Текст книги "Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943–1945"

Глава 10. Работники Пенемюнде

Мы только что закончили совещание в большом, отделанном панелями кабинете фон Брауна в Строении-4, посвященное недавнему воздушному налету на Пенемюнде и прекращению статических огневых испытаний на ИС-7. Взяв документы, я уже собрался уходить, когда фон Браун произнес:

– Господин Хуцель, задержитесь на минутку.

Закрыв дверь, он жестом пригласил меня сесть. В кабинете были только я, фон Браун и его младший брат Магнус – помощник по техническим вопросам. Присев, фон Браун выдержал паузу, вопросительно посмотрел на Магнуса, а затем повернулся ко мне:

– Вам уже известно о том, что в «Миттельверке» есть определенные проблемы. Низкое качество некоторых устройств серьезно снижает объемы производства. Нам придется направлять туда больше людей, чтобы спасти программу.

Он снова помолчал, потом встал и посмотрел в окно, очевидно размышляя. Я, естественно, знал о проблемах в «Миттельверке» и имел довольно хорошее представление о том, что представляет собой огромный подземный завод. Он располагался у подножия гор Гарц, посреди обширного живописного великолепия. Однако я был бы не в восторге, если бы мне предложили отправиться туда на работу. Фон Браун отвернулся от окна и присел на край стола. Он наклонился вперед, явно принимая какое-то решение.

– Мы решили отправить туда Магнуса, он будет контролировать производство гироскопов. Вы согласны занять его место и стать моим помощником по техническим вопросам?

Я был ошеломлен и, безусловно, заинтересован его предложением. Работа в тесном сотрудничестве с Вернером фон Брауном – захватывающая перспектива. Мне следовало как можно скорее подыскать себе замену и ознакомить своего преемника с работой ИС-7. Мы обсудили вопросы, связанные с моим переводом, и примерно через час я ушел в приподнятом настроении. В ту ночь мы с Хартмутом праздновали мой успех.

Вместо меня на ИС-7 стал работать доктор Курт Дебус, и несколько дней я метался туда-сюда между Строением-4 и ИС-7. Дебус идеально подходил для этой должности: способный, энергичный, с большим инженерным опытом. Он отвечал за систему управления, статические огневые испытания и запуски. Он отлично знал технические особенности нашей работы и внес большой вклад в планирование деятельности испытательного стенда. Так как во время последнего воздушного налета ИС-7 сильно пострадал, Дебусу было бы непросто в полную силу применить свои способности.

Поэтому работники ИС-7, начиная от испытательного расчета и заканчивая механиками, с энтузиазмом взялись за восстановление стенда. Отделы сбыта пообещали нам доставить необходимые материалы через несколько дней и, что удивительно, сдержали свое слово. Мне было нелегко покидать ИС-7, где царили решимость и дух товарищества.

В работе с фон Брауном мои обязанности колебались в широких пределах, начиная с классификации и обработки его корреспонденции, организации встреч, решения запутанных административных вопросов на заводе, устранения проблем, погони за дефицитными материалами, улаживания кадровых вопросов и решения политических и технических сложностей, неизбежно возникающих в такой солидной и сложной организации. На новой должности мне приходилось общаться со всеми работниками завода, и выяснилось, что мой опыт работы на ИС-7 бесценен, ибо дал мне многие специфические знания, которые теперь я применял в административной работе.

Однажды, уже находясь в новой должности, я организовал себе командировку в Баварию, где оставил свою одежду на хранение, когда меня призвали в армию. Работникам испытательных стендов не только разрешалось, но и рекомендовалось носить повседневную, непарадную одежду. На новой должности мне понадобились костюмы, а так как нормирование не позволяло мне покупать новые костюмы, я решил привезти свою старую одежду.

Поездка стала для меня откровением. Пребывая в изоляции в Пенемюнде, я не осознавал размера ущерба от воздушных налетов союзников. Практически каждый город и населенный пункт, мимо которых я проезжал, пострадали от тяжелых бомбардировок, особенно те, что находились непосредственно у железнодорожных станций и вдоль шоссе. Поездов не хватало, они были сильно переполнены и составлялись из очень старых и ветшающих вагонов. Гостиницы были отвратительными, еда скудной, а люди изможденными и подавленными.

В сравнении с тем, что я увидел, глухая баварская деревня Оберштауфен, где жили мои друзья, заставила меня вспомнить замечательный рассказ «Хайди»[6]6
  «Хайди: годы странствий и учебы» – рассказ Джоанны Спайри о маленькой девочке, живущей в Швейцарских Альпах.


