Текст книги "Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943–1945"

Кафетерии были демонтированы и эвакуированы, а с ними уехал и персонал. Вскоре в Пенемюнде остался лишь небольшой контингент персонала. Теперь еда стала намного лучше; в конце концов, не было смысла сохранять то, что осталось. Снова появились даже алкогольные напитки, которые были в дефиците, как сигареты.

Царила действительно странная атмосфера; чувствовалось некое подвешенное состояние. В Карлсхагене по-прежнему демонстрировали фильмы, а между районами курсировали несколько коротких поездов. Одно из зенитных подразделений, в котором служили женщины-телефонистки, организовывало танцы. Обычно танцы быстро заканчивались, так как девушки, уже отвыкшие от портвейна, быстро пьянели.

Немногочисленные выходные до отъезда из Пенемюнде я проводил в Козерове, время от времени катаясь на велосипеде по лесу в Цинновиц – дальше на восток. Я радовался поездкам, ибо в это время удовольствия были простыми и редкими.

В Козерове я обычно навещал семью Хартмута или просто гулял по пляжу, читал или смотрел на волны и облака. Иногда ко мне на квартиру приходили гости, и мы включали музыку и немного выпивали. Мы даже стали игнорировать сирены воздушной тревоги. В конце концов, кому нужно бомбить Козеров? В течение недели, находясь на заводе, я спал в своем кабинете; большую часть времени там было электричество, в отличие от Козерова, и мебель была достаточно комфортной.

Оставшиеся дни быстро подошли к концу. Хартмут с семьей уехал в новое место дислокации его подразделения в Бад-Заксе. Я закончил свои дела, собрал вещи, которых теперь было немного, и стал ждать распоряжений.

Я прислушивался и подсознательно ждал отдаленного рычания ракеты на ИС-7. Однако в Пенемюнде царила тревожная, кладбищенская тишина.

Глава 12. Эвакуация и побег

Для отъезда из умирающего Пенемюнде мне не требовались специальные директивы. Перед отъездом фон Браун дал мне понять, что я должен оставаться в Пенемюнде до тех пор, пока могу быть чем-то полезен организации, а потом уехать наиболее целесообразным способом. С наступлением марта способов добраться до Бляйхероде становилось все меньше. Эвакуация подходила к концу, поэтому все меньше транспорта направлялось на юг. Связаться с Миттельраумом – новым местоположением – было практически невозможно. Телефонная связь часто прерывалась, а в Пенемюнде возвращалось мало тех, кто мог сообщить мне какую-либо информацию.

Те, кто должен был уехать из Пенемюнде, уехали, те, кто остался, готовились к эвакуации. Я завершил все свои дела. Советские войска находились менее чем в 80 километрах от Свинемюнде, и было неизвестно, что происходит на линии фронта. Мне было пора уезжать.

Сначала я собирался присоединиться к колонне подразделения боеприпасов и снарядов, которое проводило боевые запуски около Пенемюнде. Отправившись с ними, я присоединился бы к организации через сотрудников Дорнбергера на южных склонах гор Гарц.

Потом подвернулась более подходящая возможность, и я начал действовать. 13 марта следовало доставить на юг легковой автомобиль «Опель», находящийся в служебном пользовании. Ночью 12 марта я приятно провел время с друзьями с завода. Нам удалось раздобыть бутылку довольно хорошего вина – в те времена практически любое вино считалось хорошим, и мы поговорили напоследок. Попрощавшись, я пошел по улице, идущей от «Завод-Юг» к «Завод-Север». Свет полной луны мерцал между рядами тихих, пустынных зданий. Я увидел слабый свет у зенитной станции и больницы, мимо которых прошел по пути к воротам в Строение-1. Я помню сосны: высокие, молчаливые, благородные в лунном свете. Остановившись у входа в Строение-1, я задался вопросом, сколько времени у меня осталось. Все вокруг было таким мирным, и я вдруг пожалел, что не смогу остановить время.

