Текст книги "Виктор Суворов: исповедь перебежчика"

– Щедрость наступила невиданная…

– Не только щедрость. Предположим, где-то у тебя заболело. Ты: «Ой-ой-ой, занемог что-то…», а мне все нипочем – я-то уже несуществующий, поэтому мелочевкой какой-то меня не проймешь. Ну, сердце мне сделали – кардиостимулятор поставили…

«Я расскажу тебе, как убивают…»

– Зная не понаслышке о всемогуществе этой системы, ты испытывал страх, что тебя таки достанут…

– …нет!..

– …что кто-то уколет в толпе зонтиком, что-то подсыплет или просто выстрелит из-за угла?

– Слушай, кольни меня! Ну? Чего ты?

– Не было страха? Не понимаю…

– А что понимать? Человек я, вообще-то, пугливый: могу чего угодно бояться и ощущать всевозможные фобии, а вот этого не боюсь, и все, причем объяснить: как, почему? – не могу. Особенно после того, как «Ледокол» вышел, о страхе забыл, а еще… Стой, обожди – дело вот как было. Мы убежали 10 июня семьдесят восьмого, а 7 сентября того же года здесь, в Лондоне (С ударением на втором слоге.), был убит болгарский диссидент Георгий Марков…

Вместе:

– …зонтиком…

– Слушай, я расскажу тебе, как убивают… Диапазон средств очень широкий, но спецслужбам нужно одно из двух: или убрать тихо, чтобы никто не усек, что это смерть неестественная (сердце, например, прихватило – и все, отошел), или уж так громко, из автоматов, чтобы все сразу заговорили: «О-о-о, прямо у здания МВД расстреляли, в собственном “Мерседесе”!»…

– …и чтобы все потенциальные предатели зарубили себе на носу, чем эти скверные игры заканчиваются, да?

– Да-да-да, так вот, Георгия Маркова убивали так, чтобы никто ничего не заподозрил, однако не приняли в расчет то, что это все-таки страна Шерлока Холмса, Агаты Кристи и Джеймса Бонда. В любой другой не докопались бы, а тут – пожалуйста! Внимательно осмотрели труп, нашли маленькое красное пятнышко, разрезали, а там дробинка какая-то. Ага, давай ее сюда! В металлической капсуле обнаружили крохотные дырочки, проделанные, чтобы отравляющее вещество…

– …рицин…

– …постепенно поступало в кровь, и тогда по негласным каналам британцы сообщили советским товарищам, что этого здесь, в Англии, не позволят! Не знаю, как бы к подобным акциям отнеслись где-то еще, но англичане недвусмысленно заявили: такие вещи у нас не проходят!

Это был уже вызов профессиональной их гордости и достоинству – называй, как угодно, поэтому они во что бы то ни стало стремились новые покушения предотвратить, и оттого наша жизнь: моя, Тани и детей – была еще сложной в том плане, что нас очень плотно тогда охраняли. Я отмахивался: «Мне-то не надо…», а они настаивали: «Черт с тобой, но пусть видят, что с нами тут шутки плохи. Мы не тебя, в конце концов, охраняем, а нашу британскую гордость – это на первом месте!».

Георгия Маркова я считаю своим братом, который меня собой заслонил (если бы я был первый на очереди, тогда – все!). Мне – я предельно, как видишь, с тобой откровенен – чувство страха знакомо (если бык на меня бежит, страшно!), но тогда его не было – вот как это объяснить? И еще: с тех пор как написал «Ледокол», езжу уже куда угодно. Могу даже с тобой встретиться…

– …без охраны…

– Уверен? Не торопись: тут два батальона сзади стоят. (Оглядывается.)

– Что-то не вижу…

– Они просто шапки-невидимки надели… (Смеется.) После выхода «Ледокола» я не прячусь: «Ребята, если нужен, – пожалуйста! – но это будет доказательством того, что я прав. Мочите меня в каком-нибудь сортире, но тем самым признаете, что других аргументов у вас нет».

В Москве, Дима, все-таки не последние идиоты сидят – они понимают, какой поднимется шум. «Ледокольчик» известен? Да! Он прозвучал? Не то слово! Ты-то еще молодой, не помнишь, а я как раз в академии с Таней учился, когда начали Солженицына прессовать: дескать, выгнать его за «ГУЛАГ» из Союза!

