Текст книги "Сильвин из Сильфона"

Запись 5

«БуреВестник», «Кто отстреливает педофилов?»

…Загадочные убийства мужчин породили слухи о появившемся в нашем городе очередном маньяке. В своем большинстве погибшие – отцы семейств с незапятнанной репутацией, исправные налогоплательщики. Кому понадобилось одного за другим уничтожать добропорядочных граждан?..

…Благодаря своему источнику, который, конечно, не могу назвать, мне стало известно, что всех погибших объединяло одно: нездоровое влечение к детям. Вчерашнее, семнадцатое по счету убийство, подтвердило эту версию. В компьютере пятидесятилетнего мужчины, выброшенного из окна собственной квартиры, обнаружены сотни файлов с детской порнографией, а также многочисленная недвусмысленная переписка, где он таится под ником Айболит. Следователям уже удалось выяснить, что убитый принимал активное участие в деятельности международной сети педофилов. Так, несколько лет назад он уже проходил по не дошедшему до суда уголовному делу, связанному с торговлей детьми…

Сейчас милиция разыскивает девочку примерно десяти лет, которую неоднократно видели вместе с некоторыми погибшими. Следствие считает, что таинственный ребенок поможет пролить свет на обстоятельства дела. Также в этой связи несколько раз звучало имя Странник…

Сантьяго Грин-Грим

В середине лета в центре Сильфона у десертного кафе с изящным вензелем на стеклах, остановился престранный гражданин. Тщательно отутюженный, с полным ртом новеньких зубов и даже в тонированных очках, он все равно казался несовместимым с той бархатной атмосферой, которая предполагалась за лацканом ухоженных витрин. И дело было совсем не в том, что всю его внешность покрывал выразительный орнамент увечий, и не в чудаковатости его манер, а просто любой биосканер сразу выдал бы по слогам металлическим голосом: Опасность! Чужак, возможно, представитель инопланетной цивилизации или иной реальности! – и это было настолько очевидным, что прохожие спешили скосить глаза и пройти стороной. Впрочем, престранный человек теперь считал, что это не его проблемы, а их, этих панированных индюков, и вообще: он нынче на этом празднике жизни не гость-подъедала, как раньше, а полноправный хозяин, да и еще и тамада.

Возле него, как бы случайно, приостановилась нелепая девчонка с тряпичной куклой в руке, извлекла из кармашка детскую пудреницу и старательно воспользовалась ею.

Марина. Дядя Сильвин! Они здесь, в этом кафе. Я уже часа два их здесь сторожу! А вот автомобиль, на котором они приехали.

В двух метрах, кичливо взгромоздившись хищным рылом на тротуар, поджидал хозяев сомлевший под солнцепеком BMW без номеров.

Сильвин. Молодец. Иди в машину. Тебя отвезут в салон к тете Чернокнижнице. Помоги ей, у нее сегодня очень много работы.

Марина. Дядя Сильвин! А ты расскажешь мне сказку на ночь? Я хочу узнать, чем все закончилось у добрых странников!

Сильвин. Конечно.

Девочка явила в щедрой улыбке благодарности возмутительно некрасивый рот и через мгновение ее ободранные коленки мелькнули в салоне набычившегося на другой стороне улицы Хаммера.

У дверей кафе караулил все тот же Цербер, который когда-то любезно поучал Сильвина, как надо себя вести в приличных местах, чтобы не вызвать у окружающих рвотного рефлекса. Возвышаясь телебашней, с бицепсами душегуба, он по-прежнему казался бескомпромиссным компостером для белобилетников, но Сильвин-то знал, что, во-первых, этот хмурый глаз на самом деле славный малый, а во-вторых, у него самого найдется пара-тройка доводов, чтобы убедить любого, что он персона грата.

Несмотря на кардинальную смену имиджа, Цербер сразу распознал в импозантном калеке старого знакомого.

Цербер. А, это опять ты? Что случилось с твоим лицом?

Сильвин. С лицом? Под трамвай угодил.

Цербер. Что же ты по сторонам не смотришь? Или Аннушка пролила масло? Где пропадал столько времени?