На следующее утро, проведя бессонную ночь, я рано поднялся. Я поспешно написал Ирмель о том, что наконец уезжаю из Пенемюнде. Начались проволочки. Я был готов, а автомобиль нет – возникла путаница с документами. Наконец, около девяти часов утра мне позвонил водитель и сказал, что все в порядке. Он получил карточки на бензин и собирался заправить машину.

Взяв чемодан, я вышел на улицу напротив Строения-1. Через несколько минут подъехал «Опель», и мы отправились в путь. Разговаривали мы немного. Я в последний раз долго и задумчиво смотрел на Пенемюнде, инстинктивно понимая, что больше никогда не увижу это необычное и удивительное место. Быстро отвернувшись, я уставился на дорогу перед собой.

В Козерове мы забрали запчасти, как было условлено, а затем по маленькому переулку подъехали к магазину, специализировавшемуся на копченой сельди. Мы набрали полную сумку свежей, еще теплой и действительно деликатесной сельди.

Немного полакомившись, мы снова отправились в дорогу: по мосту Вольгаст в западном направлении, а затем постепенно поворачивая на юг, через Ярмен, Деммин, Ставенхаген. Путешествие было приятным, воздух свежим, а погода славной.

Но вскоре нам пришлось остановиться из-за трагического зрелища: усталые беженцы с востока заполнили шоссе вместе с лошадьми, телегами, повозками и тачками, загруженными скудными пожитками. Нам было тягостно прокладывать путь, сигналя, сквозь толпы спасающихся испуганных стариков, женщин и детей.

Большинство деревьев вдоль шоссе были вырублены и лежали вдоль дороги; ими предстояло перегораживать шоссе на случай прихода противника. На некоторых деревьях висели цепи, которые в нужный момент следовало натянуть поперек трассы с той же целью.

К вечеру мы приехали в Варен, что на берегу озера Мюриц. Городок был полностью затемнен маскировкой и переполнен людьми, пребывающими в абсолютном ужасе. Нам пришлось долго искать место для ночлега, но в конце концов мы заночевали в частном домовладении.

Из Варена мы выехали рано утром 14 марта, желая поскорее добраться до места назначения. Нам предстояло доехать до Магдебурга, и мы пообедали в живописном городке Бург. Ресторан выглядел традиционно: резная деревянная мебель и освинцованные витражи на окнах. Еда была вкусной, подавалось пиво.

Магдебург подвергся сильной бомбардировке и был полностью разрушен. Мы пробирались через развалины к местной военной автобазе; мой водитель все еще искал какие-то запчасти, которые ему было поручено достать. Вдруг включилась пронзительная сирена воздушной тревоги, резко останавливая нашу деятельность. У нас не было желания оказаться под воздушным налетом, поэтому мы спешно сели в «Опель» и помчались из Магдебурга. В Бляйхероде мы приехали довольно поздним вечером. Меня переполняло любопытство; я хотел узнать, каков новый испытательный центр. Однако я нисколько не удивился тому, что увидел.

Очень примитивная штаб-квартира располагалась в бывшем здании сельскохозяйственной школы. Порядка было мало. Но ведь нельзя, эвакуировав ракетостроительный завод за 200 километров, ждать, что он будет функционировать без перерывов. Я увидел много знакомых лиц; из разговоров у меня создалось общее впечатление, что мое настроение нисколько не отличается от настроения остальных.

Спросив, где фон Браун, я с ужасом узнал, что он в больнице. Попав в автомобильную аварию, он сломал руку. Повидаться с ним не удалось.

Я переночевал в танцевальном зале ресторана, ставшем убежищем для беженцев. На полу лежала солома, спать на которой было не слишком удобно; зал был переполнен мужчинами, женщинами и плачущими детьми и фантастическим ассортиментом потрепанного и жалкого багажа.

Что происходит в Германии? Я знал ответ, но, глядя на отчаявшихся людей, не мог не задавать себе этот вопрос. Погружаясь в крепкий сон от усталости, я продолжал терзать себя размышлениями.