– Семьдесят первый, наверное, год?

– Точно, и вроде все тихо, но я в метро взглядом своим разведывательным секу: люди со старыми затрепанными журнальчиками «Новый мир», где Солжа печатали, едут себе и читают…

– Бессовестные какие!

– Короче, это реклама. Я понимаю: любая акция против меня для них контрпродуктивна, и, надеюсь, мозги у бывших коллег работают – им невыгодно меня устранять. Тот же Саша Литвиненко издал книгу «ФСБ взрывает Россию»: никто на нее внимания не обращал, но когда с ним расправились, заговорили о ней все.

«Человек может быть свободным только тогда, когда собственные деньги имеет, и когда говорят, что деньги не радуют… Значит, они не твои»

– Цитирую Виктора Суворова. «Получив смертный приговор, я вдруг ясно осознал, что человеку отпущено совсем немного времени. Каждый прожитый день расцениваю как подарок судьбы, как сказочный лотерейный выигрыш – за этот день надо успеть сделать самое главное в жизни, ибо завтрашнего может не быть. Вот я и пишу книжки: этим занят утром, днем, вечером и ночью». Читателям нашим напомню, что ты – автор бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум», многочисленных книг по истории Великой Отечественной войны и в мире известен прежде всего этим. Настоящая твоя фамилия Резун – почему же ты стал Суворовым?

– Докладываю: прежде всего это была шутка – может, и неудачная. Вначале я написал книгу, самую первую, то есть, как прибежал в Лондон, сразу за «Ледокол» засел, но у меня ни литературы здесь не было, ни источников…

Идея, представь, есть, но необходимо найти мемуары Жукова, да на русском, естественно, языке – ну где их тут взять? Так же, как и воспоминания Рокоссовского, подшивки газет «Правда» и «Красная звезда» за тридцать девятый-сорок первый годы, а ведь нам нужно на что-то жить, как-то существовать. «О’кей, – думаю, – я это обязательно осуществлю, а сейчас быстренько какую-то книжку издам, чтобы хоть что-нибудь заработать». Финансовая независимость была мне нужна – наверное, ты понимаешь, что это? (Пожимает руку.).

Человек может быть свободным только тогда, когда собственные деньги имеет, и когда говорят, что деньги не радуют… Значит, они не твои (Смеется.). Лично я люблю, чтобы они меня радовали, поэтому и написал книгу «Рассказы освободителя». Там разные байки собраны: я в военном училище, я в Чехословакии, я на даче генерала армии (а впоследствии маршала) Ивана Игнатьевича Якубовского чищу сортиры…

– Это же был главнокомандующий Объединенными вооруженными силами государств – участников Варшавского договора…

– Да, но в ту пору командовал Киевским военным округом, и я приводил его клозеты в порядок.

Я, в общем, быстренько эту книжечку подготовил, отнес издателю, тот долго носом крутил… «Если, – сказал, – ты поставишь свою фамилию, это будет бестселлер. Не оттого, что там содержание бесподобное, а потому что из ГРУ ты такой один». Как-то меня некий дядя подначил: «Пишешь под псевдонимом ты или нет – деньги тебе платят одни и те же». Как бы не так, и если, допустим, свой труд издает первый зам руководителя Администрации президента России Сурков… Если каким-то псевдонимом воспользовался (но многие-то все равно в курсе, что автор Сурков) – это одно, а если подпишет просто Иван Петров, точно такая же книга, может, и не пойдет, поэтому я, как Бонапарт, – все наперед просчитываю.

Книжка моя получилась веселой: шутки, какие-то байки армейские… Издатель советовать стал: «Мне нужно, чтобы фамилия автора русской была…». Я предложил: «А может быть, украинской?» – «А украинцев тут кто знает?». И правда: армяне, грузины, евреи – все мы там русские, то есть поставили мне условие: псевдоним, если под своим именем издаваться не хочешь, должен быть русским. Я таки не хотел – не оттого, что КГБ или ГРУ боялся дразнить, а потому что соседи родителей клевать стали бы: «А это ж сыночек ваш». Зачем? – я не собирался никого подставлять…

– Почему в таком случае ты Суворов?

