Текст книги "АТРИум"

– Когда-то тут по всему поселку были протянуты такие штуковины, – объяснял на ходу кладовщик, скользя рукой по натянутому поручню. – Своего рода неплохой вариант аварийного сообщения, согласитесь. Но потом кто-то с кем-то поссорился и какую-то часть этого сообщения обрубили. Остались только здесь и на восточной стороне между дружественными, так сказать, зависаловками. Уверен, там сейчас людно…

Тут крушероги, то ли догадавшись, что в баре уже никого нет, то ли услышав голос, выбрались наружу через проделанные ими пробоины и, недовольно порыкивая, обошли бар с обеих сторон.

– Господи, да они умнее меня и моей бабушки! – воскликнул кладовщик, когда «луна» одного из крушерогов выглянула из-за угла.

Увидел его и крушерог, ненадолго приоткрыв глаз и «сфотографировав» местность.

– Что они будут делать? – испуганно спросила Лена.

– Не давать нам спастись, – ответил Кудесник и подтолкнул ее в спину.

До крыши заведения с буквой «К» оставалось пробежать еще полпути, когда десять тонн циклопического мяса, взревев, бросились бежать прямиком на него.

– Не вздумай! – крикнул ему старик и прибавил ходу.

От его шагов мосток раскачивался сильнее и усложнял продвижение остальных.

Второй крушерог, краем глаза обнаружив заминку на мосту, разбежался и в прыжке попытался рогом поддеть кого-нибудь из пробирающихся к своей цели людей. Создавалось впечатление, будто поднялся на задние колеса грузовик с бетономешалкой. В этот раз бегущим по канатной дороге повезло – амплитуда качания подбросила их вверх, когда рог рассекал воздух в том месте, где они только что провисали. Первый же крушерог с разгону вонзил свой рог в стену, которая оказалась не прочнее стен «Трех братьев», и принялся мотать головой, разбивая ее все больше и больше. Затем ударил в перестенок, и мосток впервые качнулся не от быстрых шагов Семеныча-старшего, уже почти добравшегося до крыши. Вторая же попытка пытающегося на ходу сбить Кудесника и Лену крушерога увенчалась успехом – рог запутался в канате, и тот с треском порвался. Девушка закричала, канатная дорога повисла на одну сторону, и зацепившиеся за поручень перебежчики теперь напоминали подвешенную для просушки тарань.

Если б задние ноги у монстра были такими же мощными, как передние, он без труда мог бы достать всех троих. Опять же, слава матушке-природе, что все существа несовершенны.

– Помоги ей! – крикнул Кудесник, видя, как ловко передвигается на руках тощий кладовщик. – Слышишь?

– Прости, дружище, – ответил тот, и не подумав задержаться даже на секунду. – В следующий раз.

До полного обвала стены, удерживаюшей ту часть крыши, в торце которой находилась площадка с аварийной дверью, не хватало трех-четырех ударов. Стоит ненадолго замешкаться, и, считай, в западной части поселка уже нет канатного сообщения. Впрочем, только ли в этом заключалась проблема?

– Сука ты, кладовщик! – прошипел Егор. – Лена, попробуй передвигаться, иначе нам обоим тут крышка. Закинь ноги на канат.

– Я… – Лена попыталась ухватиться за канат чуть дальше, но едва не сорвалась. – Я не смогу…

А крушерог уже набирал скорость. Теперь ему не нужно было бежать слишком быстро, чтобы сделать невозможное – подпрыгнуть на высоту второго этажа, теперь он мог сбить одну из безвольно повисших фигур всего лишь с небольшого разгона. Приоткрыв глаз, он замерил расстояние, оценил обстановку и, разбежавшись, оторвался всеми четырьмя лапами от земли.

– Подтянись!!! – как ошпаренный завопил Егор, когда рог больно ткнул его в задницу и трос вырвался из его рук.

Ощущение близости смерти порой заставляет человека сделать такое, чего бы он никогда не сделал в обычной обстановке. Вскрикнув, Лена закинула ноги, перекрестив их на поручне так быстро, будто упражнялась в лазании по канату каждый день.

