Текст книги "Три дня. Никто не знает, как жить"

Я спешу

Как же здесь темно. Бабушка живет в деревне. Только не говорите никому, что я так сказал. Здешние называют ее маленьким городом или поселком городского типа. Тут и правда есть каменные пяти– и трехэтажные дома, а еще красивые деревянные. Я их иногда очень боюсь. В темноте, такой как сейчас, некоторые из них превращаются в «лающие дома». И никогда не угадаешь какой. Бабушка говорит, чтобы я их не боялся, и что это не дом лает, а сторожевые собачки за забором чувствуют незнакомца и лают, предупреждая тебя, что на этот участок лучше не приходить, тем более вечером и без угощения. В собачьем мире так не принято. А вот днем они чаще всего будут рады знакомству! Я всегда верю бабушке, но все равно боюсь, иногда даже плачу, если сразу несколько домов со всех сторон вокруг начинают на меня лаять. Я ведь тоже их не знаю, но не лаю на них. Хотя нет, один раз лаял. Не помню уже, как давно это было, но помню как.

***

Теплым вечером мы гуляли по нашей улочке с мамой и бабушкой. Они о чем-то разговаривали, а я играл в мячик. Вообще помните: на дороге нельзя играть в мячик! И в бадминтон тоже! И рисовать тоже нельзя, даже если Вы уверены, что водителям нравятся ваши рисуночки. Но у нас можно – у нас небольшая дорога! Только опять не говорите никому, что я так сказал, потому что местные называют ее настоящей улицей. И даже название ей придумали большое – Смоленская улица. Смоленск – это город-герой! А наша улица совсем не герой. Если считать героизмом то, что на ней нет ни кусочка асфальта, а вместо него лужи и гранитные камешки в песке, огромные дырищи, как от бомбежек, то тогда да – наша улица герой, настоящий израненный герой! И вот из-за того, что наша улица совсем никакая не улица, а только притворяется ей, по ней почти не ездят машины.

Мама рассказывала что-то взрослое бабушке, почти шептала на ушко. Весь день она была грустной и на прогулке чуть не плакала. Я всегда вижу, когда мама готова вот-вот заплакать и мне это не нравится. Человек почти полностью состоит из воды, и я не хочу, чтобы мама себя выплакала! За бабушку я не боюсь – она мне один раз сказала, по секрету, конечно, что со временем взрослые люди, тем более в ее возрасте, сохнут и им уже не так опасно плакать. Бабушка сказала, что, если человек много плачет, то в нем больше всех воды. А ей не до слёз, ей нужно учить улыбаться водянистых людей и еще по дому много хлопот.

И вот они шепчутся о чем-то, мама едва не плачет, а бабушка ей в ответ улыбается доброй улыбкой «сухого» человека и просит придержать себя под руку, говорит, что упадет, если мама не будет сейчас за ней внимательнее следить. Это такой хитрый бабушкин прием, чтобы отвлечь маму от грустных мыслей. Я это понял и тоже решил помочь, взял свой мячик, подкинул и ударил по нему ногой, что было силы! Но немного промахнулся, и мячик полетел не вверх, а вверх и в сторону, прямо за большой, высокий забор соседнего участка. Участок тут же на нас залаял!

Сначала я сильно испугался, но потом вспомнил, для чего затеял всю эту идею. Еще вспомнил, как папа говорил, что своих родных нужно защищать. Тогда я подбежал к воротам лающего участка. Они были большие, железные, без единой щели, но между их нижней частью и землей было расстояние размером почти с мою голову.

Я лег на живот, подбородком к земле, увидел на участке огромную страшную сторожевую собачищу на цепи, увидел и свой мячик. Набрал по больше воздуха, и стал лаять изо всех сил в ответ!

Собачища лаяла намного громче меня, звуки ее лая очень напомнили мне, как тяжело и хрипло кашляет папа, будто что-то хочет достать у себя из горла, словно фокусник кролика из шляпы! Бабушка говорит – это все потому, что он курит, а курить вредно! Почти также вредно, как и плакать.

Собачища, услышав мой лай из-под калитки, на несколько секундочек угомонилась, видимо, от удивления! Она посмотрела вниз и заинтересованно засеменила ко мне, звеня по земле цепью, на которую была посажена, и ей же случайно загребая мячик.

