том, что я ошибался в отношении его персоны, – продолжал я, отпивая освежающую жидкость, – потому что он был слишком осторожным. Он сделал вид, что ему нужно поискать в записях название галереи, где Дональд приобрел картину. Разумеется, он относился ко мне не как к потенциально опасному человеку, а как к кузену Дональда. Пока не переговорил на ипподроме с Уэксфордом.

– Припоминаю, – вставила Сара. – Ты еще сказал, что их знакомство все меняет.

– Да… Возможно, он лишь сообщил Уэксфорду, что я кузен Дональда. Но Уэксфорд, понятно, в свою очередь доложил ему, что я встретил Грина на развалинах усадьбы Мейзи в Суссексе, а потом вдруг оказался в галерее, где рассматривал оригинал картины, сожженной в доме Мейзи.

– Боже! – воскликнул Джик. – Теперь неудивительно, что нам пришлось ехать до самого Алис-Спрингса.

– Конечно. Только в те дни я еще не думал, что мне нужен именно Хадсон. Я искал жестокого человека, который совершает преступления руками своих подчиненных. Хадсон таким не выглядел… Единственная пустяковая трещинка в его маске обнаружилась, когда он неожиданно проиграл на скачках. Он с такой силой вцепился в бинокль, что даже пальцы у него побелели. Но нельзя же считать человека злоумышленником лишь на том основании, что его огорчает неожиданный проигрыш!

– Я согласен с твоим определением, – задумчиво усмехнулся Джик.

– У меня было время поразмыслить в больнице Алис-Спрингса. Те гориллы просто не могли прибыть туда из Мельбурна за такой короткий промежуток времени. Однако они могли появиться из Аделаиды. База Хадсона располагалась именно там… Но все доказательства оказывались слишком хлипкими.

– Начнем с того, что они могли прибыть в Алис заранее, – логично отметил Джик.

– Верно, могли. Но зачем? – зевнул я. – Потом вечером, когда разыгравался кубок, ты сказал, что Хадсон расспрашивал тебя обо мне. И я подумал, откуда он вас знает.

– А ведь я тоже удивилась, только не придала этому значения. Мы же видели его с верхней трибуны, значит, возможно, он где-то видел тебя с нами.

– Вас знал парень из Художественного центра. Он был на скачках. Он же вел вас до самого «Хилтона» и показал Грину.

– Ну, а Грин – Уэксфорду, а тот – Хадсону? – предположил Джик.

– Вполне возможно.

– К тому времени, – продолжал Джик, – они поняли, что надо избавиться от тебя, и у них был великолепный шанс, но они допустили промашку… Хотел бы я послушать, что происходило, когда они узнали об ограблении галереи! – Он захохотал и опрокинул банку, допивая пиво.

– На следующее утро, – продолжал я, – посыльный принес письмо от Хадсона в «Хилтон». Как он дознался, что мы живем там?

Они оба удивленно смотрели на меня.

– Может быть, Грин ему сказал? – предположил Джик. – Но, во всяком случае, не мы. Мы никому и ничего не говорили.

– У меня тоже никто не спрашивал, – сказал я. – В письме предлагалось посетить его виноградник. Ну, если бы не мои сомнения, то я поехал бы. Он считался другом Дональда… а виноградник – это даже интересно. С его точки зрения, во всяком случае, следовало попробовать.

– Наверное, ты прав, – согласился Джик.

– Вечером после кубка мы остановились в мотеле возле Бокс-Хилла. Я позвонил в Англию инспектору Фросту, ведущему дело Дональда. Я попросил его задать моему кузену несколько вопросов… А утром под Веллингтоном я получил на них ответы.

– Мне кажется, будто сегодняшнее утро было несколько лет назад, – сказала Сара.

– Угу…

– И какие ты задал вопросы и получил ответы?

– Вопросы: рассказывал ли Дональд Хадсону про свое вино в подвале, говорил ли он то же самое Уэксфорду и не Хадсон ли предложил Дональду пойти вместе с Региной посмотреть на Маннинга в Художественном центре. Ответы: «Да, конечно», «Нет, с какой стати» и просто «Да».

