Текст книги "Изгнание"

– Что это значит? – спросил Ферфакс, в его голосе послышалось удивление.

– Шпионка, сэр. Во всяком случае, я так думаю. Она слонялась возле лагеря, а когда я ее поймал, она сказала мне, что идет на рынок.

Треугольные брови взлетели вверх:

– Сейчас, посреди ночи? Ну-ну, продолжайте.

– Это истинная правда, сэр, – ответила Николь, кокетливо улыбаясь, – и мне кажется, что это просто возмутительно, что человека, который занимается своими делами, так бесцеремонно хватают и начинают допрашивать.

– Послушай-ка, красавица, – сурово произнес Ферфакс, – тебе, наверное, прекрасно известно, что не сегодня-завтра тут состоится сражение. Так чего же ты ожидала? – он повернулся к конвоиру. – У нее есть с собой какие-нибудь продукты?

– Не думаю, сэр. Но могу проверить ее лошадь.

– Да, проверьте, – Ферфакс повернулся к человеку, сидевшему с ним за столом. – Мне кажется, она действительно шпионка. Слишком уж она красива для деревенской фермерши, которую нужда заставляет вставать в такую рань. Господи, неужели они думают, что мы такие дураки, и нас так легко обмануть?

Второй мужчина повернулся и внимательно посмотрел на нее… И тут Николь чуть не грохнулась в обморок. Опять! В самый неожиданный момент в ее жизни появился Майкл Морельян! Для него ее появление было тоже полной неожиданностью. У него в прямом смысле слова «отвисла челюсть», а глаза «вылезли из орбит».

– Боже милостивый! – воскликнул он.

Ферфакс заволновался:

– Вы знаете ее?

Майкл нахмурился:

– Я не уверен, но мне кажется, я видел ее в окрестностях деревни.

– Тогда почему вы так удивились?

– Всему виной ее красота, – быстро ответил Майкл, стараясь скрыть свое замешательство, – она поистине просто чудо.

– Идет война, – укоризненно ответил сэр Томас, – и мы здесь для того, чтобы сражаться, а не восхищаться хорошенькими женщинами, – но тут его лицо смягчилось. – Однако признаю, она действительно невероятно красива. Как тебя зовут, девочка?

– Бетси, сэр, – ответила Николь и с удовлетворением отметила про себя, что Майкл усмехнулся.

– Мне кажется, ты совсем непохожа на Бетси, – сдержанно произнес Ферфакс, и, повернувшись к вошедшему охраннику, спросил: – Ну?

– Лошадь очень выхоленная, сэр, и на ней очень дорогое седло, она явно не фермерская.

– Так-так, – протянул сэр Томас, складывая вместе кончики пальцев, – на этот раз Руперт сплоховал.

Волна справедливого гнева подкатила к горлу Николь, но она, решив не усложнять ситуацию, промолчала.

– Что же это он так! – многозначительно произнес Майкл.

– Можешь на коленях благодарить своего глупого Бога за то, что мы с уважением относимся к нашему врагу, девчонка, – продолжал сэр Томас, – в противном случае я послал бы тебя на допрос, а допросы не всегда заканчиваются благополучно.

– Что же, в таком случае, вы собираетесь со мной сделать? – спросила Николь с облегчением.

– Придется тебе провести эту ночь закованной в цепи, – почти ласково ответил Ферфакс – Не могу рисковать и дать тебе возможность сбежать, чтобы ты рассказала своему хозяину обо всем увиденном. Ну, а завтра посмотрим.

Майкл поднялся и спросил:

– Куда вы хотите ее поместить, сэр Томас?

– Да все равно, ведь она будет связана.

– Не хотите ли, чтобы я ее покараулил?

Знаменитая улыбка искривила губы Ферфакса:

– В этом нет необходимости. Я позову сержанта. Тем более что наш разговор еще не закончился, полковник. – Ферфакс позвонил в колокольчик, который лежал на соседнем столе вместе с принадлежностями для письма. – Уведите пленника, – приказал он солдату, появившемуся в дверях, – да, и закуйте ее в кандалы с ног до головы, – генерал одарил Николь плотоядным взглядом. – Спокойной ночи, Бетси, – сказал он и повернулся к бумагам, разложенным перед ним на столе.

