Текст книги "Изгнание"

– А что ты будешь делать в это время?

– Я доберусь до Кингсвера и возложу на Мирод обязанности по уходу за мной до полного выздоровления. Думаю, что это будет ей по душе.

Николь встревожилась:

– Она для тебя, наверное, все на свете?

Джоселин ухмыльнулся:

– Да нет, не совсем так. Но наша мать умерла, когда мне был год, а Мирод – шесть. Между нами было еще двое малышей, но они оба умерли, так что можно сказать, что на сестру лег весь груз моего воспитания.

Николь подумала о том, каким пагубным могло быть влияние на него старшей сестры, но ничего не ответила.

– Потом, – продолжал Джоселин, – когда умерла моя жена, родив Сабину, Мирод занялась воспитанием моей дочери. Сама она так и не вышла замуж, как ты понимаешь…

«Господи, час от часу не легче!» – подумала Николь, но опять ничего не сказала.

– …Так что она будет просто счастлива поухаживать за мной, пока ты будешь ублажать королеву, – закончил Джоселин.

«Уж это точно», – подумала Николь.

Вслух же она задала вопрос, который интересовал ее уже довольно давно:

– Джоселин, почему ты так долго не женился? Ведь ты давно вдовец.

– Потому что я мечтал встретить тебя, – ответил он.

Она удивленно посмотрела на него:

– Ты хочешь сказать, что мечтал встретить кого-нибудь похожего на меня?

Ее муж покачал головой:

– Нет, я имел в виду именно то, что сказал. Я очень часто видел тебя во сне. Иногда это была ты, а иногда я видел совсем другую девушку, похожую на мальчика, потому что у нее были короткие волосы. Но это была тоже ты. Я знаю, ты мне не поверишь, но, когда мы встретились там, на дороге в Ноттингем, я тебя сразу узнал. И влюбился еще до того, как ты заговорила.

– Но почему ты мне раньше об этом не говорил?

– Потому что это звучит так странно, так невероятно, хотя это истинная правда.

– Так значит, мы искали друг друга среди столетий? – Николь растерялась и совершенно не подумала о том, что сказала.

– Наверное, – ответил он, его глаза потемнели и загадочно сверкнули, но больше он ничего не сказал.

На следующий день Джоселин с Карадоком, которому каким-то образом удалось на время отстраниться от обязанностей шпиона, сели на коней и поскакали по дороге, которая петляла среди диких лесов и вела в Дартмут. Николь, которая уже успела получить одобрение своего плана у королевы, проводила их до окрестностей города. Она так усиленно старалась держать себя в руках, расставаясь с мужем, поэтому лишь прикоснулась к его губам.

– Как только родится ребенок, пришли мне весточку, – произнес он, – я сразу же за тобой приеду.

– А если тебе придется вернуться на войну?

– Тогда вместо меня приедет Мирод, – ответил Джоселин.

С мыслью об этой неизвестной ей женщине, которая теперь почти полностью завладела ее сознанием, Николь развернула коня и поскакала обратно в Экзетер, чтобы дождаться там рождения ребенка, которым, насколько она знала историю, станет Генриетта-Анна, для членов семьи – просто Минетт, будущая жена гомосексуалиста герцога Орлеанского и любовница его брата, короля Людовика XIV.

* * *

В начале лета 1644 года принц Руперт собирался покинуть Оксфорд и проехать по всем своим укреплениям, выстроенным в форме звезды. Сначала он хотел помочь своему брату, принцу Морису, находящемуся на западе страны, избавить Йорк от нависшей над ним угрозы быть атакованным хорошо вооруженной двадцатитысячной армией парламентариев. Он сделал это шестнадцатого мая. При нем теперь был не только Бой, но и черный Лабрадор, тот самый пес, которого он приобрел во время осеннего военного совета, когда впервые заметил, как Арабелла Аттвуд смотрит на него сверху из окна. Сначала он называл его «Бой», но потом дал ему кличку «Шейд»;[9]9
  Shade (анг.) – тень.