[Закрыть] с его полной романтического очарования природой. От железнодорожной станции я шел по извилистой тропинке через зеленые, цветущие луга. Передо мной была картина совершенного мира и естественной красоты, такой далекой от суровой военной реальности. Увидев трехэтажное шале с тремя балконами, вытянутыми по периметру дома, и типичной плоской крышей в баварском стиле, я обрадовался возможности на короткое время укрыться от мира.

Однако мгновенное очарование испарилось, когда я узнал, что зять моих друзей совсем недавно погиб на фронте. Я пробыл у них совсем недолго и через несколько дней вернулся в Пенемюнде. Я написал Ирмель о печали, омрачающей увиденную мной природную красоту, желая облегчить душевные страдания.

Кабинет Магнуса в северном крыле Строения-4 был предельно простым, но большим. После сильных повреждений во время бомбежки отремонтировали только самое необходимое. Стены просто оштукатурили, без покраски, в офисе было мало мебели и отсутствовали ковры. Позже, когда Магнус ушел, я повесил на стену несколько фотографий, чтобы разнообразить обстановку. 8 сентября 1944 года мы с Магнусом разбирали корреспонденцию фон Брауна. Дверь кабинета была закрыта, чтобы нас никто не беспокоил. Его секретарша, фрейлейн Бейсе, следила за тем, чтобы к нам никто не заходил. Обработав письма и докладные записки, мы расслабились и, откинувшись на спинки стульев, неформально беседовали о работе. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась фрейлейн Бейсе с газетой в руках.

– Простите, господин фон Браун, но… Посмотрите! – Она повернула газету так, чтобы мы прочли заголовок.

«Фау-2 бомбят Лондон».

Мы с Магнусом поспешили в кабинет его брата. Новость уже распространилась, и в кабинете фон Брауна быстро собирался инженерный персонал, слышались возбужденные разговоры. Фон Браун заговорил энергично и трезво. До развязки событий было еще далеко. Фау-2 не была до конца усовершенствованной ракетой. Следовало устранить специфические проблемы, несмотря на преувеличенную пропаганду гитлеровского правительства. Пропаганда неизбежно утрирует реальное положение дел, однако необходимо, чтобы пропагандисты знали о реальной ситуации. А в этом мы сильно сомневались. Мы опасались, что Йозеф Геббельс и его люди верят в то, что сами говорят о Фау-2. Взять хотя бы неоднократные упоминания о Фау-2 как о чудо-оружии и легендарное замечание Геббельса, обратившегося к генералу Фрайбе меньше недели назад: «Генерал, жаль, что немецкий народ не знает, как мы близки к окончательной победе!»

Фон Браун был реалистом.

– Не будем забывать, – обратился он к возбужденным инженерам в своем кабинете, – что мы только в начале новой эпохи, эпохи космических полетов. Перед нами очередная демонстрация печального факта. Очень часто важные открытия не могут воплотиться в жизнь, пока их не применят в качестве оружия.

Я и, по моему убеждению, большинство собравшихся остро ощущали, как тщательно фон Браун подбирает слова. Недавно он пострадал от доноса шпионов СС, посланных в Пенемюнде Гиммлером. Они утверждали, что фон Браун ведет подрывную деятельность, предпочитая «фантастические космические полеты», а не военную деятельность. Донос основывался на фразах, вырванных из контекста во время его выступления на собрании в Цинновице. Тем не менее фон Брауна и еще двух сотрудников увезли под конвоем в Штеттин и посадили под арест. Им удалось избежать преследования только благодаря яростному вмешательству генерала Вальтера Дорнбергера. Предъявленное им обвинение было, вне сомнения, нелепым. К ракетам во Второй мировой войне относились так же, как к самолетам в Первой мировой войне, но посмотрите, что случилось с авиацией в первое пятидесятилетие полетов. Все мы мечтали и верили, что в один прекрасный день благодаря нашей работе осуществится полет в космос. Я всегда полагал, что арест фон Брауна был скорее тактическим приемом Гиммлера, желающего взять власть над Пенемюнде (чего он в итоге и добился), а не реакцией на уличение фон Брауна и других инженеров в нелояльности.