Следующее утро было солнечным, ярким и почти веселым. Умыться и побриться удалось с трудом из-за нехватки и примитивности специально отведенных помещений. Я снова подошел к зданию школы, встречая все больше и больше знакомых. Встретив фрейлейн Клингер, я поговорил с ней несколько минут; она сказала мне, что я могу получить «комнату» в Vergeltungs-Express – «Возмездие-экспрессе», как его в шутку называли. Она говорила о поезде, состоящем примерно из десяти спальных вагонов, который стоял в Хайделагере, а затем в Хайдекрауте, где были стартовые площадки, – на польской территории, теперь занятой советскими войсками. Этот поезд был своего рода отелем на колесах для офицеров пускового расчета. Теперь он стоял на железной дороге у шахты по добыче калия, в 4 километрах от Бляйхероде. «Ну, сегодня приятный день, – подумал я, – и прогулка пойдет мне на пользу». К моему удивлению, мне удалось занять купе.

Убедившись, что место для ночлега по-настоящему достойное, я вернулся в город и разыскал жилищно-эксплуатационную контору. Мне снова повезло: инженер, живущий в отдельной комнате с видом на долину и горы Гарц, переведен на другую должность. Его комната освободится через несколько дней. Я сразу же согласился ее занять.

Я осматривал новый объект. Через пару часов настойчивых расспросов и поисков я даже нашел свой велосипед, который отправил сюда заранее. Передвигаться на нем было удобнее всего!

Конторы пока не были оборудованы. Ближе всего находилась школа, ставшая центром всего, что происходило вокруг, и источником как официальной, так и полуофициальной информации. Немного порасспросив, я узнал, что некоторые, но далеко не все, технические группы перебрались в Бляйхероде. Многих расселили в близлежащих селах, что оказалось очень неудобно, ибо транспорт в такие отдаленные районы не ходил.

Большую часть дня я общался с одной из технических групп. Говоря в общих чертах, они были отчасти в замешательстве, бессистемно и вяло пытаясь взяться за дела. Мы все чувствовали, что стараться бесполезно. Еще мне удалось найти собственное оборудование и упакованную переписку и связаться кое с кем из начальства.

Позже мне наконец удалось навестить фон Брауна в больнице. Он был в удивительно приподнятом настроении и охотно заявил о том, что его выпишут через несколько дней.

– Местные власти, – по-доброму сказал он мне, – обещали отдать нам большую часть административного здания местной электростанции. Это значит, у нас будет современное здание, а это намного лучше, чем я рассчитывал.

Он заговорил о насущных проблемах:

– Но сейчас нужно сделать все возможное, чтобы расселить людей и запустить завод.

Я оставил его, заверив, что постараюсь сделать все, что в моих силах. Он дал мне несколько простых поручений. Несмотря на безнадежность ситуации, фон Браун продолжал живо размышлять и строить планы.

Однако ощущение замешательства и неопределенности не исчезло. Вся наша работа была лишь серией определенных действий. Вечера я проводил в компании друзей и коллег в плохо освещенных ресторанах. Мы обсуждали войну и наши шансы снова открыть завод. Все эти разговоры были довольно обескураживающими. Иногда я весь вечер сидел один в своей комнате, читая или просматривая накопившуюся за время моего отсутствия корреспонденцию. Но вряд ли мне удалось бы сейчас отправить кому-нибудь письмо. К счастью, в Бляйхероде был маленький кинотеатр, где мы отдыхали душой; фильмы были старыми, и большинство из них я видел. Но их просмотр позволял расслабиться и уйти от мрачной действительности, которая нас окружала.

Мы получали предупреждения о воздушных налетах и много раз слышали взрывы бомб и гудение самолетов вдали, сопровождающееся пулеметным огнем: летающие на бреющем полете Jabos-Jagdbomber – истребители-бомбардировщики, так их называли. Тем не менее неустрашимые коренные жители готовились к стремительно приближающемуся ежегодному пасхальному фестивалю. Предстояло провести несколько восхитительных часов без войны, с цветами, на солнце и приятном благоухающем воздухе.