[Закрыть] эта кличка напоминала ему о тайном любовном приключении, когда он испытал самое большое блаженство за свои двадцать четыре года, проведя незабываемый час в тени парка с женщиной, которой искренне восхищался.

По мере того, как принц двигался на север, к нему присоединялись другие военачальники со своими людьми. Так, в Честере к нему примкнул Джон Байрон, а в Болтоне – любящий риск Георг Горинг, недавно освобожденный из плена парламентариев в обмен на графа Лозиана. Там же в Болтоне к ним присоединился граф Дерби, только что прибывший с острова Мэн. Все вместе они добрались до Латом-Хауза, который был осажден уже в течение месяца, а благородная и мужественная графиня Дерби, француженка, урожденная Шарлотта де ля Тремоль, стойко держала в нем оборону.

Враги, осаждавшие Латом-Хауз, тут же бежали, узнав, что на них собирается напасть принц Руперт, и это еще раз доказало, как одно только его имя могло вселять ужас в сердца соперников. Радостная и счастливая графиня выпорхнула из своего имения, которое она так храбро и долго защищала, и крепко обняла принца. Как он сам потом признавал, ничего более ужасного с ним не происходило с начала войны.

Король тоже покинул Оксфорд, чтобы «попугать» противника. Послав основные силы в Абингдон на борьбу с Уильямом Уоллером, Карл сам пронесся по укреплениям «круглоголовых», громя их направо и налево, имея при себе всего тысячу всадников, восемь пушек и тридцать экипажей. Противник короля лорд Эссекс громогласно объявил, что Уоллер, которого он недолюбливал, может спасти свое положение только в том случае, если со своим войском начнет двигаться на запад. Начавшийся июнь застал всех – и принца Руперта, и его дядю-короля, и почти всех их противников в движении в разных концах Англии.

По прошествии первой недели месяца Руперт, чувствуя, что не сможет сам отвоевать Йорк, написал Карлу, прося его помочь освободить город. Четырнадцатого июня король ответил ему из Вустера, где, как он полагал, у него были серьезные неприятности. Думая, что Эссекс захочет ему отомстить и то же самое попытается сделать Уильям Уоллер, король боялся, что им двоим без труда удастся разгромить его войско. Первые строки его письма показывали, в какой глубокой депрессии он находился: «Если я потеряю Йорк, то можно считать, что я почти потеряю корону». Далее он продолжал: «Всей силой своего влияния на тебя и уважения, которое ты ко мне питаешь, заклинаю тебя отложить все другие дела и по получении этого письма сразу же попытаться захватить Йорк». Получив этот приказ к сражению, Руперт тут же занялся его подготовкой, в то время как сам король, узнав, что Эссекс, в конце концов, решил двигаться на запад, занялся подготовкой к сражению с войском Уоллера.

* * *

Утром шестнадцатого июня у королевы Генриетты-Марии начались схватки, и к полудню она произвела на свет красивую и здоровую девочку. Николь, которой по долгу службы было положено присутствовать при родах, была просто в восторге от увиденного чуда. Ее восхитило не само рождение ребенка, хотя она раньше никогда этого не видела, а то, что она стала свидетелем появления на свет Минетт, принцессы, которая в один прекрасный летний день станет любовницей самого короля-Солнце, в то время как его красавец братик не сможет подарить ей любовь, которую она будет от него ждать.

В тот же вечер Николь написала Джоселину о рождении ребенка и о том, что он может приехать и забрать ее домой. «Что же теперь меня ожидает?» – подумала она. Внезапно мысль о Мирод и Сабине, одна из которых – старая дева, а вторая – наверняка испорченная девчонка, показалась ей неприятной и она решила, что жить с ними будет просто невыносимо.

Атмосфера в Экзетере была очень напряженной. За день до рождения Минетт принц Морис покинул занимаемый им Лим и прибыл в Экзетер, чтобы защитить королеву от приближающегося войска графа Эссекса. Ходили слухи о том, что тот собирается захватить Генриетту-Марию в плен, поэтому во время церемонии крещения девочки, которая состоялась в городском соборе через несколько дней после ее рождения, все участники торжества страшно нервничали и в буквальном смысле слова «постоянно оглядывались назад».