Время шло, а я все отчетливее понимал, что фактически моя работа связана, по крайней мере отчасти, с дефицитом рабочей силы, оборудования и времени. Словно я пытался собрать головоломку с постоянно уменьшающимся количеством частей. Много времени отнимали транспортные проблемы: каждый день приходили заявки, отказы, обоснования, объяснения. Иногда требовалось получать больше специальных разрешений на использование норм довольствия, бывали обвинения в несанкционированном использовании транспорта, возникали реальные случаи и выдвигались ложные обвинения в подпольной торговле государственной собственностью и т. д. и т. д. Появлялись постоянные проблемы с поставками спирта для ракет, который мы смешивали с бензином, поступающим в ограниченном количестве. Кстати, транспорт на этой смеси работал без перебоев.

Возникли две серьезные проблемы с техническими чертежами – синьками, содержащими подробное описание результатов всех наших усилий. Начиная с запуска в массовое производство Фау-2 и ее будущих модификаций на «Миттельверке», мы всегда хранили в Пенемюнде полный комплект чертежей с последними обновлениями. Их следовало защищать любой ценой от диверсии, воровства или действий противника. После недавних воздушных налетов отдел проектирования эвакуировали в Кёльпинзи – дальше на юг острова. Хранилище с чертежами следовало стеречь, и я дважды обращался по этому поводу к майору Хайгелю.

– Я сделаю все, что смогу, – ответил он во второй раз.

Я покачал головой, замечая признаки начинающегося развала.

Еще одной проблемой стала необходимость сохранения чертежей. Многие инженеры из проектной группы переводились на завод «Миттельверк» и забирали с собой оборудование и даже печатные машинки. Наши ресурсы невосполнимо истощались, но рабочая нагрузка возрастала. Я логично рассуждал, что так не может продолжаться вечно.

Тем не менее всему, что я делал и пытался сделать, мешал дефицит. Нехватка ощущалась во всем, и все больше проектов не доводилось до конца.

В письмах от генерала Дорнбергера ситуация часто излагалась с пугающей прямотой. Письмо от 22 сентября 1944 года было особенно тревожным. Речь шла о поставках жидкого кислорода. Нам сообщали, что основной завод по производству жидкого кислорода во Франции вскоре попадет в руки врагов. Таким образом, в нашем распоряжении останется семь заводов, производящих в общей сложности около 200 тонн жидкого кислорода в сутки. К письму прилагался детальный перечень доступных заводов. Учитывая потери при хранении и перевозке, а также необходимость проводить доводочные и производственные проверки и калибровку, жидкого кислорода хватит примерно на 25 испытательных запусков в день, но для испытаний усовершенствованных ракет в Пенемюнде ничего не останется. Хуже того, все наземные заводы, кроме одного, хотя бы однажды подвергались бомбардировке. На столе фон Брауна стояла коробка с надписью «Входящие», в которой письма располагались по принципу, требуется его личное вмешательство или нет. Письма Дорнбергера всегда лежали сверху.

Некоторые из проблем казались почти тривиальным по сравнению с обстоятельствами, в которых мы постепенно оказались. Вне сомнения, они не были тривиальными, особенно для тех, на ком лежала ответственность. Но многие действия и процедуры, необходимые или желательные в обычное время, теряли важность и казались мелочными или просто бесполезными на фоне бедствий и разрушений. Депрессия и ощущение неизбежной победы союзников после моего приезда из Баварии усиливались из-за острого дефицита – немого свидетельства медленного, но верного упадка немецкой промышленности. В Пенемюнде была нехватка во всем, а наши потребности лишь усиливали понимание того, что наши запросы не будут удовлетворены.

В результате этого обычные, повседневные проблемы, решение которых входило в мои обязанности администратора, казались мне почти пустячными в сравнении со зловещими и непреодолимыми задачами, каких становилось все больше с каждым днем.

Я только что прочел обескураживающее письмо от Дорнбергера, когда раздался звонок.

– Да?

– Господин Хуцель, пришел господин Шефер из отдела кадров.

– Пусть войдет.

Шефер вошел, обшаривая свои карманы. Я не курил, но он намекал на то, не угощу ли я его сигареткой. Рассмеявшись, я протянул ему сигарету. Шефер был любезным, добродушным и разговорчивым и, как правило, знал последние слухи. Несмотря на молодой возраст, он был абсолютно лысым, за что получил на заводе прозвище Плешивый Шефер. Присев, он откинулся на спинку кресла и с наслаждением затянулся. У него были неприятности.

– Возникла инициатива наградить знаками отличия двадцать работников Пенемюнде, но начальство вообще никак на это не отреагировало. – Он глубоко вдохнул дым, затем нахмурился. – Но хуже того, я должен составить список тех, кого следует освободить от отсрочки по военной службе. Жуть.

Он был искренен. Ему не нравилось отбирать мужчин, которых отправляли на смерть вместо того, чтобы оставить их на относительно безопасном заводе.

– Но я ничего не могу поделать. Приказ из Берлина. Чрезвычайные меры…

Дефицит порождает потребность, а потребность порождает дефицит. На фронтах требовалось пополнение. В Пенемюнде были нужны работники. Не хватало работников в промышленности, на железных дорогах, в отрасли связи, на фермах – везде. И численность дееспособных мужчин, как и всего остального, постоянно сокращалась. Проблема Шефера, связанная с награждением сотрудников, казалась мне ерундой. С другой стороны, я не завидовал ему в том, что касалось отбора мужчин для отправки на фронт. Я не мог ему помочь ни в первом, ни во втором случае. Внезапно мы услышали громкий скрипучий голос за дверью.

– Снова он, – пробормотал Шефер. – Нимвеген!

Нимвеген был загадкой почти для всех в Пенемюнде.

Он появился на заводе внезапно, будто из ниоткуда: высокий, массивный, тучный человек; одно время он управлял гостиницей и каким-то образом получил должность на автобазе. Его талант организатора, а он не чурался никаких средств, стал легендой. Однако он всегда действовал во благо Пенемюнде, но не ради собственной пользы. Он был лучшим из дельцов экстра-класса и обладал безудержной находчивостью. Например, ему не составляло труда позвонить адмиралу ВМФ в Свинемюнде и заявить, что исполняет поручение рейхсфюрера СС Гиммлера, а затем запросить материалы, продовольствие и топливо. Он почти всегда добивался успеха.

Тем не менее он был крикливым и грубым и часто применял почти противозаконные приемы. Мы сторонились Нимвегена из-за его манер и поведения. Отчасти нам следовало стыдиться своего отношения к нему, ибо он очень помогал заводу, а позже повел себя бескорыстно и мужественно, делая вылазки на грузовике в восточные районы боевых действий, где собирал свиней и других домашних животных, оставленных сбежавшим населением, прямо под носом у наступающих советских войск. Тогда мы еще не знали, что он сыграет важную роль в эвакуации Пенемюнде в Бляйхероде, в горах Гарц.

Теперь Пенемюнде управляли два совершенно разных человека – Пауль Штойх из «Сименс», осуществляющий общее руководство, и Вернер фон Браун. Фон Браун был одним из тех, кто излучает энергию и энтузиазм, но говорит и действует властно. Подобная властность приходит к человеку только с полным знанием и пониманием. Фон Браун был молод, динамичен и убедителен.

Штойху было примерно пятьдесят пять лет. У него были седеющие волосы, круглое, пышущее здоровьем лицо и усы. Одевался он сдержанно и со вкусом, а говорил медленно, приглушенно, но очень решительно. Он не привык к тому, что его мнение оспаривается или ставится под сомнение, и, когда в ходе одного из многочисленных совещаний, которые он устраивал, кто-то начинал ему противоречить, он просто умолкал и ждал тишины. Если фон Браун говорил прямолинейно и метко и иногда бывал резок, то Штойх отличался уклончивостью. Он никогда не говорил открыто, кого следует уволить, а произносил нечто вроде «К моему сожалению, нам, возможно, придется отказаться от услуг…».

В компании «Сименс» я проработал дольше, чем в Пенемюнде, и теперь с неизменным интересом и удовольствием наблюдал за трениями между двумя «культурными слоями»: «Сименс» и Пенемюнде. Один слой олицетворял бизнес-процесс, а другой – передовые инженерные идеи. Я не верю, что Штойх осознавал, чем именно управляет. Мне кажется, мы его постоянно забавляли не столько тем, что делали, сколько тем, как и с каким подходом мы это делали. Мои предположения неоднократно подтверждались во время устраиваемых им совещаний.

Он неизменно разговаривал с нами или, по крайней мере, старался, с большим достоинством, важностью и дикцией, присущей руководителю высшего звена компании, которой скоро исполнится сто лет – в пять раз больше, чем отрасли ракетостроения!

В один из дней Штойх открыл дискуссию несколькими общими заявлениями, затем перешел к проблеме скорейшего уничтожения наших секретных материалов в случае внезапного нападения противника. С этой целью химики Пенемюнде разработали состав, растворяющий бумагу.

Требовалось оснастить существующие хранилища необходимой сантехникой и устройствами, запускающими процесс уничтожения документов. Нужно было построить больше хранилищ. Все секретные материалы следовало помещать в хранилища каждый вечер.