Ситуация, в которой оказалась Николь, была, пожалуй, самая страшная, в которой ей когда-либо довелось побывать. Она поняла это, когда ее приковали к столбу недалеко от места, где стояли лошади. Она почувствовала такую слабость, что опустилась на землю, потом решила, что ей необходимо облегчиться, что она и сделала тут же, надеясь, что поблизости нет никого из солдат, и на нее никто не смотрит. После этого она, стоя у столба, долго глядела на одинокую луну и на еле заметную красную полоску рассвета, означавшую, что самая ужасная ночь в ее жизни подходит к концу.

Потом в темноте, перед самым рассветом, появился Майкл, он почти вплотную наклонился к ней, чтобы никто не мог услышать их тихой беседы. Сначала он грубо обругал ее за то, что она так жестоко обманула его в Хазли Корт, потом сменил гнев на милость и с глубокой нежностью спросил, как поживает дочь. Наконец, мужчина, ставший когда-то первым любовником Арабеллы, страстно припал к губам Николь, и на этот поцелуй она, учитывая ее положение, не могла не ответить.

– Будь все проклято, но я все еще люблю тебя, Арабелла, – пробормотал он. – Бог свидетель, клянусь, что если я встречу на поле боя твоего мужа, то, не задумываясь, убью его.

Уверенная в том, что он представления не имеет, как выглядит Джоселин, Николь ответила:

– Это ваше личное дело и дело вашей совести, полковник Морельян.

Он посмотрел ей прямо в глаза и спросил:

– Послушай, что это в тебе за дьявольская сила, которая до сих пор держит меня в твоей власти? Я молил Господа, просил его избавить меня от этих чар, но теперь мне совершенно ясно, что этого никогда не произойдет.

Спрашивать его о том, что будет с ней дальше, освободят ли ее или нет, показалось Николь не очень уместным для такой «торжественной» минуты, поэтому она промолчала, и Майкл, бросив на нее хмурый взгляд, ускользнул прочь. Когда он ушел, Николь вспомнила, что какие-то двадцать четыре часа назад нечто подобное ей говорил Руперт, и она с горечью подумала о том, что и в этом столетии ей удалось собрать «коллекцию». Но на этот раз она не получала от нее никакого удовольствия.

– Я ненавижу тебя, Николь Холл, – произнесла она, опустив голову и чувствуя, как слезы катятся градом по немытым щекам.

На рассвете пришел тот самый сержант, который надевал на нее цепи. Он вытащил связку ключей, с помощью которых открывались замки.

– Тебе надо присоединиться к другим женщинам, – сказал он, снимая с нее оковы. – Это приказ полковника. Да, и, между прочим, он сказал, что тебе лучше не представляться вражеской шпионкой. Скажи, что ты пришла из деревни, а то тебе все волосы повыдергают.

«О, Господи!» – подумала Николь, заходя в палатку, где несколько откровенно недружелюбно настроенных женщин тут же начали подозрительно ее осматривать.

– Пришла помочь? – спросила одна из них.

– Да. Что бы вы хотели, чтобы я делала?

Раздался взрыв смеха, а чей-то голос произнес:

– Вычисти ночной горшок сэра Томаса, вот что. Ведь у него слишком изысканные манеры, и он не может, как все, ходить на двор.

– И где же вы хотите, чтобы я это сделала? – спросила Николь, уперев руки в бока, совсем так, как это сделала разговаривавшая с ней женщина, и в палатке повисла тишина.

В десять часов – гораздо позднее, чем назначил Руперт, – Николь с того места в лагере, где ей приказали наводить порядок, увидела, что на гребне одного из холмов появились всадники принца. Заметив их, из лагеря им наперерез помчались всадники парламентариев, и сразу после этого со всех сторон начали появляться отряды «круглоголовых». Ей казалось, что их армия покинула Марстон-Мур, расположилась где-то около Тадкастера, но теперь она увидела, что дело обстоит совсем иначе.