Сильвин. Деньги копил.

Цербер. Похвально. Хотя мне кажется, тебе не стоит посещать подобные места. Неужели не можешь найти что-нибудь попроще, по карману?

Сильвин. Мне по вкусу в аккурат это заведение.

Цербер. Вообще-то меня еще тогда проинструктировали больше тебя не пускать. Сказали, что ты испортил аппетит всем клиентам. И что денег тебе не хватило.

Сильвин. С тех пор много воды утекло.

Цербер. Ты прав. К тому же, думаю, они тебя не узнают.

Сильвин. Теперь это не имеет значения…

С этими словами он движением фокусника извлек из кармана толстую связку банкнот уважаемого достоинства и, выудив из пачки одну купюру, фамильярно протянул ее растерявшемуся Церберу.

Цербер. Добро пожаловать в наше кафе! Приятного отдыха!

Сильвин флегматично кивнул и направился в кафе, но вдруг что-то вспомнил.

Сильвин. Скоро должны подойти мои приятели. Пропусти, пожалуйста.

Цербер. Как я их узнаю?

Сильвин. Сразу узнаешь. Они такие же, как и я.

Цербер. Будет сделано!

Сильвин разогнался в услужливо распахнутые двери и застопорил ход только на середине помещения, у медленно вращающейся десертной витрины. Он бесцеремонно огляделся. Внутри все казалось прежним: формы, фактуры, звуки, аппетитные стереоскопическое запахи, он даже признал Алису в стране чудес – веснушчатую официантку в розовом переднике, которая его тогда обслуживала. Она осталась той же забавной девчушкой с талисманом удачи в глазах, однако немного располнела, а солдатики-веснушки на ее щеках заметно поредели и укрупнились, словно большинство из них погибло в сражениях, а выживших произвели в генералы.

Кафе пустовало, не считая столика с сомнительной парой, где поседевший еще в прошлом веке, но молодящийся граф Дракула виртуозно увещевал стесняющуюся до обморока юную леди. У мужчины была нездоровая печень и куча gold-кредиток в портмоне, а у девушки – несколько монет на автобус, больная мама и чудесным образом сбереженная девственность. В другой стороне горячо ворковали две подружки-пампушки, поедающие куски жирного торта. Их перешептывание на тему нынешней катастрофической девальвации мужчин показалось Сильвину с его слухом ревом иерихонских труб.

У окна он заметил троицу: двух парней закваски камикадзе и с ними невзрачную девушку, которая прикрывала рукой подбитый глаз. Несмотря на пролетевшие месяцы и, главное, бесчисленные могильники событий, разделившие время, он сразу узнал Доберман-пинчера в компании его товарища, взлохмаченного Пеликана, и пастушки с лицом из плотной брынзы. В отличие от прошлого раза, когда они были чем-то расстроены и своими поступками окончательно лишили Сильвина всякой мотивации к существованию, а также положили начало этой унылой истории, сегодня они выглядели беззлобно, если так можно сказать о людях, у которых в крови ненависть ко всему, что движется помимо их воли.

Сильвин занял соседний столик и расположился так, что быть лицом к ним и тревожить своим присутствием. Лидер троицы Доберман, еще в прошлый раз отличившийся острой наблюдательностью, не преминул по этому поводу громко отреагировать, обращаясь как бы к другу: Что этот чухонец здесь уселся? Мест больше нет? Пеликан безразлично скользнул зелеными зрачками по заковыристому рельефу Сильвина и отвечал приятелю успокаивающим тоном: Пусть пока дышит! Нам все равно пора.

В это время Алиса в стране чудес уже подавала Сильвину меню. Она его, конечно, не признала, но все же посчитала своим долгом строго предупредить: у нас дорого! – а откормленные генералы-веснушки на ее лице привстали с глубоких диванов и подозрительно уставились на неблагонадежного клиента.

Сильвин. Меня это не волнует.

Алиса. Извините!

Генералы потеряли к Сильвину интерес, повесили друг другу на грудь по ордену за бдительность и вернули тучные зады на мягкие подушки.