Фон Браун вышел из больницы в среду 21 марта. Его рука была по-прежнему в гипсе. Он едва сохранял спокойствие, по-видимому считая, что просидел взаперти слишком долго, и хотел, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Он жил в красивом и ультрасовременном доме владельца местной хлопкопрядильной фабрики. Тем временем ему готовили кабинет в административном здании электростанции, и он собирал нас на совещания и обсуждения.

23 марта, в день его рождения, в доме вечером устроили славную вечеринку, на которой присутствовали Дорнбергер с женой и другие старые друзья и единомышленники фон Брауна. Это была одна из многих вечеринок, которые мы устраивали, стараясь сохранить, по крайней мере, видимость нормальной жизни, как социальной, так и деловой.

В следующие выходные я поехал на велосипеде в Бад-Заксе, до которого было 16 километров, чтобы повидаться с Хартмутом. Он находился в отеле, где располагалась штаб-квартира Дорнбергера.

– Пойдем ко мне. Моя жена сварит нам кофе! – воскликнул он, когда мы пожали друг другу руки.

– Суррогатный? – Я усмехнулся, а он пожал плечами, улыбнулся и кивнул.

Он занимал несколько комнат в доме на вершине холма рядом с отелем. Там мы выпили суррогатного кофе и перекусили. Потом мы растянулись на траве за домом под теплыми и приятными лучами солнца. Однако новости по радио были неприятными, поэтому Хартмут выключил радиоприемник. И все же нельзя было не признать очевидного и неизбежного поражения в войне.

– Слушай, – внезапно сказал он, и я сел, навострив уши.

На секунду мне показалось, что он имеет в виду вездесущий гул канонады на расстоянии. Но потом я понял, о чем он говорил. Отдаленный гул сменился рычанием. Я посмотрел вверх, щурясь от слепящего солнца, и ахнул.

На высоте примерно 6 тысяч метров летели бомбардировщики союзников, сотня за сотней, под прикрытием истребителей, похожих на собак, стерегущих стадо овец. Я был в ужасе от численности формирования и долго с открытым ртом пялился на истребители.

– Я думаю, на Берлин, – печально прокомментировал Хартмут.

Да, на Берлин, вне сомнения. Я снова вспомнил своих многочисленных друзей и конечно же невесту Ирмель. Она где-то в городе, медленно превращающемся в руины. В тот вечер, направляясь домой на велосипеде под ярким лунным светом, я был задумчивым и сильно обеспокоенным.

Я помнил те бомбардировщики. Я не мог их забыть, даже работая или делая вид, что работаю. Далекая артиллерия постоянно напоминала о себе сначала робко и случайно, но эти напоминания ежедневно становились громче. Я продолжал задаваться вопросом: как долго это может продолжаться?

Поражение было неизбежным, и мы знали об этом, пусть и не желая в этом признаваться. Это был просто вопрос времени, а его оставалось не так много. Я все никак не мог понять, почему не капитулирует германское Верховное командование. Ведь наверняка оно не верит в собственную пропаганду о чудо-оружии. К тому времени Фау-2 находилась в эксплуатации более полугода. Но она не спасла Германию от ежедневных бомбардировок, которые превращали страну в кучи пыли и мусора. Какой смысл в дальнейшем сопротивлении, которое лишь усугубит бессмысленные убийства и разрушения?

Во второй половине дня, в пасхальное воскресенье, американские танки были замечены вблизи Мюльхаузена, что примерно в 20 километрах к югу от Бляйхероде! Я сразу же отправился домой к фон Брауну. Когда я приехал, там уже было несколько сотрудников. Решение принималось быстро, ни у кого не осталось иллюзий. На этот раз мы не эвакуируемся, а сбегаем.

– Оборудование брать не будем, – просто сказал фон Браун, что означало конец нашего предприятия. – Мы соберем все наши секретные материалы и спрячем в альпийском убежище, пока не появится возможность воспользоваться ими снова.

Я подумал о том, кому в руки попадут эти секретные материалы. Подобная мысль приходила мне в голову не в первый раз. Кому, русским или американцам, попадет в руки сокровище инженерных изысканий и знаний? Но пока не стоит гадать, кто первым возьмет нас в плен, ибо у нас еще есть право выбора.

По сути, мы уже сделали выбор, уходя на запад, подальше от советских войск. Следуя логике, нам предстояло двигаться в юго-западном направлении – в Обераммергау.

Ходили слухи, что американцы знали о нашем местонахождении и получали информацию не только с помощью воздушной разведки, но и по другим каналам. И кстати, хотя Нордхаузен, расположенный рядом с заводом по производству А-4, однажды подвергся бомбардировке, ни одна бомба не упала на Бляйхероде за все время нашего проживания там.

Глава 13. Спрятать…

Итак, период томительного, бесполезного ожидания закончился. Следовало действовать внезапно и быстро. Началась поспешная подготовка к отъезду: упаковывание вещей, оставление ненужного, обеспечение сохранности запасов (непонятно, с какой целью), отправка сообщений, оформление транспортных предписаний, разрешений, карточек на бензин, планирование маршрута, срочные приказы уничтожить все материалы об усовершенствовании ракет, которые невозможно вывезти.

Те, кто находился в штаб-квартире, решали, что делать с техническими данными, привезенными из Пенемюнде, – с сокровищницей, содержащей плод усилий всех немецких ракетчиков. Объем материалов был слишком большим, чтобы попытаться взять их с собой. Даже если бы нам удалось их вывезти, в настоящее время появилась реальная угроза потерять документы во время авиационного налета, захвата противником или в результате отказа транспорта, когда придется эти документы просто бросить.

Данные материалы были бесценны. Тот, кто их унаследует, сможет создать отрасль ракетостроения начиная с той стадии, на которой остановились мы. Он получит пользу не только от наших достижений, но и ошибок, составляющих реальный опыт. В документах результат многолетней интенсивной работы над совершенно новой технологией, которая, по нашему общему убеждению, сыграет значительную роль в будущем человечества.

Документы – кладовая научной информации, аналогов которой нет, – будет спрятана на территории Германии, еще не подвергшейся оккупации. Как они будут спрятаны и где, никто не знал. Нужно просто их спрятать, причем быстро. Реализацию задачи поручили мне.

Решение приняли поздно вечером, и я проработал до ночи, изучая расположение различных подразделений Пенемюнде, разбросанных теперь по всему Бляйхероде и соседним деревням, определяя самый короткий маршрут вывоза документов; я корпел над картами, оценивая наиболее вероятные области, в которых удастся найти подходящее укрытие. Принятию оптимального решения мешала нехватка времени. Сколько пройдет времени, прежде чем вражеские танки войдут в Бляйхероде? Возможно, всего несколько часов, максимум несколько дней. Наши пути отступления уже ограничены. А как насчет линии фронта в остальной части Германии? Какие районы по-прежнему безопасны для моей миссии? Многомесячный дефицит материальных и человеческих ресурсов медленно душил Пенемюнде. Теперь мы страдали еще и от дефицита достоверной информации. Оставалось только догадываться и надеяться. Было уже за полночь, когда я наконец лег в постель и провалился в беспокойный, тревожный сон.

Проснувшись рано утром в понедельник и обнаружив, что у меня пропал аппетит, я сразу же взялся за утомительную задачу, оповещая всех о необходимости собрать вещи и приготовиться к отъезду. С некоторыми я связался по телефону, к остальным отправил курьеров. Из-за неорганизованности даже простое дело превращалось в монументальную работу.

Я занимался делами, действуя из штаб-квартиры фон Брауна, когда он позвал меня в свой импровизированный кабинет. Я послал курьера к работникам турбонасосной станции и отправился к фон Брауну.

– Как дела?

– Как и ожидалось. – Я покачал головой. – Полная неорганизованность.