Морис, который в отличие от своего сентиментального старшего брата, был более похож на простого солдата, внимательно следил за леди Далкис – новоявленной гувернанткой Минетт. Николь, которая скоро распрощается с ними со всеми, обнаружила, что плачет. Она никак не могла вспомнить, что произойдет дальше с Генриеттой-Марией и ее новорожденной малышкой, поэтому очень переживала за них. Когда после окончания церемонии они вышли на соборную площадь, вокруг которой были расположены залитые солнечным светом красивые здания, построенные в двух архитектурных стилях, – Тюдоров и Стюартов, – слезы все еще текли у нее по лицу. Она постаралась успокоиться и взять себя в руки.

На площади было полно пеших и всадников – принц привел с собой небольшое войско из Лима. Один из всадников привлек особое внимание Николь. Он направился прямо к ней и остановился в нескольких дюймах. Не ожидая, что за ней прибудут так скоро, Николь с удивлением уставилась на красивую фигуру Карадока Веннера.

– А где лорд Джоселин? – спросила она неприветливо, неприязнь к этому человеку возродилась в ней с новой силой.

– Он в гостинице на Фрог Стрит, миледи.

– Но почему он там?

– Он посчитал, что это наиболее уединенное и спокойное место, где он может попрощаться с вами.

– Попрощаться?

– Да. Ему стало известно, что принц Руперт нуждается в каждом воине, который поможет ему захватить Йорк. Хозяин решил, что должен прийти ему на помощь.

– Он себя хорошо чувствует?

– Да, – кивнул Карадок, – в основном благодаря любви и заботе миледи Мирод.

«О Господи!» – подумала Николь, но тутже одернула себя.

– А как он думает поступить со мной? – спросила она.

– Я отвезу вас в Кингсвер Холл, а потом присоединюсь к нему.

– Все это хорошо, мой дорогой Карадок, – сурово произнесла Николь, – но дело в том, что вы оба ошибаетесь. Если Джоселин собирается ехать на север, то я тоже поеду туда. Мне было без него ужасно одиноко, и я не собираюсь опять терпеть разлуку с ним. И не спорь со мной, просто отвези меня к мужу, я сама ему сообщу об этом.

В первый раз с тех самых пор, как она познакомилась с Карадоком, он искренне ей улыбнулся:

– Да, миледи.

Он помог ей сесть на лошадь позади себя, и они поехали по оживленным улицам.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Осада Йорка длилась уже почти два месяца. Он был отрезан от всего мира, в городе уже начинался голод, его жители сидели на воде и хлебе. Но возглавляемые маркизом Ньюкаслом, который как-то в письме назвал себя «самым преданным принцу Руперту человеком, горожане и не думали сдаваться. Замуровав себя в толстых древних стенах города, они сожгли все окрестные поля и деревни, чтобы враг не мог подойти близко, и неистово обороняли городские ворота. Они также были готовы в любой момент поджечь мосты через реки Ос и Фосс, если бы только враг решил воспользоваться ими.

Четырнадцатого июня 1644 года маркиз решительно отказался от предложения сдать город врагу, хотя те обещали накормить жителей. Вскоре после этого неприятель предпринял попытку атаковать город через Северные ворота, имевшие также название «Будтэм Бар», которую маркизу удалось отбить. Но даже такой мужественный воин, как маркиз, воспринял известие о том, что к нему на помощь спешит принц Руперт и что он уже совсем близко – всего в четырех милях от города, с несказанной радостью и послал ему приветственное письмо:

«Приветствую Вас, дорогой сэр, и благодарю Бога, что из множества путей Вы выбрали именно этот, ведущий ко мне. Вы – Спаситель Северных земель и Благородный Защитник Короны. Ваше имя, сэр, вселяет ужас в сердца самых неустрашимых вражеских полководцев, и они склоняют головы перед ним».