Первое, что увидел Сильвин в поданном меню – слово рахат-лукум. Далее сообщалось, что при ресторации работает собственная кондитерская и, помимо эксклюзивных пирожных и тортов, в ней делают десятки видов этого вкуснейшего заморского лакомства.

Рахат-лукум – тончайший элемент, сущность вещей, главная составляющая формулы бытия… Когда-то Сильвин поклонялся этому сладчайшему и блистательному божеству, а сегодня ему погано только от одного его упоминания. Потому что теперь рахат-лукум незримыми, но прочнейшими нитями связан с самыми невыносимыми переживаниями в его жизни. Теперь эта сладкая парочка всегда подается только в одной упаковке: кусочек титулованной восточной радости густо полит горьким шоколадом окончательного разочарования жизнью.

Сильвин почувствовал неуютный подкожный зуд, а с ним подступающие приступы тошноты, и поспешил перевернуть страницу.

Алиса. Готовы заказать?

Сильвин. Да, мне, пожалуйста, вот это мясо…

Прожив всю жизнь вынужденным вегетарианцем, с детства питаясь отбросами с рынка человеческой еды, Сильвин впервые собирался съесть что-то стоящее и к тому же оцененное местным прейскурантом в сумму с несколькими нулями. Генералы-веснушки на лице Алисы в стране чудес поощрительными кивками и цоканьем одобрили заказ, но самой официантке не удалось скрыть замешательства – не каждый день в их обители респектабельности мерзкие уродцы тыкают корявым пальцем в самую дорогую строчку меню.

Сильвин уловил заминку и с видом скучающего сибарита предъявил Алисе пачку банкнот. Щеки пристыженной девушки вспыхнули жгучим румянцем, а ошпаренные генералы повскакали с мест, словно новобранцы, поправили орденские планки и подравнялись. Теперь они готовы были служить Сильвину до последнего вздоха.

Доберман все видел и поспешил шепнуть приятелю: У этого недоноска денег, как грязи! Может быть, походу настучим ему по башке? Пеликан невнятно пожал плечами, что в его птичьей транскрипции могло означать как согласие с замыслом товарища, так и вежливое неодобрение. Но, верный своей охотничьей породе, Доберман уже принюхивался, уже разминал полуоборотами жилистую шею.

Пока Алиса исполняла заказ Сильвина, в помещении кафе произошла диковинная рокировка. В заведение то и дело по одному, по двое стали заходить люди, но не обычные посетители, к каким здесь привыкли, а больше оборванцы в лоскутах, калеки, очевидные бедняки. Они, не церемонясь, рассаживались в разных углах – одни просили чай, другие – лечебную минеральную воду, третьи – водки, но всех объединяло одно: ни один из них не имел никакого материального отношения к той вопиющей роскоши, которой решил воспользоваться.

Граф Дракула со своей добровольной жертвой и подружки-пампушки предпочли, не вдаваясь в подробности, ретироваться. В кафе почернело, повеяло духом разложения. Удивленные официантки по инерции продолжали обслуживать, хотя уже перестреливались друг с другом вопросительными взглядами, перешептывались у барной стойки.

О’кей, подождем, пока он набьет брюхо, и проводим его до ближайшего угла! – заговорщицки прошипел Доберман-пинчер. Пеликан услужливо промолчал, но пастушка воспротивилась: Опять за старое! Сколько можно? Доберман показал ей козу: Заткнись, чикса потная! Тебя не спросил! Сейчас второй глаз подкрашу! – и девушка упрятала брынзовое лицо в остатки карамельного пирожного.

Тем временем Сильвин управился с мясом, допил заказанный крюшон, вытер сальные губы бумажной салфеткой и, без утайки отрыгнув, сыто откинулся на спинку стула. После небольшой передышки он с видимым усилием поднялся, сделал шаг к соседнему столику и неожиданно обильно плюнул Доберману в бокал с коньяком.

Первым желанием предводителя троицы было сразу перегрызть Сильвину горло, но отменным бойцовским нюхом он почуял подвох и удержался на стуле, только мгновенно превратился в тугой комок мышц.

Доберман. Ты самоубийца?!