– Все тот же издатель попросил: в фамилии должно быть что-то военное – мол, слышали, но точно не припомним откуда, и еще хорошо бы три слога – ра-ра-ра! Короче, сидели мы с ним, чуточку выпили…

– …закусили…

– …и у меня сорвалось: «Калашников!». Он головой покачал: «Нет, этого знаем». Второе, что взбрело сразу на ум, – Суворовское училище, где детство мое оставлено. Мог бы и Жуковым назваться, но тут не прошло бы.

– Два слога…

– …а надо три, и я произнес: Суворов. Он спросил: «А кто этот Суворов такой?». Я объяснил, а Виктором стал по новым моим документам. Переименовали, чтобы Владимиром не был: Виктор – интернациональное имя, а Владимир – чисто русское (поэтому Таня уже тридцать один год меня так называет).

…Я, если честно, прикидывал: выйдет одна книжечка, а потом придумаю уже что-то серьезное, но когда вторая была на подходе, издатель предостерег: «Нет уж, браточек, за это держись…». Так и присохло – будто на себя чужую шкуру надел.

«Гитлер для меня – мерзавец, преступник, палач, но если он людоед, из этого не следует, что Сталин был вегетарианцем»

– «В России, – говоришь ты, – раздаются иногда голоса, что мои книги пишет британская разведка, а тут считают, что за моей спиной ГРУ, КГБ (или как оно там сейчас?) и группа самых лучших российских историков». И впрямь за твоей спиной кто-то стоит?

– Стоит, Господи! Вот стоит! Давай-ка с тобой пойдем от противного…

– Прошу прощения, что перебиваю, но буквально вчера очень высокопоставленный в Украине человек меня убеждал: «Ну, вряд ли он сам мог написать такой “Ледокол” – наверное, это версия британской разведки, озвученная от его имени»…

– Чудесно! Пожалуйста! Эту точку зрения принимаем, и я тебе предлагаю сейчас пройтись по Лондону и найти хоть одну книгу Виктора Суворова – хотя бы одну!

– Нет?

– Ни одной! Почему? Британии это не выгодно. Можешь посмотреть в интернете: там за «Ледокол» на английском предлагают иногда триста долларов, четыреста, пятьсот, девятьсот девяносто девять – могу прислать тебе ссылку.

– Класс!

– То есть вышла она, и сразу же задушили. Почему? Да просто открываешь ее, и там, в самом начале, я вопрос задаю: а отчего Британия во Вторую мировую войну вступила? Ради свободы Польши, да? И что, получила Польша свободу? Ребята, так что ж вы рассказываете?! Понимаешь, это же сразу идет прямое оскорбление Великобритании.

Существуют, чтобы ты знал, два объяснения того, что с Советским Союзом в начале войны случилось: первая версия наша официальная, что Сталин – доверчивый дурак и мы олухи такие пушистые…

– …необученные…

– Ну, конечно! Танки у нас якобы устаревшие, самолеты – гробы, летчики летать не умели, бойцы…

– …колхозники неграмотные, от сохи…

– Командиры вдобавок по одному году должности свои занимали, водители по три-пять часов имели вождения…

– …и винтовок почти не было – только кони…

– …да, а все танки изношенные. Я говорю: «Обождите – когда это они истрепались?» Давайте уж выберем: или изношенные – тогда по сто пятьдесят часов вождения получается, или, если по три часа у танкиста, то новые, а то у нас так повелось: танки ремонта требуют, а водители их даже не заводили. Я просто утверждаю, что это был преступный режим, который всегда думал о мировой революции и готовился к ней – всегда!

– Как там: «Мы на горе…» Вместе:

– «…всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови – Господи, благослови!». Блок, «Двенадцать»… Англичанам – повторяю – очень выгодно не замечать очевидных вещей, а я обращаю внимание: «Смотрите! У Гитлера красный флаг, и у Сталина красный, Германия строила социализм, и СССР строил, у рейха четырехлетние планы, у нас – пятилетние, у них гестапо, у нас НКВД, там концлагеря и тут тоже, у Шикльгрубера одна партия у власти, остальные в тюрьме, и у Джугашвили тот же вариант». Начинаешь так сравнивать, сравнивать…

– Как похоже!