Еще удар, от которого сотряслась земля. В стене на втором этаже образовалась широкая щель, разошедшаяся вокруг площадки буквой «Y». Если Лена не успеет добраться до площадки, она упадет на землю и достанется…

– О, Боже! – закричала она. – О, Боже, нет!

Внизу, словно слетевшиеся на мед пчелы, лавировали вокруг неуклюжей громадины, опасаясь, чтоб не попасть под ноги, четыре цербера. Поочередно они подпрыгивали, сверкая клыками и клацая челюстями, уже в нескольких миллиметрах от лихорадочно перебирающей руками и ногами девушки.

Кудесник же, взлетев от удара крушерога чуть выше балкона «Трех братьев», не сумел при падении ухватиться за канат, пролетел мимо и приземлился аккурат на рог своему обидчику. Вариантов дальнейших событий было всего два, но мысли в его голове мчались бесконечным потоком со скоростью света. Можно было отпустить рог, за который он ухватился как клещ, и попытаться удрать, но трезвый рассудок подсказывал, что если он и убежит от подуставших крушерогов, то от церберов удрать будет нереально. И хоть на нем целых три автомата и торба с патронами, на открытой местности они ему не помогут. Оставался вариант под названием «держаться за рог, а там видно будет», но это была как раз та лотерея, выиграть в которой мог лишь безумец.

Обхватив рог руками и ногами, Кудесник закрыл глаза и приготовился к «карусели». Крушерог, вконец обезумев от такой наглости, мотал головой как ужаленный, крутился, словно щенок, догоняющий свой хвост, и ревел. Видимо, такого с ним еще не случалось и как избавиться от нахального существа, он не знал. А потому без толку рассекал рогом воздух на обе стороны. По случайности он припечатал к стене замешкавшегося цербера, но вот скинуть человека с рога ему никак не удавалось, хотя достаточно было ударить левой стороной рога об стену, и Егор сполз бы сам.

Фатальный удар по стене крушерог нанес тогда, когда Лена уже ухватилась за деревянный пол площадки здания с буквой «К» и подтянулась, чтобы на нее влезть. А когда все вокруг пришло в движение и канаты обмякли, она поняла, что ей не хватило нескольких злосчастных секунд. Стена, покрывшись тысячью трещин, начала рассыпаться прямо у нее на глазах; сверху на девушку полетели обломки дощатой крыши и куски глины вперемешку с камнями, из которых было построено здание. Лена начала падать прямиком в разинутые пасти церберов. Один из них подпрыгнул и сомкнул челюсти на ее рукаве. Спасти ее мог только Звягинцев, но он в этот момент пытался сражаться со вторым циклопом. Мысленно Елена уже приготовилась к схватке с цербером вручную, а там будь что будет, как вдруг ее кто-то схватил за руку. Это был Степаныч-старший, он залег на полу второго этажа, напрочь лишившегося несущей и частично опорной стены и лишь чудом державшегося на весу. Старик удерживал ее ничуть не слабее тянущего за другой рукав книзу цербера, но, судя по трясущемуся от напряжения дряхлому телу, надолго его не должно было хватить.

– Избавься от него! – процедил сквозь зубы старик.

Получив шанс на решение проблемы, Лена почувствовала, что у нее словно открылось второе дыхание.

– Да отцепись же ты, псина! – выпалила она и ударила ногой по щукообразной голове цербера. Затем еще и еще, с каждым разом все сильнее.

Цербер, однако, не разжимал челюсти, и ее рукав продолжал оставаться в его пасти.

И лишь когда возле Семеныча-старшего появился довольный кладовщик с РПК в руках и длинное дуло уперлось в мокрый нос цербера, в красных глазах зверюги отразилось удивление.

– Это называется: пишем предкам письма, урод! – крикнул кладовщик и выпустил очередь в морду монстра. – Надеюсь, не опоздал?

Кудесник надеялся, что именно подсознание в нужный момент подскажет ему, что нужно делать. Потому что мозг не мог выдать ни одного правильного решения. Церберов оставалось только два, и, вопреки всей нелогичности своих действий, он чувствовал, что находится на правильном пути.