Около полудня появился маркиз Ньюкасл с четырьмя отрядами; два из них состояли из «белых накидок», прозванных так потому, что они носили некрашеные куртки из грубой шерсти. Николь ясно могла видеть, что «круглоголовые» уже навели порядок в своем войске: сэр Томас Ферфакс выстраивал их перед лесистым холмом под названием Марстон-Хилл, на котором, к своему глубокому удивлению, Николь увидела зрителей, наблюдавших за происходящим, как спортивные болельщики на стадионе.

Погода испортилась, пошел дождь, дорогу развезло – людям и лошадям стало тяжело передвигаться по ней. На левом фланге «круглоголовые», командиром которых был Оливер Кромвель (к сожалению, он был слишком далеко, и Николь не смогла рассмотреть как следует эту историческую личность), были атакованы отрядом принца Руперта. Женщина из двадцатого столетия, пораженная зрелищем, неотрывно смотрела на грандиозное сражение. Сколько там было воинов, она бы не могла сказать, но тысячи людей сошлись не на жизнь, а на смерть на линии символической границы, разделяющей Марстон-Мур и Марстон-Филд.

Ей в руки сунули сумку с какими-то жидкостями и мазями и велели бежать за солдатами, чтобы промывать им раны.

– Не обращай внимания на переломы, – предупредила ее какая-то женщина, – этим займутся хирурги, если у них будет на это время.

– Но как я узнаю, что это перелом?

– Если конечность будет неестественно вывернута, вот как. А теперь давай, поторапливайся.

Никогда в жизни Николь не испытывала такого ужаса, как в тот день, она все время слышала далекие пушечные раскаты. А ведь человек, в которого она была влюблена, и еще двое, любившие ее, участвовали в этой жестокой, кровавой бойне, и ее просто парализовала мысль о том, что кто-нибудь из них может быть убит.

«Господи, помоги им», – беззвучно молилась она, чувствуя, как волны страха подкатывают и сжимают ей сердце.

День между тем клонился к закату, и над полем боя вдруг повисла странная тишина; слышны были только пофыркивание и топот лошадей, приглушенные голоса всадников и едва различимые звуки боевой песни, которую вдруг грянули «круглоголовые». Небо потемнело, приближалась гроза, и Николь увидела, что большинство зрителей спокойно отправились по домам, уверенные, что на сегодня все самое интересное окончено. Тут грянул гром, и с ним с неба упали первые огромные градины. Как будто услыхав сигнал, пехота «круглоголовых» под командованием Александра Лесли, графа Ливена, начала спускаться с холма к линии, разделявшей обе армии. Быстро сориентировавшись, роялисты развернули пушки и сделали несколько выстрелов по наступающему врагу. Место действия окутала плотная завеса дыма.

Всем было приказано двигаться за пехотой, и Николь шла вместе со всеми, промывая бесконечные раны. Лорд Байрон, увидев кавалерию Кромвеля, кинулся на нее со своими людьми, не дождавшись приказа Руперта, и оказался без поддержки. Ему пришлось отступать. Сквозь дым Николь один раз увидела принца, который скакал прямо на солдат Байрона, выхватив меч, он кричал: «Предатели, вы что, бежать? А ну-ка, за мной!» Потом он пропал из поля ее зрения, она нагнулась, чтобы помочь солдату, упавшему у ее ног, и уже не обращала внимания на крики людей и ржание лошадей.

Ей казалось, вокруг царят хаос и паника, и не было никакой возможности определить, кто побеждает. На коленях у Николь умирал молодой солдатик «круглоголовых» – живот у него был как будто вспорот, и все кишки выпали наружу, нижнюю половину его тела разнесло снарядом, и теперь она представляла ужасное месиво из крови, мяса и костей. Пока он умирал, зашло солнце, и появилась луна. Подняв голову, в свете луны Николь увидела картину, от которой ее вырвало: сэр Томас Ферфакс, у которого из раны на щеке сильно текла кровь, размахивая мечом, выбивал оружие из рук своих же солдат, стараясь помешать им изрубить на куски отряд «белых накидок» маркиза Ньюкасла. Солдаты твердо держали оборону, несмотря на то, что уже стемнело, они не желали отходить и предпочитали смерть сдаче в плен. «Вы же убиваете простых крестьян!» – кричал Ферфакс, но все было напрасно: его никто не слышал и никто не хотел прийти ему на помощь. По мере того как беспомощные, изрубленные солдаты падали друг на друга, запах крови сделался настолько невыносимым, что Николь опять вырвало.