Я обрадовался, подумав, что бабушка была права, но совсем не знает, что днем с собачками можно познакомиться, даже если у тебя нет с собой никакого лакомства..

– Сейчас заберу свой мячик и все им расскажу! – подумал я.

Но тут цепь натянулась, и собачища остановилась, а мячик еще немного прокатившись, замер прямо между нами. Я хотел попросить ее подтолкнуть мячик еще немного, но она начала лаять даже еще сильнее, чем прежде! Я больше на нее не лаял и поэтому удивился: зачем она это делает, ведь я молчу, и мы уже познакомились.

– Лучше тогда попробую дотянуться самостоятельно!

Изо всех сил протянув руку в сторону своего мячика, я положил на него ладонь. Тут собачища, страшно оскалив зубы, вцепилась в меня и начала мотать головой. Мне стало очень больно, я закричал и заплакал. Мама тут же бросилась на помощь, схватив мою ногу, она стала тянуть меня из-под калитки. Мне было настолько больно, что мячик я не смог удержать, и он остался у собачищи в пасти.

Мама помогла мне подняться. Я был весь в земле и слезах. Всхлипывал, а по руке стекали тоненькие струйки крови. Мама затряслась и тоже заплакала, разглядывая и вытирая носовым платочком кровавые подтеки около моих ран. А бабушка ей помогала, она спокойно осмотрела все укусы, потом положила свои теплые руки на наши с мамой головы, приобняла, и стала нас гладить и успокаивать.

Бабушка смотрела в сторону лающего участка, как будто может видеть через забор насквозь, и сейчас смотрит на мячик и на собачищу. Потом она опустила глаза и еще раз посмотрела на меня и маму тем же самым взглядом, будто она не только сквозь забор может видеть все, но и сквозь нас тоже. Бабушка улыбнулась и не громко, но четко сказала: «Все будет хорошо, успокойся!». Я точно не понял, кому она это сказала, но уже совсем перестал плакать, а мама только чуть-чуть вздрагивала, прикрывая рот своими тонкими белыми пальцами.

***

Я спешу к бабушке, кажется, она заболела и сидит дома совсем одна. Сейчас январь, и вечером на улице совсем темно и холодно. А на Смоленской улице нет ни одного фонаря, только личный фонарь на одном из участков.

Бабушкин дом не похож на новенькие соседские, он, наверно, ее ровесник – в почтенном возрасте, поэтому давно позволил себе немного покоситься и облезть. Как кошка Мурка лишаем. А на тонком деревянном заборчике в некоторых местах растет мох.

Я уже вижу темные глаза нашего домика и начинаю улыбаться. Я доехал. Сам. Первый раз. На платформе на меня садится огромными хлопьями вечерний снег, таких больших снежинок этой зимой еще не было. Хоть я очень тороплюсь, но не смог удержаться, и ловлю его ртом. Обожаю ловить и кушать снег! Обязательно попробуйте тоже, если не пробовали! Я каждый год так делаю, пока мама не видит! Больше всего мне нравится первый снег. Хотя и второй, и третий, и любой другой тоже, но первый особенно! Разве бывают люди, которые так не делают, разве есть кто-то, кто не пробовал этого ни разу или ему не понравилось? Ну, кроме моей мамы. Она всегда ругает меня за такое, и никогда не хочет сама так же побегать. Но зачем тогда жить, если не любишь ловить ртом морозные снежинки?

Это же настоящее чудо. Первые снежинки самые веселые и вкусные, как мандарины в Новый год! Кто не любит мандарины в Новый год? Они нравятся всем и все ждут почти целый год, чтобы снова начать их кушать. Они всегда вкусные и первого января и даже в феврале, но в Новый год они самые вкусные – празднично-вкусные. Так же и снежинки. Попробуйте! Я увлекся, начав бегать за снежком, наверно, килограмм съел, пока не закашлялся. И тут вспомнил: меня ждет не дождется бабушка.

Свет не горит и калитка заперта. Наверное, бабушка уже легла спать. Вообще, она запирает калитку только, когда куда-то уезжает или уходит в гости. Придется перелезать. Только бы не упасть, ведь от холода я почти перестал чувствовать пальцы на ножках.

