Текст книги "Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943–1945"

Глава 11. Гибель Пенемюнде

В настоящее время ситуация на фронте быстро менялась. Советские войска подходили к Германии с востока и севера. Союзники зажимали Германию в тиски, наступая с юга и запада; жизненные силы выкачивались из страны капля за каплей. Все наши действия, мысли и инженерные усилия находились под влиянием стремительно меняющейся военной обстановки. Германия неуклонно теряла подконтрольные территории, а возрастающая мощь бомбардировок союзников нарушала и разрушала производственный процесс и транспортное сообщение, от которого зависела наша работа. Мы испытывали дефицит во всем: в сырье, материалах, промышленных деталях и людях.

Между тем успехи союзников во Франции заставляли нас эвакуировать батареи пусковых установок все дальше на север – в Голландию, дальше и дальше от Лондона. Мы были вынуждены применить все возможные средства, чтобы увеличить дальность действия ракет. В настоящее время нам приходилось работать над увеличением емкости топливного бака, а следовательно, требовать дополнительных поставок топлива и увеличивать время работы двигателя. Все эти изменения влияли на ракету в целом, и от нашего инженерно-технического персонала требовалось больше таланта и фантазии, чем при разработке совершенно новой конструкции. Мы не только стремились запустить усовершенствованную ракету в серийное производство, но и пытались сделать так, чтобы изменения не замедлили производство. Против нас было два фактора: нехватка времени и нормированные проектные ограничения.

Во время работы мы столкнулись с новым и совершенно непредвиденным явлением, которое назвали Luftzerleger – «разрыв в воздухе». Многие ракеты поражали цель, не сохраняя своей целостности, то есть разваливались перед нанесением удара. Запуская A-4 над Балтийским морем, мы не замечали этого явления. На воде всегда оставалось пятно краски, а то, что иногда этих пятен было несколько, мы объясняли явлением дисперсии под водой после удара.

Но потом мы начали проводить запуски с поражением наземной цели – из Близна на юго-западе Польши в безлюдный, болотистый район Припяти. Вскоре мы обнаружили явление разрыва в воздухе. Мягко говоря, нас беспокоила регулярность, с которой перед попаданием в цель ракета разваливалась на части, и они рассеивались по большой территории.

Для лучшего наблюдения за траекторией ракеты во время последних секунд полета с острова Ойе произвели несколько вертикальных экспериментальных запусков. При таких запусках пусковой расчет опасался за собственную безопасность, но, как и планировалось, влияние вращения Земли неизбежно приводило к тому, что ракета падала в море либо взрывалась в воздухе примерно в двух километрах к западу от острова.

Некоторые запуски проводились вскоре после захода солнца и были очень зрелищными: ракета поднималась на большую высоту, выходила из области земной тени и вдруг вспыхивала, как яркая, стремительно движущаяся звезда. Во время подъема скорость ракеты падала; на пике траектории ракета на мгновение замирала, а потом начинала снижаться все быстрее и быстрее, пока снова не входила в область земной тени. Во время одного из запусков ракета А-4 поднялась на рекордную высоту 1190 километров, время работы двигателя составило 67 секунд.

Однако на основании результатов проведенных испытаний не было сделано никаких выводов. С другой стороны, собранные в течение нескольких месяцев доказательства продемонстрировали, что причина заключается в структурном выветривании обшивки носовой части ракеты из-за перегрева. Нам наконец удалось решить эту проблему частично, но устранить ее полностью мы не смогли.

В общем и целом было произведено 264 экспериментальных запуска ракеты A-4/Фау-2 за время существования Пенемюнде начиная с 13 июня 1942 года и заканчивая 19 февраля 1945 года. Из них 165 ракет было запущено с ИС-7, 39 ракет с ИС-10, 23 вертикальных запуска с острова Ойе и 37 запусков с ИС-6 и из поселка Зайдлунг. Из них 117 ракет были серийными, произведенными на заводе «Миттельверк»; 2 ракеты А-4b были собраны в Пенемюнде; все остальные ракеты А-4 производились непосредственно в Пенемюнде. Переломный момент в запусках произошел весной 1944 года, когда нас стали преследовать неудачи. Примерно 3550 Фау-2 были запущены в оперативном режиме, из них около 650 ракет не достигли своей цели, главным образом из-за разрыва в воздухе. Доля повреждений на восходящей траектории во время боевых пусков составляла 4 процента при условии, что ракеты хранились надлежащим образом и запускались через несколько дней после сборки. Так как количество запусков в месяц было немного меньше числа выпус каемых ракет, запуски редко задерживались. На заводе «Миттельверк» с сентября 1944 по март 1945 года выпускалось в среднем 650 ракет в месяц. На основании результатов оценки запусков 1200 ракет Фау-2 была установлена вероятность поражения цели, равная 78 процентам.

Боевой заряд Фау-2 всегда имел вес 998 килограммов (одну метрическую тонну). Экспериментальные ракеты с увеличенными топливными баками имели максимальную дальность действия 479 километров, хотя окончательная эффективная дальность боевых Фау-2 составляла 354 километра. В ракетах для боевых запусков время топливной заправки было сокращено до 12 минут. О том, что ракета Фау-2 в результате доработки стала оружием, управлять которым под силу даже идиоту, свидетельствовала высокая вероятность поражения цели.

Работа с фон Брауном внесла значительные изменения в мой привычный образ жизни. Короче говоря, мой рабочий день стал ненормированным. Мне частенько приходилось срываться на экстренное совещание, связанное с программой запусков в Хайделагере и постоянным изучением явления разрыва в воздухе; или я отправлялся в Пудаглу, в штаб-квартиру Штейнхофа, в предрассветные часы участвуя в техническом совещании, связанном с гироскопами; иногда я проводил большую часть ночи на конференции в Эрзалин-Эрзацайллагер-Линденмайр (кодовое название лаборатории узлов и блоков) по вопросам наладки регуляторов давления.

Хотя на ИС-7 мне часто приходилось работать сверхурочно, там я, по крайней мере, решал знакомые технические вопросы, и ИС всегда находился на одном месте. Теперь мне приходилось решать новые для меня технические задачи, а места проведения совещаний находились далеко друг от друга. Поездки домой в Козеров в такие дни меня утомляли; в лучшем случае поезда ходили нерегулярно, а от станции до дома я долго шел пешком. Чтобы облегчить себе положение, я снял комнату в квартале, где жили холостяки, – в Строении-1, всего в нескольких шагах от Строения-4.

Проживая на базе, я смог чаще приходить в офицерский клуб, чтобы поболтать с друзьями за ужином и после или даже просто расслабиться и почитать. Просмотр фильмов в большом зале служебного здания в лагере Карлсхаген давал шанс убежать от реальности. Фильмы, к счастью обычно не связанные с войной, были старыми, но качественными. Странно, но когда требуется поддержка в тяжелой и постоянно ухудшающейся ситуации, человек цепляется за то, что ему давно знакомо и напоминает о стабильности и более приятных временах. Однако нередко нам приходилось резко возвращаться в реальность, когда изображение начинало мерцать, а звук пропадал. В темноте на экране появлялось сообщение:

БОМБАРДИРОВЩИКИ ПРОТИВНИКА НА ГРАНИЦЕ

Иногда нам удавалось съездить на вечеринку или ужин в Цинновиц – напоминание о счастливых днях. В этом прибрежном шикарном курорте по-прежнему работали прекрасные рестораны. Мой любимый ресторан «Прайсенхоф» был с видом на море и располагался прямо на пляже. Официанты носили фраки, на столах были белые скатерти, а еда была довольно хорошей для того времени. Так как мясо распределялось строго по карточкам, порция любого мясного блюда была довольно маленькой, но рыба не нормировалась, и в этом ресторане ее готовили лучше всего. Вино не подавалось, поэтому клиент мог приносить собственное, что мы обычно и делали. После ужина официант тратил вдвое больше времени, разбираясь с карточками, чем когда выписывал обычный счет. Позволяя себе немного отвлечься, мы возвращались в Строение-1 в приподнятом настроении.

Выходные я проводил в арендуемом жилье в Козерове, куда иногда приходили письма от Ирмель и родителей. Я прогуливался вдоль прибрежных скал, писал письма, читал и узнавал все менее обнадеживающие новости о том, что происходит в Германии. Конечно, было трудно понять, где правда. В газетах печатались лишь новости, одобренные правительством, а по радио повторяли сведения из газет. Тем не менее на радио, по крайней мере, ставили хорошую музыку и обходились без рекламы. Нам пришлось познакомиться с очень эффективной советской пропагандой. Например, немецкий диктор мог сказать: «…и к концу дня немецкие войска снова захватили деревни, оставленные за последние двадцать четыре часа».

Сразу другой отчетливо слышимый голос, будто идущий из немецкой студии, говорил: «Ложь! Советские войска прорвались по всему фронту! Немцы стремительно отступают!»

Видимо, русские обладали мощными передающими радиостанциями с управлением по радиолучу, а диктор отлично знал немецкий язык, был умен и остроумен. Он слушал немецкие радиопередачи и сразу же транслировал свой комментарий на той же длине волны. Внедриться на нужную длину волны не составляло труда. Диктор вещал только о гибели. Никаких обещаний освобождения, а только предсказания о поражении, смерти и разрушениях.

Правительство Германии нашло способ противостоять этой тактике – диктор стал читать новости так быстро, что не было времени для вклинивания противника. Такая манера подачи новостей была неприятной для слуха, но эффективной, пока русские не начали вклиниваться между музыкальными произведениями или во время любого другого периода затишья. В конце концов появился передатчик, который получал, усиливал и ретранслировал сообщение русских, но со сдвигом по фазе на половину длины волны, лишая их, таким образом, возможности транслировать сообщения.

Тем не менее для понимания того, что происходит, нам не требовалась советская пропаганда. Ухудшение ситуации все чаще отражалось на нашей повседневной жизни. Мы привыкли к большому дефициту, но теперь он стал жестким. Так и должно было случиться, учитывая приближение конца. Норма довольствия в одежде была сокращена до нелепости: на год выдавалось либо одно пальто, либо рубашка и кое-какое нижнее белье. Если терялись металлические пуговицы с воротника, их было невозможно заменить. Обувь не удавалось купить ни по карточкам, ни без карточек. Фактически было невозможно даже отремонтировать обувь, если только вам не повезет и вы не найдете изношенный промышленный ременный привод и сапожника. Скоро дефицитом станет абсолютно все. И вместе с Германией погибнет Пенемюнде. Какое будущее у ракетостроения, космических полетов, путешествий на далекие планеты и звезды? «Кто придет на наше место, когда мы будем вынуждены все бросить?» – задавался я вопросом.

Одно время ходили слухи, что исследовательский центр полностью эвакуируют. Теперь об этом говорили все чаще. Советские войска форсировали Вислу и вошли в Польшу. Вскоре они будут в Восточной Пруссии, а затем Померании. Очевидно, настала пора что-то делать с Пенемюнде.

Но работающим в исследовательском центре сотрудникам, знакомым с проектом, сложностью программы, объемом и типом средств, необходимых для продолжения работы, было трудно представить такую масштабную эвакуацию. Предстояло переселить тысячи сотрудников с семьями, а также вывезти вагоны оборудования и документов – и все это с учетом нарушенного железнодорожного сообщения, крайней нехватки грузовиков и бензина и ежедневных бомбардировок союзников.

Времени оставалось все меньше, а перед нами встала дилемма. Одной из наиболее пугающих сложностей стал бесконечный поток беженцев из захваченных восточных провинций, которые с начала года бежали от разрушений и войны через Узедом. Они двигались на запад из Восточной Пруссии и Померании в район Одера, где перед ними была мрачная перспектива перехода реки у Штеттина или дальше на юг; еще они могли повернуть на север и запад и переплыть реку на пароме у Свинемюнде. Те, кто предпочитал второй вариант, шли через Узедом по мосту Вольгаст в сельскую провинцию Мекленбург, буквально проходя мимо Пенемюнде. Перед нами предстало грустное и страшное зрелище. Колонна беженцев сопровождалась практически всеми возможными видами самого примитивного транспорта: конные повозки, ручные тележки, фургоны – все было доверху загружено хозяйственным инвентарем и постельными принадлежностями, на которых часто сидел усталый и грязный ребенок. Медленно идущие люди были уставшими, разочаровавшимися и отчаявшимися. В основном это были старики, женщины и дети. От сельских жителей и тех, кто с ними разговаривал, мы узнавали невероятные истории о жестокости советских войск – о мародерстве, поджогах, бессмысленных убийствах и, что хуже всего, об изнасилованиях и убийствах старух, беременных женщин и молодых девушек. Ужасающие повествования были постоянными и неизменными, как бесконечный поток вызывающих жалость беженцев.

Мы не могли им помочь, поэтому искали забвения в работе. По крайней мере, внешне ситуация мало изменилась. Мы понимали, что реализовать наши потенциальные возможности уже не удастся.

Многие в те смутные дни открыто говорили о том, что разумнее покинуть Пенемюнде. В конце концов объявили, что завод находится под непосредственным руководством Гиммлера! Кто-то «слышал по советскому радио», что все захваченные в плен будут убиты.

Однако мы согласились с тем, что нам остается только продолжать работать. Мы, несомненно, были не в состоянии изменить ход событий, и единственное, что могли сделать, – уйти с головой в работу.

В любом случае я начал упаковывать свои вещи в коробки и чемоданы и переносить их в свою комнату в Строение-1. Когда придет время эвакуации, а в этом я не сомневался, мне не хотелось возиться с личными вещами. Очевидно, мне придется все время проводить на заводе. Я написал письмо Ирмель и сообщил свои опасения по поводу того, что конец моей работы не за горами.

Холодным и облачным днем 31 января 1945 года, в среду, некоторых из нас – начальников отделов, руководителей департаментов и ближайших помощников фон Брауна – вызвали в его кабинет. Излагая точную ситуацию, он был мрачен.

– Каммлер только что приказал эвакуировать все важнейшие оборонные предприятия в Центральную Германию, – тихо сказал он. – Это приказ, а не предложение.

Какое-то время он ждал, пока прекратятся ропот и возгласы, затем продолжил:

– Нас, вероятно, эвакуируют в район Нордхаузена, недалеко от «Миттельверка». Возможно, нас отправят во Франкенхаузен, а может быть, и туда и туда.

Во-первых, нужно решить, кто поедет и, во-вторых, в какой последовательности. Приоритет должен быть у тех, чьи усилия необходимы для работы завода «Миттельверк». На втором месте те, кто занимается увеличением дальности действия и точности попадания ракеты. На третьем месте те, кто работает над зенитными ракетами «Вассерфаль».

Доктор Дебус и все сотрудники ИС-7 останутся здесь до дальнейших распоряжений. Это, кстати, касается и всех работающих в южном сборочном цехе на сборке экспериментальных ракет.

Прямо сейчас руководители департаментов должны сообщить мне, сколько людей и оборудования будет эвакуировано.

Все транспортные средства должны быть проверены и работать безотказно. Этим займется Хютер. Нужно провести полную инвентаризацию запасов бензина и шин; они должны распределяться соразмерно. Еще нам понадобится снегоочиститель, господин Хютер, достаньте его, пожалуйста. Господин Шефер, вы отвечаете за вывоз персонала. Здесь должно остаться не более одной тысячи человек.

– На чем мы будем эвакуироваться? – спросил я.