И это оказалось истинной правдой, потому что три военачальника «круглоголовых»: Томас Ферфакс, командующий войском из средней Англии, граф Ливен, со своим шотландским войском, а также граф Манчестер – главнокомандующий «Восточной Ассоциации», получивший это звание после нескольких блистательных побед на востоке Англии, когда он покорил несколько графств, включая Хантингтон и Линкольншир, – все они моментально отступили от стен города. Узнав об этом, жители города радостно выбежали за его пределы и накинулись на продукты и вещи, которые предназначались для них же и среди которых оказались, кроме всего прочего, четыре тысячи пар новой обуви!

Николь и Джоселин присоединились к войску принца тридцатого июня, когда оно под прикрытием ночи почти бесшумно двигалось между Демнтоном и Нарсборо. К счастью, Николь не пришлось встречаться с Рупертом лицом к лицу, потому что Джоселин пошел докладывать принцу об их прибытии один. Спросить, справлялся ли принц о ней, Николь не осмелилась.

– Я думаю, тебе лучше присоединиться к другим женщинам, – сказал Джоселин, когда они вдвоем легли на узкую походную кровать в отведенной для них палатке.

Николь посмотрела на него крайне удивленно:

– Каким другим женщинам?

– О, их здесь не менее сотни. Да и во всех армиях всегда полно женщин.

– А кто они?

– Уборщицы, носильщицы, прислуга, поварихи, швеи и просто женщины, которые сопровождают солдат.

– Проститутки?

– Да, ну и жены тоже.

Николь усмехнулась:

– А я тогда кто?

– Ты – и то, и другое, – пробормотал Джоселин, целуя ее, и она, почувствовав, как напрягся его половой член, немедленно потянулась к нему, как делала это всегда.

Употребив все свое женское обаяние, она смогла уговорить его взять ее с собой. Вечером в гостинице на Фрог Стрит она восхитила его, доставив мужу массу наслаждений. Причина этого была не только в том, что она страшно по нему соскучилась, Николь также подсознательно пыталась сгладить свою вину перед ним за связь с Рупертом. Он ничего не знал об этом и был уверен, что она исстрадалась по нему за эти несколько недель, ее губы неустанно ласкали каждый уголок его тела. Когда наступила кульминация, он был в таком восторге, что долго не мог прийти в себя.

– Не оставляй меня, – взмолилась она, – я не вынесу еще одной разлуки, которая может продлиться несколько месяцев.

– Я тоже этого не вынесу, – ответил Джоселин, все еще не придя в себя после экстаза…

И так Николь оказалась рядом с ним на лошади.

В ту ночь, когда все солдаты спали (лорд и леди Аттвуд среди них), один из шпионов принца Руперта вернулся в лагерь и разбудил своего командира, у которого в последнее время появилась привычка по ночам не спать, а лишь дремать, и который еще не знал, что женщина, в которую он страстно влюблен, находится совсем рядом. В результате этого ночного разговора планы изменились. Проснувшись утром, участники похода узнали об этом, и известие, передаваемое от одного к другому, быстро облетело лагерь.

– Врагу стало известно о том, что мы направляемся в Норсборо, а оттуда на восток и собираемся напасть на его войско, которое расположено к северу от Йорка. Поэтому они на лодках переправились через Ос и сконцентрировали свои силы неподалеку от Лонг Марстона, чтобы встретить нас там. Когда мы дойдем до Нарсборо, нам следует повернуть на север и зайти в город с другой стороны.

– А он умен, наш принц, – произнес Джоселин, седлая своего коня, такого же черного, как его кудрявые волосы.

– Конечно, – тихо ответила Николь.

