Текст книги "Игры Высоких"

Часть третья
ИГРА

Глава 1
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Дорога была запущенной. Сквозь растрескавшийся камень проросла трава. Деревья обступили ее вплотную, и временами всадникам, чтобы не задеть их ветви, приходилось пригибаться, словно уклоняясь от броска степного аркана. Влага с потревоженной листвы падала на людей и животных холодным душем. Иногда путь преграждали поваленные стволы лесных исполинов, и тогда приходилось спешиваться и прорубать дорогу в обход. Низкое, грозившее затяжным дождем небо едва проглядывало сквозь зеленый шатер. Птицы здесь были странные: они молчали, когда мимо проезжали всадники, но стоило тем немного отъехать – начинали шумно обсуждать их своими сварливыми голосами.

– Ничего, скоро выйдем на имперский тракт. А там, если верить карте, и до постоялого двора рукой подать. – Сархен сделал скупой глоток из фляги и вернул ее Комкову.

– Рукой подать – это сколько? – Андрей убрал флягу. Судя по весу, в ней осталось чуть больше трети.

– Ну, дотемна точно успеем, – сказал монгол. На нем был засаленный зеленый кафтан. На левом боку висела длинная сабля, на правом – саадак[26]26
  Саадак, горит – разновидности колчана воинов-степняков. Саадак (и горит) отличается от колчана тем, что помешает в себе и лук, и стрелы. Использовался монголами Чингисхана.


[Закрыть] со сложносоставным луком[27]27
  Сложносоставной лук – двухдужный, составленный по меньшей мере из трех элементов. Именно этим луком пользовались русские (татарские) лучники при битве на Чудском озере в 1242 г. Его скорострельность достигала 12 выстрелов в минуту, в отличие от 6 выстрелов у ливонских и тевтонских арбалетов. Однако главное достоинство – мощность: для выстрела требовалось усилие в 60 кг.


[Закрыть] и стрелами. Кольчуга и шлем были в мешке, притороченном к седлу. У Комкова кафтан был слегка посвежее, вместо сабли – длинный обоюдоострый меч в черных посеребренных ножнах. Лука у него не было вовсе: стрелять с коня – наука, которой нужно учиться всю жизнь. Вместо этого он носил пояс с набором хорошо сбалансированных метательных ножей. Шлем и доспех также ждали своего часа в седельном мешке.

– Скорее бы, – мечтательно проговорил Комков.

Они шли, вернее, ехали через Амбурский лес пятый день. И его уже достали ночевки на свежем воздухе в компании мелкой жужжащей кровососущей сволочи, жесткое пригоревшее мясо на ужин и сухари на завтрак, сон вполглаза из-за тоскливых вздохов и воя в темноте и испуганного ржания коней.

За все время пути они не встретили ни души. Для купеческих караванов старая дорога была уже не пригодна, а желающих пуститься в странствие через Злой лес в одиночку или небольшой группой, видимо, было не так много. Особых ужасов, впрочем, они тоже не видели: ни веселых братьев, ни гигантских волков, о которых трепали в Кирпине. И ничего удивительного в этом, пожалуй, не было. Разбойникам нечего делать там, где нет добычи. А волки размером с дом, скорее всего, вообще сказка. Хотя какая-то сволочь и пугала ночами коней. Самыми страшными оказались однообразие, скука и задница, превратившаяся в сплошную мозоль. Комков уже раз десять пожалел, что решил сэкономить несколько дней пути, вместо того чтобы примкнуть за умеренную плату к торговцам, отправляющимся в Сальвейг.

Сархен оказался прав – вскоре лес раздвинулся, и они выехали к широкой дороге. На украшавшей обочину П-образной виселице ветер слабо покачивал три тела: бородатого пожилого мужчины с черными руками крестьянина, молодой женщины практически без одежды и худого подростка. Монгол соскочил с коня рядом с виселицей, внимательно оглядываясь. Комков смотрел на казненных, чувствуя, как внутри мутной волной вскипает бешенство. Он успел наглядеться на подобные «достопримечательности» в портовом Кирпине, где они с Сархеном покупали коней, но привыкнуть не мог.

– Свежие совсем. Видишь полосы сапожной сажи на лицах? – спросил Сархен. – Это знак. У патруля не было желания возиться с табличками и писаниной, а может, просто грамотных не оказалось. Их вздернули как шпионов Черной Вдовы.