– Близнецы-братья…

– «Кто более матери-истории ценен?»…

– Верно, но это еще далеко не все. Гитлер ходил в полувоенной форме, и Сталин в полувоенной, фюрер без эполет, и вождь наш без знаков различия. «Ну, потом-то Иосиф Виссарионович, – уточняют, – генералиссимусом стал и прочее…». Я в ответ…

– …Гитлер просто рано скончался…

– …фюрер до этого не дожил. Сталин стал маршалом в сорок третьем году после Сталинграда и впервые – ему было шестьдесят три – надел маршальскую форму для встречи с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране, так вот, Адольф Алоизович не дотянул ни до таких лет, ни до таких побед, ни до таких встреч с лидерами США и Великобритании, а в остальном все совпадает. Смотри: у Сталина с Надеждой Аллилуевой разница в возрасте была двадцать два года, а у Гитлера…

– …с Гели Раубаль…

– …девятнадцать, та самоубийством покончила и эта…

– …поразительно!..

– …та застрелилась из пистолета…

– …подаренного супругом…

– …и эта: только Аллилуева из сталинского, а Раубаль – из гитлеровского. Существует, правда, версия, что это все-таки не самоубийство: якобы жизни ее Сталин лишил, но и в Германии в свое время судачили, что Гитлер сам прикончил подругу. Короче, когда начинаешь анализировать… У одного диктатора нет бороды и у другого нет, у Сталина усы и у Гитлера усы… Я спрашиваю: «Разница-то в чем?», а она в форме усов: у нашего горца они так, а у немца эдак. Западу, как это ни прискорбно, выгодно было не замечать наши концлагеря, голодоморы и трупоедство: это, мол, просто досадные недоразумения, а вот Гитлер – тот да, людоед!

Предвижу вопрос: «Ты, наверное, фюрера защищаешь, раз это озвучиваешь?» – «Нет, – отвечаю, – он для меня мерзавец, преступник, палач», но если Гитлер людоед, из этого не следует, что Сталин был вегетарианцем. Запад, считаю я, поступил цинично, когда их разделил: этому людоеду помогаем, а тому нет, и книга моя всю западную историографию расшибает, а им это, как серпом по ушам, – очень-очень не нравится.

«Ледокол» вышел здесь, в Англии, в девяностом году, и тираж сразу же размели: его нет не только в магазинах – даже в библиотеках. Сейчас буду переиздавать, но на свои собственные средства и в той же Америке выпустил под названием «Главный виновник», однако на Западе живу уже тридцать один год…

«Нас всегда дураками описывали, которые были к войне не готовы, а я доказываю, что мы далеко не идиоты, и говорю англичанам: “Вас товарищ Сталин, как мальчиков…”»

– Итак, британская разведка за Виктором Суворовым не стоит?

– Дима, версия, которую я изложил в «Ледоколе», для них хуже еще, чем для наших, потому что… Ну, давай даже не так…

– Мы сейчас перепутаем просто, где наши и где не наши…

– Наши для меня – это мой народ: русский, украинский… – я его не предавал и еще такое о нем расскажу…

Мне говорят: дескать, мы – верные гитлеровцы (был же договор с Гитлером о дружбе), а я возражаю: все это, ребята, ерунда. Сталин же подпись в пятьдесят восемь сантиметров поставил (ты не представляешь, что это такое – больше полуметра. Смотри, я на рулетке эту отметку сейчас покажу, чтобы тебя не обманывать)…

– Подпись под договором о дружбе?

– Нет, на карте раздела Польши. Они провели границу, и там – я пришлю тебе фотографию этой карты! – Иосиф Виссарионович начинает писать: «И. Ст…» – потом остановился и на пятьдесят восемь сантиметров махнул.

– Урка!

