Текст книги "Далёкие звёзды Севера"

Глава 13

…Пока Женька споро обжаривал сложное так-то в готовке мясо лося, коротко обсудили происходящее.

Пока было ясно одно – выводов по сегодняшнему дню сделать никаких было нельзя, река просто «молчала».

Если еще вчера, сразу по приезду, была хоть какая-то жизнь: взяли крупную щуку, налима, несколько мелких нельмушек, то сегодня ни на одну блесну, ни даже на муху не отозвался вообще никто.

Даже окунь и вездесущая в этих местах мелкая щучка-«шурогайка».

И объяснение тут только одно – резкая перемена погоды.

Перепад давления.

Причем, настолько серьезный, что рыба «замолчала» даже на не очень чувствительной к таким вещам огромной акватории великой сибирской реки. И хорошо, если погода идет в сторону улучшения, как сегодня.

А если, простите, наоборот?!

Может быть неприятно, однако.

Ну да ладно.

Поживем тут еще немного.

Поглядим…

– Ладно, – итожит Ленчик. – Как я понимаю, завтра опять вокруг базы елозить будем? Или как?

– Это кто как, – всхохатывает Серега. – Вы – опять. А мы с Валерьянычем – не опять. Но вокруг базы, факт. Даже если тихо с утра будет, далеко отсюда уходить как-то стремно. Обская вода – большая. А большая вода дерзостей и глупостей прощать вот вообще ни разу не умеет. Так что лучше один черт – бережком, бережком…

Ленчик делает знак Гарику, чтоб разливал.

Потом задумчиво вертит в руках рюмку.

– Ладно, – протягивает рюмку в сторону центра стола, предлагая всем чокаться. – Мы тогда с Игорем завтра днем, если все так же, как сегодня будет, грибами займемся. Смотаемся в лес, по паре-тройке ведер белых притащим, помоем, почистим. Потом порежем и развесим, чтоб на просушить.

Я киваю.

Не о чем тут спорить так-то.

Вот от слова «вообще».

– Идет, – говорю. – На меня тоже нитки три сделай, жена просила. Понравились они ей в прошлый раз, хорошие тут грибы…

– Да не вопрос. Девушке только потом скажи, что это именно я собирал.

Фыркаю.

– Что, думаешь, скрою? Себе припишу?

Леня только смеется.

– Ты?! Ты – можешь. Да.

Чокаемся.

Мужики к нам тоже присоединяются, кстати.

Глупо было бы.

– А мы тогда с Колей, – задумчиво чешет затылок Василий Николаевич, – наверное, ружьишки возьмем, да вокруг побродим. А то я сегодня с воды пару тетеревов видел. И утки, кстати, полно.

– Вверх по Сору пойдем, – соглашается Николай Николаевич. – Там места для охоты по перу совершенно классные есть. И домой птички привезти, да и здесь шурпы заварить думаю, тоже никто не откажется.

Народ одобрительно гудит.

Шурпа – это действительно хорошо.

– Валерьяныч, – неожиданно поднимает брови вверх домиком Серега, – а не возражаешь, если я с мужиками пройдусь?

Я жму плечами.

Какие тут могут быть возражения.

Иди…

– Женьк, – кричит Серый в сторону колдующего над решеткой «директора», – найдешь для меня ружьишко какое?! Хочу с Николаевичами завтра вверх по Сору прогуляться, птички слегка пострелять!

– Отчего же не найти?! – удивляются у костра. – Конечно, всегда найдем. Вон двустволку мою и возьми, она хорошо пристреляна, однако. Только в один ствол жакан обязательно поставь, медведя в этом году что-то много откуда-то в наши места зашло. Видать, где-то вверху пожары в тайге случились, вот и откочевал. Так-то он мирный вроде. Осень к тому же еды для него полно. Но береженого Бог бережет. И Леонтия с собой возьмите с собаками. Поможет да подскажет, ежели там чего.

Серега согласно кивает.

Леонтий – егерь дельный, чего уж там.

Но тут вмешивается Ленчик.

Леонтий, так-то, – их с Гариком егерь, можно человека понять.

– Леонтия забирайте, – соглашается. – Он на охоте полезней. А вот пса нам с Игорем хотя бы одного оставьте, раз косолапый в тайгу куда-то зашел.

Женька задумчиво отходит от очага, подходит к столу, наливает себе в чашку буквально глоток чаю.

– Правильно, – соглашается. – Я еще Паше скажу, чтобы с вами немного с ружьем походил, так лучше будет. Хотя совсем-то сюда к базе они особо не идут. Но кто знает, что у него, у этого черта косолапого на уме. Не наш так-то зверь, они обычно южнее живут. Охотники иногда пугаются, стреляют. А если подранком был, то он до людей лютый…

Народ негромко гомонит.

– А мы с тобой, Валерьян, тогда куда двинем, однако? – допивает свою заварку из чашки Женька.

Я со вздохом улыбаюсь.

– А мы с тобой как всегда. На воду.

– Ну и хорошо. Ладно. Пойду за мясом посмотрю. Вы тут еще потерпите немного, буквально десять минут…

Глава 14

…Лосятина, правильно прожаренная и промаринованная в красном вине и местных северных травках и ягодах, как и ожидалось, оказалась прямо-таки нереально вкусна. Весь тазик моментально смели.

Чередуя тостами за охотника, он же повар, разумеется.

Причем самое забавное, говорили так проникновенно и так быстро, что Женька, суровый северный мужчина, буквально аж с каждым тостом расцветал все пышнее. Заслуженно, чего уж там.

Нечего тут скрывать.

Второй тазик его, кстати, готовить не отпустили, усадили за стол, сказали, мол, теперь уж и Леонтий сам справиться.

Налили ему огромную чашку привезенного Серегой коллекционного цейлонского чаю, строго-настрого запретив разбавлять его сахаром и лимоном, капнули туда ложку душистого каштанового меда.

Себе в рюмки накапали.

А чего?

И тут Женька, неожиданно, хлопает себя по лбу и убегает в чум, я даже и не понял сначала за чем именно.

А вот Серега, судя по гнусному выражению лица и не менее гнусному хихиканью, – кажется, сразу догадался…

…Возвращается Женька также, кстати, бегом.

Но уже с чехлом.

Таким.

Женскую фигуру вполне характерно напоминающим…

Блин.

Как же я забыл, что сам ее года два назад ему в подарок оставил…

…Ну, здравствуй, шестиструнная.

Давно не виделись.

– О-о-о! – радостно загалдел народ.

– У-у-у, – захотелось заорать мне.

Но – ничего не поделаешь, друзья, все-таки.

Надо развлекать.

Взял, пробежался пальцами по струнам.

Подтянул колки.

Нет, к счастью, не рассохлась: бережет ее, видимо, Женька.

Убил бы.

Но это позже, а пока надо думать, с чего именно начинать, причем явно с чужого: свое юношеское нытье оставлю на попозже.

Если нажрусь как следует и пробьет на ностальгию по далекому студенческому прошлому.

Но, надеюсь, сегодня все-таки не нажрусь.

– Давай нашу, – басит тем временем Гарик, – северную…

«Нашу», как же.

Просто рыбачили мы там как-то, несколько лет назад.

Ехали на неделю, а проторчали, считай, три: посреди июля месяца неожиданно налетел снежный заряд, резко испортилась погода.

Было невесело, если совсем честно.

Еле до поселка на вездеходах добрались от речки Сого, где пытались охотиться на шикарных, в тех суровых краях, ленка, гольца и тайменя.

И – застряли.

Аэропорт старенький, погода нелетная.

Все дела.

Кое-как вписались в аэропортовскую гостиницу с оригинальным для тех мест названием «Арктика», и…

…Боги мои, сколько ж мы там за эту неделю выпили!

Много.

А о струны я просто пальцы себе стер, народ развлекаючи: делать-то нам там было абсолютно нечего, то есть от слова «вообще».

Ну, а конкретно эта песенка старого питерского барда стала тогда, фактически, чуть ли не гимном нашей странной компании веселых пьяниц и прочих московских рыбаков-экстремальщиков.

Нда…

– Не «наша» она, Гарик, – говорю наставительно, подстраивая упрямящуюся что-то четвертую струну. – У нее, между прочим, автор есть. Заслуженный человек, неприемлемых, кстати, для нас с тобой политических убеждений…

– Да мне-то какая, на хрен, разница?! – удивляется. – Песня-то все равно хорошая…

Ну, раз так…

 
Мы встретили осень в бухте Тикси
Под чаячий хриплый шум.
Меня написать
Тебе попроси,
И я тебе напишу.
 

…Не осень тогда была, кстати.

Вполне себе лето, и совсем не холодное: помню, когда прилетели – аж больше двадцати пяти тепла.

Жара фактически.

Мошки столько, что научились даже водку пить сквозь сетки накомарников, сигарету же выкурить – так это вообще целая войсковая операция, почитай. За рыбой приходилось по реке вверх подниматься, где вода не так прогревается: вялая была рыба внизу, жарко ей, только щука и безумствовала.

Но мы же не за щукой на побережье моря Лаптевых-то летели.

Тоже мне, блин, трофей.

Но вверху – нашли и ленка хорошего, и даже тайменей взяли хорошо, правда, больше «десятки» ни одного.

Но – много зато.

Гольца вот только так и не успели отыскать…

 
Неделя – и уши заложит от вьюг,
И сдвинутся облака.
Неделя – и мы улетим на юг, —
Там лето еще пока.
 

…Погода изменилась стремительно.

Нет, мы так-то люди по северам – опытные.

Но такого вот – точно никто не ожидал.

Вечером, когда мы ужинали в палатке-столовой, начал накрапывать мелкий противный дождик, а уже ближе к утру снежный шквал сбил и уволок в тундру одну из неважно, как выяснилось, закрепленных палаток. Хорошо еще, что без успевших выскочить из нее, из этой палатки, людей.

Слава всем богам, проводниками у нас были местные, опытные тундровики, которые, не дали нам растеряться, помогли собрать то, что можно было успеть собрать, скачали надувные катера и смогли погрузить все в вездеходы. Которые и пробивались потом почти полтора дня до поселка Тикси по внезапно покрывшейся снегом июльской тундре, и слава Богу, что таки сумели пробиться.

Местные потом говорили – такое бывает редко.

Но, как видите, – таки всё же бывает.

Дела…

 
Ты пишешь, что больше мне не нужна,
Что смутно от непогод.
А здесь у меня – два раза весна.
И осень два раза в год.
 

…Кстати.

Что интересно, мы, здоровые, матерые мужики, прошедшие и Крым и рым, чувствовали себя после этой поездки чуть ли не самыми настоящими героями.

Чуть ли не покорителями тундры, хотя, по сути, все, что сделали – это вовремя дали по тапкам.

Ну и, да принимали деятельное участие в передвижении вездеходов: и путь прокладывали, и даже пару раз «гатили» припудренные снегом болотца, куда они едва ли не по уши влетали.

Суровое испытание.

Согласен.

А ведь поехали мы туда не просто так.

Я лично парней уговорил.

Просто моя, Царствие ей Небесное, хрупкая интеллигентная мама, виртуозно умевшая заваривать зеленый чай и владевшая несколькими иностранными языками, провела на побережье моря Лаптевых несколько полных «полевых» сезонов.

По «распределению».

Прошагав эту самую бухту Тикси пешком, в экспедициях от «СоюзКварцСамоцветов», вдоль и поперек.

С сорокакилограммовым, кстати, на секундочку, рюкзаком за хрупкими девичьими плечами.

Который становился все тяжелее и тяжелее с каждым новым «распадком» от «отобранных проб».

И в котором сверху, поверх этих самых «отобранных проб» и скудного скарба лежал и время от времени в свободную минуту извлекался томик стихов любимого ею тогда Гийома Аполлинера.

На французском, разумеется, языке.

И ни разу не вспоминала про какие-то там «опасности».

Ну, так если только – со смехом.

Там – лодку мужики утопили, выплыть-то выплыли, но одежку пришлось скидывать, выползли на берег фактически голяком. Коллеги их так и нашли бегающими по берегу, чтобы хоть немного согреться, и хлопающими друг друга связками какой-то травы, уж больно мошка заедала.

Мы, говорит, девчонки, потом над ними еще долго хихикали.

Смешно же.

Костер дымит, голые дядьки бегают, пиписьками размахивают.

Вениками друг друга колотят.

Обхохочешься, да…

А там – белый медведь на распадок пришел, полюбопытствовать. А у них с Маринкой всего оружия длинные геологические молотки. Мама только и могла, что на него почему-то по-французски ругаться.

Ушел, говорит, куда-то.

Видать, девчонки не понравились.

Странные какие-то.

Больно тощие, в очках, да еще не по-нашему разговаривают.

Больные, наверное.

Ну их…

То еще что…

…Странные это все-таки, железные во всем смыслах этого слова, люди были – советские геологи-комсомольцы шестидесятых-семидесятых годов прошлого века.

Удивительные.

Из какого их материала делали – нам теперь не понять…

 
Пусть нити морщин прилипают ко лбам,
Пусть время ждать истекло, —
Прижмем к потрескавшимся губам
Обкусанное стекло.
 

…Ого.

Уже – хором поют.

А Вася с Леней и Николай Николаевич даже и обнялись.

Дела…

 
Дано в году нам по две весны,
Да что с ней делать, с весной?
…И сны наши веселы и пьяны
Над струганною сосной.
 

… И еще два раза.

Хором.

 
И сны наши веселы и пьяны
Над струганою сосной.
 

Всё!

Ура…

…Гляжу – уже налито.

Доверху.

С горкой

И мне чарку подносят, – уважил, значит.

Да.

Ну, думаю, – понеслось…

Глава 15

…Кстати, ведь и действительно понеслось.

Просто правильное решение принял: раз уж «пошла романтика», ее надо и петь.

«Геологи-работяги», «Багульник», «Голубая тайга», «Встают рассветы», «Кожаные куртки, заброшенные в угол», «Ты уехала в знойные степи, я ушел на разведку в тайгу», «Снег над палаткой», «Глобус», «Люди идут по свету» и «Перекаты» орали уже опять хором.

Хорошо хоть Леонтий очередную порцию мяса принес, а то бы, боюсь, могли бы и балаган, расчувствовашись, к чертовой матери разнести: морды-то, как один, все здоровые. Легче перепрыгнуть, чем обойти.

На чем временно и прервались.

А я гитару пока потихоньку в сторону отложил, авось кто-нибудь да воспользуется: все мы родом из того детства, когда песни пели еще в подъездах, а не в караоке. И на гитаре в этом коллективе не я один, к счастью, умею немного играть.

Мяса, кстати, в этот раз было принесено два тазика.

На второй, в котором была презентованная ранее оленина, все, разумеется, и накинулись, чем я и воспользовался, отдавая должное лосю.

Вот.

В этом и есть преимущество человека информированного перед человеком неинформированным: я-то прекрасно знал, что у Женьки еще минимум полтуши оленьей на леднике припасено.

А вот лось – все.

Если только кто в поселке еще одного добудет, тогда можно будет и прикупить…

…После чавканья и тостов гитару уволок Серый: что ж, как я и предполагал. Он вообще-то очень неплохо играет, получше, чем я, по крайней мере.

Только делает это совсем-совсем редко.

И репертуар другой.

Есенин, фронтовые песни.

Афган.

Ну – вы меня понимаете.

Нет, не то чтобы не люблю, под настроение иной раз даже очень неплохо пригорюниться, даже слезу пустить.

Но вот что-то, блин, не сейчас.

Налил себе в кружку чая, отмерив заварки покрепче, плеснул туда добрые полста грамм коньяка.

И – пошел к очагу, покурить немного в сторонке.

Обязательная программа на сегодня выполнена.

А к «произвольной» можно будет и чуть попозже приступать, если руки еще до гитары дойдут, разумеется.

И так, в принципе, хорошо…

…Через некоторое время там же нарисовался и Николай Николаевич.

– Ну что, – интересуется, – Валерьяныч? Поговорим?

Я на минуту задумываюсь.

А – есть идея!

– Слушай, – интересуюсь, – а нам с тобой Женька не помешает?

Коля фыркает.

– Женька-то?! Да ни за что! Молчит, слушает хорошо. Правильно, можно сказать слушает. Вообще правильный хант. А что, придумал чего-нибудь?

Я киваю.

– Угу, – говорю. – Вниз, к берегу спуститься. Взять чайник, добрую бутылочку коньяка, развести костерок из плавня. Ну а чтоб «обвесить» все как следует, полудонки на налима закинуть, благо Женька заготовил живца. Как раз сейчас будет самая правильная, вечерне-ночная ловля. Правильнее только совсем с утра, но с учетом количества пьющегося, боюсь, лично я сегодня не доживу. И вроде при деле, и – разговоры разговариваем. Но Женька в такой ситуации, знаешь, незаменим…

– Идет, – протягивает руку, и я ее пожимаю. – Очень разумное решение, и народ не будет глазами стрелять. Пойду, палки возьму, да чайник с заваркой и бутылкою прихвачу. А ты пока Евгения предупреди…

Расходимся.

Коротко переговариваю с Женькой, он обрадовано кивает: ловить налима в ночь ему нравится, сейчас и свои удочки тоже пойдет, возьмет.

У остального народа, как и предполагалось, идея особенного энтузиазма не вызывает, им и за столом хорошо. Только Серега выражает желание попозже взять пару сигар и ко мне на берегу присоединиться.

Ну вот и славно.

За час-другой мы с Колей переговорить явно уже успеем.

А сигары – это правильно.

Это – хорошо…

…Благо еще светло, да и вообще ночь, хоть пока что и «серая», как-то и не думала наступать, притворяясь «ранним вечером», – собрались достаточно быстро.

Женька кликнул одного из «работников», тот помог доволочь вниз чайник, котелок и треногу, собрал плавник по берегу, запалил небольшой костер. Потом взял ведро и сбегал к ближайшему недальнему ручейку на протоке: вода в Оби в этих местах мутновата, даже если ее тщательно кипятить.

Ну и, спрашивается, зачем?!

Ручьев и родников в этих местах – и не сосчитать…

…Мы тем временем зарядили «тяжелые» спиннинги, перевязали «под донки» оснастку и закрепили на кончиках светящиеся флуоресцентные «кивки». Женька приволок большую пластиковую флягу с живцом.

Расставили вокруг костерка складные брезентовые стулья и табуретки, воткнули между ними походный складной столик.

Можно и приступать.

Прицепили живца на пять палок: по две у меня и Николай Николаича, Женька пока решил поставить одну.

Закрепили на стойках.

Переставили стулья так, чтобы было удобнее наблюдать.

Повесили на леску «колокольчики»-сигнализаторы.

– Ну что, – спрашиваю, – по пятьдесят?!

– А почему бы и нет, – улыбается «брат Коля»…

…Здесь, на берегу, кстати, ничуть не хуже, чем наверху, на яру.

Только чуть попрохладнее: тянет уже промозгловатым сырым ветерком с начинающей вечереть Оби.

Ну, так у нас – костерок.

Чайник, вон, закипает.

Да и ноль семь коньячка Николай Николаевич не просто так с собой прихватил…

…Хлопнули.

Закусили заранее аккуратно порезанным лимончиком, посыпанным, за неимением сахарной пудры и молотого кофе простым сахарным песком, перемешанным с банальнейшим «Нескафе».

Эдакий «эрзац-николашка».

Ага.

– Ну, – ерзаю в брезентовом походном кресле, устраиваясь поудобнее. – Давай, Николай Николаевич. Начинай.

Прикусывает нижнюю губу.

Молчит.

Я тоже молчу.

Наконец, не выдерживаю.

– Давай уж, – вздыхаю, – Коля, выкладывай, раз уж говорить собрались. Что случилось-то, а?!

Он медленно отрицательно качает головой.

– Да в том-то и дело, – вздыхает в ответ, – Валер, что вообще ничего не случилось. Вот – вообще…

Еще некоторое время молчим.

– Уважительная, – киваю, – причина…

Он грустно улыбается.

Разливает еще по нескольку капель коньяку.

– Мы с тобой почти ровесники, Валерьян, – морщится. – А у тебя уже больше десятка изданных книг. У Васьки, у брата моего, картины не только по частным коллекциям. Но и в некоторых музеях висят, причем, не только у нас, в Салехарде. А люди, сам понимаешь, смертны. Вот уйду я, всякое может случиться. И что после меня останется?! Пара фотоальбомов «Красоты полярного края»?! Так фотография – это не живопись, извини. «Мгновение, запечатленное на пленке», как говаривал один из классиков. И «мгновения»-то, может, и останутся. Автор – нет. И вот только не надо мне про моих троих сыновей говорить. Хорошие они парни растут. Но я сейчас не про них…

Вот, думаю, как.

Бывает.

Да…

…Женька тем временем снимает закипевший чайник с треноги.

Ополаскивает небольшой заварочный чайничек, бухает туда заварку, заливает, закутывает, заботливо в полотенце, ставит поверх снятой крышки на обычный чайник, который сейчас с кипятком.

Снова садится.

Ждет.

И Коля, разумеется, ждет.

Я чувствую…

– Знаешь, – разливаю коньяк по стопкам. – Был такой замечательный американский писатель, Хантер С. Томпсон. У нас его мало знают, к сожалению. Только разве что по фильму с Джонни Деппом. «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Видел?

Коля жмет плечами.

– И даже читал. Дальше-то что?

Я вздыхаю.

– Это, – говорю, – хорошо, что читал. Легче говорить будет. Потому как Томпсон, знаешь, не просто великолепный словесник. Он еще и революционер. Во всем. В том числе, и в своем художественном методе. У него на родине это определяют, как «гонзо-журналистику», но это не совсем так. Грязи и эпатажа там, безусловно, хватало. Но главное не в этом. Он своими книгами показал, как разрушать границу между реальностью художественной и реальностью документальной. Между тем, что в англоязычной литературе называется «фикшен» и «нон-фикшен». Улавливаешь?

Теперь думает уже он.

Даже закуривает.

А я продолжаю.

– Вот, больше тебе сказать ничего не могу, – жму плечами.

Зябко.

Надо бы в костерок дровишек подбросить.

– Точно ничего?

Я чешу указательным пальцем левой руки правую бровь.

Нос, кстати, тоже чешется.

Нажрусь, наверное.

Беру рюмку с коньяком.

– А что тут еще говорить-то?! – удивляюсь. – Фотограф ты офигительный, но это ты и без меня знаешь. У меня дома пара твоих работ висит, а я себе говна на стенку не повешу. А вот что делать с этим дальше – это ты сам уж решай. Взрослый мальчик уже вроде как. Твоя личная ответственность, не переломишься ни фига…

Выпиваем.

Я встаю.

Наливаю себе в чашку заварку, разбавляя ее кипятком.

Закуриваю.

Подкидываю в костер плавника, смотрю на разгорающееся пламя.

Коля, морща лоб, тем временем снова разливает по стеклянным, притащенным сверху и совсем не походным рюмкам, жидкий янтарный огонь.

Сверху, с яра, раздаются негромкие, отдаленные звуки гитары и негромкое, но по-прежнему хоровое пение.

Парни развлекаются.

Молодцы.

Где-то, шагах в десяти, негромко и равномерно плещет о плоский берег ленивая обская волна.

Ветерок, кстати, потихоньку раздувается.

– Эй, мужики, – неожиданно раздается встревоженный и насмешливый голос Женьки. – Вы за удочками-то следите. У кого-то из вас – клюет…