В груди горит огонь. Я очень люблю бабушку, всегда рад ее видеть, и мне не терпится ее обнять. Конечно, так нельзя говорить, но это даже вовсе не плохо, что я тоже простыл, ведь теперь мы сможем лечиться и поправляться вместе!

Дорожка к двери нисколечко не протоптана, а сама дверь заперта. На стук никто не отзывается и не отпирает. Только лишайная Мурка, услышав шум, подбежала и трется своими смешными боками о мои ноги, оставляя на штанах клочья шерсти.

– Привет Мурка! Зачем мне твоя шерсть, у тебя самой ее совсем нет! Неужели ты так же, как мне ее всем раздала? Глупая, добрая Мурка, теперь сама замерзнешь!

Мурка даже не мяукает в ответ.

– Ладно, со мной домой пойдешь! Попросим бабушку, и она тебя не выгонит! Ты, кстати, не знаешь, почему она не открывает?

Мурка снова лишь таинственно на меня глядит.

Я очень терпеливый и так скоро ни за что не сдамся. От моих настойчивых стуков дверь хрустит и звенит петлями, но по-прежнему не поддается. Если честно, я уже основательно промерз не только в ногах, а кашель стучится в груди не меньше, чем я стучусь в упрямую дверь. Очень сильно болит голова, а спину залил зябкий пот.

Может бабушка где-то на участке..

Вокруг дома никого, в туалете и сарае тоже. Только немного дров, гнилые доски, ржавый топор, какие-то тряпки, и всякие штуки для огорода. Пусто и в парниках.

Нужно снова вернуться к дому и проверить окна. Раньше я иногда вылезал через окно своей комнаты, чтобы полежать где-нибудь в укромном месте, в гамаке или на крыше сарая, и понаблюдать за небом. Посчитать звезды или поразгадывать облака. Они очень любят превращаться во всякие интересные фигуры и играть со мной в угадайку. Я могу лежать и играть с ними до самого утра, пока не устану и не усну, или пока они сами не уплывут домой. А Вы знаете, где дом у облаков? Я нет. Но обязательно узнаю.

Ключ-гвоздик на месте, рама окна натужно кряхтит, поддаваясь на мои усилия. Вся краска на подоконнике давно потрескалась от старости и сырости, и громко хрустит, пока я лезу наверх. Этот хруст напоминает мне хруст кукурузных хлопьев. От этого в животе урчит, будто я только что проглотил старенькую невкусную Мурку.

У нас маленький дом. Всего три небольшие комнаты, кухонка, коридор и веранда, чтобы летом было куда огурцы с картошкой складывать. Мне темно и немного страшно. Дверь в бабушкину комнату плотно захлопнута и заперта. Ума не приложу, куда она могла пойти на ночь глядя.

– Бабушка Ксюша! Бабуля! Ба-а!

Тишина. Даже Мурка куда-то пропала и не мяучит мне о своем присутствии. А я думал, она поможет мне найти бабушку, ведь она кошка, и ночью видит лучше, чем я.

Дома сыро и холодно, как на улице. Я очень устал, хочу кушать и спать. И еще плакать. Но кашлять и плакать одновременно – неудобно. У меня кружится голова, дрожат ноги и вообще все тело, мне горячо и холодно одновременно. Лучше вернуться к себе в комнату, лечь в кровать и дожидаться бабушку там. А то простыну еще больше, и снова заставлю её о себе хлопотать, вместо того чтобы наоборот самому позаботиться о ней.

Самый лучший доктор, кроме бабушки, конечно же – сон.

– Спокойной ночи, Мурочка, если ты меня слышишь!

Ой, извините! Совсем забыл представиться, а это невежливо! Меня зовут Митя, а мама с бабушкой зовут меня Митюша.

День первый

Мне очень плохо спалось. Было темно и холодно. Несколько раз я просыпался среди ночи и дрожал, один раз даже кричал. Мне показалось, что во сне я все-таки превратился в лужу, вся кровать подо мной была мокрой от пота, как мамин платок, когда она долго плачет.