– Так как мы полностью урегулировали данный вопрос на предыдущем совещании, – сказал Штойх, – переходим к вопросу о том, что мы понимаем под «секретными материалами», учитывая возможную необходимость их скорейшего уничтожения. Я уверен, вы все согласитесь, что желательно уменьшить до некоторой степени количество документов, которые ваши сотрудники должны относить в хранилища каждый вечер. Я полагаю, что…

– Простите, что перебиваю, – вмешался доктор Эрнст Штейнхоф, откашливаясь, – но я считаю, прямо сейчас необходимо упомянуть некоторые обстоятельства.

Штойх с достоинством снял очки для чтения, откинулся на спинку стула и посмотрел на оратора доброжелательно и с едва заметным снисходительным неверием в то, что мог чего-то не заметить. Произнося речь, он не обратил внимания на то, что Штейнхоф становился беспокойнее и несколько раз уже был готов его перебить, и в конце концов так и поступил. Штейнхоф выглядел очень молодо, его можно было принять за студента последнего курса университета. Он отличался упорством и энергичностью и не терпел дипломатии. Хотя причиной его нетерпимости была непоколебимая честность, иногда он оказывался в неловком положении.

– Я говорил об этом со своими сотрудниками, – решительно продолжал он, – но они не хотят делать то, что мы сейчас обсуждаем.

Штойх смотрел на Штейнхофа как на неизвестное, диковинное существо. У него слегка отвисла челюсть. Он был сбит с толку, почти ошеломлен и конечно же скептичен.

– То есть вы, их начальник, объяснили вашим сотрудникам, что нужно делать, а они отказались?

Штойх наверняка никогда не оказывался в подобной ситуации за много лет работы в компании «Сименс», или, по крайней мере, подобные проблемы решались без его вмешательства.

– У нас такие же проблемы, как у доктора Штейнхофа, – произнес господин Реес, заведующий производством. – Мы нашли способ их решить. Я предлагаю доктору Штейнхофу переговорить сегодня позже.

Реес всегда высказывался правильно и вовремя. Говорил он редко, но его замечания были ясными, краткими и убедительными. Сегодня он, несомненно, спас Штейнхофа в щекотливой ситуации.

Этот инцидент заставил обратить внимание на проблемы межличностных отношений, которые возникали время от времени, особенно после того, как Пенемюнде стал частным предприятием под руководством человека из компании «Сименс». В конце концов по негласной договоренности мы перестали выносить на обсуждение на совещаниях со Штойхом зарождающееся проблемы, если к этому не вынуждали обстоятельства. Именно фон Браун хотел, чтобы в новой организации не возникало трений, а особые приказы Штойха исполнялись быстро и эффективно. В действительности Штойх сравнительно редко вмешивался в производственный процесс.

В Пенемюнде проводилось много совещаний: у Штойха, часто бесполезные политические собрания, исключительно информативные заседания фронтовых технических групп, на которых решались определенные задачи, и, наконец, спокойные и эффективные «объединения» умственных усилий, проводимые фон Брауном. Именно эти совещания я считал самыми полезными и стимулирующими.

Фон Браун работал запоем. Он сравнительно редко созывал совещания, но, когда они проводились, на них обсуждались многие вопросы. Фон Браун не просто проводил совещание, а вел его осознанно и бойко. Он не понаслышке знал большинство проблем, а те немногие, в курсе которых не был, решал инстинктивно, благодаря долгой и успешной работе в отрасли. Он неоднократно демонстрировал способность последовательно и непосредственно вникать в суть проблемы или ситуации и обычно, разъяснив ситуацию всем присутствующим, уже имел готовое решение, которое почти всегда получало единогласную поддержку присутствующих. Время от времени те, кто общался с ним случайно или был наслышан о его репутации, говорили, что фон Браун – политик (не иначе!), лучший технический специалист, дипломат и просто «умелый руководитель». В Пенемюнде, а после в США он подтвердил все то, что о нем говорили. Но прежде всего он был лидером: благодаря не демагогии, а мужеству, самоотверженности, энтузиазму, блестящему уму, мудрости, опытности и умению выражать свои мысли.

Фон Браун заставлял своих сотрудников работать на износ, но и себя не щадил. Работу следовало исполнять в установленный срок, используя имеющиеся средства. Когда сроки сократились, материалы стали дефицитными, а высшее командование начало требовать одновременного увеличения дальности действия ракеты, боевого заряда и точности попадания, мы работали все больше, наскоро и без подготовки находя решения. Тогда мы поняли, что новая эпоха не рождается, а уже наступила. А нам пришлось закладывать ее основу.