Сильвин. Когда-то я им был, благодаря тебе. Но теперь все по-другому. Теперь я сам могу убивать, кого мне заблагорассудится.

Доберман. Ты сумасшедший?

Сильвин. Возможно. Но я безумен лишь настолько, насколько безумен наш мир.

Доберман. Ты идиот! Ты жалкий шут! Я заставлю тебя есть собственное дерьмо!

Сильвин. Хотите, кое-что покажу?

Пеликан. Ты чё, извращенец? Снимешь штаны и покажешь нам свою безделушку?

Сильвин. Нет, это зрелище вряд ли доставит удовольствие вам и особенно вашей даме. Кое-что более увлекательное. Смотрите…

И Сильвин указал на окно, за которым в нескольких шагах дремал в ожидании хозяев БМВ без номеров.

И чё? Это наша машина. В чем фокус-то? – ухмыльнулся туповатый Пеликан, но вдруг автомобиль подпрыгнул, словно в его днище ударила божья кувалда, и в то же мгновение очутился внутри огненного шара. Всего через несколько секунд пламя спало, но четырехколесный хищник, уже со всех сторон вспузырившийся краской, продолжал нехотя гореть, и рваные всполохи огня загадочно отражались в затемненных линзах Сильвина.

Доберман. Кто ты такой?! Кто тебя подослал?!

Сильвин. Никто, я сам пришел. Я хочу с тобой рассчитаться.

Доберман. Ну все, молись, гад! Это была последняя жрачка в твоей жизни!

Он приготовил кулак, чтобы обрушить на Сильвина молодецкий удар, но в это время в его занесенную руку вонзился кем-то брошенный самодельный нож. Доберман схватился за окровавленную кисть и испуганно отступил, опрокинув несколько столиков. Оглядевшись, он увидел обступающие его со всех сторон смурные тени – тех самых необычных посетителей кафе, которые теперь держали в руках не чашки и рюмки, а ножи, кастеты и прочие орудия уличной схватки. По одиночке каждый из этих доходяг мог бы без кастинга стать брендом местной компании ритуальных услуг, Доберман за свою жизнь перебил таких – не счесть, но толпой, вооруженные кровожадными взглядами и подчиняющиеся одной мстительной цели, они являли собой реальную силу, справиться с которой представлялось весьма сомнительным.

Пеликан воскликнул: Чё мы вам сделали, ублюдки, а? Давайте поговорим! У нас есть куча бабла, мы заплатим! но выпущенный кем-то из рогатки свинцовый шарик попал ему в лоб, и он удивленно замер с открытым ртом и выпученными глазами.

Входная дверь уже сотрясалась от могучих ударов, это снаружи ломился Цербер, но двое калек защелкнули крепкую задвижку на двери и встали рядом, никого не подпуская.

Началась свалка. Сильвин отошел в сторону и, скрестив руки на груди, наблюдал, как взбесившийся Доберман увечил его товарищей – разбивал всмятку их лица, расшвыривал по всему помещению (раненные отползали, стонали в углах), как сам пропускал летящие со всех сторон удары ножей, цепей и дубинок, и истекал кровью.

В это время Пеликан с переломанными конечностями уже дымился на полу в луже крови, а девушка-пастушка, оказавшись в самом центре бойни, сидела на прежнем стуле с прямой спиной, и ее неестественно белое лицо предвещало близкий обморок.

Прошла минута и Доберман рухнул на груду поверженных им врагов. Над ним зловонной массой нависли разгоряченные странники и замелькал в воздухе один умелый клинок, щедро разбрызгивая кровавые ошметки.

Хватит! – строго приказал Сильвин. Оборванцы немедленно расступились. Он шагнул к Доберману – еще живому, но превращенному в груду парного мяса с двумя заплывшими глазами, и не сдержал кривой усмешки.

Доберман из последних сил приподнялся на локте. От него остро пахло страхом – Сильвин ощутил этот знакомый ему кислый запах.

Доберман. Я вспомнил! Я плюнул тебе тогда в стакан!

Сильвин. Ну наконец-то.

Доберман. Прости меня! Я больше никогда в жизни никого не обижу! Прикажи им не убивать меня!

Сильвин скривился, будто хлебнул горькой микстуры.

Сильвин. Хорошо, я тебя прощаю!

Ему подали фарфоровое блюдо с исключительным деликатесом: в соусе из крови лежали отрезанные уши, несколько пальцев и комочек носа Добермана.

Сильвин. Возьми. Возможно, тебе еще успеют пришить это на место. Правда, ты уже никогда не будешь прежним – ты станешь одним из нас, и будешь каждый день на себе ощущать, каково это, быть не таким, как все.

Доберман. Кто ты?

Сильвин. Я? Я Странник…

Поздно вечером Сильвин заглянул в комнату Марины. Девочка давно улеглась, но не спала в ожидании обещанной сказки. Сильвин подал обрадованному ребенку свалившуюся на пол игрушку, сине-розового ослика, и осмотрительно присел на краешек кровати: Ну, слушай дальше…

Широко раскрытые глаза Марины излучали столько доверия, тепла, чистоты, надежды, что Сильвин испытал к этому несчастному существу с обезьяньей мордашкой самый сильный в своей жизни прилив нежности. Он не сразу продолжил фантазию, которой вчера так поразил воображение девочки.

…Таким образом, странники, – уже подходил к концу истории Сильвин, – взялись управлять всем миром, и тут наступила эпоха всеобщего благоденствия. С тех пор люди стали жить мирно и сытно, в счастье и любви…

Марина уже спала, и ей снились голубые города: рисованные детской рукой дома с гостеприимно распахнутыми дверьми и счастливыми лицами в окнах, кружащиеся карусели, сине-розовый ослик, катающий на дружелюбной спине ребятишек, а также добрые странники, раздающие на улицах всем маленьким девочкам шоколадные конфеты и красные воздушные шары в форме сердец.

Запись 6

«БуреВестник», «Похищена семья мэра»

…Кто стоит за этим бесчеловечным преступлением? Узколобая шайка авантюристов, местные уголовники, пресловутый Странник или какие-либо международные преступные кланы? А может быть, к этому злодеянию причастны высшие властные структуры, которые, насколько мне известно, желали видеть главой нашего города совершенно другого человека?..

…К моему глубокому сожалению, вынужден предположить, что пока мэр не выполнит условия похитителей, ему не вернут жену и внука…

…Держитесь, господин мэр, мы с Вами!

Сантьяго Грин-Грим

В импровизированной приемной Странника, напоминающей содержимое ящика Пандоры, Герман с трудом пробился сквозь толпу из смердящих бродяг, бабушек-побирушек, инвалидов и криворожих юродивых (они лапали его за одежду, клянчили деньги, шныряли по карманам, показывали заточки и половые органы), но у самой двери его застопорила Чернокнижница – ныне что-то вроде секретаря Сильвина. Герман с огромным удовольствием познакомил бы алкоголичку со своей небезызвестной зуботычиной, чтобы впредь неповадно было вставать у него на пути, но краем глаза приметил в углу скучающих братьев Бо-бо, склеенных от рождения близнецов, – общее гигантское тело, две одинаковых раздобревших морды, четыре мегатонных кулака, двести пятьдесят килограмм чистого веса. Братья-мутанты имели какое-то отношение к Чернобылю и служили у Странника телохранителями; про них рассказывали, что они сжирают в день килограммов десять мяса и выпивают не менее двадцати бутылок пива, причем один мог есть, а другой пить – с общим желудком сыты и пьяны были оба.

Кто палку взял, тот и капрал. Герман с чувством омерзения к самому себе выдавил приветственную улыбочку и поспешил объяснить Чернокнижнице, что дело его настолько срочно, что не терпит и секунды промедления. Наконец он прорвался в жилище Сильвина и обнаружил в нем Гангрену и Нашатыря, распивающих в компании с хозяином помещения молоко из обычного литрового пакета. В сторонке, на потертом коврике, дремал Сатана в ошейнике с шипами и лишь приоткрыл один глаз, чтобы зафиксировать нового посетителя. На старом журнальном столике с ножкой, перевязанной посередине желтой изолентой, громоздилась спортивная сумка, доверху набитая пачками засаленных банкнот.

Заметив возбужденного Германа, Сильвин поспешил прервать беседу: Простите меня, друзья – дела. Забирайте эти деньги и вложите их туда, куда мы договорились.

Гангрена сразу же потянулся черными ногтями за своими костылями. Нашатырь тоже засуетился, но сначала нюхнул из пузырька прозрачной жидкости, встряхнул квадратным черепом и лишь после этого повесил сумку с деньгами себе на плечо: Все сделаем, как ты сказал. Ни о чем не беспокойся!

Сильвин. Что случилось, Герман?

Герман. Ты не поверишь, камрад! Мне сейчас звонил мэр!

Сильвин усмехнулся одним уголком губ.

Сильвин. И что он хотел?

Герман. Я ему говорю – пронто, – а он мне, тля, как дела, дружище, чего не звонишь? Вот старая шлюха! Короче, он хочет с тобой поговорить. Он как-то узнал, что я теперь работаю на тебя и просто умолял меня организовать с тобой стрелку тет-а-тет…

Герман почесался в нескольких местах. Побывав в приемной, он во всем теле чувствовал нестерпимый зуд, будто сотни микроскопических тварей присосались к коже, и испытывал огромное желание немедленно принять душ или хотя бы прополоскать горло, чтобы избавиться от мерзкого привкуса во рту. И то, и другое сделать было несложно: в списанной башне вновь плескалась в трубах холодная и горячая вода, горели лампочки, ходили лифты, даже работала канализация, издавая, когда кто-то на верхних этажах спускал после себя воду, шум пикирующего истребителя.

Сильвин. Почему нет?

Герман. Но только у меня одно условие: я должен при этом присутствовать.

Сильвин. Но он же хочет тет-а-тет?

Герман. Ну, а что? Вы с ним два тета, а между вами а – то есть я.

Сильвин. Ладно, мне все равно.

В пяти километрах от Сильфона раскинулась всегда затянутая горькой дымкой территория городской свалки. Никто не помнил, откуда она взялась, но один истеричный историк утверждал на недавнем симпозиуме, брызжа желчной слюной в зал, что эта свалка появилась задолго до самого города, несколько тысяч лет назад, когда поблизости стояло лагерем бесчисленное войско. То ли римлян, то ли Александра Македонского, но уж конечно не варваров, варвары, – оппонировал кому-то нервный исследователь, – такое сотворить никак не могли, поскольку только цивилизованные народы способны были столько намусорить. После ухода армий осталась колоссальная помойка, вокруг которой впоследствии стали возникать поселения – уж больно много добра побросали в мусорные кучи богатые завоеватели.

И впрямь, квадратные километры мусорных трущоб уходили могучим основанием глубоко в землю, поэтому здесь были частыми гостями не только бездомные, экологи и пожарные, но и археологи. Дотошно вгрызаясь в окаменевшие культурные пласты, они каждый раз что-нибудь да находили: древнее городище, богатое захоронение, в крайнем случае – обглоданные кости съеденного когда-то изголодавшимися пращурами шерстистого носорога. Впрочем, чаще обнаруживали свежие трупы – аборигены, которых здесь водилось несколько тысяч, относились к этому с философским смирением и привычно наступали на чью-то безжизненную культяпку.

Работы велись только в одном конце свалки, другие же бесконечные ее кварталы никто не контролировал. Конечно, по периметру тянулся, прихрамывая, проволочный забор, но частыми лазами и целыми проездами мог воспользоваться кто угодно. Поэтому Сильвин и Герман в сопровождении братьев Бо-бо и Сатаны без труда проникли на территорию свалки и некоторое время поджидали мэра, который должен был появиться с минуты на минуту.

Вскоре показался смешной автомобильчик, то и дело зарывающийся в ухабах контрабандной колеи. То был, несомненно, Старикашка – за ним следили от самой его городской квартиры. У дома его поджидала Марина, которая смешалась с местной детворой, и многочисленные охранные видеокамеры, как и следовало ожидать, не обратили на нее внимания. Далее мэра вели присутствующие на всех перекрестках авто-попрошайки Гангрены, а за городом прилепился грузовичок местного морга и тащился до самой свалки.