– Спрашивается: «Что же это он в такой эйфории-то, а?», а я объясняю (британская разведка что-то не додумалась до такого): весел он оттого, что подпись эта нелегитимная. Ну, сам посуди: Риббентропа автограф стоит – он имперский министр иностранных дел, а кто такой Сталин? Не глава государства, не глава правительства…

– Всего лишь Генеральный секретарь ЦК…

– …какой-то партии…

– …ВКП(б)…

– Это первое, что доставляет ему определенную радость, а второе – Польшу же поделили: половину мне, половину тебе. До этого был пакт Молотова – Риббентропа, и вот 1 сентября Гитлер нападает на Польшу, а Сталин выжидает: «А я пока не готов». Великобритания и Франция объявляют войну…

– …Германии…

– …да, а сейчас выйди на улицу и спроси любого мальчика или девочку: «Кто Вторую мировую войну развязал?». Они скажут: «Гитлер», а я уточняю: подписали-то пакт и секретный протокол о разграничении сфер влияния в Москве, где Гитлера не было, – присутствовали Риббентроп, Молотов и Сталин. Разделив Польшу, Гитлер воюет уже против Великобритании, Франции и потенциально против Соединенных Штатов Америки, и 3 сентября, когда эти страны объявили ему войну, стало началом его конца.

Коба мог предложить: «Смотри, пол-Польши мне, пол-Польши тебе, но нападаем не 1 сентября, то есть не через неделю, а на следующий месяц – мне еще время нужно для подготовки». Это как если бы мы с тобой договорились: «Давай умочим в сортире кого-нибудь». – «Давай!» – «Раз, два, три!»… Ты – ба-бах! (Якобы стреляет из пистолета.) – а я только руки потираю: «А у меня нет патронов». Ну и кто из нас плохой человек, а кто невинная жертва? Все так просто, но англичане этого не поняли: вляпались в войну и должны были воевать. Господи, когда я на пальцах все объясняю, их хваленая британская мудрость сразу же меркнет. Я говорю: «Вас товарищ Сталин, как мальчиков…».

– Так он красавец был, Иосиф Виссарионович?

– Вот я и утверждаю, что британской разведке такое писать не с руки. Я даже больше скажу: если «Ледокол» британская разведка придумала, почему бы тогда в Киеве и в Москве Джеймсу Бонду памятники не поставить? Нас же всегда дураками описывали, которые были к войне не готовы: Сталин, дескать, глупец и прочее, а Джеймс Бонд, получается, сообразил, что мы совсем не такие, и, водя по бумаге моей рукой, восстановил справедливость. Я ведь доказываю, что мы далеко не идиоты…

– Ты подверг коренному пересмотру причины Второй мировой войны и написал: «Я замахнулся на самое святое, что у нашего народа есть, на единственную святыню, которая у него осталась, – на память о так называемой “великой отечественной войне”. Это понятие я беру в кавычки и пишу с маленькой буквы – простите меня! Коммунисты сочинили легенду о том, что на нас напали, и с того самого момента началась великая отечественная война – эту легенду я вышибаю из-под ног, как палач…»

– (Вместе.) «…вышибает табуретку»…

– Итак, по твоему мнению, в июне сорок первого года Красная Армия готовилась к удару по Германии, который должна была нанести в июле…

– Точно.

– Почему же в таком случае Гитлер нас опередил?

– Об этом нужно, конечно, спрашивать не у меня, а у него, но, поскольку здесь его нет, – нет? (Оглядывается.) – остается только высказывать предположения. Впрочем, мы можем не только строить догадки, но и опереться на документ – «Обращение Гитлера к немецкому народу в связи с началом войны против Советского Союза» от 22 июня 1941 года. Я специально его не цитировал, и меня теперь обвиняют: «Так ты же у Гитлера все переписал!». Ребята, но если он так сказал, это разве не может быть правдой?

Гитлер примерно так выразился: мы нападаем на Советский Союз только лишь для того, чтобы предотвратить его могучий удар, мы бьем первыми, и это наш единственный шанс выжить. Ну, во-первых, воспользоваться этим шансом ему так и не удалось – он покончил с собой, а во-вторых, живя в Советском Союзе, о существовании подобного обращения я знать не мог. Вопрос, правда, в другом: почему же мы никогда этого не опровергали? Любая наша пропаганда, любые мемуары, любые учебники – все, что угодно, должны были начинаться с этого гитлеровского заявления: 22 июня 1941 года, мол, фюрер обратился к нации и произнес такие-то вещи. Он, в частности, утверждал, что столько-то советских дивизий было сосредоточено на границе, но Гитлер врал – этого не было! Он заявил, что наши аэродромы были к границе придвинуты, – ложь! Он объявил, что… – ну и так далее.