– Думаешь, это не так? – Андрей смотрел на лица казненных. Что-то тяжелое, мрачное ворочалось внутри.

Сархен сплюнул в сторону.

– Какой из крестьянина лазутчик? Что он знает? Вот любого караванного купца можно сразу вешать, ошибки не будет.

Монгол забрался в седло и кивнул на бородатого.

– Этот со снохою и младшим сыном вез продукты на постоялый двор. Встретили патруль. То ли девчонка понравилась, то ли сказал чего не так…

– Понятно, – пробормотал Андрей. – Вот и пришили дело.

– Ага, – согласился монгол. – Пришили. Мужика с сыном избили, с девкой позабавились. Потом всех повесили, чтобы штраф за обиду не платить. Телеги угнали, на том же постоялом дворе продадут по дешевке, как реквизированное.

– Ладно, поехали, – буркнул Комков. Вот и добрались до «цивилизации»…

Монгол, понукая коня, поравнялся с ним.

– Кстати, мы этих героев наверняка скоро нагоним, ты уж держи себя в рамках. Хорошо?

Комков угрюмо кивнул. Монгол был прав. Второго штрафа за «оскорбление действием», как в Кирпине, их бюджет не выдержит. А путь еще неблизкий.

Свинцовые тучи все-таки пролились холодным дождем.

– Вот, блин… – Комков накинул на голову плащ.

Дорога была пустынна. Мерный топот копыт убаюкивал, к тому же Сархен уныло затянул на одной ноте древнюю степную песню из трех слов. Андрей потряс головой, отгоняя дремоту. Ну, где этот постоялый двор?..

…Постоялый двор – двухэтажный бревенчатый дом и несколько хозяйственных построек за высоким забором – они увидели за очередным поворотом дороги уже в сумерках. Ворота успели прикрыть на ночь. Монгол громко постучал в них своим литым кулаком.

– Хто эта там? – тут же откликнулся гнусавый голос.

– Два путника, – сообщил Сархен.

– А чего надо-то?

– Чуссен, – тихо прошипел монгол, зло оскалившись. – Ищем защиты от непогоды, горячей еды и ночлега!

Было слышно, как, приглушенно ругаясь, кто-то снимает засов. Створки со скрипом приоткрылись. В щель выглянул здоровенный детина с лицом олигофрена. Он долго рассматривал сначала монгола, потом Андрея. Комков, вспомнив о своей «благородной» крови, решил вскипеть.

– Чего уставился, быдло?!! Плетей давно не получал?

– Да нет, получал… – Детина задумался, наморщив лоб. – Сегодни только… Когда в сарае, эта…

– Молчать! – взревел Андрей, разозлившись уже не на шутку. – Отворяй ворота, хам.

– Дык тесно у нас нынче, ваша милость, – доверительно сообщил здоровяк. – Конных вроде вас понаехало! И телеги Михая-Бородача с собою привели. А самого Михая – того!

Детина сделал круглые глаза и изобразил рукою петлю вокруг своей шеи.

– Шпиен, оказывается, был, – выпучив глаза, сказал он. – Сам Черной Вдове продался и всю семью продал. А мы и не знали ничего! Вот ведь…

Монгол, которому давно все это надоело, хлестнул детину плетью по груди. Несильно для такого бугая, но ощутимо. Тот ойкнул, хихикнул и принялся за дело.

Во дворе было тесно от телег и привязанных к коновязи под навесом коней. Несколько молодцев в красных кожаных куртках, опираясь на короткие копья, стояли возле крыльца двухэтажного дома.

– Это не патруль, – тихо сказал Сархен. Он указал на круглый кавалерийский щит, висевший над входом в дом. На щите скалил пасть ставший на задние лапы медведь. – Это барон Жульен по прозвищу Шатун. Судя по отзывам, та еще сволочь!

– Это я уже понял… – вздохнул Андрей.

После недолгих препирательств стража пропустила Комкова и Сархена вовнутрь. Испуганный хозяин, смешно размахивая руками, кинулся к ним навстречу.

– Комнату на двоих, горячий ужин, воды для мытья и корма для наших коней. – Сархен ударил на опережение.

– Так мест-то… – начал было хозяин.

– У нас подорожная, подписанная самим герцогом! И ты смеешь отказывать нам?!! – рявкнул Андрей.

За подпись герцога, похожего на толстого усатого таракана, они отдали большую часть своего золотого запаса. Но без подорожной было никак нельзя. Империя находилась в ожидании скорой войны с Черной Вдовой, которая, не торопясь, гнула под себя одного хана за другим в Большой степи. И патрули на дорогах творили что хотели.

Хозяин, тряся щеками, выставил перед собой пухлые ладошки.

– Что вы, что вы, господа!

Комната нашлась. Хоть и не без скандала с наглой челядью барона. Неизвестно, чем закончилась бы склока, Сархен уже шипел как змей, брызгал слюной и хватался за саблю. Но тут на шум спустился сам Шатун.

– Добрый вечер, господа. – Жульен был молод, высок и хорош собою. – Прошу прошения за моих слуг, они порою ведут себя неподобающим образом…

Он выразительно глянул на самого крикливого хлопца, и тот сразу съежился.

– Пустяки, господин барон. Абсолютные пустяки, – сказал Андрей, отвечая на его галантный поклон.

Барон уже успел переодеться из пыльной дорожной одежды в длинный вечерний халат. Красный, фамильного цвета. На поясе висел кинжал в золоченых ножнах.

– Надеюсь, вы не откажете в любезности разделить со мной трапезу, когда расположитесь и приведете себя в порядок с дороги, господин?.. – поинтересовался Шатун.

– Анджей, господин барон. Ваш щит говорит сам за себя, а я не догадался представиться сразу.

– Ну так как насчет ужина, господин Анджей?

– Буду рад, буду рад! – Комков широко улыбнулся и наклонил голову. – Ваши люди любезно уступили нам комнату для ночлега, а мы, в свою очередь, угощаем их лучшим вином, какое только можно отыскать в этом богом забытом месте!

Комков, Сархен, барон и начальник его стражи расположились отдельно от остальных: их стол отгораживала от общего зала тонкая деревянная перегородка. Две дородные дочки хозяина сноровисто накрыли на стол господам, а потом стали обслуживать рассевшихся простых вояк. Сквозь перегородку были слышны сальные шуточки, отпускаемые солдатами в их адрес, шлепки, взрывы хохота, стук массивных глиняных кружек с вином.

Сначала все дружно набросились на еду. Андрей налег на дымящуюся похлебку, Сархен и угрюмый начальник стражи ломали руками и грызли зажаренную на вертеле птицу. Барон заказал себе что-то вроде пшеничной каши с мясной поджаркой. И лишь когда первый голод был утолен, они наполнили бокалы и выпили за Бога и императора. Теперь можно было приступать к расспросам и беседам.

Комков представился небогатым дворянином с Северных островов, который, по воле матушки, в сопровождении старого верного слуги пустился в путь, дабы разыскать двоюродного брата и его сестру, год назад пропавших на окраине Империи вместе с торговым караваном.

Барон покачал головой.

– Мне очень неприятно вам это говорить, дорогой Анджей, но не думаю, что они до сих пор живы… Участь же юной девушки вообще может быть хуже смерти…

Комков мрачно посмотрел на барона.

– Я знаю, Жульен. Но волю матери и свой долг брата я должен выполнить… Я либо их найду, либо добуду доказательства их гибели.

– И где же вы их станете искать, позвольте полюбопытствовать? – Шатун аккуратно промокнул губы салфеткой.

По манерам было видно, что долго обретался при дворе императора.

– Сначала порасспрошу в Сальвейге, потом в сторожевых замках на границе. Возможно, мне придется отправиться в Степь.

– Неспокойное время выбрали вы для поисков, Анджей. Отряды Черной Вдовы все чаше проникают на нашу территорию… Все пограничные графства полны ее шпионами. – Барон сделал знак начальнику стражи наполнить опустевшие бокалы.

– Кстати, барон! По пути к постоялому двору мы наблюдали трех повешенных…

Жульен прервал Комкова жестом руки и поморщился, словно от кислого.

– Вы о тех несчастных, что вздернули мои люди? Я отстал от авангарда, задержавшись в Аскуле, а когда нагнал их, было уже поздно… Конечно, это были никакие не шпионы. Имела место безобразная сцена из-за девицы. Двоих зачинщиков я приказал заковать в кандалы, их отдадут в руки палача в ближайшем замке. А десятник получит десять плетей и лишится жалованья за полгода – за то, что не смог удержать своих людей в узде… Мы, разумеется, не будем выносить сора из избы, но дисциплину надо поддерживать железной рукой. Нельзя вести себя на своей земле как в завоеванной стране.

А Сархен как в воду смотрел, подумал Комков.

– Простите, барон. Я вижу, вам не очень приятно об этом говорить… Давайте оставим эту тему. – Андрей поднял свой бокал для тоста. – Я знаю, война жестокая вещь. Так выпьем, господа, чтобы она подольше обходила стороной границы Империи!

– Точно, – буркнул молчавший до сих пор начальник стражи.

Сархен лишь скупо улыбнулся.

– Боюсь, война неизбежна, – задумчиво сказал барон, когда они влили в себя вино. – Черная Вдова явно не собирается успокаиваться. Когда все ханы лягут к ее ногам – а они лягут, уверяю вас! – она поведет войска на Империю. А у нас… – Жульен раздраженно махнул рукой, словно отгонял назойливое насекомое. – Армия размякла, дисциплина падает. Еще бы, двадцать лет мира! Графы, забыв страх былых нашествий, смотрят на императора почти как на равного себе. Чернь бунтует… Но, черт меня подери, у нее есть основания для возмущения! Я знаю, Анджей, вас, верно, удивляют мои слова. Еще бы! Ведь Шатун славен своими делами в провинции Нура. Молва ославила меня кровавым зверем, и это так. Это так… Но любая угроза для жизни Империи должна устраняться быстро и эффективно. А император временами словно спит…

Андрей смотрел на размякшего от выпитого вина, изливающего ему душу барона и поймал себя на том, что этот внешне больше похожий на придворного хлыща, чем на сурового воина, парень ему нравится.

– Извините, – вдруг спохватился Жульен. – Я слишком много времени провел там, где каждое лишнее слово может быть обращено против тебя самого… Иногда хочется поговорить с разумным человеком свободно, без проклятых условностей.

– Давайте лучше о бабах, господа! – громко предложил начальник стражи, берясь за уже полупустой кувшин с вином. – Ну ее к ляду, эту политику. От нее несварение желудка и временами очень сильно болит шея!

Вечер, против ожидания, прошел неплохо. Они наелись, напились. Обсудили особенности поведения придворных дам и простолюдинок и разошлись спать.

Выехали рано поутру, наскоро перекусив остатками вчерашнего роскошества и запив все чуть подогретым вином. Трактирщик был рад-радешенек, что благородные господа расплачиваются монетами, а не пинками и угрозами. На его лице читалось почти ничем не прикрытое облегчение, что беспокойные гости уезжают. Телеги несчастного Михая-Бородача остались на его дворе.

В выбоинах дороги тусклым серебром стояли лужи от вчерашнего дождя. Промозглый холод пробирал до костей. Андрей ехал рядом с бароном, во главе отряда. Барон был мрачен. Украдкой зевая, он кутался в свой красный плащ.

– Ненавижу ранние подъемы… С самого детства ненавижу, – признался Жульен. – Всегда мечтал понежиться лишний часок в постели, и всегда было некогда. А эти бесконечные инспекционные поездки доконают меня вернее, чем меч или стрела…

Вид у барона и в самом деле был неважный: под глазами залегли тени, лицо осунулось, на щеках черная щетина. Сейчас он выглядел много старше своих лет. Кто везет, на того и грузят, подумал Комков. Барон был классическим служакой, несмотря на свой придворный вид. На таких только и держится любая армия, в любом мире. И такие редко где удостаиваются почестей и славы. Разве что дурной, какую получил и сам барон Жульен. Ославленный кровавой собакой, вернее, медведем, барон, насколько Андрей мог судить по личному общению, был человеком суровым, но справедливым. Пожалуй, на его месте он тоже решил бы не предавать огласке вчерашний инцидент и наказал бы своих солдат втихую: народ должен доверять своей армии.

– Скажите, барон, а кто есть эта знаменитая Черная Вдова? – спросил Комков.

Жульен пожал плечами.

– У нас очень мало сведений о ней. Мы даже не знаем, как она выглядит, молода или уже в летах. Все дипломатические контакты шли через посредников, а ни один из наших лазутчиков не смог приблизится к этой особе. Говорят, что она своею рукой отправила на тот свет своего супруга. Еще говорят, что ей неведома жалость, а лик ее столь ужасен, что она постоянно носит шлем с личиной. Но все это досужие россказни…

– Вот как… – Комков усмехнулся и покачал головой. – Никогда бы не подумал, что кочевники признают над собою власть женщины!

Барон закашлялся и потянулся к фляге с вином. Сделав несколько глотков, он немного порозовел и с облегчением перевел дух.

– Это все Дунские болота… Сказать по чести, дорогой Анджей, не думал, что сумею выбраться оттуда живым. – Лицо барона ненадолго стало отрешенно-угрюмым, было видно, что он вспомнил нечто не слишком приятное. – Что же касается Черной Вдовы… Я уже давно ничему не удивляюсь, друг мой. Женщины гораздо более прагматичны и жестоки, чем мужчины. То, что ханы покорились ей – ну, конечно, еще не все, но это вопрос времени, – говорит лишь о том, что она очень и очень опасна… Как бы она не устроила нам второй «Зимний марш».

«Зимним маршем» в Империи называли полувековой давности набег орд Великого хана Язука. Имперский пограничный корпус тогда словно корова языком слизнула – белые поля под Сальвейгом стали красными от крови. Сам город не выстоял в осаде и недели, его взяли штурмом с двух направлений. Язук дошел бы и до самой столицы, если бы так вовремя не поперхнулся косточкой на праздничном пиру. Многочисленные наследники тут же передрались за его трон, и Степь схлынула, оставив закопченные развалины и укрытые до весны снежным покрывалом трупы.

– Если вы уверены в неизбежности войны, то почему так спокойны? Вы не пробовали говорить с герцогом, испросить аудиенции у императора, в конце концов? Ведь надо что-то делать!

Жульен невесело усмехнулся.

– Делаем. Что можем. Вот, с инспекцией меня направили… А так!.. – Он безнадежно махнул рукой. – Единственное средство от проигранной войны – это напасть самому! Ударить первым! Собрать ополчение графств, привести сюда гвардию и ударить! Но император на это никогда не решится. Не любит он военных действий, слишком они, на его взгляд, разорительны.

– Понимаю, – произнес Андрей. – Значит, остается лишь уповать на Бога.

– Да, – вздохнув, согласился барон. – Только на Бога.

На обед остановки не делали, перекусили сухарями прямо в седлах, на ходу: барон торопился достигнуть замка Солен. Замок, а точнее, обнесенное невысокой стеной военное поселение, был одним из многих в цепочке оборонительных укреплений на вероятных путях кочевых банд.

– Там наши дороги, к сожалению, разойдутся, – предупредил барон. – В Сальвейг мне пока не нужно. Людей для сопровождения не предлагаю, как видите, мой отряд невелик.

– Не беда, барон! – беспечно отмахнулся Андрей. – Переночуем, и в путь! Мы не купцы, нападать на нас себе дороже – сами укусить можем при случае.

Барон недоверчиво покачал головой:

– Вы, безусловно, производите впечатление людей, которые могут постоять за себя, но здесь граница. Смотрите, как бы вашей матушке вскоре не пришлось снаряжать спасательную экспедицию уже за вами.

Комков рассмеялся в ответ, хотя особого веселья не испытывал: Жульен был прав.

Сплошной лес постепенно редел и все дальше и дальше отступал от дороги. День был хмурый. Солнце тусклым белым пятном проступало сквозь сплошную облачную пелену, затянувшую низкое осеннее небо. Всадники растянулись сдвоенной змеей, острой щетиной торчали копья, ветер трепал узкие алые вымпелы у наконечников. Все чаще им попадались обработанные поля и маленькие деревни. Дым лениво курился над соломенными крышами. Работающие в поле крестьяне – кто настороженно, кто равнодушно – провожали взглядами кавалерийский отряд.

Замок Солен, с низкими замшелыми стенами и высокой спицей дозорной башни, появился на холме чуть в стороне от имперского тракта. Дозорный на башне, разглядев красный стяг Жульена, приветственно протрубил в сигнальный рог. Ему ответили пронзительным дребезжанием боевой трубы. По колонне пробежал радостный оживленный гомон: усталые люди предвкушали горячий ужин и отдых.

Холм, на котором стоял замок, был окружен неглубоким рвом. Копыта коней прогрохотали по подъемному мосту, и, миновав ворота, кавалькада оказалась во дворе замка, где сразу стало тесно от людей и коней.

Встречать их вышел начальник гарнизона со своим лейтенантом. Начальник замка был колоритной, запоминающейся личностью: казацкий чуб, длинные усы, шальные пьяные глаза. На нем был легкий кавалерийский доспех степного типа.

– Рад встрече, барон! – Он приветствовал Жульена без придворных условностей, коротким взмахом руки, как равный равного. Лейтенант, длинный и сухой, с мертвыми, пугающими глазами, в тяжелом нагруднике, напротив, отвесил положенный поклон. Но не промолвил ни слова.

– Я Уксук. Капитан Уксук. А это Нант. – Капитан сильно хлопнул своего лейтенанта по плечу. – Он у меня парень молчаливый, не обращайте внимания.

– Приветствую, капитан. – Барон соскочил с коня. – Тоже рад вас видеть в добром здравии. Вас, конечно, заранее известили о моей миссии?

– Известили! – Уксук широко улыбнулся, демонстрируя большие желтые зубы. – Инспекция Пограничного корпуса вещь серьезная! А то вдруг мы тут спать залегли и мышей не ловим. Пойдемте, барон, поднимемся ко мне. Жареных райских птиц не обещаю, но кабанчика забили. И вино есть неплохое. Дела подождут до завтра. Идемте, барон. О ваших людях и конях позаботятся.

Жульен задумчиво посмотрел на пустующую виселицу.

– Как раз два места, – пробормотал он себе под нос. Он сделал знак начальнику стражи. – Тащи этих ублюдков… Капитан! – громко сказал Шатун. – К сожалению, прежде чем подняться в ваши покои и отведать приготовленного угощения, нам нужно сделать одно весьма неприятное дело.

– Да? И какое же, барон? – настороженно спросил Уксук. Он с недоумением смотрел, как к крыльцу подтащили двоих закованных в кандалы людей в изодранной форме имперских стражников. – Что все это значит?

– Этих людей надо повесить, – сказал Жульен. – Быстро и за шею.

Уксук хмуро глянул на барона, потом подошел к брошенным на колени бедолагам.

– В чем их вина? – поинтересовался он. – Как я вижу, они принадлежат, или принадлежали, к вашему отряду.

– Насилие над женщиной. Потом убийство трех крестьян. В том числе изнасилованной женщины и мальчишки.

– Не слишком ли круто, барон? Отдайте их мне, тут на границе каждый клинок на счету. Мой Нант быстро сделает их шелковыми.

– Нет, – покачал головой Жульен. – У них уже был шанс. Эти люди не понимают ни слов, ни кнута. Они должны умереть.

– Воля ваша, – пожал плечами Уксук. – Нант, займись!

Осужденных потащили к виселице. Один, похоже, давно смирился со своей участью, второй же, поняв, что конец близок, упирался, попытался ударить одного из своих палачей головой. Когда петлю уже накинули на его бычью шею, он закричал:

– Она сама! Сама, ваша милость! Сама хотела! Мы не виноваты!

Барон, жестом руки остановив казнь, медленно поднялся на эшафот.

– Она тоже просила тебя о пощаде, ведь так, Барсук? Наверняка она просила пощадить их. Может быть, она и спровоцировала вас на насилие, хотя такому грязному кобелю, как ты, и слово «нет» всегда слышится как «да». Но зачем вы их потом повесили, да еще выставив вражескими лазутчиками?

Барсук замолчал и опустил вспыхнувшие было безумной надеждой глаза.

– Я отвечу сам, коли уж ты проглотил язык… Ты пожалел денег, которые пришлось бы потом заплатить за совершенное. Ты всегда был жадным похотливым скотом, Барсук. Поэтому ни одна проститутка в Столице не имела с тобою дел дважды. Я несколько раз предупреждал тебя. В Нуре я сквозь пальцы смотрел на твои художества, но там был мятеж. Думаешь, на имперской земле можно творить то же самое? Нет. Вовсе нет. Ты меня вывел из себя. Барсук.

Жульен кивнул Уксуку, и два тела, разом потеряв опору под ногами, заплясали в последнем танце…

…После ужина, пьяного и веселого – люди из Пограничного корпуса каждый прожитый день воспринимали как праздник, а тут еще и гости, – Андрей взобрался на сторожевую башню. Заслышав постороннего, очнулся от своей дремоты часовой:

– Кто тут?

– Свои, свои! Спи дальше, я немного посмотрю, – сказал Комков.

Часовой, разглядев, что это не грозный десятник, тут же успокоился и покладисто засопел дальше.

Андрей подошел к ограждению смотровой площадки. Ночь была ясная. В небе бриллиантовой россыпью мерцали незнакомые созвездия. А на земле, вокруг замка была тьма, ни одного огонька, словно все вымерло на много-много миль. Воздух был пропитан дымом, конским навозом и жареным мясом. Во дворе еще сидели самые неугомонные, Комков слышал, как они старательно и душевно выводили грустную солдатскую песню. Все как всегда, вздохнул про себя Андрей. Любовь и смерть, верность и предательство. Есть ли что-то более важное в этом мире?..

Он воровато оглянулся на часового, сунул руку за пазуху и достал крупный красный рубин. Прикрыв глаза, Андрей сосредоточился, потом подышал на камень, словно хотел согреть его своим дыханием, прошептал заученные слова, смысла которых до сих пор не знал. Он ощутил биение проснувшейся силы. Не открывая глаз, Комков вытянул руку с лежавшим на ладони рубином и начал, переступая ногами, водить ею по кругу. Со стороны это, наверное, выглядело смешно. Он сделал несколько полных оборотов, прислушиваясь к ожившему кристаллу. Когда он решился взглянуть на него, тот горел чуть пульсирующим огнем. Кажется, направление было взято верно. Андрей сжал кулак, гася холодное пламя, и спрятал рубин. Итак, если он ничего не напутал, им надо на восток, в Степь. А вовсе не в Сальвейг.

Первое, что он увидел, придя в себя после рокового бала, было лицо Коры. Амазонка отирала влажной тряпкой пот с его лба. Заметив, что пациент хлопает глазами, Кора обрадованно сказала:

– Ну наконец-то! А то я уже начала беспокоиться.

– Где Эллинэ? – спросил он.

Голос его был еще очень слаб. Андрей закашлялся. Оставив тряпку, девушка взяла со столика чашку с теплым отваром. Андрей сделал несколько жадных глотков – только теперь он почувствовал, как сильно хочет пить.

– Где Эллинэ? – повторил Андрей свой вопрос.

– Тихо. – Кора прижала палец к губам и посмотрела куда-то в сторону. – Тебе еще нельзя много говорить.

Она положила свои тяжелые руки ему на плечи, не давая подняться, и приказала не терпящим возражений голосом:

– Спи! Спи, я сказала. Потом поговорим…

Андрей, которого от усилий опять бросило в пот, покорно откинулся на подушки и смежил веки. Даже мягкий свет светлячков больно резал глаза. В голове царила гулкая пустота. Бал остался у него в памяти набором бессвязных картинок. Что с ним произошло?..

При следующем пробуждении он чувствовал себя лучше. На этот раз с ним была не Кора. Рядом с его кроватью сидела девушка-«тень».

– Он проснулся, Госпожа! – сказала она, глядя на него пустыми глазами.

Андрея на миг охватило чувство восторга – Эллинэ здесь, рядом! – которое тут же сменилось разочарованием. «Госпожой» «тень» назвала Великую Мать. Илла сделала служанке знак удалиться и заняла ее место. Андрею показалось, что ему стало холоднее, несмотря на теплое одеяло. Он с трудом преодолел детское желание спрятаться под подушкой от этой страшной тетеньки.

– Где Эллинэ? – Андрей собрал в кулак всю свою волю, чтобы задать этот вопрос.

– Забудь о ней, мальчик. – Великая Мать смотрела на него с непонятным сожалением.

– Почему? – тупо произнес Андрей.

– Ты сам так решил. Решил уйти. И от нее, и от Элизабет. И от своего долга. Ты сбежал, ведь так?

– Что? – Андрей ничего не понимал. – О чем вы говорите, Госпожа Илла?

Вместо ответа она вдруг больно сдавила ладонями его виски. Белое пламя вспыхнуло в голове Комкова, и он вспомнил. Мертвые лица Олега и Светланы. Многообещающую улыбку Элизабет. Слезинку на щеке Эллинэ. Боль и тьму…

– Я же умер, – произнес он медленно. – Умер…

– Да, – сказала Великая Мать. – Ты умер. Сбежал.

– У меня не было выбора…

– Неужели? – усмехнулась Великая Мать. – Выбор есть всегда, мальчик. Ты просто испугался. Не захотел жертвовать собою ради друзей. Очень удобно – красиво уйти, бросив всех! А с чего ты взял, что это как-то помогло бы твоему другу и его сестре? Да Бет так бы на них отыгралась!

– Почему я все-таки жив? – наконец осмелился он спросить.

– Ты не спрашиваешь, живы ли еще твои друзья? – криво усмехнулась Илла.

Комков сжался, словно нашкодивший щенок. Никогда еще он не чувствовал себя так жалко.

– Спрашиваю, Госпожа.

Великая Мать вздохнула.

– Они живы. Бет вернула им души. Но они в чужом мире, там, где им постоянно грозит опасность.

– Я могу помочь им? – Андрей посмотрел на нее с надеждой.

– Возможно. Если только сможешь отыскать их там. Уверяю тебя, это будет непросто.

– А об Эллинэ я, значит, должен забыть?

– Да, мальчик. Забыть. – Великая Мать встала. – Сегодня ты последний день изображаешь из себя больного. Завтра Кора займется тобою. И ты будешь слушать ее как меня, если только действительно хочешь спасти своих друзей.

…Кора забрала его в казарму Верных и начала дрессировку: каждый день ранний подъем по свистку, утомительный кросс по песчаному пляжу, физические упражнения, рукопашный бой с использованием всех видов колюще-режущего оружия. И еще уроки верховой езды, турнирные схватки, полеты на лязгающем зубами злобном звере, который, того и гляди, отхватит наезднику ногу. Кора была строгим учителем, поблажек Андрею она не давала. Очень скоро Комков растерял весь набранный за последнее время жирок, его тело почти утратило чувствительность от множества ударов, тычков, пинков, падений. Тяжелее всего давался Андрею меч – ему ни разу не удалось «честно» одолеть свою наставницу. И он хитрил как мог, использовал малейший шанс, чтобы перевести схватку на «свое поле»: проводил подсечки, пинал ногами, бил головой. Кора не оставалась в долгу, она прекрасно владела техникой высокой ноги, тоже знатно лягаясь. Если не предохранительное снаряжение, которое традиционно было тяжелее боевых лат, без серьезных травм и увечий не обошлось бы.

Все это было понятным – так, или почти так, учат в любой армии. Странным было другое: каждый вечер Великая Мать призывала Андрея к себе в покои и до захода солнца погружала его в состояние полусна. И там он видел странные видения. Они всегда были наполнены болью и смертью. Иногда Комкову казалось, что Великая Мать хочет таким образом свести его с ума.

А потом, когда Мать отпускала его, на жестком узком топчане в казарме Андрей сразу проваливался в темный омут забытья, чтобы утром опять вскочить по сигналу дежурного. Дни тянулись похожие один на другой, пустые, стертые. Он не знал, сколько времени провел в Высоком замке, иногда ему казалось, что уже прошли годы. Годы, наполненные физическими упражнениями, звоном мечей, болью, чуждыми кошмарами, усталостью. И еще ворочались и ворочались в голове вопросы. Вопросы, на которые никто не давал ответов. Он хотел знать, каким образом уцелел. Что произошло с Олегом и Светланой. И почему, наконец, возлюбленная забыла его?.. Но Комкова окружала глухая стена молчания. Другие Высокие практически не общались с ним. Андрей пытался расспросить Кору, но она тоже ничего не сказала.

Поначалу каждый новый день Андрей ждал, что Эллинэ придет, хотя бы ненадолго. Он хотел видеть ее. Услышать вновь ее голос. Прикоснуться к ней… Но Темная Богиня не приходила к нему – ни во сне, ни наяву… Недоумение и обида на возлюбленную постепенно превратились в черную тоску.