– Да, беспорядка достаточно. – Он кивнул. – Вот и еще одна причина, почему мы не можем ничего брать с собой. Но вы должны выполнить задание. В этом ошибиться нельзя. – Он протянул мне лист бумаги. – Это охранное свидетельство. Оно поможет вам пройти куда угодно. Но ни я, ни кто-то другой не может рекомендовать вам, где именно спрятать документы. Здесь вы решаете самостоятельно.

В охранном свидетельстве говорилось, что я выполняю совершенно секретную миссию и она должна быть доведена до конца, а мне следует предоставлять любую помощь, и никто не имеет права мне помешать.

– Возможно, – продолжал фон Браун, наклонившись вперед и опершись локтями о стол, – лучше всего подойдет старая шахта или пещера. Надеюсь, вам поможет руководство горной промышленности Клаусталя. Это единственная зацепка, которую я могу вам предложить. – Он поднялся. – Бернхард Тессман будет вам помогать; на автобазе вам выделят три грузовых автофургона грузоподъемностью по три тонны. VKN выделит капрала и восемь – десять мужчин для погрузки-разгрузки материала. – Он вдруг очень посерьезнел. – Нельзя терять время.

Я сразу же связался с Тессманом, оповестил кого нужно и отдал указания о правилах упаковки: связки документов не должны быть слишком большими, чтобы их было удобно брать руками. Следовало упаковывать только самые важные документы; все остальное сжечь, и поскорее!

Затем я создал график погрузки, как у железнодорожного диспетчера, стремясь соблюдать наиболее эффективную последовательность.

Прибывшие вовремя грузовики вскоре стали методично курсировать между штаб-квартирой и различными пунктами погрузки документов. Некоторые рейсы были короткими, некоторые – в пункты, расположенные в нескольких километрах от города, тянулись невыносимо долго. Однако к полудню работа наладилась. Мы методично трудились до позднего вечера. Примерно в полночь мы с Тессманом решили передохнуть. На следующее утро в семь часов работа началась снова.

Центральным пунктом сбора стала комната в административном здании шахты по добыче калия, и к полудню вторника она почти полностью заполнилась документами. Стало очевидно, что нам не хватит трех грузовых автофургонов. Вместе с Тессманом я отправился на автобазу, где нам удалось, хотя и не без споров, заполучить два прицепа грузоподъемностью две с половиной тонны каждый. Дождь прибавил нам неприятностей – к полудню он стал устойчивым.

– Ладно, – заметил я, – по крайней мере, дождь замедлит американцев.

В течение дня мы продолжали собирать документы. Поздно вечером во вторник все было готово. Мы лишь секунду ошеломленно смотрели на громадную кучу документов перед нами, а затем приступили к их погрузке в грузовики и прицепы. Мы проработали до глубокой ночи; мне удалось пару часов поспать на скамейке в шахте, и проснулся я по-прежнему уставшим.

Те, кто упаковывал документы, нам очень помогли. Большинство ящиков были удобными, и погрузка шла довольно гладко. К восьми часам утра в среду грузовики и два прицепа были загружены – мы подготовились к отъезду. Я сделал окончательный подсчет, и у меня сердце ушло в пятки: не хватало проектов хвостовой части ракеты и рулей. Я простонал.

К счастью, эти проекты находились в Бляйхероде. Взяв грузовик и прицеп, мы вернулись в город. Сотрудники отдела проектирования рулей уже уехали, но оставили нам огромный закрытый шкаф с чертежами-синьками весом почти в тонну. Потребовалось десять человек, чтобы вытащить шкаф из здания и погрузить в прицеп. Мы ругались на тех, кто так бесцеремонно игнорировал наши указания.

Но в конце концов все было сделано, и мы отправились в путь под конвоем. Во главе колонны шел легковой автомобиль с водителем и мной, затем три грузовых автофургона, два из которых с прицепами. В кабинах автофургонов ехали восемь человек, в том числе Тессман и водители.

Мы по возможности выбирали объездные дороги, чтобы избежать пробок и вмешательства властей, направляясь в сторону гор Гарц.