– Кто же на кого 22 июня напал?

– Ну, ясно кто – Германия на Советский Союз.

– То есть все-таки не наоборот…

– Знаешь, есть историк такой – Марк Солонин: он мой хороший друг и живет в Самаре – в городе, где я встретил свою ненаглядную Татьяночку. Я часто ему звоню – мы в полном контакте, так он пошел дальше и написал книгу «23 июня 1941 года». Марк считает (при этом опирается на документы), что советское нападение готовилось на 23 июня.

– Гитлер, таким образом, Сталина опередил всего лишь на день?

– С Солониным я не во всем согласен, но он приводит документальные доказательства и факты, которые свидетельствуют, что наше вторжение планировалось осуществить не 6 июля, а даже ближе – 23 июня. Я же нигде ничего не доказываю – даю только аргументы без особых каких-то подтверждений (как говорится: «Чую, что литр, а доказать не могу»)…

– Сенсационные документы до сих пор где-то в архивах хранятся или они уничтожены?

– Дело в том, что я не историк, а все-таки какой-никакой разведчик. Мне сразу же объяснили: все, что от нас прячут, тебе никогда не покажут – и не старайся, туда не лезь. У тебя своя голова на плечах: попытайся это или выкрасть, или, если не можешь умыкнуть, вычислить.

– Оно, значит, есть?

– Конечно – ведь как было с пактом Молотова – Риббентропа? Твердили же: «Нету! Нету! Нету!» – а потом вдруг нашли. Или давай так: мы не имеем бумаг, но я тебе покажу документ. Вот смотри: иду я как-то по городу Нью-Йорку и вижу – продается краткий русско-немецкий разговорник для бойца и младшего командира. Вот он (Показывает.) – подписан к печати 29 мая сорок первого года. Москва. Фабрика Скворцова-Степанова…

– Тираж не указан?

– Нет, но я находил свидетельства, что шесть миллионов шарахнули, к тому же экземпляр это майский, а потом, 6 июня, дополнительно эти книжечки стали печатать в Киеве, Минске, Риге, Одессе. Фразы – ну просто загляденье: пишут, как по-немецки сказать «Стой!», «Сдавайся!», «Шагом марш!», «Скорее!», «Ваша фамилия?», «Какой роты?»… Ну вот хотя бы это: «Немедленно доставить оружие на площадь», «Немедленно собрать жителей для исправления дороги (моста)»…

– Явно не оборонительная тактика, правда?

– «Где кузнец?», «Собрать и доставить сюда столько-то голов лошадей. Будет заплачено». Рублями, видимо…

– Ну и ну…

– «Где бензин?», «Где гараж?», «Сколько машин?», «Где бургомистр?» – вот, читай!

– В СССР бургомистров-то не было…

– Откуда все это, если у нас великая отечественная война, зачем нам знать, «Где ратуша?», но самый класс, конечно, две верхние фразы – можешь их зачитать.

– «Вам нечего бояться! Скоро придет Красная Армия!»…

– Ну вот и все!

«Мы на восток еле ноги уносим, а Тимошенко впереди?»

– И снова цитирую Виктора Суворова: «Ледокол» появился потому, что я изначально не верил в нашу глупость – с ранней юности не верил, – и если выразить все мои книги о войне одной фразой, то вот она: «Мы не дураки!». Я это знал и потому ответы на загадки сорок первого года искал где угодно, только не на навозном поле глупости.

Моя теория – это неудобная правда, которая мешает жить. Вся идеологическая система российского государства, какой бы рыхлой она ни была, в основе своей имеет советские легенды, и из всех этих легенд выжила только одна – о великой справедливой войне». У меня возникает резонный вопрос…

– …резунный!..

– Если Красная Армия была тогда так хорошо готова к вторжению на немецкую территорию, почему, сверкая пятками, драпала аж до Москвы?