Они молча обдумывали услышанное. Потом Джик бросил монету в прорезь комнатного рефрижератора и получил еще банку пива.

– А что дальше? – спросила Сара.

– Мельбурнская полиция заявила, что у меня нет доказательств. Вот если бы удалось их получить, тогда бы они занялись Хадсоном всерьез. Пришлось забросить приманку в виде картин… У полиции это получилось блестяще.

– Как, как им это удалось?

– Дали возможность Уэксфорду «случайно» послушать обрывки информации из нескольких отелей о необычных вещах, хранящихся в их камерах хранения, в том числе и о картинах в «Хилтоне». После нашего прибытия ему предоставился случай воспользоваться телефоном, когда, как он предполагал, никто его не подслушивал. И он позвонил Хадсону и все передал ему. Тогда тот сам составил письмо от моего имени и отправился в отель за картинами.

– Он, видимо, свихнулся?

– Просто дурак. Правда, он считал, что меня уже нет в живых… и не подозревал, что за ним следят. Ему и в голову не пришло, что полиция может подслушать звонок Уэксфорда… Фрост заверил меня, будто Уэксфорд считал, что пользуется обычным аппаратом из обычной телефонной будки…

– Но это же подло, – решила Сара.

Я снова зевнул, прикрываясь ладонью.

– Чтобы поймать подлеца, иногда приходится прибегать к ответной подлости.

– Кто бы мог подумать, что Хадсон окажется таким негодяем? – произнесла она. – Он так… так хорошо держался! Кто бы мог подумать, что под доброжелательной, сердечной внешностью люди способны скрывать такую страшную жестокость? Неужели такое вообще возможно?

– А что, по-твоему мнению, я рисую? – Джик встал со своего места и потянул за собой Сару. – Вазы с цветочками? – Он перевел взгляд на меня. – Лошадей?

На следующее утро мы попрощались в Мельбурнском аэропорте, в котором, казалось, провели немалую часть жизни.

– Как-то странно, что мы расстаемся, – сказала Сара. – Ты вошел в нашу жизнь…

– Я еще как-нибудь приеду к вам.

Они молча кивнули.

– Ну… – Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы.

Это было похоже на все расставания, когда многого не скажешь. Мы по глазам друг друга видели, что скоро будем с грустью вспоминать эти десять дней. Как то, что мы делали во время нашей сумасбродной юности. Как нечто далекое.

– Ты взялся бы за все снова? – вдруг спросил Джик.

Без всякой связи я подумал о военных летчиках, которым посчастливилось выжить и которые вспоминают события сорокалетней давности. Стоила ли победа пролитой крови, труда и постоянного риска сложить голову? Жалеют ли они о прошлом?

Я улыбнулся. Для меня не имело значения то, что будет через сорок лет. То, что будущее сделает с прошлым, – это его собственная трагедия. Гораздо важнее другое – то, что мы делаем сегодня.

– Наверное, взялся бы!

Я наклонился и поцеловал Сару, жену моего старого друга.

– Эй! – громко сказал он. – Найди себе собственную!

Глава 17

Мейзи увидела меня прежде, чем я заметил ее, и устремилась навстречу большой ярко-красной птицей, распростершей крылья.

Понедельник. Время ленча. Вулверхемптонские скачки. Холодно, и моросит дождь.

– Привет, дорогой, я так рада, что вы вернулись! Как долетели? Это же не ближний свет, а? Да еще на такой реактивной штуке! – Она похлопала меня по руке, зорко вглядываясь в лицо. – Вам, сдается, солоно пришлось, дорогой. Вы не обижаетесь на меня за такие слова? Вам не удалось загореть. А ужасные раны на руке, наверное, очень вам досаждают, да и ходите вы как-то слишком уж осторожно…

Она замолчала, чтобы взглянуть, как мимо нас на старт проходит группа жокеев. Яркие камзолы на фоне прозрачного серого тумана. Тема картин Маннинга.

– Вы поставили на кого-нибудь, дорогой? Вам не холодно? Я считаю, что джинсы не годятся зимой, потому что они все-таки из хлопка, дорогой, не забывайте. А как вам жилось в Австралии? То есть удалось найти что-нибудь интересное?

– О, мне придется долго рассказывать.

– Тогда пойдемте в бар. Вы не против?

Она заказала большие порции бренди с имбирным элем и устроилась за маленьким столиком. В ее добрых глазах появилось выражение тревоги и ожидания.

Я рассказал ей про организацию Хадсона, Мельбурнскую галерею и про список иностранных покупателей.

– И я была в том списке?

– Конечно, – ответил я.

– И вы передали его полиции? – встревожилась она.

– Успокойтесь, Мейзи, – усмехнулся я. – Ваша фамилия была уже вычеркнута. А я зачеркнул ее еще раз основательно. Теперь ее никто не прочтет, особенно на копии.

Она широко улыбнулась.

– А вас не назовешь дураком, дорогой! Тут я был не очень убежден.

– Но боюсь, что девять тысяч фунтов вы потеряли окончательно.

– О да, дорогой, – заявила она бодро. – Так мне и надо за попытку обмануть таможню, хотя, если говорить искренне, дорогой, при подобных обстоятельствах я, пожалуй, снова сделала бы то же самое, потому что налоги, дорогой, выводят меня из себя. Но я так рада, дорогой, что они не постучат в мою дверь или, вернее, к моей Бетти, потому что я, разумеется, живу у нее, как вас, наверное, уведомили уже в «Бич-отеле», пока мой дом не будет готов.

– Какой дом?

– Да, дорогой, я решила не восстанавливать усадьбу в Уортинге, потому что без тех вещей, которые мы покупали вместе с Арчи, она уже никогда не будет такой, как раньше. Так вот, я продаю участок за немалые деньги, дорогой, а себе подобрала хорошее местечко по дороге с ипподрома в Сандаунском заповеднике.

– И вы уже не собираетесь в Австралию?

– Нет, дорогой. Австралия слишком далеко. Понимаете, дорогой, далеко от Арчи…

Я понимал. Мне очень нравилась Мейзи.

– Боюсь, что я потратил все ваши деньги.

Она улыбнулась, склонив голову набок и гладя сумочку.

– Пустое, дорогой. Значит, вы нарисуете две картины. На одной меня, а на другой мой новый дом…

После третьего заезда я ушел, сел на поезд до Шрузбери, а оттуда автобусом добрался до официальной обители Фроста.

Он сидел в кабинете, с головой погрузившись в какие-то бумаги. Присутствовал также начальник отдела старший инспектор Уолл, который в свое время так потрепал нервы Дональду. Его я видел впервые. Мы довольно холодно пожали руки друг другу. Глаза Уолла скользнули по моей куртке, джинсам и бутсам, не изменив своего выражения. Мне предложили стул из пластика.

С чуть заметной усмешкой Фрост сказал:

– Вы там разворошили целый муравейник.

Уолл даже нахмурился, явно не одобряя такой фривольности.

– Обнаружилось, что вы напали на весьма разветвленную организацию. – Они оба устремили взгляд на гору бумаг.

– Вы рассказали обо всем Дональду? – спросил я. Фрост промолчал.

– Мы проинформировали мистера Стюарта, – деревянным голосом проговорил Уолл, – что ограбление его дома и смерть миссис Стюарт – дело преступной организации, о которой он не мог знать и действия которой не мог предотвратить.

Холодные, удобные слова.

– До него дошло то, что вы ему сказали?

Брови Уолла удивленно выгнулись.

– Я лично посетил его. Мне кажется, что он отлично все понял.

– А как с Региной?

– С телом миссис Стюарт, – поправил Уолл.

– Дональд очень хочет похоронить ее.

Фрост посмотрел на меня с почти человеческим сочувствием.

– Сложность в том, – проговорил он, – что в случае убийства тело потерпевшего должно сохраняться у нас, потому что адвокат защиты имеет право потребовать собственную экспертизу. В данном случае мы никого не смогли обвинить в убийстве. – Он откашлялся. – Мы выдадим тело миссис Стюарт для захоронения, как только будут улажены все формальности.

Я нервно сцепил пальцы.

– Успокойтесь. Ваш кузен и так многим вам обязан. Большего вы сделать не могли.

– Ладно, – криво усмехнулся я. – Тогда пойду проведаю его.

Уолл снова подал мне руку, а Фрост провел меня через холл на улицу. В ранних зимних сумерках ярко светились огни.

– Неофициально, – сказал он, медленно шагая за мной, – могу сообщить, что мельбурнская полиция нашла в галерее список людей, являющихся известными взломщиками. Они распределены по странам, как и покупатели. Четыре фамилии приходится на Англию. Мне не полагается строить догадки, тем более делиться ими, но все же есть шанс, что убийца миссис Стюарт находится среди них.

– Правда?

– Да… Но прошу на меня не ссылаться.

– Ладно, не буду, – пообещал я. – Итак, ограбление – местная работа?

– Похоже.

«Грин, – подумал я. – Грин через „и“ долгое. Грин мог нанимать их. А потом на пожарище он проверял качество их работы».

Я остановился. Мы стояли перед цветочным магазином, в котором работала Регина. Фрост поглядел на огромные желтые хризантемы, украшавшие ярко освещенную витрину, и перевел на меня вопросительный взгляд. Я полез в карман, достал шесть револьверных гильз и положил их в руку Фроста.

– Гильзы именно от того револьвера, из которого человек по фамилии Грин стрелял в меня. Он бросил их, когда перезаряжал оружие. Я говорил вам о них по телефону. Может, это убедит вас в том, что Грин способен на убийство.

– Ну… и что с того?

– Только предположение…

– Дальше, дальше!

– Грин находился в Англии в то самое время, когда была убита Регина…

Он уставился на меня и ждал продолжения.

– Может, Регина знала его. Ведь она была в галерее в Австралии. Может быть, она узнала его, когда увидела в доме среди бандитов… Вероятно, потому ее и убили – было явно недостаточно просто связать и заткнуть ей рот. Если бы она осталась жива, то несомненно смогла бы опознать его.

Теперь он выглядел так, словно ему не хватало воздуха.

– Но это все… предположения, – попробовал возразить он.

– Я знаю наверняка, что он был здесь через две недели после смерти Регины. Я знаю, что он по уши увяз в продаже картин, которые потом выкрадывали у владельцев. Я знаю наверняка, что он убил бы каждого, кто мог бы обвинить или выдать его. А остальное… ну, это уже ваши заботы!

Я продолжал идти к остановке автобуса. Он шел за мной с растерянным видом.

– Все хотели бы знать, – проговорил он, – как вы напали на след организации?

– Подсказка информатора, – усмехнулся я.

– Какого информатора?

«Информатор, – мелькнуло у меня, – контрабандист в модном пальто с великолепной прической и сумочкой из крокодиловой кожи».

– Информаторов не выдают, – заявил я.

Он вздохнул, остановился и вытащил из пиджака кусочек оторванной ленты телекса.

– Вы знакомы с инспектором по фамилии Портер?

– Разумеется.

– Он переслал вам сообщение.

Фрост передал мне ленту. Я прочитал аккуратно напечатанные слова:

«Передайте большое спасибо художнику-англичанину».

– Вы можете кое-что передать Портеру?

– Могу, конечно. Что?

– «Пустое», – продиктовал я.

Я стоял в темноте возле дома своего кузена. Он сидел в освещенной гостиной, глядя на портрет Регины, стоявший на камине все еще без рамы. Я позвонил.

Дональд медленно подошел и открыл.

– Чарльз? – несколько удивился он. – А я полагал, что ты в Австралии.

– Вчера прилетел.

– Заходи.

Мы прошли на кухню, где по крайней мере было тепло, и сели по разные стороны стола. Он выглядел изможденным стариком, тенью человека, который уходит из жизни.

– Как идут дела? – спросил я.

– Дела? – хмуро переспросил он.

– Торговля вином.

– Я с тех пор не был в конторе.

– Но если у тебя до сих пор не было проблем с наличными, они появятся.

– Мне все равно!

– Ты застрял, как иголка на пластинке. Проигрываешь один и тот же мотив… – Он смотрел на меня без всякого выражения. – Но теперь полиция знает, что это не ты организовал ограбление.

Он медленно кивнул.

– Полицейский… инспектор Уолл… приходил и сообщил мне…

– Ну, а дальше?

– Теперь это не имеет значения.

– Из-за Регины?

Он не ответил. Глаза его затуманились.

– Тебе нужно трезво оценить обстановку, Дональд. Она мертва. Уже пять недель и три дня, как она умерла. Ты хочешь ее увидеть сейчас?

Он страшно перепугался.

– Нет, Чарльз. Конечно нет!

– Тогда брось думать о ее мертвом теле!

– Чарльз! – Он вскочил, опрокинув стул, вне себя от ярости.

– Она в ящике холодильника, – сказал я. – А тебе нужно похоронить ее в холодной сырой земле. Разве не все равно?

– Убирайся! – Он повысил голос. – Я больше не хочу тебя слушать.

– То, из-за чего ты убиваешься, – терпеливо уговаривал его я, – это уже не Регина. Пойми, Дональд, то, что лежит в холодильнике, уже не Регина. Настоящая Регина – в твоем сердце, в твоей памяти. Единственная возможная жизнь, которую ты можешь ей дать, это помнить о ней. Ее бессмертие – в твоей жизни. И своим отказом от жизни ты убиваешь ее вторично.

Он резко повернулся и вышел. Я слышал, как он пересек холл, и догадался, что он направляется в гостиную. Через минуту я пошел за ним. Створки дверей были закрыты.

Я открыл двери и вошел. Он сидел на стуле на своем обычном месте.

– Убирайся… – вяло произнес он.

«Какой прок в том, – подумал я, – что человека сбрасывают с балкона, стреляют в него, швыряют о камни, а в итоге он не может спасти своего кузена».

– Я забираю картину с собой в Лондон, – громко и безапелляционно заявил я.

Он забеспокоился и вскочил на ноги.

– Нет!..

– Да. И немедленно!

– Ты не сделаешь… Ты отдал ее мне…

– Ее нужно вставить в раму. Иначе ее скрутит и перекорежит.

– Ты не заберешь ее.

– Ты тоже можешь поехать ко мне.

– Я не могу уехать отсюда!

– Почему?

– Не будь идиотом! – взорвался он. – Ты сам знаешь почему. Потому что…

– Регина будет там, где будешь ты. Стоит подумать о ней, как она будет с тобой.

Никакой реакции.

– Она была необыкновенная. Ужасно, что ее не стало. Но она заслуживает того, чтобы ты сделал для нее все, что возможно.

Опять ничего.

– Она не в этой комнате, а в твоих мыслях. И ты можешь взять ее с собой куда угодно.

Ничего.

Я подошел к камину и снял картину. Лицо Регины улыбалось, полное жизни.

«Но левую ноздрю следовало бы нарисовать несколько мягче…» – подумал я.

Дональд не пытался останавливать меня. Я тихо коснулся его руки.

– Давай выведем твою машину и поедем ко мне в Хитроу. Немедленно!

Дональд продолжал молчать.

– Вставай! – коротко приказал я. Он начал тихонько плакать.

Я глубоко вздохнул и взглянул на часы.

– Хватит! – сказал я через пару минут. – А бензин у тебя есть?

– Мы сможем заправиться… на шоссе… – ответил он, мучительно шмыгая носом.