Спустя полчаса огромное войско, состоящее из пеших и конных, захватив с собой орудия и амуницию, снялось с места так тихо, как это можно было ожидать от войска, растянувшегося на две мили, – слышны были лишь цоканье лошадиных копыт и тихий звон оружия. Не было барабанного боя, и ничто не могло указать врагу на то, что войско, ведомое гениальным предводителем, развернулось и подходит к городу с противоположной стороны. Увидев высокого, стройного мужчину, скачущего во главе, Николь почти пожалела о том, что решила поехать с мужем, ибо она теперь со всей очевидностью поняла красоту и физическую привлекательность принца Руперта. Человек, с которым она так неосмотрительно переспала, сегодня был одет так же изысканно, как всегда, алая шляпа украшала его темноволосую голову, сапоги с бахромой поблескивали в лучах солнца. Глядя на него, Николь все яснее понимала, что не любит его, что дело совсем не в этом. Просто теперь она испытывала стыд, который ей никогда раньше не был ведом.

Вытащив меч, командир показал направление, и вся армия, повинуясь этому безмолвному сигналу, продолжала двигаться дальше. Николь обернулась и посмотрела на вереницу женщин, шедших в конце процессии; ей вдруг захотелось, подобно им, делать что-нибудь для солдат, стать хоть чем-то полезной для победы войска. Она, как назло, никак не могла вспомнить, поможет ли предстоящее сражение снять осаду с Йорка.

– Черт, почему я не была достаточно внимательна на уроках истории? – тихо пробормотала она, а потом спросила: – Могу ли я тоже что-нибудь сделать?

Блеснувшие в утреннем свете глаза Джоселина проследили за ее взглядом.

– Ты ведь не захочешь стать поварихой?

– Можно и поварихой, если для меня не найдется ничего другого.

Он ответил очень серьезно:

– Нет, ничего не найдется. Все остальное может быть слишком опасно.

– Почему?

– Потому что все другие должности связаны с риском, женщинам приходится находиться на поле боя и рисковать наравне с мужчинами. Что касается разведчиков, то они в любой момент могут быть разоблачены.

– А разведчики – это то же самое, что и шпионы?

– Да, что-то в этом роде. Только женщины обычно занимаются разведкой задолго до сражения, чтобы узнать о противнике заранее, а не пробираются в его расположение во время боя, как это делает Карадок.

По спине Николь забегали мурашки:

– И что же им нужно разведывать?

– Ну, например, где спят вражеские солдаты и сколько их.

– И как же они это делают?

– Ну, кто-нибудь может переодеться, например, женой фермера и проникнуть в расположение врага.

– А, понятно, – произнесла Николь, решив, что лучше оставить эту тему.

Не то чтобы она считала ее для себя слишком опасной, просто она поняла по глазам Джоселина, что эта тема ему неприятна.

В тот же день, первого июля 1644 года, ближе к вечеру, они дошли до Йорка и, обойдя город, стали лагерем возле Марстон-Мура. Услышав это название, Николь наконец-то вспомнила, что здесь произошло кровавое и ужасное сражение, но кто вышел из него победителем, ей никак не удавалось вспомнить. Пока она ломала над этим голову, снова и снова укоряя себя за то, что была недостаточно внимательна на уроках истории, события тем временем начали развиваться. Маркиз Ньюкасл прислал приветственное письмо принцу, которое Руперт воспринял как готовность служить под его командованием. Поэтому он послал в город Георга Горинга с посланием для Ньюкасла, где говорилось, что тот должен быть готов со своими людьми к четырем часам следующего утра к совместной битве с парламентариями. Отправив письмо, Руперт сел на коня и еще раз объехал свой лагерь, чтобы убедиться в готовности своих солдат.

Делая обход, принц совершенно неожиданно столкнулся с Николь и остановился как вкопанный, в изумлении глядя на нее.

– Что за черт! Арабелла, Боже мой, что вы тут делаете?

– Я решила поехать с Джоселином. Я почувствовала, что не смогу сидеть дома, сложа руки.

Руперт сделал шаг в ее сторону:

– Если бы я только знал, что вы здесь, я послал бы вам записку…

– Ваше высочество, – строго произнесла Николь, – я здесь со своим мужем, и единственное, о чем хочу вас попросить, – держитесь от меня подальше. То, что между нами произошло, должно быть забыто.