Первый раз я встал среди ночи, чтобы найти все покрывала и одеяла в комнате. Искать в других комнатах не решился. Правда-правда, было очень темно и страшно. Потом я лег снова, снял мокрые ботиночки и накрылся с ног до головы всем, что нашел так чтобы «только нос торчал», но все равно никак не мог согреться и перестать кашлять. Если я лежал на спине, то сопли начинали вытекать из носа и горько попадать мне прямо в рот.

Потом долго не получалось заснуть, потому что я очень боюсь темноты, даже больше, чем лающих домов. В темноте может прятаться много лающих домов и незнакомых собачищ. И чем темнее темнота, тем их больше.

А Вы знаете, почему мы должны чувствовать себя виноватым перед кем-то за свои страхи? Почему нас ругают за них? А вот некоторые люди, например моя мама, они никогда ни перед кем не виноваты ни за свои страхи, ни за чужие?

Один раз в школе ее вызвали к директору из-за того, что я испугался волшебства. И потом, дома она долго ругала меня, и еще дольше плакала. И обязательно звонила бабушке.

***

У нас был урок географии, мы начали проходить Африку. Наш учитель уже не молодой, но еще не старый дядечка, не знаю, как таких называют. Он добрый и мягкий, поэтому хулиганы нашего и других классов часто этим пользуются, и у всех много двоек. А еще у него серый вязаный свитер с узорами, как на ковре в бабушкиной комнате, серые брюки и нос картошкой. И сам он тоже очень хороший. У него есть указка, которая знает географию лучше, чем все наши двоечники и хулиганы вместе взятые. Он и сам так о ней говорит, когда никто в классе не может найти, где на карте спряталась река или выросли тропики, а его указка уже через пол секундочки кружит ярко-красным пятнышком вокруг нужного места.

Когда меня перевели в мою новую школу, и я первый раз попал на урок к Георгию Александровичу вместе со своим классом, и он при мне использовал свою умную указку, я сильно испугался и тут же спрятался под парту. Все ребята вдруг засмеялись, кто-то начал кидаться в меня бумажками и ластиком, кричать обидные слова. И тогда Георгий Александрович повернулся от доски в сторону класса, приспустил свои полностью прозрачные очки к переносице и глубоко-глубоко посмотрел на класс. Все почему-то замолчали и успокоились.

Я все еще сидел под партой и, закрыв руками уши, качался назад-вперед, монотонно мыча себе под нос, чтобы не пустить в себя ничего происходящего вокруг.

Тогда Георгий Александрович громко откашлялся, чтобы я мог услышать тишину (как забавно: услышать тишину!). Затем он едва слышно, но очень близко обратился ко мне:

– Так-с, Димка! Что ты забыл под партой? Пожарной тревоги не было! – он говорил мягко и вкусно, как тетенька-кондитер из нашего магазина, которая всегда угощает меня конфетами.

Я оторвал руки от ушей и тихонечко прошептал:

– Указка волшебная.. Я боюсь..

По классу начала пениться волна смеха, но глубокий взгляд Георгия Александровича рассек ее, едва она булькнула.

– Никакая она не волшебная! Знаешь, Димка, волшебства вообще нет. Есть сила ума, знания и наука. Поэтому у меня умная указка, а не волшебная! – его голос плыл мне в уши, как молоко с мёдом. Он рассказал, как устроена указка и продолжил:

– Ну, так вот – нет никакого волшебства. Можешь ничего не бояться!

Заканчивая эту фразу, краешком глаза он увидел, что остальные ребята в классе начали расстроенно или даже разочарованно смотреть на него, как на человека, который только что сказал, что Дедушка Мороз не придет к ним на Новый Год. Тогда Георгий Александрович слегка улыбнулся своими сухими губами и добавил:

– Да, ребята, вы меня не ослышались. Волшебства действительно нет. Его придумали люди, чтобы объяснить то, что не может уложиться в их голове! Это как если бы вы пытались после урока не усвоить новые знания у себя в голове, а уложить саму Африку к себе в рюкзак. Это было бы волшебство, но его не бывает! А бывают чудеса! Вот за них можете не переживать! А что это такое – вы со временем сможете понять сами! А я всего лишь простой географ – Георгий Александрович и для меня будет чудом, если на следующий урок все придут подготовленными! – закончил он, все также таинственно улыбаясь.