Дождь, мешавший погрузке документов, наконец прекратился. Мы двигались равномерно, но медленно, ибо грузовики были сильно перегружены. Проезжая мимо Бад-Заксы, мы увидели, что он пуст и молчалив – группа Дорнбергера уехала. Разговаривали в пути мы мало и почти не останавливались, двигаясь на север, к Герцбергу и Остероде.

Пару часов поездка проходила без происшествий, но вдруг послышался рев самолетов.

– Бомбардировщики! – закричал водитель, развернул машину и съехал в канаву под деревьями всего за секунду до того, как самолеты пролетели у нас над головой.

Они не видели нас и быстро скрылись из вида. Ситуация повторялась снова и снова. Когда-нибудь нам не повезет. Полдюжины раз побывав на волосок от гибели, мы решили сохранять бдительность и наблюдать за небом. К счастью, форма переднего крыла грузовика «Опель» позволял человеку сидеть на нем и осматривать небо позади колонны. Итак, в следующий раз мы двинулись в путь уже с наблюдателем.

У нас получалось съезжать с шоссе вовремя, до того, как нас обнаружат бомбардировщики. Когда мы проезжали небольшую деревню, наблюдатель предупреждающе закричал, и мы свернули в рощу, скрывшись под деревьями. Но едва мы остановились, толпы разъяренных деревенских жителей ринулись на нас, крича и размахивая кулаками.

– Уберите грузовики! Убирайтесь! Из-за вас начнут бомбить деревню!

Они были правы, и я им сочувствовал. Однако мы оставались в укрытии до тех пор, пока не улетели самолеты. Выезжая из деревни, мы слышали летящие нам вслед проклятия местных жителей.

Около полудня мы приехали в Лербах – небольшую общину, расположенную в узкой долине, похожей на ущелье. Здесь мы будем недоступны для атаки с бреющего полета. Найдя свободную территорию, мы припарковали грузовики.

Клаусталь находился всего в 8 километрах отсюда. Я приказал Тессману устроить мужчин на ночлег в Лербахе и поехал на машине в Клаусталь – центр немецкой горной промышленности. Мне предстояло найти штаб-квартиру высшего федерального руководства горной промышленности. Войдя в старое здание, я оказался в величественном вестибюле, которому было несколько веков. Здание немного напоминало маленький дворец, а сдержанный, замкнутый старик, у которого я спросил, где мне разыскать оберберграта[7]7
  Оберберграт – старший горный советник.


[Закрыть], довершил картину. Я говорил по существу.

– Господин берграт[8]8
  Берграт – горный советник; чин соответствовал рангу полковника.


[Закрыть], в моем распоряжении несколько грузовиков с совершенно секретными военными документами. – Я протянул ему охранное свидетельство. – Как вы можете видеть из свидетельства, мы должны найти хорошее укрытие для документов. Таков приказ Верховного командования.

Берграт был воплощением вежливости: сдержанный, но не враждебный – столп достоинства в ситуации, когда достоинство стало почти неизвестным качеством. Это был седой старик в черном костюме; в одной руке он держал мое свидетельство, а другой опирался на трость с металлическим набалдашником.

– Нам нужно место, – продолжал я, – за пределами главного шоссе, у проселочной дороги. Возможно, это пещера или заброшенная шахта с железнодорожной веткой.

Подняв глаза от свидетельства, он покачал головой:

– Нет ни одного места, отвечающего вашим требованиям. Все шахты вертикальные, оснащенные лифтами. И все эти шахты хорошо известны. – Он снова покачал головой и протянул мне свидетельство. – Мне очень жаль. Если хотите, обратитесь в наше местное отделение в Госларе. Возможно, господин Корнелиус вам поможет.

Я был разочарован и почти отчаялся, ибо возлагал на берграта большие надежды. Подкрепившись, я рванул на машине по извилистой горной дороге в Гослар. Один раз мне показалось, что я слышу отдаленную бомбардировку, хотя не мог утверждать этого наверняка. Беспокоясь о грузовиках, я поспешил вперед. Корнелиуса я нашел сразу.

Он задумчиво выслушал мои требования, был дружелюбен и хотел помочь, но не мог.