– Отвечу тебе без проблем, а для начала напомню песню такую… Чуть-чуть отклоняясь от темы – позволяешь же иногда шаг в сторону, конвоир? Итак:

 
По-над Збручем, по-над Збручем
Войско красное идет.
Мы любых врагов проучим —
Тимошенко нас ведет.
Вспомнил маршал путь геройский,
Вспомнил он двадцатый год.
Как орел, взглянул на войско
И скомандовал: «Вперед!».
И пошли мы грозной тучей,
Как умеем мы ходить,
Чтобы лавою могучей
Мразь фашистскую разбить.
Мы идем вперед с боями,
И куда ни погляди,
Тимошенко вместе с нами,
Тимошенко впереди.
 

– Не путать только с Юлией Владимировной – сразу оговорюсь! – имеется в виду Семен Константинович. Многие такого уже не знают…

– Хорошо, Тимошенко впереди! – так и передай куда надо, но тут упомянут маршал, который это звание получил 7 мая 1940 года…

– …то есть после Финской войны…

– До этого такой песни сложить не могли: нельзя называть человека маршалом, если он генерал (по головке за это бы не погладили), а после 22 июня никто ее уже не вспоминал. Вдумайся в эти слова: «Мы идем вперед с боями, и куда ни погляди, Тимошенко вместе с нами, Тимошенко впереди». Мы на восток еле ноги уносим, а Тимошенко впереди? Или как это понимать?

– А действительно, как?

– Песня просто заранее заготовленная. В течение года на смену прежнему культу Ворошилова постепенно пришел культ Тимошенко, который должен был повести армию к победам (едва враг и вправду напал, полководца почему-то воспевать перестали). Такая же история с песней «Великий день настал» Шостаковича – допустим, пишет ее гражданин Шостакович, а тут: тук-тук-тук! «22 июня – это для вас великий день настал, сэр?». Повязали бы, как пить дать, но это же было утверждено. Нашел я и кусочек плаката «Родина-мать зовет!» – к печати подписан 15 марта 1941 года, а почему мы бежали? Да потому, что подготовка к наступлению прямо противоположна подготовке к обороне.

– Понятно – концепции разные…

– В корне. Вот смотри: предположим, я куда-то пришел, спустил штаны и к чему-то готов – например, к инъекциям в задницу, а в другой ситуации спущенные штаны означают как раз неготовность убежать. В следующей книге (давно написанной и, надеюсь, она скоро издана будет) есть у меня фотография: французская танковая дивизия, сорок четвертый год. Один из батальонов готовится к наступлению, и танки впритык, впритык – колонной по три-четыре стоят, а правее автомашины крытые. Сразу же догадаться можно – в них топливо и боеприпасы, потому что танки вот-вот – и рванут вперед, и я говорю: «Сюда бы один пикирующий бомбардировщик. Они тут так в кучу, в кулак собраны, что промахнуться нельзя: одна бомба упадет – и разразится жуткая катастрофа».

Ну а рядом у меня следующая картинка: сорок первый год, немцы какие-то на лошадях едут, и поля сгоревшей советской техники. Такие кулаки создаются для нанесения удара, а если мы обороняться планируем, танки рассредоточим: один здесь, другой там… В один попасть очень сложно, а попадешь, ну и Бог с ним…

– …а в скопление…

– …запросто, и вот как громыхнули гитлеровцы по всем нашим скоплениям…

– Красная Армия, выходит, готовилась к наступлению, а пришлось отступать, и из-за этого…

– …случился обвал. Впрочем, не только по этой причине – тут ситуация падающего домино постоянная. Допустим, все наши аэродромы к границе придвинуты, а немцы, поскольку никакой обороны у нас нет, быстро их заняли. Там между тем бомбы остались, запчасти для танков: мы отходить начинаем, а ремонтировать технику нечем, в баки заливать тоже нечего. Если бы склады, где сложены сапоги, сухари, сало, за Днепром были – это одно, а мы бежим и танки бросаем, потому что у нас нет бензина.

Ну и еще. Какой-то человек мудрый сказал, что планы Сталина были планами народа, и когда произошло все не так, как ожидали, случился душевный надлом. Представь, мы с тобой экзамен идем сдавать – сопромат.

– Не дай Бог!

– Приходим, а нам говорят: «Да не сопромат сегодня, а анатомия пингвина», но мы к этому не готовы – плана-то никакого нет.

«Какой же должна быть нелюбовь к режиму, если поставленные перед выбором между Гитлером и Сталиным советские люди выбирали немецкого фюрера – вот что страшно!»

– Почему немцы не взяли Москву?

– Прежде всего потому, что Германия была к войне не готова.

– Не готова?

– Конечно. Спроси любого футбольного тренера, какая из двух команд, которые сегодня играли, готова, а какая нет: он ответит тебе, что закончился матч со счетом 5:0 – все! Гитлер покончил жизнь самоубийством – готов оказался, да? Ну, давай за язык тебя потяну, и ты это подтвердишь.

– Почему же они не вошли в Москву, на подступах к которой стояли? Сколько там оставалось? Семнадцать километров до городской черты и двадцать семь – до Кремля…

– До Москвы немцы на последнем дошли издыхании, все ресурсы растратив… Ну, смотри: у нас двадцать пять тысяч танков, а у них – лишь три тысячи, у нас танки с противоснарядным бронированием имеются, а у них нет, мы на дизелях, а родина Рудольфа Дизеля всю войну – без. У нас штурмовики есть бронированные, – мало, но есть! – а у них ни одного, у нас на Т-34 стоит пушка (по баллистике – как дивизионная), а у них или обрубок, или тридцать семь миллиметров: это же ужас полный! Да если бы немцы были готовы к войне, завершили бы ее где-нибудь в районе Владивостока, и как это они готовы, если всерьез рассчитывали: за три месяца все захватим… Я говорю: постойте. Ну, вошли бы в Москву. Опыт уже есть – брал ее Бонапарт, а дальше-то что?

– Велика Россия…

– …и отступать есть куда.

– Завязнуть – раз плюнуть…

– Это ведь разные вещи: захватить Афганистан и подчинить. Вот мы с Таней были недавно в Соединенных Штатах Америки… За океаном нашего брата полно: и евреи, и русские, – интернационал, словом, и у них там свои телеканалы, радио – ну, не мне тебе это рассказывать. В общем, когда американцы только в Афганистан вошли, меня пригласили на телемост и какой-то дядя (он уже шесть месяцев живет в США – щирый такой американец!) мне говорит: «Вот мы, американцы, захватили этот Афганистан за три дня, а вы, русские, воевали там десять лет – и что?». Я плечами пожал: «Вы, американцы – да, но мы тоже Кабул за пару дней захватили, это точно: никто не успел пикнуть, тем не менее, встретимся в эфире лет через пять, когда начнут звездно-полосатые гробики сюда привозить, – тогда и продолжим беседу». Захватить страну – это одно, а контролировать – совершенно другое.

– Немцы могли взять Москву?

– Разумеется.

– Предположим, это произошло – в результате что-то бы изменилось?

– В конечном счете, это был бы очень длительный Афганистан, Ирак – что-то такое, а что касается того, могли они или нет контролировать нашего брата на оккупированной территории… Как-то нашел я протокол допроса Михаила Федоровича Лукина – генерал-лейтенанта, командующего 16-й армией. Выдвигались они из Забайкалья в район Шепетовки, до конца еще не разгрузились, дивизии двинули туда, батальоны сюда…

– Затыкать дыры, да?

– Ну, конечно, а потом их бросили в Белоруссию и в район Смоленска. По сути, попав в окружение, Лукин спас Москву, потому что это был мощный очаг сопротивления. Если бы они сразу сдались, Гитлер быстрее бы устремился к столице, но оттого, что этот котел держался, у него не было сил продвигаться вперед. Потом Лукина в очень тяжелом состоянии привезли в немецкий офицерский госпиталь… На соловьевской переправе, когда наши войска бежали, а он их удерживал, ему отдавили ногу – началась гангрена, и ногу отрезали. Он герой, который Москву, повторяю, спас, так вот, в протоколе его допроса такая фраза мелькает: «Дайте русскому мужику землю – и он ваш». Человек – патриот и все прочее, но внутри он мужик, поэтому знает, что коллективизация – это было неправильно, и советует немцам: «Вы только дайте, и все – победите…».