Как и договаривались, Старикашка был один, да еще на чьей-то старой таратайке, но на всякий случай Сильвин повсюду расставил своих людей, не говоря уже об обитателях свалки, которые, будучи кадастровыми странниками, считали его своим богом и единственным и непосредственным начальником. Теперь из-за любой мусорной кучи, до самого горизонта, торчала нечесаная башка местного друида – даже если мэр что-нибудь задумал, ему вряд ли выпадет джокер. Предусмотрели даже появление вертолета спецслужб – у Германа нашелся приятель в отставке, припасший для подходящего случая переносной ракетно-зенитный комплекс.

Герман. Почему бы нам сразу его не прикончить? Ты же мне обещал?

Сильвин. Рано, он нам пока нужен.

Герман не стал спорить, лишь втянул щеку в рот и там прикусил ее мякоть, как иногда делал, сдерживая гнев, а к ним уже приближался Старикашка, брезгливо ощупывая острыми глазками проминающуюся под ногами почву.

Кружила едкая гарь, в ближайшем ворохе помоев копошились крысы, Сатана с остервенением выгрызал блох, а из-за леса с молчаливой тоской торчал промышленным районом Сильфон.

Бо-бо ощупали мэра специальным прибором (нет ли на нем диктофонов, жучков и всякой прочей нечисти), конфисковали мобильный телефон и только после этого подпустили заметно нервничающего главу города к Сильвину. Впрочем, мэр не был бы мэром, если б в ответственные минуты не умел перевоплощаться в само хладнокровие и мужество.

Старикашка. Ах, Герман! Я искренне рад вас видеть!

Герман. Что не могу сказать о себе.

Старикашка. Бросьте! Кто старое помянет, тому глаз вон! В тот раз, когда вы мне звонили, мой телефон прослушивался, и я имел возможность разговаривать с вами только так, как разговаривал. Очень жаль, что вы это не поняли!

Герман. Эскузо, сеньорэ! Не надо гадить мне на мозги! Я не пятилетний дебил, чтобы верить подобным байкам!

Старикашка. Не обижайтесь, Герман, я ни в чем не виноват! Вы прекрасно знаете, что врагов и у меня хватает.

Герман. Все твои враги давно капут – танцуют летку-еньку на углях перед чертями в аду.

Старикашка. Это не совсем так… В любом случае, я со всей ответственностью заверяю вас, что никоим образом не отказываюсь от взятых на себя обязательств.

Сильвин. Послушайте, господа, я вам не мешаю?

Старикашка. Извините, не знаю, как вас величать?

Сильвин. Странник. Просто Странник.

Мэр растерянно отступил и с изумлением оглядел искалеченного человечка. Еще секунду назад он предполагал, что пресловутый Странник – это нечто большое, покрытое массивным золотом, исключительно злобное, значительно ужаснее, чем этот двухголовый телохранитель, сбежавший из преисподней, что Герман с невзрачным спутником – лишь последняя инстанция перед рандеву с прославленным Странником. И теперь он сконфуженно рассматривал хилую фигуру и катастрофическую внешность представившегося, и в голову уже закрадывались страшные подозрения: А что, если Герман его дурачит? Вдруг это самозванец? Возможно, Странника на самом деле не существует, или Герман не имеет к нему никакого касательства. Элементарно заманил меня сюда, чтобы поквитаться!

Сильвин. Я понимаю твои чувства. В твоем представлении я совсем не похож на того, кто должен управлять разветвленным преступным кланом.

Старикашка. Нет, что вы! С чего вы взяли?

Сильвин. Позволь развеять твои сомнения.

Тем временем Герман предупредительно отступил за спину инвалида и этот субординационный поступок не ускользнул от внимания мэра.

Сильвин. Ты приехал сюда, чтобы просить моей помощи. Потому что надеяться тебе больше не на кого. Герцог поклялся вздернуть тебя на рее, столичные вновь претендуют на абсолютную власть в городе. И на всю твою немаленькую собственность. Кстати, вот ее список.