– Понимаете, в наших шахтах уже полно правительственных документов из Берлина. Вам не удастся поместить ваши материалы отдельно от них. Хотя у меня есть предложение. Почему бы вам не обратиться за помощью в Вернигероде?

Внезапно я пришел в ярость от разочарования.

– Я стою здесь перед вами, у меня важнейшие документы Германии! – взорвался я. – А я не могу даже найти место для их хранения. Ничто из хранящегося в этих шахтах не сравнится по значимости с тем, что привезли мы.

Развернувшись, я затопал к выходу. Корнелиус меня окликнул:

– Подождите минуту… Возможно, кое-что есть. Я забыл…

Я резко повернулся и посмотрел на него гневно и нетерпеливо.

«Где сейчас танки, – подумал я, – которые были около Мюльхаузена всего три дня назад? Какова ситуация на остальной линии фронта? Возможно, наши грузовики в Лербахе захвачены, пока я таскаюсь от одного горного начальника к другому!»

Корнелиус выглядел по-настоящему виноватым.

– В Дёрнтене есть заброшенная шахта. В последнее время было много просителей, вроде вас, я совсем о ней забыл. Она не в горах… Но я думаю, вам подойдет.

– Можно на нее взглянуть?

– Конечно. – Он начал рисовать схему маршрута. – Я расскажу, как туда добраться…

– Я хочу, чтобы вы поехали со мной.

– Ну. – Он улыбнулся. – Почему нет? В любом случае здесь от меня сейчас мало пользы.

Я поторопил его к машине. Мы заехали к нему домой, и он предупредил жену, что вернется через несколько часов. И вот мы направились на запад, по шоссе в сторону Хильдесхайма. Примерно в 6 километрах от гор Гарц мы свернули направо на ухабистую грунтовую дорогу, проехали через небольшую деревню Дёрнтен, затем выехали на другую дорогу, идущую через поля и слабохолмистую местность. Внезапно перед нами возникла шахтовая башня-подъемник значительных размеров. Вокруг нее располагались здания. Я остановил машину.

– Вот она, – сказал Корнелиус. – Вертикальная шахта «Георг-Фридрих». Она несколько лет не работает. Руда тут низкокачественная, добыча неэкономична из-за нехватки людей и электричества. Здесь только несколько человек из технического обслуживания. Есть еще одна шахта в этом холме, позади башни, работы в которой прекращены несколько лет назад.

– Кто здесь начальник?

– Небелунг.

– Вы знаете, где он живет?

– Да.

Заведя машину, я переключил скорость и услышал гул бомбардировщиков на расстоянии.

– Поехали к нему.

Корнелиус показывал дорогу.

– Небелунг давно тут живет, – прибавил он. – Он слишком стар, поэтому его не призвали на фронт. Он старается поддерживать шахты в хорошем состоянии, пока оборудование снова не пригодится. – Он пожал плечами. – Кто знает, когда это случится? Он живет в третьем доме. – Он указал на дом.

Мы проехали мимо примерно дюжины шахтерских домов, крошечных и одинаковых. Они не выглядели ужасно, но им не хватало красочности местных сельских зданий с их веселой мешаниной в архитектурных стилях. Жилая территория была благоустроена, засажена деревьями со свежей листвой и множеством цветов.

Небелунг и его жена оказались пожилыми и очень доброжелательными людьми. Стало ясно с самого начала, что Небелунг стремится нам помочь. Как только Корнелиус объяснил причину нашего визита, Небелунг предложил показать шахту. Мы немного подождали, пока он переоденется в рабочую одежду, а затем пошли за ним по полям в шахту мимо служебных зданий к входу в туннель, расположенному в конце небольшого ущелья у подножия низкого, пологого холма. В темный туннель вела железнодорожная колея. В шахте была пара железнодорожных стрелок и погрузочный пандус. Не веря своим глазам, я улыбнулся впервые за несколько дней. Теперь самое главное, чтобы ничего не случилось с грузовиками и драгоценным грузом.