– В первую очередь на грузовиках. В нашем распоряжении есть один дизельный поезд; я полагаю, он на ходу. – Фон Браун повернулся на стуле. – Господин Нимвеген, я хочу, чтобы вы взяли на себя все транспортные вопросы. Вам будут помогать сержант Кёниг, трое мужчин и машинистка.

Я должен подчеркнуть, что необходимо срочно представить мне все необходимые отчеты. Они должны быть у меня через два часа. В них следует указать количество эвакуируемых людей, объем вывозимых грузов, площадь территории для размещения людей и оборудования. Кроме того, мне нужен перечень всего, что останется здесь.

Шефер его перебил:

– Я полагаю, придется кое-кому отменить отсрочки от призыва.

Фон Браун кивнул. Отмена отсрочки от призыва – печальное и бесполезное мероприятие, ибо каждый из присутствующих в кабинете понимал, что дальнейшее участие в военных действиях и гибель бесполезны.

– Нужен список с именами, фамилиями и годом рождения.

Я едва успел вернуться в свой кабинет, как начался шквал звонков и истеричные требования уточнить информацию. Все просили помощи или хотели знать, где им могут помочь: как достать запчасти для грузовиков, какие проекты выбраны приоритетными, где взять сопроводительные документы. Во второй половине дня 31 января Нимвеген прибежал в кабинет и взволнованно заявил, что ему нужен еще один телефон. Пришлось кое с кем переговорить, но телефон я ему достал.

Все это время я участвовал в бесконечной серии конференций с фон Брауном. Иногда мы совещались вдвоем, иногда в присутствии руководителей департаментов или начальников отделов.

Наступление нового года совпало с ожесточенными боями на Восточном фронте; войска западных союзников готовились к переправе через Рейн. Тиски вокруг Германии постепенно сжимались. Через несколько дней Пенемюнде стали покидать первые группы сотрудников. Это было начало конца.

Поздно вечером 2 февраля, когда большинство из нас еще работали, пришло сообщение о том, что советские войска атаковали Эберсвальде – городок средних размеров, расположенный вдоль основной железной дороги между Пенемюнде и Берлином. Двадцать четыре часа спустя мы узнали, что это злобная клевета, но она возымела последствия. Никто не хотел оказаться в ловушке, а это означало, что следует торопиться.

К этому времени большинство из нас сделало определенный вывод. Если война проиграна и нам суждено стать военнопленными, то мы сдадимся западным державам, а не СССР.

Последнее и самое большое совещание, связанное с эвакуацией, состоялось около восьми часов утра 3 февраля, пока еще не развеялись слухи о падении Эберсвальде. Совещание вел фон Браун. На совещании присутствовали Ридель, Шиллинг, Реес, Бут (от железнодорожной компании), Хютер, Шефер, Дебус, Райнке (отдел снабжения), Нимвеген, многочисленные помощники по административной работе из различных департаментов, военные.

С самого начала было объявлено, что эвакуируются из Пенемюнде абсолютно все, а не только часть персонала, как предлагалось на предыдущих совещаниях.

– Мы должны сохранить организацию, – твердо заявил фон Браун. – Это очень важно. Мы эвакуируемся системно, беспорядочного бегства не будет.

Все немного успокоились. Фон Браун обратился к Шеферу:

– Вы подсчитали количество персонала?

Шефер кивнул и зачитал список:

– Разработка и модификация А-4: 1940 человек; разработка А-4b: 270 человек; разработка «Вассерфаль»: 1220 человек; разработка «Тайфун»: 135 человек; материально-техническое обеспечение: 435 человек; администрация: 325 человек.

– Всего 4325 человек, – подытожил он. – Из них восемнадцать процентов составляют женщины. Три тысячи восемьсот человек находятся в Узедоме, остальные – на заданиях в отдаленных районах.

Тем не менее около тридцати процентов вышеперечисленных не могут эвакуироваться. – Он перетасовал свои записи. – Те, у кого военная категория 1-А, должны доложить в местную комендатуру. Те, кто не попадает под эту категорию, будут отпущены или переведены на другие военные заводы в этой местности.

Нимвеген кратко изложил ситуацию с транспортом:

– С настоящего момента все железнодорожные вагоны остаются на территории завода, и ни один пустой вагон не вернется в федеральное министерство железных дорог. Сейчас мы должны оставить на заводе и все автотранспортные средства, которые будут курсировать между лабораториями, цехами и железнодорожными подъездными путями. Все другие поездки будут запрещены, за исключением поездок для закупки продовольствия.

Теперь встал вопрос о том, кто в действительности будет руководить переездом завода. Большинство из нас имели опыт общения с военными, поэтому мы решили, что эвакуацией завода должны заниматься сами работники через некое агентство по чрезвычайным ситуациям.

– Никаких военных, – проворчал кто-то.

Вмешался Реес:

– Однако такое отношение может лишить нас необходимых привилегий. Кроме того, разве вы не думаете, что присутствие военных обеспечит нам определенную защиту от вмешательства различных государственных учреждений?

Как обычно, Реес был краток и говорил по существу. В конце концов приняли решение сделать подполковника Бёргемана – энергичного офицера из Wa Pruef 11 – ответственным за транспортировку и назначить ему в помощники Нимвегена.

Проблемы следовали одна за другой.

– Но в имеющихся вагонах не удастся перевезти весь груз.

– Верно, – согласился фон Браун. – Но в нашем распоряжении есть несколько судов – около десяти больших самоходных плоскодонок, разбросанных в гавани вокруг Пенемюнде, и, вероятно, столько же барж. Их можно отбуксировать в Любек по каналу Эльба-Траве, а затем в Шёнебек недалеко от Магдебурга. Очень близко к нашей конечной цели. – Подойдя к карте на стене, он указательным пальцем показал маршрут: – Мы надеемся, что ВМФ в Свинемюнде предоставит нам судно водоизмещением две тысячи тонн.

Совещание закрылось тремя назначениями. Бут и Райнке были назначены ответственными за все железнодорожные операции; Нимвеген отвечал за перевозки на грузовиках; Бернхард Тессман отвечал за суда.

Мы вернулись к работе с удвоенной силой. Практически все согласования проходили через сотрудников фон Брауна, поэтому мы трудились день и ночь. Такая простая операция, как закупка ящиков для упаковки, оказалась трудной задачей. Некоторым техническим отделам требовались сотни ящиков. Мы разработали цветовую маркировку для быстрой идентификации каждого ящика, прибывшего на новое место расположения: белый цвет – администрация, зеленый – проектирование и развитие, синий – производство, красный – испытания и т. д. Все это время в каждом отделе усердно старались определить, кто относится к тем 30 процентам сотрудников, которые не будут эвакуироваться, сколько человек из оставшихся 70 процентов имеют семьи и какова их численность.

Мы уничтожили много лишних документов, а также все то, что не представлялось жизненно важным.

В разгар работы мы узнали, что советские войска находятся от нас намного дальше, чем сообщалось. Тем не менее мы продолжали работать в прежнем темпе, ибо всего через несколько дней то, что в данный момент являлось дезинформацией, станет реальностью. Уменьшение морального давления привело к тому, что работать мы стали быстрее, а истерия немного улеглась. Важно отметить, что за тот период мы сделали очень много и никто не паниковал.

Поздно вечером фон Браун позвал меня в свой кабинет и сказал, что летит на новое место расположения завода. Он собирался обследовать район, выяснить, что на уме у начальства, и на основании полученной информации дать команду начать переправку различных отделов на новое место. В его отсутствие подготовка к эвакуации продолжалась в том же темпе.

Вскоре после отъезда фон Брауна Реес начал погрузку в первые железнодорожные вагоны. Затем мы стали грузить офисную мебель на баржи.

На первом поезде предстояло уехать 525 сотрудникам и членам их семей; с ними отправлялось и несколько товарных вагонов. Дата отъезда – 17 февраля.

Нимвеген действительно доказал свою ценность в те напряженные дни. Он был повсюду: закупал одеяла, керосиновые лампы, бензин, дизельное топливо и целый ряд других дефицитных товаров. Он сумел собрать не менее двадцати полностью укомплектованных полевых кухонь.

Каковы были его методы? Ну, мы не обращали на них внимания, убеждая себя в том, что цель оправдывает средства. И события доказали, что напористое, реалистичное поведение Нимвегена совершенно правильно. Он пришел к выводу, что не важно, какой немецкой организации понадобятся приобретенные им товары. Главное в том, достанутся ли они немцам или наступающему противнику.

К этому времени СС взяли почти полный контроль над Германией. В целях укрепления военной дисциплины они установили дорожные блоки и блокпосты по всей стране, чтобы перехватывать солдат, «ищущих свои подразделения», в неположенных местах или молодых гражданских лиц, выглядевших как военнослужащие в самоволке. Мы полагали, что эта властная организация вполне может стать камнем преткновения для нашего успешного переселения.

Но и здесь неутомимый Нимвеген не растерялся. Он просто пригласил старшего офицера СС к себе в кабинет для разговора и сыграл роль «полномочного представителя». По чистой случайности рядом оказалась привлекательная секретарша и несколько бутылок портвейна.

Мы по максимуму пользовались преимуществами, данными нам благодаря тому, что наш завод контролировался шефом СС Генрихом Гиммлером. Помпезные пропуска на фирменных бланках выдавались всем и каждому, кто входил в состав СС. Естественно, в пропусках указывалась наша связь с департаментом Дорнбергера – BZBV Heer (Bataillon zur besonderen Verwendung Heer – батальон особого назначения сухопутных войск). По иронии судьбы вместо BZBV в пропусках появилась абсолютно ничего не значащая аббревиатура VZBV. Но и здесь выдающийся талант Нимвегена превратил ошибку в преимущество. Он объявил VZBV совершенно секретным агентством, подконтрольным лично Гиммлеру. Вскоре крупные буквы VZBV стали появляться на ящиках, грузовиках и вагонах. Эта аббревиатура на самом деле избавила нас от любых помех, поэтому, несмотря на растущее смятение в Германии, мы перевезли на новое место весь необходимый персонал и большую часть оборудования.

Помощь приходила совершенно неожиданно. Группа системы наведения в Лубмине обнаружила пятнадцать мулов, которых впрягли в тяжелогруженые телеги. А в один прекрасный день появилась беженка, переправляющаяся на запад; у нее было около пятидесяти породистых лошадей, выращенных в Восточной Пруссии. У этой женщины были друзья и родственники в Пенемюнде, поэтому ее предложение дало нам – в буквальном смысле – дополнительные мощности для транспортировки оборудования на юг.

27 февраля фон Браун вернулся и сразу же созвал совещание в своем кабинете для руководителей всех департаментов и отделов и их сотрудников. Он объяснил нам структуру новой организации.

– Создается Entwicklungsgemeinschaft Mittelbau – Центральное сообщество по вопросам развития. Мы станем частью этой организации, в которую также войдут самолетостроительный завод «Хеншель», сталелитейный завод «Рур», завод авиационных деталей, завод по производству гироскопов, самолетостроительный завод «Дорнье», фирма «Вальтерверке» и ряд других более мелких организаций.

Фон Брауну в новой организации отводилась роль технического директора, помогать которому предстояло плановому отделу.

– Под испытательные стенды нам выделят участки. На участках меньшей площади будут ракеты X-4, X-7, «Тайфун» и «Шметтерлинг» (с нем. – «бабочка»), а на больших площадях разместятся A-4 и «Вассерфаль».

Мы переглянулись. Неужели нам так просто выделят место для испытательных стендов под А-4? Мы загрустили. Фон Браун игнорировал недоверчивость на наших лицах. Ему всегда удавалось скрывать свои чувства, которые могли навредить делу.

В новой организации предстояло работать доктору Конраду, который должен был координировать двигательные установки, и генералу фон Гильденфельдту, возглавившему аналог BZBV Heer Дорнбергера – BZBV Luft (батальон особого назначения авиации).

Операции должны сосредоточиться вокруг Бляйхероде – небольшого городка с хлопкопрядильной фабрикой к югу от гор Гарц. Штаб-квартира Дорнбергера располагалась в соседнем Бад-Заксе – бывшем курорте минеральных вод. Большинству наших департаментов предстояло расположиться в Зангерхаузене, Вайсенборне, Артерне, Гросс-Бодунгене и в других местах.

– Запуски в Пенемюнде, безусловно, прекращаются, – прибавил фон Браун. – Доктор Дебус, в сопровождении охраны подконтрольная вам мобильная пусковая установка будет переправлена в Куксхафен, на северо-западе Германии.

Дебус тогда еще не знал, хотя все мы подозревали, что ему не удастся запустить в Куксхафене ни одну ракету, по крайней мере не под немецким покровительством. Фон Браун пробыл в Пенемюнде еще несколько дней, уточняя последние детали, а затем уехал и больше не возвращался. Я уверен, он испытывал странное чувство, когда взлетал его самолет; он в последний раз видел то место, которому отдал столько лет жизни.

Мы продолжали грузить мебель на баржи, но я сомневаюсь, что большая часть этого груза прибыла в пункт назначения. Позже я слышал рассказы о разбросанных на берегах Эльбы недалеко от Магдебурга столах, чертежных досках, стульях, шкафах. Естественно, в некоторых из этих столов были найдены секретные материалы, а это означало неприятности. Было отправлено еще несколько вагонов с инженерами и членами их семей, а также тяжелогруженые товарные вагоны. Постепенно в Пенемюнде стало необычно тихо и мрачно.

В настоящее время я занимался только эвакуацией. Я был последним из помощников фон Брауна, оставшихся в Пенемюнде; вскоре начали поступать сообщения от Мюнхгаузена (кодовое название для телефонных переговоров с новым местом дислокации завода). Возникли трудности: было много свободного жилья, но не хватало мебели. О доставке мебели из Пенемюнде теперь не могло быть и речи. Кстати, вскоре мы прекратили наши попытки отправить на новое место офисную мебель.

Одной из моих обязанностей в оставшиеся дни в Пенемюнде была подготовка разрешений на поездку для начальников групп сопровождения и транспортных инспекторов, направляющихся на юг, то есть для тех, кто отвечал за перевозку оборудования и документов Пенемюнде на новое место. Пропуска были необходимы, дабы избежать препятствий со стороны СС. Как правило, они выглядели следующим образом:

«КОМАНДИРОВОЧНОЕ ПРЕДПИСАНИЕ

Господину Гансу Шульцу предписано прибыть в секретный район в Центральной Германии в соответствии с официальным приказом рейхсфюрера СС от 11 февраля 1944 г., рег. № А-12110, в связи с эвакуацией объекта, имеющего важное военное значение. Он уполномочен требовать любые необходимые транспортные средства и применять воздействие в случае отказа. Он ответственен за перевозку всех сопровождающих его сотрудников, имеющих соответствующие удостоверения личности работников завода. Эвакуация объекта имеет гриф «Совершенно секретно».

Данный приказ о переводе получен радиограммой и должен быть исполнен в течение пяти дней. Господин Шульц имеет право пользования телефоном и телетайпом Верховного командования и обязан немедленно докладывать о любых задержках при исполнении приказа.

Настоящим предписываем всем подразделениям армии, СС и управления тылом оказывать господину Шульцу любую возможную помощь для скорейшего исполнения приказа.

Уполномоченный рейхсфюрера СС».

Далее ставилась чья-нибудь подпись. То ли это служило доказательством дисциплины в Германии, то ли ее отсутствия, но подобный документ на самом деле обеспечивал человеку свободный доступ ко всему, о чем было сказано выше. Вот такая комбинация безрассудства и страха перед СС.