Я не выдержал и громко засмеялся, хотя все еще сидел под партой, обнимая себя руками. Мне почему-то вдруг представилось, если бы все-таки у меня получилось уместить Африку у себя в рюкзаке. И прямо в нем, пока я бегу в школу, крокодил выпал из озера, испугав стадо зебр. Вообще все животные перемешались бы, перепугали друг дружку, деревья бы поломались, а река Нил вылилась бы, как вода из ванной.

Я бы пришел в школу, и охранник не хотел меня пускать, потому что из моего рюкзака течет мутная водичка, и торчит львиный хвост. И как бы я ему объяснил, что у меня в ранце целая настоящая Африка, и что она там делает? А мне срочно нужно пройти, чтобы не опоздать на урок и все там поправить! Рассадить всех животных, рыбок и птичек по своим местам, поправить деревья, прибрать песок и налить обратно реки и озера, пока я не забыл географию. Нет! Это слишком большая ответственность! Хорошо, что волшебства все-таки нет!

Пока я смеялся, прозвенел звонок, и ребята начали быстро собираться и уходить. В классе остались только мы: Георгий Александрович у доски, и я под партой.

Он подошел ко мне и позвал вставать. Я вылез, все еще представляя, как бы объяснял маме, почему все учебники у меня в рюкзаке пахнут испуганной зеброй. Георгий Александрович еще глубже взглянул на меня, почти как бабушка. Затем положил руку мне на плечо и спросил не боюсь ли я больше его указки. Я кивнул, что не боюсь. Тогда он снова улыбнулся, только на этот раз не только губами, но и глазами. И сказал:

– Тогда ступай на перемену, Димка-бесстрашный!

В коридоре все ребята продолжили смеяться надо мной, но я не обращал на них внимания. Смотрел в окошко и думал. Может быть, Георгий Александрович – родственник моей бабушки. Но тогда получается – он и мой родственник. А я всех своих родственников знаю, а его только сегодня первый раз узнал. Значит, секрет не в этом. Наверное, это и есть то самое «чудо», про которое Георгий Александрович говорил.

После урока ребята всю перемену передразнивали его фразу, про простого географа Георгия Александровича. И, в конце концов, все начали называть его – Географ Александрович. Все – это совсем все! К концу дня это прозвище разлетелось по всей школе и, наверное, до сих пор ходит с ним. Только я по-прежнему называю его именно Георгием Александровичем. А он почти единственный, кроме папы, кто называет меня Димка, а не Митя или Митюша.

А еще в тот день наша классная руководительница узнала, что я испугался указки и сорвал урок. И, как оказалось, не такая уж она и классная, несмотря на свое название. Поэтому вечером в школу вызвали мою маму.

Когда мама пришла домой после собрания, то явно была не в настроении. Я ведь всегда вижу, когда мама вот-вот заплачет. Я хотел ее обнять, но она отвернулась к окну, и я увидел в отражении стекла ее слезы. Кап-кап, кап-кап, одна за другой. Мама начала таять.

Тогда я стал рассказывать ей про Африку в рюкзаке, чтобы отвлечь и успокоить. Но от этого она начала плакать еще сильнее. Мелкий дождик её слёз превратился в ливень.

Мама плакала и что-то говорила себе под нос. Было трудно разобрать, что именно, но, кажется, она ругала меня. Правда, обращаясь к себе самой, а не ко мне. И себя ругала, и указку тоже ругала, и Георгия Александровича, и волшебство. Мне кажется, она вообще ничего не забыла отругать. Но больше всего все-таки то, что я испугался такой на ее взгляд ерунды и «устроил сцену»!

Я не знал, что мне делать, и поэтому стоял и тихонько напевал себе песню из передачи «Зов джунглей».22
  детская развлекательная передача. Первоначально выходила на Первом канале Останкино еженедельно в каждую субботу утром с 22 мая 1993 по 25 марта 1995 года и на ОРТ в каждую среду с 5 апреля 1995 до 12 января 2002 года.


[Закрыть]

Мама все не успокаивалась, но тут дверной звонок мелодично задребезжал.