«Главное, что Лена спасена, – думал он. – А эта тварь сейчас даст слабину. Она непременно даст слабину. Ведь должна же она дать слабину? Да или нет? Это мой единственный шанс».

И уже когда он фактически не мог различить, ни в каком положении он сейчас находится, ни где запад, а где восток, когда окружающее слилось в один ком, вращающийся перед глазами, он заметил главное. То, чего на подсознательном уровне дожидался с самого начала, – крушерог приподнял веко, желая убедиться, что назойливый бродяга все еще не отцепился от рога.

Итак, веко громадного желто-зеленого глаза немного подалось вверх, и Егору этого оказалось достаточно, чтобы изо всех сил ударить по нему кулаком. Разумеется, удар человека для такого колосса был почти неощутим, но и не на это рассчитывал бродяга. Главным было для него – заставить крушерога еще раз хлопнуть веком, как делает человек, когда в глаз попадает соринка. И вот веко захлопало, в уголках глаза помокрело, и Егор, перехватив из-за спины «штайр», разрядил в зрачок монстра почти всю обойму. Половина боезапасов срикошетила от рефлекторно задергавшегося века, но другая половина ушла прямиком в мозг. Глаз брызнул и вытек. Тварь прекратила мотать головой и начала заваливаться на бок.

– В здание, бегом! – закричал Семеныч-старший Егору. – Мирон прикроет!

И тут же к тяжелой пулеметной стрельбе прибавился визг подстреленных церберов. Второй крушерог, осознав, что остался один, бросился было на Егора, но неожиданно остановился возле туши своего боевого товарища и жалобно заревел.

Кудесник вбежал в безлюдное здание, теперь уже лишенное южной стены, и на секунду остановился, дожидаясь, когда с верхнего этажа спустятся остальные. Огляделся. В отличие от «Трех братьев», в этом помещении не чувствовался дух человека, будто покинули его не сегодня и не сейчас, а лет десять назад. В холле, кроме грубо сбитых топчанов и валяющихся на полу самодельных пепельниц, больше ничего не было, что же до остальных комнат, то они были заперты.

Здание выглядело бы брошенным окончательно, если бы на дальней стене холла не было большой таблички с надписью «Кататония» и стрелки, указывающей вниз, аккурат на мерцающий блок с цифрами, подсказывающий входящему, что правильно подобранный пароль поможет двум металлическим створкам в полу разъехаться и открыть путь в чулан…

Глава 8

Всего десяток кривых истоптанных деревянных ступеней выводили в небольшой зал, а по сути – настоящую яму в земле, с земляными стенами и потолком, с торчащими из него корнями деревьев, ползающими червями и бьющимися в лампы насекомыми.

– Кататония так кататония, – присвистнул Кудесник.

На земляном полу, кое-где накрытом досками разных размеров, а кое-где поросшем бледной травой, стояли такие же топчаны со спинками, как и на первом этаже, только эти были сколочены на порядок качественней и повернуты друг к другу так, чтобы образовался квадрат. На большом журнальном столике в центре квадрата стоял кальян и несколько приборов для курения травы, сооруженных из пластмассовых бутылок, а пол вокруг столика был усеян бутылками из-под настоящего (с Большой земли) пива и несчетным количеством окурков. В уголке в кучу было брошено оружие и амуниция. На топчанах сидело или лежало около десятка человек. Все – мужчины, по виду бродяги, глаза приоткрыты лишь на четверть, едва ворочают пересохшими языками. На испуганных, взъерошенных пришельцев смотрят пристально, но дружелюбно. Их оружие и амуниция сложены отдельно, в уголке, – и цепкий глаз кладовщика сразу это отметил. Вот же паршивцы, сумели пронести через КПП свои стволы, читалось в его взгляде.