Постепенно крики смолкли, дым рассеялся, и Николь обнаружила, что стоит одна посреди поля, освещенная светом луны, удивленно и с ужасом оглядываясь по сторонам.

Вокруг нее друг на друге лежали трупы и полутрупы, среди них пробирались раненые, а хирурги и женщины склонялись над теми, кого еще можно было спасти. Опустив глаза, Николь увидела, что ее собственные руки в крови по самые плечи.

Она понимала, что должна убежать отсюда. Как во сне, она пошла в том направлении, где, как она знала, располагался лагерь роялистов. Николь машинально перешагивала через трупы, вдруг она упала и оказалась лицом к лицу с мертвым всадником. Его безжизненные глаза были в дюйме от ее собственных, на губах, из которых все еще бежала кровь, застыла жуткая ухмылка.

– Помогите! – изо всех сил закричала она, но сама не услышала собственного голоса. – Может, мне кто-нибудь помочь?

Ей никто не ответил. Оперевшись на плечо мертвеца, она нашла в себе силы подняться на ноги. Она надеялась найти лошадь погибшего всадника, чтобы уехать на ней. Вдруг она увидела… Карадока, целого и невредимого, он спокойно ехал на коне и внимательно осматривал каждый труп.

– Помогите! – снова закричала Николь, стараясь сделать это как можно громче, чтобы слуга услышал ее. – Ради Бога, Карадок, помоги мне!

Он услышал и обернулся. При свете луны она увидела, что у него на глазах блестят слезы. Страшная догадка мелькнула у нее в голове, и, чувствуя, как задрожали колени, она начала пробираться, перешагивая через трупы, ему навстречу.

– Где Джоселин? – спросила она, когда, наконец, подошла к нему.

Карадок молчал. Вместо ответа он выпрыгнул из седла и с какой-то бешеной яростью обнял ее.

– Ради всего святого, – снова повторила он, – где он?

Он опять ничего не ответил, но его приглушенные всхлипы были красноречивее слов.

– Он мертв, да? – настойчиво повторила она.

– Да, да. Я видел, как он упал, но никак не могу его найти.

– О, нет! – закричала Николь, закрыв лицо ладонями. – Он не мог так уйти от меня! Я не хочу его потерять, после того как искала так долго! Карадок, скажи мне, что это неправда.

– О, Господи! – ответил слуга. – Если бы я только мог!

– Я должна помочь тебе его искать.

– Нет, я не разрешу вам. Вы и так увидели сегодня зрелище, которое никогда не забудете, и Бог свидетель, с вас хватит. Хозяин сказал мне, что делать, если я найду вас живой. Он велел мне отвезти вас обратно в Йорк и поручить заботам принца.

– Но я не могу позволить, чтобы его тело оставалось здесь.

– Он так сказал, – произнес Карадок, и его лицо стало похоже на каменную маску. – Я не могу не исполнить последней воли хозяина, касайся это вас или кого-нибудь другого. Я доставлю вас в Йорк и передам принцу, если даже мне придется убить вас для этого.

– Ты ведь действительно можешь это сделать? – спросила Николь, внимательно глядя ему в глаза.

– Да, – коротко ответил слуга, – я любил этого человека, я обязан ему жизнью и я исполню его волю, пусть даже мне придется при этом умереть.

Она не могла больше спорить, у нее просто не было на это сил, и в каком-то оцепенении они двинулись прочь от этого ужаса, с этого страшного поля брани. В сражении гибли не только люди, она увидела труп белого пса, его кудрявая шерсть тоже была залита кровью.

– Господи! – воскликнула Николь, указывая на него. – Это же Бой, пес принца?

– Да, – глухо ответил Карадок и снова заплакал: – Сегодня мы потеряли всех.

– Как, и принца? Но ты же сказал, что он в Йорке!