– Папа! – обрадовался я.

Мама почему-то так не обрадовалась, но все же пошла в прихожую, чтобы обнять и поцеловать папу. Но, приблизившись своими тонкими губами к папиным, тут же отвернулась от него, и маленькие морщинки на ее лице изобразили еще большее страдание.

– Опять пил? – сухо но, не переставая плакать, выпрыснула она.

– Совсем чуть-чуть! Ира, не начинай! Зачем сразу в слезы? – невинно ответил папа.

– Чуть-чуть? Да ты еле на ногах стоишь! Уже четвертый день подряд эти твои «чуть-чуть»! И это только на этой неделе! Сколько можно? И вообще с чего ты взял, что я из-за тебя плачу, может мне уже все равно! Один уроки в школе срывает, другой просто алкоголик! – мама закрыла грозовые облака своих глаз руками и затряслась в уголке коридора.

Папа тяжело выдохнул, откашлял кролика из легких и посмотрел на меня. Я понял, что придется провести еще одно родительское собрание, только кроме меня с папой на нем больше никого не будет. Придется рассказывать ему, как я сорвал урок, что после этого мама так сорвалась на нас.

И я ушел к себе в комнату дожидаться папу. Через дверь мне было слышно, как он обращается к ней:

– Все нормально, дорогая, все хорошо!.. Тихо-тихо-тихо.. И почему сразу алкоголик? Никакой я не алкоголик! Ты просто устала и переутомилась! – пытался успокоить ситуацию папа.

– Да! Да, я устала! Устала ходить на эти собрания, почему не ты? Почему ты не ходишь на них? – мама не унималась. – Не алкоголик? А кто тогда? Я боюсь, боюсь, что это так! Очень боюсь! Что мне с вами обоими делать? Нет у меня уже никаких сил.. Оставь меня! – мама уже просто ругалась, а не плакала.

Дальше я их не слушал, а все думал о том, почему, когда я чего-то боюсь, то этим виноват перед мамой, и она ругается. А когда мама боится за папу, то она не виновата? Как бояться так, чтобы не быть виноватым? А еще, как становятся алкоголиками? Мама говорила, что папа уже четыре дня алкоголик. Значит это профессия. Но, наверное, плохая или за нее мало платят. Или, может, наоборот опасная. Может, это полицейское звание. Все верно! Мама сама много работает и вряд ли сильно переживает про денежки. Значит, мой папа герой, а она просто за него боится. Ой! Тогда все понятно: ты виноват, когда боишься за себя и не виноват, когда боишься за другого. А если ты вообще ничего не боишься (в том числе, когда на тебя ругаются), то можно стать алкоголиком.

***

Второй раз я проснулся уже только от темноты. Она тут намного темнее, чем в городе и у нас в квартире. И я очень этого не люблю. Вы должны помнить. Это у меня не очень хорошая память, а у Вас, наверняка, в порядке.

Во сне, мне показалось, что темнота села прямо на меня. Я открыл глаза, но мне не стало ни капельки светлее, по-прежнему ничего вокруг не было видно. А потом темнота замурлыкала, и я понял – это Мурка снова со мной. Она разнежилась мягким теплом у меня на груди. Стало легче и спокойнее. Но все еще страшно темно, и поэтому я вытянул руку и, ухватившись пальцами за занавеску, осторожно впустил немного лунного света.

Огромная бледная от холода луна смотрит прямо на меня, а я на нее. Мне стало ее очень жалко, так грустно она выглядит и, кажется, дрожит от холода. Мою бедную луну то и дело закрывают большучие, самодовольные облачка. Они скидывают сверху огромные снежные хлопья, и те летят повсюду и кружатся в тайном танце снега. Некоторые снежинки, падая, прилипают к окошку, хватаясь друг за друга, собираются в целые семьи, но через несколько мгновений неизбежно тают и стекают на карниз, образуя на стекле множество мокрых дорожек. Даже снежок умирая, превращается в воду. Неужели так происходит со всем вокруг? Однажды на уроке Георгий Александрович сказал нам, что вся жизнь произошла из воды. Получается, что жизнь выходит из воды и уходит обратно в воду. Будто бы ходит по кругу. Или плавает.