Принц горестно рассмеялся:

– Как вы можете просить меня забыть то, что произошло, если я только об этом и думаю? Конечно, с вашей стороны это была всего лишь ошибка, но я был совершенно искренен в своих чувствах, я убедился, я понял, что безумно люблю вас!

Она вспыхнула и рассерженно отвернулась со словами:

– Пожалуйста, не говорите мне об этом. Вы расстраиваете меня.

Принц страстно прижался губами к ее руке:

– Я скорее умру, чем доставлю вам неприятности. Единственное, чего я хочу, чтобы вы были счастливы.

– Тогда постарайтесь, чтобы Джоселин ничего не заподозрил. Ведите себя естественно по отношению ко мне, умоляю вас.

Руперт помрачнел:

– Не показывать вида, что я безумно влюблен в вас, – это самое страшное, о чем вы можете меня просить.

– Но я умоляю вас, сделайте это, так будет лучше для всех.

– Хорошо. Но и не мечтайте о том, что я хоть на секунду перестану думать о вас.

– О, Господи! – воскликнула Николь, и в ее голове мелькнула шальная мысль о том, что если бы она надумала собирать «коллекцию» в этом столетии, то принц был бы наверняка первым в ее списке.

Появление Джоселина, который вернулся после обхода своего небольшого отряда, избавило ее от необходимости продолжать разговор. Увидев принца Руперта, он поклонился, сделав замысловатый реверанс, на который принц ответил едва заметным кивком головы. Заговорил он с ним, однако, вполне любезно.

– Я рассчитываю объединиться с маркизом Ньюкаслом завтра на рассвете, однако до этого времени мне хотелось бы отдохнуть. Буду вам очень признателен, Аттвуд, если вы с вашей женой разделите со мной обед.

– С удовольствием, – ответил Джоселин, но его лицо стало вдруг озабоченным. – Вы расскажете нам за обедом о своих планах?

– Мой план, – ответил принц, поворачиваясь, чтобы уйти, – побольнее укусить ненавистного противника.

– Конечно, конечно, – поспешно произнес Джоселин, глядя вслед удаляющемуся Руперту. – Он явно чем-то расстроен. Я бы даже сказал, что он нервничает, если об этом человеке вообще можно такое сказать.

– Ты говоришь о нем так, как будто он бездушная машина, – произнесла Николь, дотрагиваясь рукой до запястья мужа.

– Но это так и есть. Он отличная машина, способная безошибочно вести бой, и ему совершенно чужды жалость, нежность и другие чувства.

– Какая ерунда. Он же любит своих собак.

– И еще тебя, чему я совсем не удивлен, – ответил Джоселин, играя ее длинными локонами. – Я всегда считал, что его соперничество с кузеном из-за тебя вовсе не было простой забавой.

Николь повернула к нему совершенно бесстрастное лицо; в тот момент она возблагодарила Бога за то, что была актрисой.

– Совершенно не понимаю, почему ты так думаешь. – С этими словами она зашла в палатку, чтобы переодеться.

Все военачальники в лагере были заранее предупреждены об обеде с принцем. Он состоялся в тот же день, первого июля, поздно вечером. Стол стоял прямо на улице перед палаткой Руперта, и за ним располагались все преданные ему и королю люди. Тут были лорды Байрон, Малинекс и Аттвуд, сэр Сэмюэл Тьюк, сэр Френсис Макуорс, сэр Уильям Блэкистон, сэр Чарльз Лукас, братья Артур и Маркус Тревор, а также полковники Дейкр, Карнаби и Лэнгдейл. Николь была единственной женщиной за столом и, сидя справа от принца, чувствовала себя ужасно неловко, потому что ей приходилось, находясь от него так близко, постоянно держать дистанцию.

Сразу после полуночи, когда обед уже почти закончился, к ним присоединились еще гости. Маркиз Ньюкасл за четыре часа до назначенного срока пожаловал из Йорка с несколькими преданными королю жителями города.

– Милорд, – произнес Руперт, осушив стакан портвейна и протестующе подняв руку, – сожалею, что заставил вас так рано поднять в бой ваших людей. Но завтра нам предстоит поистине великий день.

– Сэр, – ответил Ньюкасл, он был явно раздражен, а может, Николь это только показалось, – мои люди все еще находятся в Йорке под командованием лорда Эйсина…

– Боже праведный! – застонав, прервал его принц.

– …а я пришел сюда к вам, чтобы дать один совет.

Если раньше Николь приходилось только слышать о вспыльчивом характере принца, то теперь она смогла в этом убедиться.

– Я совершенно не нуждаюсь в нем, спасибо, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Я собираюсь атаковать противника на рассвете, пока он ничего об этом не знает, а, следовательно – не подготовлен, ведь они этого не ждут, да и основные силы у них только на подходе.

– Но лорд Эйсин…

– Этот ваш лорд Эйсин – просто грязный сифилитик, – грубо прервал его принц. – Я всегда его ненавидел, так же, как и он меня. Так что, милорд, я намерен выступить, не дожидаясь его. Здесь в Марстон-Муре у меня четырнадцать тысяч солдат, и большая их часть – моя личная кавалерия. Если мы выступим на рассвете, то застанем их врасплох. Мы разнесем в пух и прах и их самих, и их чертовы пушки!

– А какова их численность?

– Мне точно неизвестно. Но я зашлю к ним женщину, и она узнает обо всем.

Николь поднялась и вежливо поклонилась хозяину стола:

– Извините меня, ваше высочество, господа, но я бы хотела удалиться.

Руперт был немного пьян, а потому находиться рядом с ним было для нее довольно опасно. Он одарил ее многозначительным взглядом и, вскочив на ноги, прижался губами к ее руке.

– Конечно, миледи. Вам надо немного поспать перед сражением. Учтите, это мой приказ. Завтра я не позволю вам даже приблизиться к полю боя.

С ужасом чувствуя, что Джоселин не спускает с нее глаз, Николь пробормотала что-то в знак согласия и, выскользнув из-за стола, кинулась в свою палатку. Мысли путались у нее в голове. Но одна из них, о том, что она может принять участие в сражении при Марстон-Муре и тем самым участвовать в сотворении ИСТОРИИ, не давала ей покоя. Она пообещала принцу, что не будет лезть под пули, когда начнется сражение, но ведь она может предпринять кое-что полезное. Если она прямо сейчас переоденется в простую деревенскую женщину и сделает вид, что просто пораньше отправилась на базар, то это может стать самым захватывающим и опасным приключением в ее жизни. Она выведает все о войсках неприятеля и вернется к принцу еще до рассвета со сведениями, которые ему так необходимы. Конечно, Николь понимала, что Джоселин придет в ярость, узнав об этом. Не переставая думать о муже, Николь надела старую юбку и кофту, которые ей когда-то дала Эммет, и поспешила туда, где были привязаны лошади.

Прекрасная летняя погода портилась, по небу непрерывно плыли тяжелые облака, то и дело закрывая огромную яркую луну. Но света было вполне достаточно, чтобы она могла без труда оседлать свою лошадь. Эту науку Николь освоила недавно, ей пришлось пересиливать себя, потому что в прошлой жизни она всегда с опаской относилась к этим животным. Уже через несколько минут она направила лошадь по дороге между пшеничным полем и грядой невысоких холмов, за которыми лежала болотистая местность, и, держась подальше от палаток со спящими солдатами, во весь опор поскакала к тому месту, где, как она полагала, была расположена вражеская армия.

В двух милях на восток от Мартон-Филд раскинулась деревушка Лонг-Мартон, и именно туда направилась Николь, уверенная, что часть «круглоголовых» расположилась где-то по соседству. Предположения ее подтвердились. Она пересекла границу, разделяющую болото и пшеничное поле, и услышала звуки, указывающие на чье-то присутствие. Лагерь неприятеля оказался, когда она его увидела, гораздо меньше, чем следовало ожидать: было похоже, что основные силы противника отсюда уже ушли, а здесь остался лишь небольшой кавалерийский отряд. Посреди поля она увидела небольшой лагерь, обнесенный временной оградой, и кучку стреноженных лошадей. Николь подъехала ближе; яркая луна и горящие факелы позволяли ей все хорошо рассмотреть.

Солдаты противника, несомненно, спали, но в одной палатке – на вид самой большой – горел свет, и оттуда раздавались приглушенные голоса. По всей видимости, военачальники парламентариев, так же как и их противники-роялисты, обсуждали сложившуюся ситуацию. Николь бесшумно поползла вперед, думая о том, как будет здорово, когда она передаст принцу все, о чем они говорят.

Вынырнувшая из темноты рука схватила ее за шею так грубо и неожиданно, что она даже не успела вскрикнуть. Ей так и не удалось это сделать, потому что рука приподняла ее над землей, и Николь несколько секунд висела, беспомощно болтая в воздухе ногами. Когда же ее поставили на землю, она тут же расплакалась при виде того, кто ее схватил. Это был огромный детина, никак не меньше шести футов ростом, его огромные рыбьи глаза зло уставились ей в лицо.

– И куда же это, крошка, – прошипел он, – скажи на милость, ты направляешься?

Николь сделала попытку прикинуться деревенской простушкой.

– На рынок, сэр. Я только что пришла из деревни, – ответила она, стараясь улыбаться как можно обаятельнее.

– Да? И на какой же это рынок ты идешь? – спросил он, не обращая внимания на ее заигрывания.

Мысль Николь бешено заработала: Йорк находится совсем в другой стороне, а какие еще города есть поблизости, она не знала.

– В Нарсборо, – рискнула ответить она.

Он грубо рассмеялся:

– Но это же почти в двадцати милях отсюда.

– Вот поэтому я и вышла так рано, – убежденно произнесла Николь.

– Да уж, вижу. И что же ты несешь на рынок, милая женщина?

– Ну, яйца и овощи, и все такое с фермы моего мужа.

– О, я думаю, что это как раз то, что нам нужно. Пошли-ка, посмотрим, что у тебя там есть.

Она прекрасно понимала, что на этом ее карьера «шпионки» с треском провалилась. Как только он увидит ее лошадь, на которой нет и намека на поклажу, с ней будет покончено. Она сделала еще одну отчаянную попытку:

– Если вы позволите мне съездить домой, я смогу привести что-нибудь более существенное… цыплят там или окорок, или еще что-нибудь. Это займет не больше двадцати минут.

Он улыбнулся и приблизил к ней ужасное луноподобное лицо:

– Я думаю, мне следует посоветоваться по этому поводу со своим командиром. Уж он-то быстро разберется, что к чему.

– Пожалуйста, – бесстрастно ответила Николь, – Если это вам так необходимо.

– Конечно, необходимо. Мы наслышаны о том, что этот дурак Руперт посылает женщин-шпионок, чтобы они все разнюхивали. Но ты-то, конечно, ничего об этом не знаешь, не так ли?

В его голосе звучала такая явная издевка, что Николь хотелось закричать от страха.

– Мне ничего про это неизвестно, – игриво ответила она. – И то же самое я могу сказать вашему офицеру, если вы будете так добры и отведете меня к нему.

– Это доставит мне истинное удовольствие, – ответил ее мучитель и, сделав шутовской поклон, подтолкнул ее в сторону освещенной палатки.

По раздающимся из палатки голосам Николь поняла, что там находятся двое, и она надеялась, что сможет уговорить кого-нибудь из них отпустить ее, если хотя бы один из них поддастся на ее чары. Тут она обнаружила, что ее втолкнули в палатку, и она, ослепленная ярким светом, начала оглядываться по сторонам.

За столом сидели двое мужчин, один – почти спиной к ней, и она не могла видеть его лица, второй смотрел прямо на нее. Николь увидела длинные черные волосы и треугольники бровей. Это лицо, на котором светились жестокие черные глаза, было ей знакомо. Она поняла, что попала в плен к сэру Томасу Ферфаксу – одному из самых известных предводителей «круглоголовых». Николь присела в неловком поклоне, изображая деревенскую простушку.