У противоположной стены находилась небольшая сцена. От остального интерьера она отличалась наличием света, бревенчатыми подмостками и черными портьерами. Пара прибитых гвоздями к стене «электродов» была обмотана проводами, половина из которых подведена к музыкальным инструментам и двум обтянутым желтой тканью динамикам «Радитехника» S-90, а другая половина – к висевшим над сценой лампочкам. На портьере было коряво выведено белой краской «Воскресшие бродяги», под ними общепринятая комбинация пальцев под названием «хеви-метал», а на сцене пребывали в состоянии «аута» сами музыканты. В черных балахонах, длинноволосые, они были больше похожи на беглых монашек, нежели на местных рок-звезд. Барабанщик разлегся на своей установке, голый до трусов гитарист клевал носом, опершись на динамик, вокалист просто валялся возле микрофона, а бас-гитарист стоял, покачиваясь, у лениво вращающего лопастями большого, вмонтированного в стену вентилятора и жадно хватал ртом воздух.

– На концерт, я так понимаю, мы не успели, – пройдя в центр зала, грустно констатировал кладовщик Мирон. – Жаль. А может, все-таки слабаете какой-нибудь свой хит? Нет? Ну нет так нет.

– А чего вы… – заговорил один из музыкантов, с трудом открыв глаза. – Чего вы тут делаете?

– Мы побудем у вас какое-то время, если вы не против, – выступил вперед Семеныч-старший и, оглянувшись на остальных, шепнул: – Они ничего не знают.

– Да без проблем, Семеныч, мы уже все равно… скоро уходим, – ответили ему.

– Куда? В таком состоянии? – удивился старик. – Наружу выходить сейчас нельзя. Там…

– Да-да, мы знаем, монстры, – скорчил злую рожу один из зрителей, и окружающие его бродяги-торчки засмеялись. – Угадал? Да вы присаживайтесь, чувствуйте себя как в кататонии… – Снова взрыв истерического смеха. – Лабухи наши подустали чуток, но это скоро пройдет. Они еще вам чего-нибудь запилят из своего любимого. А мы, ребятки, уходим. Подъем, подъем.

Развалившиеся на скамьях зрители принялись нехотя подниматься. Тех, кто спал, тормошили, кто не мог подняться – брали под руки. Они одевались и разбирали, где чья разгрузка, минут пятнадцать, то заходясь в беспричинном смехе, то матерясь раздраженно, то толкая друг друга. Старик еще дважды делал попытки остановить их, но каждое его слово они встречали смехом, а потом просто оттеснили, и ватага из десятка человек потащилась к выходу.

– Не волнуйся, бать, мы закроем за собой.

После того как скрипнули наверху сдвижные двери, четверка пришельцев пребывала в полной тишине, прислушиваясь и готовясь дать отпор, если вдруг вместе с перепуганными бродягами в подвал вбегут церберы. Но то ли никаких тварей снаружи уже не было, то ли укачанные бродяги по ним не стреляли, то ли герметично закрывающееся двери не пропускали никаких звуков, поскольку не слышалось снаружи ни криков, ни эха стрельбы, ни рева голодных хищников. Полнейшая тишина. Ушли – и как в воду канули.

Не вернулся никто в подвал ни через пять минут, ни через десять, что, по умолчанию, было крайним сроком для их пребывания на поверхности.

– Бог с ними, – махнул рукой Семеныч-старший, предлагая остальным присесть. – Я их предупреждал.

Мирон, усевшись первым и отложив свой пулемет, потянулся к кальяну, сунул золотистый мундштук в зубы и затянулся.

– Дурак ты, кладовщик, – искоса глянул на него Кудесник и помог Лене, имевшей чертовски уставший вид, снять с себя лук.

– Чего ты, бродяга? – откашлявшись, округлил глаза Мирон. – Это ж природное лекарство. Нервы успокаивает.

Старик выдернул у него из руки мундштук и отшвырнул подальше.

– «Успокаивает», – зло передразнил он.

Стоявший у вентилятора басист с черными длинными волосами, черными ногтями и подведенными черной тушью глазами обернулся.

– Они всех их, да? – спросил он, не обращаясь к кому-либо конкретно. – Весь поселок? Я слышал, – он кивнул на вентилятор, – как они кричали. Кто это был? Что за твари? Здесь был мой брат, куда он делся?

Мирон показал пальцем на ступени:

– Ушел.

Гитарист, словно очнувшись от дикого кошмара и осознав, что перед ним совсем не те люди, кого он ожидал тут увидеть, бросился к ступеням. Никто не стал его останавливать. Он, видимо, совсем потерял голову, поскольку, судя по всему, решил прорываться наружу, даже не захватив с собой оружия. Скрипнули, закрываясь вслед за гитаристом, сдвижные двери. И снова тишина.

– Та-ак, «Воскресшим бродягам», по всей видимости, нужен новый басист, – с ухмылкой произнес кладовщик, уверенный, что тот не вернется. – Может, себя предложить, я на балалайке знаю несколько аккордов.

– Сколько же всего произошло за последние сутки? – прижавшись к Егору и уткнувшись носом в его разорванную цербером одежду на груди, прошептала Лена.

– Жалеешь, что ушла с болот? – прикоснувшись к ее волосам губами, спросил Егор.

– Нет, – решительно ответила она. – Я давно собиралась оттуда уйти.

– Но, наверное, не с тем, кто… – начал было Егор, но понял, что воспоминание об убитом отце причинит девушке боль, и замолчал.

– Рано или поздно это должно было случиться, – грустно ответила Лена. – Нас уже искали, и не раз. Только благодаря болотам, на которых КИП, а соответственно, карта и компас не работают, они не могли добраться до нашего стана. Тонули где-то в болотах, мы часто слышали их крики. Они шли мстить нам за своих убитых братьев. И то, что не находили, – всего лишь вопрос времени. Но они непременно выйдут на стан и тогда уже никого не оставят в живых.

Кудесник взглянул на похрапывающих музыкантов, убедился, что его не слышат ни Семеныч, пытающийся учить уму-разуму Мирона, ни сам кладовщик, наклонился к Лене и прошептал ей на ухо:

– Но причина не только в этом, верно? – Он чувствовал, что Лена хочет сказать ему что-то еще, но либо не до конца доверяет, либо побаивается, а потому продолжил сам: – А вернее, совсем не в этом. Ты ведь не побоялась бы столкнуться с теми же «чертями» или «волчьими душами»? Сражалась бы до последней стрелы, я уж тебя знаю. И никогда не поверю, что сбежала ты только по этой причине. Разве что если тебе сказали принести отрезанные уши бродяги, как доказательство его мучительной кончины, а ты его пожалела или, кто знает… – он специально выдержал паузу, чувствуя, что девушка, слушая его, начинает улыбаться, – влюбилась, то тогда да. Тогда конечно. Тогда это полностью объясняет, почему ты не вернулась в деревню. Или, может, я не то говорю?

Лена повернулась к нему лицом, и, несмотря на усталый вид, на ее губах и вправду засияла улыбка. Ее щеки, нос и лоб были перепачканы пылью и грязью, она была настолько красивой и женственной, что Егор едва сдержался, чтобы не впиться ей в губы, не прижать к себе настолько сильно, чтоб чувствовать, как бойко стучит ее сердце, не запустить руки к ней под одежду, чтобы ощутить, как горячо ее юное, нежное тело. Но улыбка сошла с ее лица так же быстро, как и появилась, утянув за собой, как воду в сливное отверстие, все Егоровы желания и мечты.

– Они вымирают, – тихо сказала она, отвернувшись, и на последнем слове ее голос едва заметно дрогнул. – Не столько физически… Они сходят с ума. Сначала это было не так заметно, но в последнее время они совсем уже не похожи на тех людей, кого я знала. Мы все – дети эпидемиологов, которые приехали в семидесятых изучать глубинку зоны, но теперь мы больше похожи на детей волков. Мужики могут спать с кем угодно – и со своими женами, и с женами своих друзей. Им кажется, что это обычно. Они спят с родными сестрами и их детьми, и никто никого не винит. Инцест на инцесте.

Егор вдруг вспомнил бегающих вокруг юрт детей болотников, которые белькотали что-то на непонятном языке.

– Но знаешь, с другой стороны, их ведь можно понять – если прожить на болоте слишком долго, мысли об инцесте перестают быть чем-то из ряда вон выходящим. По крайней мере, так говорила моя мать, которая до последнего дня жизни сохраняла рассудок, не позволяя себе превратиться в животное. Она и меня старалась уберечь от сумасшествия, которое зарождается на болотах и постепенно отравляет наши души. Я уже, считай, родилась с так называемой «болотной патологией», но лишь благодаря матери не стала похожей на них. Да, было время, я начала думать, что у меня едет крыша, что я пытаюсь зачем-то восстать против своего естества, ведь я такая, как есть. Если мне хочется секса, я могу подойти к дяде Сереже и попросить его доставить мне удовольствие. Зачем мне терпеть кару своих желаний, если можно просто их утолить? Я думала, что это приходившие извне люди странные и совсем не похожие на нас. А потом, когда матери не стало, я поняла, что все не так. Я просила у наших бродяг книги, и они приносили их мне. Я читала и понимала, что мир, в котором мы живем, – чудовищен. Что все, кто меня окружает, – это неизлечимо больные дикостью люди. Меня не лишил девственности мой отец, как это теперь там принято, лишь потому, что я не позволила ему. Но я знаю, что он все равно собирался сделать это перед тем, как отдать меня родному брату. Понимаешь, это у нас считается ненормальным, когда отец не может отодрать собственную дочь!

Последние слова Лена выкрикнула, чем привлекла к себе внимание Семеныча-старшего и Мирона, но Кудесник поднял перед ними кулак с оттопыренным указательным пальцем, будто собирался сделать заявление, и они, поняв намек, перестали пялиться на девушку. Егор успокаивающе погладил девушку по голове.

– Прости, я не хотел напоминать тебе об этом, – сказал он, прикоснувшись щекой к ее макушке.

– Ты мне не напоминал, – ответила Лена и вытерла грязным рукавом сбежавшую по щеке слезу. – Я сама никогда этого не забуду.

– Да, кое-что остается в памяти навечно, – сказал Кудесник, продолжая гладить ее по волосам. – Но все, что случается с человеком, не проходит даром. Это своего рода опыт, который заставляет тебя ценить жизнь, учит разбираться в людях и ситуациях. Не размениваться на мелочи. Хоть у тебя, наверное, этого опыта уже через край. Боже мой, малышка, сколько же ты натерпелась только за последние сутки… Но ты больше никогда не вернешься в свой поселок, – уверил ее Кудесник. – Я помогу, если хочешь, тебе устроиться в Муторай, работа там не ахти, но зато гарантированно хорошее и надежное место. К женщинам, которые умеют себя уважать, там и относятся с уважением. Не как здесь. А обустроишься в Муторае, глядишь, и решишь, что тебе делать дальше…

– Я не хочу в Муторай, – мотнула головой Елена. – Я хочу быть с тобой.

– Заюшка, – Егор, растроганный таким откровенным заявлением, наклонился и поцеловал ее в щеку, – прости, но ты не можешь остаться со мной. Сколько раз ты могла умереть только за последние двадцать четыре часа? Я не хочу, чтобы ты из-за меня рисковала. А в Муторае, кстати, ты сможешь сама стать бродягой, там есть много женщин, которые бродяжничают по белому периметру, собирая недорогие, но постоянно имеющиеся в наличии цацки. Напряга гораздо меньше, да и жизнь нормальная, человеческая, а не как у бешеных псов, которые шныряют то туда, то сюда. Мы будем видеться часто, обещаю. У меня там много друзей, и торговцы свои есть. Я буду тебя навещать…

– Мне не нужно, чтобы ты меня навещал, я не больна. И вообще, что бы ты сейчас мне ни говорил, я пойду за тобой, куда бы ты ни направлялся. Так что, если не хочешь, чтобы я это делала, лучше сразу застрели меня.

Кудесник тихо рассмеялся, и их губы наконец слились в жарком поцелуе.

Как ни странно, но разбудила их не гитара, уже полчаса как бренчавшая о чем-то невыразимо грустном, чего уж никак нельзя было ожидать от патлатого наркомана-гитариста, а топот сбегающего вниз по ступеням Мирона.

– Все, друзья, твари ушли, – сказал он. – Можно подниматься.

Поднявшись со скамьи и протерев повлажневшие глаза, Семеныч-старший поглядел на Мирона, перевел взгляд на Кудесника и сонную, медленно хлопающую большими ресницами Лену, затем взглянул на продолжавшего играть гитариста, и кивнул.

– Пошли, чего уж тут торчать? – сказал он и, подхватив помповик, потащился наверх.

– Уже идем? – Потягиваясь, Лена повернулась к Кудеснику. – Куда направимся?

– Направимся? – улыбнулся он. – Я так понимаю, от тебя теперь и вправду будет непросто избавиться.

Она улыбнулась в ответ и мотнула головой:

– Не-а! Так куда идем мы с Пятачком?

– Ну, – Кудесник поднял брови, втянул носом воздух, – для начала нужно у некоторых не очень хороших парней забрать кое-что для меня очень важное. А потом видно будет.

– Что-то личное? – догадалась Лена.

– Подарок друга.

– Хм, мне кажется, сегодня как раз подходящий день для того, чтобы научить плохих парней хорошим манерам и объяснить, что брать чужое – нехорошо.

Егор вдруг понял, что несмотря на все то, что произошло с ним в последнее время и что, может быть, произойдет в будущем, именно этот миг, когда они вот так стоят лицом к лицу и с жадностью вглядываются друг другу в глаза, навсегда останется в его памяти как самый счастливый в жизни. Все, что будет дальше, – в случае, конечно, если оно будет, – будет просто логическим продолжением, закономерным следствием этой минуты обоюдного проникновения в души друг друга. Впервые за много лет он чувствовал себя нужным не только для дружбы, для прикрытия тыла, а нужным во всем, во всем до остатка. Он мог с уверенностью признаться самому себе, что раньше в нем так не нуждался никто, даже сестра, даже друзья, даже Григорий, самый лучший друг. Никто не нуждался доселе в нем так, как эта чудная болотная девушка. И разве мог он ее оставить? Разве мог спокойно уйти, даже пристроив к хорошим людям в Муторае?

Мог ли он сказать, что в то мгновение, когда он ее увидел впервые, с нацеленным в него луком, сердце у него вздрогнуло только от страха? Или, быть может, в нем вспыхнуло кое-что другое? Да, именно так. Именно «кое-что», то, что заставило его, глядя в ее глаза, не заметить летящую в сердце стрелу, не думать о смерти. По крайней мере, в этом Егор был сейчас уверен на все сто.

– Позволю себе лишь напомнить, – поднимаясь из подвала гостеприимной «Кататонии», сказал Егор, нежно обхватив Лену за талию, – что не позже как позавчера кое-кто пытался меня убить…

– И зря не убил, – сказал стоящий на верхней ступени человек, направив Кудеснику в голову ствол с глушителем…

* * *

Профессора Герцена от зазвонившего телефона отделяли двери операционной, длинный коридор и дверь его собственного кабинета, но он с первого же звонка определил, что это звонит желтый аппарат. Звонили из самой Москвы, по секретной линии. У профессора эти звонки в последнее время вызывали лишь мигрень. Зная заранее, кто звонит и зачем, Герцен отложил в сторону скальпель с окровавленным лезвием, отошел от операционного стола, кивнув ассистенту, чтоб продолжал без него, и пошел на звук звонка в свой кабинет.

– Алексей Владимирович? – осведомился голос в трубке.

– Если вы не ошиблись номером, то да, – умело скрыл за шуткой свое недовольство профессор, – он самый.

– Острите, как всегда? – улыбнулся говорящий. – Это хорошо. Пребывать в добром расположении духа в вашем почтенном возрасте очень полезно. Надеюсь, что, дожив до ваших лет, и я не превращусь в старую, брюзжащую развалину. Как, кстати, ваше здоровьице, Алексей Владимирович? – Тон был весьма доброжелательный.

– Вашими молитвами, – проговорил Герцен и тут же добавил: – Хожу пока, – чтобы звучало не так резко.

– Ну и хорошо, здоровье – это главное сейчас, Алексей Владимирович.

– Да… – кивнул профессор. – Но, я так понимаю, вы не по этому поводу звоните. Так что у вас?

– Вот какое дело. К вам завтра человек один придет, – сразу же посерьезнел звонивший. – Местный, атрийский. Введите его вкратце в курс дела по нашему с вами общему проекту. Ответьте, пожалуйста, на его вопросы. Хорошо?

– Какой еще человек, Иван Савельевич? – нахмурил брови Герцен. – Вы же знаете о сверхсекретности проекта! Какие еще вопросы?! Мы же с вами договаривались – никакого вмешательства до конца испытаний!

– Обстоятельства меняются, профессор. – Тон подполковника Беличева стал сухим и строгим. – За образцом открыли настоящую охоту. Американцы каким-то макаром мимо наших дозорных в Ущелье проводят команду за командой. Этим людям нужен модулятор и образец. И, согласно последней информации, нашему образцу едва удалось ускользнуть из их рук. В этот раз они прислали Экспериментала… Я думаю, вы понимаете, что это значит. Вашим исследованиям грозит реальная опасность, профессор, как и всей лаборатории. Я вообще, если честно, удивляюсь, как они еще до сих пор вас не нашли. Поэтому образец нужно срочно вывезти из Атри. А у вас, как я понял из нашего предыдущего разговора, возникли некоторые проблемы со звеньевым, не так ли? Кстати, связь с… как там его, связного вашего?.. так и не возобновилась?

– Нет, – профессор качнул головой, – уже дня три как на связь не выходит.

– Больше ждать нельзя, Алексей Владимирович. Образец нужно немедленно вывезти из Атри и продолжить испытания в другом месте.

– Но… он же не подчиняется нам. Как вы собираетесь перевозить его? Что вы ему объясните, он ведь живой человек!

– Это уже наши заботы, Алексей Владимирович, – донеслось после некоторой паузы из желтой трубки. – Ваша задача – ввести в курс дела человека, который завтра к вам придет, и ждать дальнейших распоряжений. До свидания, профессор.

Человек, который ранним утром явился в секретную, расположенную на глубине пяти метров подземную лабораторию, имел совершенно неприметную внешность. Среднего роста, коренастый, коротко стриженный, широкое простоватое лицо, оттопыренные крупные уши. Единственной особой приметой был красный цвет шеи, такой, будто кожа обгорела на солнце. Его скорее можно было принять за деревенского тракториста, чем за сотрудника секретной службы. Однако наметанный глаз Герцена, долго проработавшего бок о бок с сотрудниками управления, сразу определил, что перед ним отнюдь не тракторист.

– Доброе утро, профессор, – поприветствовал он Герцена, войдя в пропахший формалином, «украшенный» рентгенснимками, фотографиями и плакатами с нарисованными на них внутренними органами, кабинет.

– Здравствуйте, проходите.

– Вас предупреждали вчера, что я приду. Мой позывной – Лаваш, я возглавляю патрульную службу в Ущелье, но временно буду выполнять роль поисковика. Мы можем поговорить?

– Хотите кофе? – задал встречный вопрос Алексей Владимирович, когда Лаваш устроился по другую сторону стола. – Могу приготовить по-арабски, по-турецки или по-бедуински.

– Спасибо, я, если можно, чайку покрепче.

– Хорошо, – кивнул старик и подставил чайник под кран. – Давайте, чтобы не терять времени, спрашивайте.

– Я понимаю, что тема весьма обширная, а потому просто вкратце, чтоб я хоть примерно знал, с чем имею дело, расскажите о проекте «Атриум». – Сложив руки у лица домиком, Лаваш потер пальцами спинку носа.

– Что конкретно вы хотите знать?

– Для начала, что или кто этот «образец»?

– «Что» – оружие. Это диверсант с обладающим сверхвозможностями организмом. «Кто» – подвергшийся специальной обработке человек с некоторыми особенными способностями.

– Что это за способности? – наблюдая за тем, как филигранно управляется профессор возле электроплиты, поинтересовался Лаваш.

– Вы слышали о тех случаях, когда самые обычные люди без всякой спортивной подготовки в экстремальных ситуациях показывали удивительные силу, скорость и реакцию?