Хлопья моего вкусного снега все падают, луна укуталась в облачка, Мурка уснула, и стала медленно и едва слышно сопеть. Я думаю о снеге, о круговороте и о воде.

А не забыл ли я свой любимый шарик-игрушку?! Он должен лежать у меня в рюкзачке, я всегда стараюсь брать его с собой в дальние поездки. Это стеклянный шарик на серо-синей подставке похожей на колечко ствола дерева. Только помимо коры, он в некоторых местах оброс еще маленькими ракушками и кораллами, вокруг которых плавают такие же маленькие дельфины. Сам шарик наполнен водичкой. А внутри него стоит большая ракушка сине-белого цвета, и сверху на нее взгромоздились два дельфинчика. А в объятиях ракушки укутался маленький шарик, очень похожий на нашу планету, он тоже сине-белого цвета. Если чудо-шарик потрясти, то вокруг ракушки и дельфинчиков начинают кружиться вихри маленьких снежинок. Получается невероятно красиво! Хотел бы я попробовать их на вкус. Хотя мама сказала мне, что это не снежинки, а блестки, и они плавают, а не летают. И что этот маленький шарик внутри – вовсе ни какая не Земля, а жемчужина – драгоценность морей. Это все очень странно, потому что я никогда не видел ни одну рыбку в украшениях. Даже золотая рыбка в аквариуме зоомагазина выглядела достаточно «скромно и со вкусом». А вот бабушка сказала, что она точно не знает, кто из нас с мамой прав. Ведь каждый человек видит то, что хочет видеть. Но потом после некоторой паузы она хитро улыбнулась мне и добавила, что, вообще-то, тоже никогда не видела рыбу в украшениях. Даже в субботу вечером.

Если Вам интересно, то этот шарик бабушка мне и подарила, когда мы отдыхали на юге.

***

Мы стояли у длинного изгиба вокзальной платформы с мамой, папой и бабушкой. Я смотрел на рельсы и нюхал вокзал. Он пах дымом из труб паровозов, мазутом, и духами приезжающих и уезжающих, дяденек и тетенек. Родители с бабушкой стояли около сумок, напротив входа в наш вагон и о чем-то разговаривали. Мне очень не терпелось скорее поехать, и я не мог ни на чем сосредоточиться, только похаживал на противоположный край платформы и пытался отыскать взглядом семафор. Вдалеке горело несколько красных огоньков, и я переживал, что если они сейчас станут зелеными, то наш поезд уедет без нас, а мы останемся нюхать запахи вокзала. Поэтому я постоянно подходил к родителям и по очереди дергал их за рукава, звал проходить в вагон. Они высвобождали руки, просили их не доставать и набраться терпения. Со стороны все выглядело так, будто они специально окружили сумки со всех сторон, и мама со строгим лицом их за что-то ругает, предупредительно покачивая указательным пальцем, а папа растерянно смотрит то на бабушку, то на маму, то на сумки, словно они вместе в чем-то провинились. Бабушка одобрительно качала головой, мягко улыбаясь, и периодически поворачивалась в мою сторону.

Это выглядело очень забавно, я засмеялся, но мне было не с кем поделиться своим замечанием, а ведь приятно разделить что-нибудь веселое еще с кем-нибудь. Я обернулся и увидел незнакомого дядечку. Весь взмыленный этот дядечка куда-то торопился. На его невероятно волосатых ногах болтались шорты расцветки попугая и такая же пестрая рубашка. Она была полностью расстегнута и развивалась за ним, как плащ супергероя, а еще оголяла его смешной пупок, выглядевший так, будто он пытается вылезти наружу и подсмотреть, куда это они с дядей так торопятся. Пробегая мимо, он споткнулся, да так, что один из его шлепанцев-сланцев отлетел прямо в меня. Тогда он подошел, извинился и начал одевать свой шлепанец обратно. Я потянул его за руку, показывая в сторону моей семьи, беспощадно окружившей наши вещи, и попытался объяснить, как это смешно. Но вместо того, чтобы посмотреть на них и улыбнуться вместе со мной, дяденька отскочил в сторону и громко забарабанил:

– Мальчиииик! Ты чоо потерялся?!