Карадок покачал головой:

– Я не знаю, там он или нет. Мне было приказано сначала найти вас.

– А если его там нет? Что тогда?

– Тогда, – бесстрастно ответил слуга, – я отвезу вас в Кингсвер Холл, так хотел лорд Джоселин.

– Но я там никого не знаю, – Николь истерически заплакала, – Карадок, я боюсь туда ехать. Я боюсь того, что со мной может случиться.

Но он не мог больше отвечать ей, он был слишком потрясен горем, и их слезы, похожие в свете луны на маленькие жемчужины, падали на землю и, смешиваясь с кровью, орошали долину, которая называлась Марстон-Мур.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Дорога в Йорк была похожа на кадры из фильма ужасов. Повсюду, насколько хватало глаз, лежали тела, мертвые вперемежку с умирающими, которые жалобно стонали и махали руками, стараясь привлечь внимание приближающихся всадников. В воздухе уже чувствовался запах разложения, и хотя Николь была в ужасе от постоянного созерцания трупов, и ей хотелось как можно скорее выбраться из этого царства мертвых, слабая надежда на то, что Джоселин может быть где-то здесь, заставила ее попросить Карадока ехать медленнее, чтобы она могла рассмотреть лицо каждого погибшего воина. Но сколько они ни смотрели, ни тела Джоселина, ни принца Руперта, они не увидели. Проведя за этим занятием почти всю ночь, они, наконец, Бог знает в котором часу, подъехали к Западным воротам Йорка. Перед их взорами предстала еще более мрачная картина. Раненых солдат, сумевших добраться до стен города, туда не пускали. Вся дорога, ведущая к воротам, была заполнена умирающими людьми, которые плакали, стонали и молили о помощи.

– О, Господи! – воскликнула Николь, она уже не могла больше плакать, не могла никого жалеть, она хотела только одного – поскорее лечь в постель. – Мы не сможем войти в город.

– Хотел бы я повстречать человека, который сможет помешать мне сделать это, – ответил Карадок, и она увидела, что его осунувшееся лицо исказила яростная гримаса. – Именем принца Руперта, откройте! – прорычал он, изо всех сил колотя в сторожевую калитку короткой обожженной дубинкой, которая висела у него на поясе.

– Это вы, ваше величество? – послышался за воротами чей-то голос.

– Нет, я сопровождаю женщину, леди Аттвуд. Если с ней что-нибудь случится, вы поплатитесь за это жизнью. А теперь впустите нас!

С этими словами Карадок так яростно заколотил в калитку, что Николь удивилась, как эта деревянная дверь, державшаяся на нескольких железных болтах, вообще не отлетела. Послышался звук открываемого замка, и, заскрипев тяжелыми петлями, ворота открылись. Увидев это, раненые, находившиеся вблизи ворот, кинулись вперед, и Николь стала свидетелем еще одного примера человеческого безразличия и жестокости. Лошадь Карадока с бешеной скоростью влетела в ворота, стражники тут же начали их закрывать.

– Пустите раненых! – прокричала Николь стражникам, оглянувшись через плечо. – Они же тоже люди, такие же, как и вы! Ради всего святого, проявите хоть каплю сострадания!

Она так и не узнала, как отреагировали солдаты на ее слова, потому что в следующее мгновение Карадок завернул за угол, и ужасное зрелище исчезло из виду.

– Куда теперь? – спросила Николь, чувствуя себя такой уставшей, что с трудом могла говорить.

– В дом маркиза Ньюкасла. Если принц жив, он может находиться только там.

– А что будешь делать ты? – спросила Николь, внимательно всматриваясь в лицо слуги своего мужа.

– Как только вы окажетесь в безопасности за закрытыми дверями, я вернусь на поле боя.

– Но ты и так ужасно устал.

– Я не могу отдыхать, пока не найду лорда Джоселина. Я не могу допустить, чтобы над его телом издевались, а потом обчистили. А с первыми лучами солнца наши враги займутся именно этим.

– Неужели у них хватит варварства, чтобы обирать мертвых?

– Они, так же, как и мы, нуждаются в пище и деньгах, – бесстрастно ответил Карадок. – А вещи, взятые у мертвых, считаются честной добычей.

– Боже мой, – произнесла Николь, – неужели ни в одном из столетий не было настоящего благородства?

– Ни в одном, – с горечью откликнулся Карадок, и его плечи затряслись от истерического смеха.

Маркиз Ньюкасл, как они узнали, отыскав, наконец, его дом, тоже не вернулся из боя, и его никто не видел после того, как он присоединился к войску принца Руперта.

– Но все равно, это его гостья, – сообщил Карадок дворецкому.

– А принц, он вернулся? – в волнении спросила Николь.

– Нет, миледи. С тех пор, как закончилось сражение, никто не возвращался.

– И, может быть, уже никто не вернется, – грубо сказал Карадок. – В любом случае мне надо идти, – он повернулся к слуге. – Леди Аттвуд находится под покровительством самого принца Руперта, так что позаботьтесь о ней должным образом, вы меня поняли?

– Карадок, – Николь еле осмелилась произнести это, но она знала, что должна это сделать, – ты помнишь капитана Морельяна, который был командиром отряда в Хазли Корт?

– Да, а что с ним?

– Он вчера был в лагере «круглоголовых», его произвели в чин полковника, я видела его. Если его убили, и ты найдешь тело, похорони его, пожалуйста. Мы когда-то с ним очень дружили.

– Все когда-то очень дружили, – мрачно произнес Карадок и, выйдя за дверь, растворился в ночи.

Николь думала, что тут же уснет, но она была так измучена, что не могла сделать даже этого. Она долго лежала с открытыми глазами в доме маркиза, в комнате для гостей, разглядывая полог массивной старинной кровати и думая о том, что Джоселин убит, но никак не могла в это поверить. Потом, когда комната уже наполнилась солнечным светом, Николь уснула, желая лишь одного – больше никогда не просыпаться. Но она проснулась и услышала, как в окно барабанит дождь. Она поднялась с кровати и вспомнила, что ей нечего надеть, потому что юбку и кофту, которые были на ней, она отдала служанке, а та, наверное, сожгла их. Голова ее была совершенно пуста; она машинально побрела по дому и начала спускаться по лестнице, как была, в ночной рубашке, которую ей дал кто-то из прислуги.

В маленькой скромной гостиной она увидела сидящего в кресле человека, он был сгорблен и печален, из его ран сочилась кровь, и Николь не сразу смогла его узнать. Вдруг она увидела черные кудрявые волосы, и в ее сердце зародилась надежда.

– Джоселин?! – закричала она и, подбежав к креслу, упала перед ним на колени, заглядывая в лицо мужчины.

Он поднял голову и с удивлением посмотрел на нее. Она увидела смертельно бледное лицо со сверкавшими на нем черными глазами, но это не было лицо Джоселина, это было лицо принца Руперта.

– Господи! – воскликнула она, не зная, плакать ей или смеяться.

– Арабелла! – хрипло прошептал принц и разрыдался, закрыв лицо грязными руками, его тело сотрясали рыдания, он был жалок и несчастен, и Николь тоже расплакалась.

Он ничего не мог сказать, а только всхлипывал и стонал, по его телу то и дело пробегала судорога; он только время от времени поднимал лицо и, глядя на нее, качал головой, как бы силясь что-то произнести. Немного справившись с собой, Руперт опустился на пол рядом с ней, она обняла его и стала нежно качать из стороны в сторону, стараясь успокоить. Ей показалось, что они просидели так несколько часов. Наконец, принц пришел в себя. Он смахнул слезы, смешанные с кровью, глубоко вздохнул и жестом, полным достоинства, поправил порванную одежду.

– Это было ужасно, – тихо произнес он.

– Знаю, я была там, – так же тихо ответила Николь.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Где?

– На поле боя, в тылу у «круглоголовых».

– И что же ты видела?

– Многое. Потом я потерялась среди трупов, и если бы не Карадок, я была бы там до сих пор, – она печально отвернулась, – Джоселин погиб, Карадок видел, как он упал.

– Слава Богу! – прошептал Руперт, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Теперь никто не будет мешать нам! Ведь этот благородный человек, которому я так завидовал, мертв.

– Замолчи! – яростно крикнула Николь. – Замолчи немедленно! Я не могу даже думать об этом.

– Когда я уходил с поля боя, при свете луны я считал наши потери. Мы потеряли, по крайней мере, три тысячи, а может, и больше.

– Противник тоже понес большие потери.

– Знаю. Но те, кто спаслись, гнались за мной, они жаждали моей крови, грозились разрезать меня на куски и бросить их толпе. Мне пришлось несколько часов прятаться на гороховом поле, пока преследователи не успокоились. Они захватили знамя и разорвали его. Но что самое страшное, Арабелла, самое ужасное…

Она подняла глаза и увидела, как по лицу Руперта беззвучно текут слезы.

– Что?

– Они убили Боя и поймали Шейда, моего красавца Шейда, которого я назвал в память о тебе, дорогая. Они взяли его в плен, отрезали ему уши и зовут теперь Круглоголовый!

– Не может быть! – воскликнула Николь и поднесла руку к губам.

– Да, да. Они убили не только почти всех моих друзей и моих лучших солдат, они расправились даже с моими собаками! Боже мой, Арабелла, они чуть не убили меня этим!

Она снова обняла его, и они оба горько заплакали.

– Я не могу уйти отсюда без Джоселина. Я люблю его, Руперт, ты понимаешь? – в ужасе произнесла Николь.

– Я знаю. Как ты можешь думать, что я тебя не понимаю?

Николь нетерпеливо поднялась:

– Я должна вернуться и отыскать его. Мне нужно одеться и вернуться в Мур.

Руперт покачал головой:

– Там уже наши враги. Они раздевают трупы и хоронят своих. Всякий, кто окажется поблизости, рискует попасть в плен.

– Но там Карадок, он ищет своего хозяина.

– О, этот выберется невредимым откуда угодно. А что касается тебя, ты не можешь снова рисковать своей жизнью. Я запрещаю тебе.

– Мне никто никогда ничего не запрещал, – машинально ответила она.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – устало произнес принц, – но при сложившихся обстоятельствах, ты должна подчиниться, ибо это – военный приказ.

Они молча смотрели друг на друга, и вдруг Николь спросила:

– Когда ты в последний раз ел?

– Я завтракал перед сражением.

– И все?

– Да.

– Я распоряжусь насчет еды, или попросим маркиза? Он здесь?

– Маркиз ушел, – ответил Руперт, изобразив на лице подобие ухмылки, – они оба, он и лорд Эйсин, это жалкое ничтожество, не вступили в бой до самого полудня, я это точно знаю. Они оба не выполнили мои приказы, во всяком случае, мне так показалось. А теперь они направляются в Скарборо, где их ждет корабль, на котором они сбегут. Вот так закончилась история о «самом преданном мне человеке».

– А что слышно о Ферфаксе? – она вспомнила, как этот человек выбивал оружие из рук своих же воинов, рубивших на куски отряд «белых накидок».

– Он думает, что проиграл сражение, и отправился в Кавуд, он понес большие жертвы, даже потерял брата.

– Он пытался спасти «белые накидки».

– Мне говорили об этом. Но они все равно погибли все до единого, прямо там, где стояли. Когда все закончилось, их накидки стали красными, – с горькой иронией добавил он.

Николь встала.

– Мы больше не должны об этом говорить. Мы должны быть мужественными, как те, кто пережил последнюю войну, – сказала она.

– Какую войну?

Она грустно покачала головой:

– Это не имеет значения. Разреши мне накормить тебя.

Руперт поджал губы:

– Нет. Сначала я напьюсь, чтобы у меня хватило мужества вернуться обратно.

– Куда, на поле боя?

– Нет, к своим кавалеристам, которые остались живы. Северный полк Горинга прячется где-то поблизости. Я должен разыскать его и привести сюда.

– Чтобы продолжать борьбу?

– Конечно. Говорят, мое войско разбито, и так оно и есть, но им не удастся добраться до моего дяди, пока я не доберусь до каждого из них. Дай мне выпить, а потом распорядись насчет ванны. Я с ног до головы запачкан кровью и смертью, – перехватив тревожный взгляд Николь, он добавил: – Обещаю тебе обязательно поесть вечером.

«Теперь я знаю, – думала Николь, – что чувствовали вдовы во время второй мировой войны. Кровавая бойня продолжается, каждый день кто-то гибнет, и нужно думать о живых».

Позвонив в колокольчик и объяснив все слуге, она торопливо поднялась наверх и переоделась в то, что смогла отыскать для нее служанка: довольно линялое платье с пышной юбкой и приталенным лифом, украшенное, правда чистыми воротничком и манжетами. Потом она вернулась к принцу. Выполняя свое обещание, он накачивался бренди, на его щеках уже появился обычный румянец, лицо ожило, и на нем заиграла одна из его ленивых ухмылок. И все же Николь заметила, что глаза его блестят неестественно ярко, в их глубине притаилось отчаяние, так что малейшее расстройство может вернуть его в прежнее состояние депрессии.

В два часа дня, приняв ванну и переодевшись в какие-то вещи Ньюкасла, он отправился исполнять свой долг, пьяно дыхнув на Николь перегаром и пообещав вернуться до темноты. Николь осталась стоять, прислонившись к стене, стараясь осознать, что же произошло, и никак не веря в это и не позволяя внутренней тоске завладеть ее сердцем.

Через час вернулся Карадок, грязный как черт; сзади ковыляла его совершенно выдохшаяся лошадь. Глядя на него, Николь поняла, что больше не испытывает неприязни к слуге Джоселина. Она распорядилась, чтобы его накормили и дали выпить. Только после этого она осмелилась задать роковой вопрос, ответ на который без труда читался на его лице, ибо Карадок был просто в отчаянии.

– Ты нашел его? – решилась спросить она, наконец.

– Нет, его я не нашел. Он все еще лежит там. Но я принес вам вот это, – с этими словами он вынул из кармана кольцо с печаткой, принадлежавшее Джоселину, и осторожно положил его на ее протянутую ладонь.

Она в изумлении смотрела на него:

– Что ты хочешь этим сказать? Он умер или попал в плен? То, что ты не нашел его тела, дает ли это нам какую-нибудь надежду?

Слуга был мрачен:

– Боюсь, что нет, мадам. Лорд Джоселин никогда бы не расстался с кольцом, будь он жив. Вы помните случай с сэром Эдмундом Верни?

– Главный королевский знаменосец? – Николь побледнела. – После Эджгилла было найдено его кольцо, но его тела так и не нашли. Ты это имеешь в виду?

– Да.

Незаданный вопрос повис в воздухе.

– Ты хочешь сказать, что Джоселина разрубили на куски? – наконец произнесла Николь.

– Я его не нашел, – повторил Карадок хриплым голосом.

– Значит, он жив. Если, конечно, его не похоронил кто-то другой.

– «Круглоголовые» уже похоронили всех своих покойников. На поле остались только роялисты.

– Хватит, – отрезала Николь, – замолчи, Карадок. Если я услышу еще хоть одно слово о мертвых, я не смогу остаться с теми, кто еще жив. Ты понимаешь меня?

Он кивнул и поцеловал ей руку:

– Вы – хорошая женщина, леди Аттвуд. И сильная. Сначала я подумал, что вы просто глупая красивая кукла, но теперь я увидел огонь, горящий у вас внутри. Теперь я не удивляюсь тому, что мой хозяин так любил вас.

Только сейчас, выслушав добрые слова Карадока и осознав, что даже он говорит о своем хозяине в прошедшем времени, Николь не выдержала и разрыдалась. Она впервые плакала по мертвому мужу, только по нему, и ей не было дела до страданий принца Руперта, и ни одна жертва этой ужасной войны ее больше не интересовала.

– Вы должны отдохнуть, – превозмогая душевную боль, произнес Карадок, – пойдемте, миледи.

Несмотря на то, что он был сам до смерти измучен, он подхватил легкое тело Арабеллы и, позвав служанок, отнес ее наверх и уложил в постель, где вокруг нее тут же засуетились женщины, успокаивая ее. Они тут же напоили ее снотворным, и Николь быстро уснула, благо в этом она в тот момент нуждалась больше всего.