Он протянул главе города распечатку из десятка листов, которую до этого, свернутую трубочкой, держал в руке, изредка отмахиваясь ею от здешних поголовно страдающих ожирением навозных мух.

Старикашка. Откуда вы это…

Сильвин. Твои жена и внук у него в руках. Ты не знаешь, что делать.

Старикашка. Все это правда…

Сильвин. Замечу я уже два раза спасал тебе жизнь. Вспомни о бомбе под сценой накануне Дня города. А совсем недавно – девочка, которая тебя предупредила, что в самолет садиться небезопасно.

Старикашка. Так это вы?!

Баррикады сомнений рассыпались. Мэр был потрясен. Разглядывая новым, чутким и чуть-чуть заискивающим взглядом своего собеседника, он уже понимал, как глубоко заблуждался. Легендарный Странник никак иначе и не мог выглядеть – ни напомаженным джентльменом, ни нахрапистой горой мышц, ни кривляющимся рецидивистом. Все слухи о Страннике и все личные представления о нем довольно согласованно сошлись в этом мистическом образе уродливого колдуна.

Сильвин. Поверь, больше некому. И я, возможно, помогу тебе в третий раз.

Старикашка. Господин Странник! Вы хотите сказать, что вернете мне жену и внука?

Сильвин. Да. Но не только. Я выкину столичных из города и ты больше никогда о них не услышишь.

Старикашка. Я был бы в высшей степени счастлив!

Сильвин. Но замечу при этом, что я не благотворительный фонд. Пора уже за мои услуги платить. Я собираюсь отпить немного фанты из твоего стакана.

Старикашка. Я готов, всë что угодно!

Сильвин. Для начала мне нужно пятьдесят миллионов наличными. Завтра же.

Старикашка. Позвольте! Но это уже чересчур!

Сильвин. Чересчур? Тебе решать. Однако Герцог уже изъявил горячее желание вступить со мной в деловые переговоры.

Старикашка. Но откуда мне взять столько денег? Это же целое состояние! Я не олигарх какой-нибудь, а всего лишь мэр!

Сильвин. Тебе сообщить банки и номера твоих счетов, с которых ты снимешь деньги? Согласись, там еще много останется.

Старикашка, словно пойманный у просверленного в женскую душевую отверстия, смущенно опустил глаза.

Сильвин. И кроме этого я хотел бы всяческого содействия моим планам. Вот перечень моих предложений.

Мэр принял от Странника очередной листок и несколько раз перечитал, то и дело возмущенно вздрагивая бровями. Земли, здания, муниципальные предприятия, лицензии, концессии – самые доходные места, самые сладкие куски пирога. Герцог зря отказался от моей контрибуции, – кисло подумал Старикашка. – Эти полторы страницы текста стоят, по меньшей мере, полмиллиарда!

Сильвин. Не следует так расстраиваться. Столичные и не собирались с тобой ничего делить. Они хотят всё и в придачу твои кишки, развешенные на улицах вместо рекламных перетяжек.

Мэр поперхнулся слюной, закашлялся и долго еще в его глазах переливались блики панического страха.

Старикашка. Хорошо, я, в общем-то, согласен.

Сильвин. Но помни, если ты меня обманешь, я аннулирую все наши договоренности. Прощай! Сатана, ко мне!

Герман. Постойте! А как же я?

Сильвин уже отошел в сторону.

Старикашка. Ну а вам-то что надобно?

Герман. Во-первых, старый двурушник, верни мне мой особняк. Он мой!

Старикашка. Я попробую.

Герман. Во-вторых, отдай мне деньги, которые я тебе ссудил на выборы. С процентами!

Старикашка. Это реально.

Герман. И пусть немедленно прекратят мое преследование!

Старикашка. Ну, это уже от меня никак не зависит. Тобой занимаются федеральные следователи, они мне не подчиняются.

Герман. А меня не волнует! Ты сам раскрутил всю эту травлю! Хочешь получить жену и внука – сделаешь!

Старикашка. Я подумаю.

Герман. Данке шон, козел!