Я отрицательно махал головой и продолжал со смехом рассказывать про наши окруженные вещи. Дядя выпучил глаза и начал надуваться, как мыльный пузырь. Мне показалось, он вот-вот лопнет. Но тут вовремя подоспела моя мама. Она схватила меня за руку и потащила к бабушке с папой.

Дядечка все стоял так и стоял с выпученными глазами и пупком, и со шлепанцем в одной руке, и медленно сдувался. А мама, отдаляясь от него, обернулась и пустила в его сторону молнию. Она это умеет.

Мама тянула меня обратно к папе с бабушкой. Резко сдув с правого глаза локон своих светлых волос, она сказала командно-вкрадчивым голосом:

– Пора идти в вагон, поезд вот-вот тронется!

Она сказала это и выжидающе посмотрела на папу, который сразу все понял (он у меня самый умный), взял мой рюкзачок, закинув его себе за плечо, потом захватил в одну руку большой плетеный пакет, а второй покатил сумочку на колесиках. Я рванулся ему помочь, ведь мы с ним мужчины, но мама крепко держала меня рядом с собой. А когда папа скрылся внутри вагона, она присела на корточки и нырнула своими дрожащими серыми хамелеонами – глазами прямо в мои. Хамелеонами потому, что они у нее наливаются зеленью и радостью, когда ей хорошо, а когда ей грустно, ее глаза заволакивают серые тучи. Я же Вам уже говорил, что всегда вижу, когда мама вот-вот заплачет. Она держала меня за обе руки, потом притянула к себе и поцеловала в лоб и в щеку. А потом еще раз. И еще. Я видел, как ее глаза зеленеют, и сказал:

– Поехали! Чух-чух! – согнув руки в локтях, я начал изображать отъезжающий поезд. Но мама немного, отпрянув от меня во всю длину своих стройных бледных рук, сжала губы, и отрицательно покачала головой:

– Нет, Митюша, мы с папой не сможем с тобой поехать! У нас очень много дел! – она тяжело сглотнула, будто проглотила большую горькую таблетку, и продолжила, – Ты поедешь с бабушкой Ксюшей! И обещаешь мне быть хорошим и послушным мальчиком! Ты ведь обещаешь?

Я ее слушал, но ответить не мог. Ведь я уже придумал для всех нас столько игр, когда мы приедем.

Мама еще раз меня обняла. И тут я подумал – надо было сразу догадаться, что они с папой не поедут. Мама любит путешествовать с гораздо большим количеством вещей. И куда-куда, а во все ее сумки можно было бы уложить не одну Африку.

До звона в ушах какая-то крикливая тетенька по всему вокзалу эхом оповестила всех, что наш поезд уезжает через три минуты. Я очень ждал, что она еще добавит, как в школе: «Класс, поторопитесь! Кто не успеет вовремя – отдыхать не поедет!». Но этого не произошло. Зато это сказала мама, и я опять вспомнил, что еду на юг без нее. И без папы.

Он как раз уже вышел из вагона и обнял на прощание бабушку. Она в ответ потрепала его по волосам и сказала, чтобы они с мамой не расстраивали нас, пока мы в отъезде. Поезд начал сильно сопеть. Папа оторвался от бабушки, подхватил меня на руки и крепко обнял. Потом поцеловал, слегка щелкнул по носу своим розовым пальцем, подмигнул и поставил одним махом в тамбур. Затем подал руку бабуле, и она тоже оказалась в вагоне. Равнодушная проводница закрыла дверь, и мы с бабушкой пошли по тощему коридору вагона искать наши места.

Это оказалось не трудно, бабушка почти сразу заприметила вывалившуюся в проход коридора ручку нашей сумки. Та упала с полки. Бабушка улыбнулась и сказала мне, поднимая сумку:

– Какой же он неаккуратный и невнимательный! И так всю жизнь! Из-за этого у него столько проблем, а он все не меняется!

Проход был расчищен. В нашем купе сидела какая-то девушка в платке. Разложив перед собой на столике зеркальце, она водила карандашом у себя по лицу. В окно на перроне я увидел родителей, бросился на свободное сиденье и забарабанил в стекло, чтобы они меня заметили: