Текст книги "Чертовка"
Автор книги: Дмитрий Стрешнев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Ну и гусь ты, оказывается, Эндрю.
– What?[47]47
Что? (англ.)
[Закрыть]
– Я говорю, – сказал Андрей, подбирая нужные английские слова и отгоняя арабские, – что еще никогда живьем не видел американского летчика. Ты ведь летчик, а?
– Hey! Where are you from?[48]48
Эй, ты какой национальности? (англ.)
[Закрыть] – сказал американец вместо ответа.
– Не трусь, – успокаивающе сказал Андрей по-русски и представился, – I am Soviet.[49]49
Я советский (англ.)
[Закрыть]
– Sweden![50]50
Швед? (англ.)
[Закрыть]
– No, So-viet. Understood[51]51
Понятно? (англ.)
[Закрыть]?
Теперь свист издал Эндрю Манн.
– You must be kidding![52]52
Ты шутишь! (англ.)
[Закрыть]
– He верит, – с сарказмом сообщил Замурцев езидке. – Ну, что ему сказать, Джарус, а?..
На американца между тем напало какое-то детсадовское возбуждение, и он радостно сообщил:
– Vodka, perestroika, па zdorovie, – а затем продолжил так быстро, что Андрей едва успевал понимать, – черт возьми, вот уж не думал!.. Ты, правда, русский?.. Русские ведь все такие… (он показал) здоровые все ребята… и брюнеты.
– Почему – брюнеты? – страшно удивился Замурцев.
– Не знаю, у нас в фильмах – всегда брюнеты. С бородой и бровями.
– М-да, ну и представленьица, – пробормотал Андрей. – Здорово вам мозги проветривают.
Самому ему, правда, в этот момент почему-то полезла в голову дурацкая песенка про Сан-Франциско, которую в детские годы распевали во дворе:
«Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях,
Лакеи носят бороды,
А воры носят фрак…»
Поэтому он не стал высмеивать чудовищные представления иностранца о России, а вместо этого спросил:
– Ты что, Эндрю, так в кепке и летаешь?
– Нет, конечно. Согласно инструкции, шлем я снял и выбросил. А кепка у меня всегда с собой, вот здесь, – американский Эндрю похлопал себя по штанине, на которую была нашита уйма карманов. – Просто я подумал: если я появлюсь перед русским парнем в шлеме, он наделает в штаны.
Оба захохотали. Не то чтобы очень уж остроумной была шутка, но отчего-то было ужасно весело.
– А что, леди не умеет улыбаться? – спросил американец, показав глазами на Джарус.
Андрей усмехнулся про себя: валяй, подлизывайся, она все равно не оценит, потому что не знает, что такое «леди», – это тебе не Америка с Европой.
– Эта леди, я тебе скажу, непростая. Она местная, но не мусульманка (Эндрю преувеличенно удивился: «О!»). Она езидка. Ты, разумеется, про таких не слышал? Конечно, не слышал. Езиды поклоняются дьяволу.
– О! – опять сказал американец. – Это твоя жена?
– Нет.
– Твоя девушка?
– Да нет…
– I see[53]53
Понимаю… (англ.)
[Закрыть]… А что вы здесь делаете? Поклоняетесь дьяволу?
Они оба снова захохотали. Веселый парень этот американец Эндрю. Он, пожалуй, похож на тех, что в фильмах. Правда, не в наших, а в своих же, в голливудских.
– Значит, с бородой? – снова уточнил Андрей. – М-да, здорово вам мозги промывают… Скажи, а ты что, морской авиации летчик? Navy aviation?
– Почему? – удивился Эндрю Манн.
– Костюм-то – синий.
– Да нет, синий как раз не морская авиация. У тех – зеленый.
Замурцев еще раз поразился причудливой американской логике: ежу ясно, что, скорее, у морских форма должна быть синей.
– Как тебя сбили? Ракетой?
Эндрю ответил неопределенной гримасой и промолчал.
«Ракеты-то у иракцев наши, советские, потому парень и корчит лицо», – расшифровал для себя Замурцев и не стал настаивать.
В общем-то, не совсем удобно напоминать гордому американскому соколу, что свиста ветра в перьях пока что больше нет, но, во-первых, не делать же вид, что тот просто путешествует в этих краях автостопом, а, во-вторых, все могло бы завершиться гораздо хуже. В конце концов, существует ведь и обыкновенное человеческое любопытство.
– Извини, Эндрю, если тебе об этом неприятно вспоминать… Ты из Турции прилетел?
Американец секунду подумал, потом ответил утвердительно.
– А что бомбил?
Опять пауза. Потом – вежливый ответ:
– Не знаю.
Ну и черт с ним! И о том не спроси, и об этом. Наверняка бомбил базу в Эль-Кейне, в «Ньюсуике» и без того все нарисовано, видел он схему. И самолет его наверняка – F-111 с длинным носом и меняющейся геометрией крыла, – тоже мне, Мальчиш-Кибальчиш и военная тайна… Хотя, в F-111, кажется, не один пилот, и, может быть, парень летел не один. В конце концов, может, и зовут его вовсе не Эндрю Манн, а Леланд Стивз или Рональд Хэмфри…
– Саддам… – сказал американский Эндрю, очевидно, почувствовав, что не худо бы разрядить обстановку, – Саддам – вот так, – и он показал, как повесят Саддама Хусейна, и какая у того будет при этом физиономия, и как вывалится язык. Он специально протиснулся между спинками передних сидений и повернулся к Джарус, чтобы та тоже посмотрела и повеселилась.
Хотя – что, собственно, Саддам? Что все так уперлись в Саддама? Просто один из не самых умных Навуходоносоров. А если разобраться, историю все равно делают тираны и преступники, все остальные только пытаются ее подправить…
– Скажи, ты из посольства?
Замурцев отвлекся от своих саркастических рассуждений.
– Нет. Я так… по торговле.
Он подумал и добавил:
– Но номер на машине дипломатический, с красной полосой – видел? У нас, советских, здесь у всех такие.
– Да-да, вы здесь особая нация. Может быть, у тебя есть карта этих мест?
– Есть, но не очень хорошая. Для туристов.
Замурцев полез в бардачок и достал все ту же карту, стесняясь ее изношенности. Увидев ободранный лист, раскрашенный в веселенькие туристские цвета, Эндрю заметно погрустнел.
– А другой нет?
«Свою терять не надо было», – подумал Замурцев.
– Другой нет, извини.
Тогда американец задал неизбежный вопрос:
– Пожалуйста, покажи, где мы сейчас находимся.
– Приблизительно, ладно? – сказал Андрей, имея в виду, что сам не знает толком, куда за ночь они успели заехать.
– Хорошо, приблизительно, – согласился Эндрю Манн, имея в виду, что от такой замечательной карты нельзя требовать большой точности.
– Значит, так, – забормотал Андрей, – Румейлан проехали, получается: мы где-то отсюда… и досюда, – показал он.
– Но тут километров сорок, – неуверенно произнес американец.
– Ну да, верно, глаз-алмаз (последнее, разумеется, по-русски).
Летчик смотрел на его радостные кивки, словно на ужимки душевнобольного.
– А точнее ты не знаешь?
– Да мы… (как будет по-английски «заблудились»?) потеряли ночью дорогу, понимаешь?
– И что, полсотни километров так и ехали без дороги?
Какой занудный американец! Может, он вообще туповат, другой, между прочим, сразу бы заметил, что у «Вольво» на номере знакомыми буквами написано: SYR, Сирия то есть, парень, понятно? А он: «Which country?..»
– Ну, ладно, – сказал Эндрю, смягчась от нехорошего Андреева молчания. – А вот эта Аль… Малькия далеко?
– Не знаю.
– Well[54]54
Ладно (англ.)
[Закрыть]. А когда мы поедем?
Это кое о чем напомнило Замурцеву, и он вместо ответа сказал:
– Ты извини, я лампочку выключу, а то аккумулятор сядет.
Он выключил свет в салоне, потом сообразил, что так и не ответил на американский вопрос, в очередной раз с огорчением вспомнил, что приключилось с его оливковой «ласточкой», и, ударив ладонью по рулю, сказал исключительно по-русски:
– Ку-ку машиночка, не фунциклирует.
Жаль, нет Петруни, тот бы этому парню все быстро растолковал.
Американец на всякий случай повторил:
– Ку-ку… Так почему бы на ку-ку не поехать? Он улыбнулся отвратительно безукоризненной улыбкой.
– Уф! Тяжело с тобой, какой ты быстрый!., (дальше по-английски) Сломалась наша машина. Мы сюда, между прочим, на это самое место не приехали, а, можно сказать, прикатились… Антенну, кстати, по дороге сломали… Так что, извини, не слышали, как по радио объявили, что ты пожаловал к нам в гости.
Тезка Эндрю на шутку не отреагировал.
– Слушай, а ты в машинах разбираешься?
– Так, более-менее, – уклончиво сказал летчик.
– Значит, вроде меня, – огорчился Замурцев. – Все дела на месте, а стартер не крутит и мотор не заводится. Что это может быть?
– Может быть… – Эндрю Манн выдал по-английски нечто совершенно непонятное.
– И ты можешь это починить?
Американец добросовестно подумал.
– В этих условиях, боюсь, что не могу, – впервые с его лица на несколько мгновений сошла витринная жизнерад о стно сть.
– Послушай, – сказал он наконец. – Я сейчас приду. О’кей?
– Пожалуйста. Иди, если надо.
– Я сейчас отойду, может быть меня не будет минут двадцать. Ты не волнуйся и не ищи меня. О’кей?
– Ясно. Я-то было подумал: может, у тебя…
– Нет, не это, – Эндрю починился и снова стал прежним голливудским парнем. – Это пусть будет у наших врагов. Верно?
Замурцев смотрел, как он долго топает по сирийской степи, медленно исчезая в утреннем молоке.
Потом его глаза переехали на Джарус. Как-то он о ней совсем забыл. Американец, упавший с неба, – это, конечно, необычно, это отвлекает.
– Знаешь, кто это? (езидка послушно смотрела на Андрея и молча слушала, к чему он уже привык). Летчик. Вон там летел, наверху. Американец. Ты понимаешь, кто такой американец?
Глазами она показала: да.
Больше он не знал, что сказать. Вчера столько всего было просто необходимо сообщить этим нечесанным волосам непонятного цвета, а сегодня уже ничего не осталось. Странно.
Вместе с тем, как женщина, она нравилась ему в это утро даже больше.
«У российских купцов слабость к цыганкам», – насмешливо подумал он.
– Так где же все-таки твой папаша? – протянул он задумчиво. Он сказал это, разумеется, по-русски, чтобы девушка не обиделась, хотя она вряд ли была способна на столь утонченные чувства. – Куда тебя девать, милая?..
Но тут же сквозь взрослую озабоченность проросла и заглушила ее мальчишеская гордость. Да, увы, он так и не увидел ни серную реку, ни лиловые горы, о которых мечтал в бане, ни даже остатки какого-то несчастного римского моста, но вот он зато сидит черт знает где в перевернувшейся два раза машине с дьяволопоклонницей и американским летчиком, сбитым над Ираком, – кто еще может похвастаться такой компанией!
Эндрю Манн появился, как и предупреждал, минут через двадцать. Быстро светало, и Замурцев разглядел его наряд во всем великолепии.
– Слушай, – сказал он, когда американец снова залез в «Вольво», – замечательный у тебя комбинезончик! (Удивительно, что парень почти не мерзнет в этой тонкой шкуре – видно, спасает теплое белье, как в свое время рыцарей.) Я в жизни не видел столько карманов, ей-богу!
– Sure[55]55
Конечно (англ.)
[Закрыть], – сказал Эндрю Манн; было видно без бинокля, что комбинезоном он действительно горд. – Вот это для авторучки (похлопал себя по левому рукаву), очень удобно, с клапаном… здесь – flare (вынул откуда-то из области бедра нечто похожее на толстый карандаш), не понимаешь? Пфф-ф-ф!..
Американец стал делать в воздухе паралитичные движения рукой, и Андрей догадался:
– A-а! Сигнальная ракета.
– …и еще факел (показал толстую цветную свечу)… сигнальное зеркало… («Прямо набор для Барби», – ввернул Замурцев, но американец дипломатично выдержал эту бестактность.) Здесь нож… пистолет… (Разумеется! Что за пилот без ножа и пистолета!) А вот эти… – рука вернулась от штанин к верхней части и похлопала по обеим сторонам груди. – Вот эти, надо сказать, трудно использовать, потому что, когда летишь в кабине, сюда ложатся лямки. Understood?
– Понятно, – бодро сказал Андрей, который заметил, что некоторые оттопыренные карманы Эндрю обошел молчанием. – А там у тебя как прошло – все о’кей? – он показал глазами в предрассветную степь за стеклом.
Американец чуть замялся, но потом кивнул:
– О’кей.
– Слушай, а у вас бывает, чтобы не о’кей?
– Боюсь, что я тебя разочарую, – сказал Эндрю Манн и снова похвастался зубами.
– Ты по радио ходил связываться, да? Ну и как? Удачно? Что сказали?
Американец ничего не ответил, только засмеялся, что Андрею не очень понравилось. Хотя, с другой стороны, могут быть у военного человека свои секреты?
«Наш бы сразу все сказал-показал», – подумал Замурцев.
– Look[56]56
Смотри! (англ.)
[Закрыть]! – Эндрю хлопнул его по плечу и, указывая на какую-то полосочку над сердцем, сообщил, будто доверяя страшную тайну, – здесь, знаешь, что было? Имя, номер и звание… А здесь – squadron patch[57]57
Нашивка с девизом эскадрильи
[Закрыть]. Но это все я должен был сразу уничтожить… А вот это, – сказал он, снова сделав голос веселым и громким, – это optional patch[58]58
Девиз экипажа или посвящение своему самолету
[Закрыть], я придумал его сам. Видишь? Как тебе?
Он повернулся боком, чтобы Замурцев лучше разглядел на правом рукаве золотого орла с луной на голове, а вокруг – звезды с крылышками. Наверху была надпись: «No strings, no mirrors, just guts»[59]59
Ни помощи, ни иллюзий – только собственные силы (англ.)
[Закрыть], авнизу: «Fortes fortuna juvat»[60]60
Смелым удача помогает (лат.)
[Закрыть]. Обилие золотого с голубым и латынь показались Андрею снобизмом, и он сдержанно отозвался:
– Нормально.
– Ну да, верно, этот patch не очень. У меня еще есть, похлеще. Оскаленная голова волка и надпись: «No mission too demanding»[61]61
Нет слишком трудных заданий (англ.)
[Закрыть]. Но в части его нельзя носить. Я его надеваю так… (подмигнул) for girls[62]62
Для девчонок (англ.)
[Закрыть].
– Так у вас тоже строгости, смотри-ка! – изумился Андрей.
– Нормально, старина! – успокоил Эндрю Манн и снова хлопнул его по плечу.
Но что-то не слишком панибратское было за всеми этими улыбочками и похлопываниями. Какая-то плотная чешуя.
– Так вот, тот patch я нацепляю для девчонок. Девчонкам нравится с волком, – он подмигнул Джарус и оскалил зубы, изображая свой patch, а потом оскал перешел в уже знакомую бодрую улыбку, которая все больше напоминала Андрею какой-то жизнерадостный бродвейский мюзикл.
Внутренний голос сказал: интересно, а что он о тебе думает?
Американец словно почувствовал критический Андреев настрой, перестал освещать салон «Вольво» зубами и напомнил, что он все-таки гость:
– Ну, мой русский друг, что ты предполагаешь делать?
Замурцев усмехнулся.
– Ты мне подал отменную идею.
Он дотянулся до сумки на заднем сиденьи и достал еще довольно полную бутылку «Варцихе». Эндрю Манн пришел в бурный восторг.
– О! Вот теперь я верю, что ты в самом деле русский!
Не меньше, чем коньяку, он обрадовался домашней снеди, приготовленной Мисюсь.
– О! Gorby snack![63]63
Горбачевская закуска (англ.)
[Закрыть]
– Это моя жена сделала.
Замурцев выпалил и осекся: эх, не надо было этого говорить.
– О! Так ты еще и женат!
Глаза американца посмотрели на облако езидкиных волос, как показалось Андрею, с излишним интересом.
– Не понимаю, тебе-то какое дело, – пробормотал он по-русски и сунул летчику пластмассовую крышку от термоса. – Take this[64]64
Бери (англ.)
[Закрыть].
– То perestroika![65]65
За перестройку! (англ.)
[Закрыть]
Опять приятное хочет сделать, насмешливо подумал Андрей. Он протянул Джарус остатки вчерашней курицы, девушка взяла их и снова отвернулась.
После того как по первые пятьдесят грамм было выпито и в дело пошла запуска, Замурцев сказал:
– Между прочим, Эндрю, можешь напороться на такого, кому твой тост не очень понравится.
Американец даже прекратил жевать.
– А тебе нравится?
– Да я как-то глубоко не задумывался.
– А! Ты – большевик!
– Да нет… то есть… (по-русски). Как тебе объяснить, американская твоя морда? (Эх, был бы Петруня, он бы выдал что-нибудь затейливое, вроде: «КПСС как яркое проявление простодушия русского народа».) Понимаешь, Эндрю, люди – как муравьи: сколько ни разрушай муравейник, они такой же создадут.
– Перестройка – это же великолепно! Это огромно!
– Огромно, – сказал Андрей. – Но я как-то стал уже бояться, что чем огромней цель, тем колоссальнее обман… Давай еще налью.
Американец смотрел на него с сожалением.
– Ты не демократ!
Но крышку протянул.
– Да бог с ними, с демократами и со всеми прочими! – сказал Андрей. – Твое здоровье, Эндрю… Слушай, мне наша обстановочка здесь сейчас напомнила одно место, где я был в юности. Там тоже из чайной посуды пили исключительно не чай. Хотя место называлось «чайная» (он произнес это слово с пижонским английским акцентом). Ты знаешь, что такое «чайная»?.. Это значит: утром голова трещит, одежда черт-те в чем заляпана и пломба во рту исчезла. Понял?..
Американец подтвердил, что понял: «чайная» – это ужасное место.
– Когда же это было?.. В семьдесят восьмом? Ну да! Весной, еще снег лежал. Нас послали в Сещу, под Брянском… город такой. В это время в Канаде должен был вот-вот упасть наш спутник, и военные готовились искать в тех краях обломки, для чего собрали со всех институтов ребят и натаскивали их как бортпереводчиков. А Брянск, видно, на Канаду похож! – Андрей засмеялся, и американец засмеялся следом, показывая, что понимает: Брянск на Канаду не очень-то похож. – Жили мы там в казарме, но ходили в штатском и пижонили перед девками подтяжками со страшным стебом (это уже было непереводимо и сказано по-русски, и даже показано жестами – в основном почему-то в сторону Джарус, а не американца). Чтобы мы совсем с цепи не сорвались, в части нам устроили дискотеку, играли там мы сами и местные бренчалы тоже. Но был приказ: петь только отечественные песни. Репертуар проверял местный политотдел в лице майора. Однажды я попытался сбацать что-нибудь из «Битлз», сказали: этого больше на сцену не пускать.
– Не может быть! Почему?
– Может… У нас все может быть… В Канаду мы отчего-то не поехали, а поехали обратно в Москву. На последней дискотеке в день перед отъездом я подошел к майору и говорю: «Есть очень хорошая песня, антивоенная, про американских летчиков, которые отказались сбросить на Вьетнам атомную бомбу…» – Замурцев не смог некоторое время рассказывать дальше, потому что Эндрю Манн совершенно по-детски захихикал, и рассказчик, заразившись, захихикал тоже; Джарус не смеялась, но Андрей заметил, что она слушает очень внимательно, словно понимает; короче, почти как вчера. – …И вот майор подумал-подумал и говорит: «Ладно, валяй». И я запел…
Негромко отстукивая на колене задушевный ритм, Замурцев запел:
Там, где должен быть бубен, он пощелкивал пальцами.
…She showed me her room.
Isn’t it good
Norwegian wood?..
She told me she worked in the morning
And started to laugh.
I told her I didn’t
And crawled off to sleep in the bath…[67]67
«Она показала мне свою комнату. «Неплохая вещь норвежское дерево, верно?» Она сказала, что утром ей надо на работу, и засмеялась. Я сказал, что мне не надо, и поплелся спать в ванную» (англ.)
[Закрыть]
(на этом месте Андрей подмигнул Джарус)
Американец изображал восторженное внимание, хотя Андрей сомневался, чтобы Эндрю, по молодости лет, был без ума от «Битлз». Кумиром его поколения был уже, наверное, прыгающий по сцене в розовых кальсонах Род Стюарт.
– Слушай, ты потрясающий парень! – сказал Эндрю Манн, когда Замурцев кончил петь. – Свинский был все-таки ваш прежний режим, имел таких ребят и так по-свински с ними обходился!
Эти слова покоробили Андрея. Не потому, конечно, что он был очень высокого мнения о системе, в которой существовал вместе с Мисюсь, Юлькой, Петруней, попугаем и всем прочим. Его покоробила американская самоуверенность. Удивительно! Ни Сталина у них не может быть, ни Брежнева. У нас может, у других может, а у них не может! Кто им сказал? Андрей опять пожалел, что нет Петруни.
– Как у тебя все просто, тезка! Наконец-то нам открылась истина, верно? А это, между прочим, можешь мне поверить, самая переменчивая величина. И может быть, только мы, русские, это знаем лучше всех. Сегодня есть бог, завтра нет, послезавтра опять есть. Сегодня Земля плоская, завтра круглая, послезавтра сплюснутая, и – заметь! – все время истина!
Американец смотрел, хлопая глазами. То ли слишком сложно для его технократических мозгов, то ли Замурцев сказал это не по-английски.
– Я на каком языке сказал? – спросил он у Джарус, но тут же вспомнил: ах он, дурень! – она же ни по-русски, ни по-английски не понимает и, следовательно, на этот вопрос ответить не может.
«Что-то я слишком разболтался, – подумал он. – И зачем столько наговорил-напел, как будто в первый раз американца увидел? Это коньяк и Муликов с его лиловыми горами виноваты. И разные дурацкие события, которые из нормального уравновешенного советского человека делают неврастенического героя интеллигентского кино. Тем более, что пыжиться уже вовсе ни к чему, потому что ясно даже ежику: самое интересное позади, все-все приключения состоялись, и от затянувшегося вечера аттракционов теперь впереди осталась лишь заключительная часть – так сказать, официальное закрытие в форме вручения Эндрю Манна вместе с Джарус местным властям. И лучше поскорее сыграть этот последний акт, особенно тягостный оттого, что ощущаешь, как за кулисами уже приготовились и ждут знака, чтобы задернуть занавес».
Убедившись, что «Варцихе» больше не осталось, Замурцев сказал:
– А что мы, собственно, сидим? Пошли дорогу искать!
Он сжал пальцами нос и голосом простуженного радио прогнусил – как учили тогда, в Сеще:
– Tower, this is Aeroflot number one, one, two, five, seven. Request permission to start the engines[70]70
Диспетчер, на связи самолет Аэрофлота номер один, один, два, пять, семь. Прошу разрешения на запуск двигателей (англ.)
[Закрыть].
Он с наслаждением увидел, как круглые глаза Эндрю стали еще круглей.
– О!.. – восхищенно простонал он. Потом ухватился за свою синюю кепку, надвинул ее до самых бровей и, еле шевеля из-под громадного козырька нижней челюстью, просипел не менее отвратительным, чем Замурцев, казенным голосом:
– Permission is granted[71]71
Даю разрешение (англ.)
[Закрыть].
– Roger. Out[72]72
Вас понял (англ.)
[Закрыть].
Замурцев взревел турбинами, и тогда Эндрю Манн приказал:
– Proceed to taxi strip number two![73]73
Следуйте на рулежную дорожку номер два (англ.)
[Закрыть]
Продолжая прогревать двигатели, Андрей замотал в разлохматившуюся бумагу остатки закусок, собранные Мисюсь, забросил все обратно в сумку, потом прервал гудение, чтобы сказать Джарус:
– Надень куртку, пойдем дорогу искать.
– Слушай, ты на каком это языке говоришь? – поинтересовался Эндрю.
– На арабском.
– Ты и по-арабски можешь? Парень, это потрясающе!
– А ты думал, как я с ней общаюсь? – Андрей вытащил ключ из замка зажигания и сказал с нажимом, чтобы не дать американцу слишком пялиться на езидку:
– Tower, this is number one, one… как там дальше, черт побери… seven. Request permission to take off[74]74
Диспетчер, это номер один, один… семь. Запрашиваю разрешение на взлет (англ.)
[Закрыть]
Сказал – и тут же, не дожидаясь ответной реплики, полез наружу из «Вольво», бросив езидке:
– Йелла! [75]75
Пошли! (араб.)
[Закрыть]
Очутившись на свежем воздухе, он немного подождал, но скоро обнаружил, что ни Джарус, ни американец не торопятся следом, и, ощутив непонятное раздражение, снова сунул голову в салон.
Эндрю Манн за это время успел протиснуться между передними сиденьями и, блестя зубами из-под кепки, показывал Джарус, за какую штуковину дергать, чтобы открылась дверь. При этом он, разумеется, что-то бодренько приговаривал по-английски.
Замурцев почувствовал, что раздражается еще больше. Во-первых, оттого, что и сам мог бы догадаться подсказать езидке, как выбраться из авто, – ведь прежде она ни разу этой операции не проделывала. А кроме того, ему почудилось во взгляде Джарус, когда она косилась на американца, что-то от обычной деревенской девчонки, любящей послушать банджо и пожевать резинку. А ему хотелось, чтобы оставалась другая Джарус, шепчущая непонятные слова, от которых останавливается сердце.
Эндрю Манн понял, что русский парень неспроста вдруг перестал быть аэропланом, и на всякий случай помахал рукой:
– О’кей, о’кей, мы выходим, – и это «мы» прозвучало совсем отвратительно.
– Почему не надела куртку? Замерзнешь, – назидательно сказал Андрей езидке, когда она появилась из машины.
Получилось очень строго, и американец мог подумать, что он ругает девушку за что-то, связанное именно с ним. Было неприятно, если Эндрю впрямь вообразит, что его ревнуют, поэтому, чтобы тот не вообразил, Замурцев решил сказать ему что-нибудь приятное, и, показав на небо, сообщил:
– А ты смелый парень. Я вот в летчики не гожусь: тут же обделаюсь.
Американец в ответ показал на вмятины на крыше «Вольво»:
– Брось! Ты сам парень не промах!
– Я просто жизнелюбивый, – сказал Замурцев со вздохом. – В деда. Он все время пел. То «Любовь разбойника», то еще что… Когда ушел на пенсию, то все читал романы и очень переживал за героев. За завтраком вдруг начинал рассказывать: «Представляете, а князь Вадбольский тут и говорит…»
Под высоким блеклым небом с неясными серыми разводами, обещающими оказаться облаками, было уже хорошо видно во все стороны. Чувствовалось, что солнце вот-вот появится и осветит безмятежную равнину и силуэты холмов (а может быть, это были даже горы), видневшихся где поближе, а где совсем далеко. Было очень тихо, как и полагается в предрассветный час, только жужжали мухи. Поразительно! Откуда даже в самых пустынных местах берутся мухи?
Потом где-то неторопливо застучало. Звук был знаком Андрею, и он пояснил американцу:
– Качалка для воды. Значит, в той стороне, где она стучит, Тигр.
Однако звук разлетался так легко, что наполнял все вокруг. Потом донеслось ворчание автомобильного мотора, но сколько они с Эндрю ни вертели головами, ничего похожего на авто не увидели. Прямо мистика.
– Прикатились мы, очевидно, отсюда, – сказал Андрей. – Надо посмотреть, может, вон там остались следы от шин, ведь дождь почти совсем кончился, когда это случилось…
Они пошли вверх по глинистому откосу, уже почти совсем сухому, как будто никаких осадков не было, по крайней мере, целые сутки. Джарус шла сзади, не отставая. Эндрю иногда оглядывался на нее.
– Слушай, а как они поклоняются дьяволу? – вдруг спросил он Замурцева.
– Тебе это так сильно надо?
– Просто интересно… Это ведь на самом деле интересно, – повторил Эндрю Манн через несколько шагов.
Андрей, в общем-то, представлял, что за интерес у американского тезки. Он представлял это, поскольку все-таки был старше. Конечно, парень пережил немало, ведь не каждый день сбивают твой истребитель. И Андрей ему очень сочувствовал, между прочим. Но теперь летчик-налетчик слегка успокоился и окончательно уверился, что жизнь вовсю продолжается и что он снова неизбежно вернется к своим ангарам-капонирам и к бравым друзьям. И поэтому ничего удивительного не было в том, что он уже ощущал удары их ладоней по своим плечам, видел их лица и ожидание в глазах, предполагающее некоторые сдержанные подробности о том, как он падал в чужом небе, и как было жалко свой самолет с шахматными полосочками на крыльях, и как думал, пряча парашют и шлем, что упал у Саддама в Ираке, и как вдруг из тумана вылупился лимузин с настоящим русским, и как он пил коньяк с этим русским и с… и вот тут сдержанные подробности не должны были прерываться, ведь они так позабавят его товарищей. К тому же, они останутся с Эндрю Манном на всю жизнь, они теперь собственность его и его семьи, ими будет владеть его жена, а потом они перейдут его детям…
– Куда мы идем? – спросил летчик.
Замурцев остановился. Действительно – куда? У него как-то вылетело из головы, что они отправились искать следы «Вольво», которые должны вывести их на дорогу. Кроме того, он неожиданно обнаружил, что солнце уже высунулось из-за неровностей пейзажа, и все кругом сияет, и над далекими горами висят легкие облачка, как будто горы приподняли шляпы.
– Наверное, я пропустил место, – сказал Замурцев. – А может, машину так развернуло при кувырке, что мы вообще идем теперь не туда. Ты тоже ничего не заметил, Эндрю? Ну вот видишь… Давай поднимемся на те бугры и посмотрим.
Они пошли дальше, и через некоторое время американец снова вернулся к заветной теме:
– Почему ты не хочешь мне рассказать про этих… которые поклоняются дьяволу?
– Долго объяснять, – сказал Замурцев.
Получилось двусмысленно: то ли долго объяснять про езидов, то ли про то, почему не хочется рассказывать.
– Ну, если ты не хочешь, я сам ее спрошу.
Эндрю Манн остановился, поджидая Джарус. Не догадываясь, как не столь давно и Замурцев, что дьявол может оказаться вовсе даже не рогат-хвостат, он заговорил, деликатно прикладывая торчащий вверх указательный палец правой руки куда-то к уху:
– Значит, леди, вы верите в дьявола, да?
Он наклонился к ней и заискивающе шевелил светлыми бровями, выкладывая свои представления, приобретенные через смотрение голливудских фильмов:
– Госпожа Дьявол, как вы это делаете? Танцуете? Поете? А может, приносите младенцев в жертву?
Он, конечно, понимал, что ему не станцуют и не споют, ему просто надо было хоть что-то, чтобы наполнить Историю-которая-с-ним-произошла. И он напирал, помогая себе улыбкой:
– Я вижу, мисс, что вы не такая заколдованная бука, какой кажетесь.
Каз-зарма он все-таки, этот Эндрю Манн!
И вдруг произошло необъяснимое, невозможное и неприятное для Замурцева: Джарус протянула руку и погладила американца по щеке. На самом деле, конечно, не погладила, а просто дотронулась пальцем или двумя до тугой круглой щеки. Но неприятно было уже то, что ей, оказывается, хотелось это сделать. А еще неприятней было то, что жест был похож на тот, ночью в авто, когда она дотронулась до Замурцева. Хотя, понятное дело, американец более свежий и юный, несмотря на то, что упал с неба, а у Замурцева даже волосы в носу уже начали седеть.
– Что ты делаешь, Эндрю? – спросил Андрей голосом, который выдал его отношение к происходящему.
– Я? Ничего, – совершенно чистосердечно отозвался Эндрю.
– Учти, я за эту девушку отвечаю.
– Ты не хочешь, чтобы я с ней даже разговаривал? Я подозревал, что ты большевик!
Конечно, всего ему не объяснишь, это ведь просто солдат, хоть и американский. Но мог бы и сам догадаться не влезать в чужую жизнь. Он здесь, образно говоря, пролетом.
– Знаешь, вас, американцев, подведет когда-нибудь ваша… – в голове закрутилось дурацкое слово «фанаберия», а ничего подходящего по-английски от злобы не всплывало, и Замурцев сказал неопределенно, – это вот все… – и показал жестом что-то вроде султана из перьев у себя над затылком.
После этого он схватил езидку за руку, за худые, неожиданно жесткие, как у птицы, пальцы и потащил ее обратно к машине, не поинтересовавшись, идет или нет следом Эндрю Манн. Впрочем, Андрей уже не злился на американца.
Сам виноват, сказал он себе, нарассказывал затейливых подробностей. Это у тебя все так сложно в этом мире… а главное – хочется, чтобы так было; чтобы бурлили серные реки, лезли лиловые горы, падали спелые гранаты на камни; чтобы был Павлин и его дурманящие речи… по меньшей мере, – чтобы был Петруня. А кому-то нравится, чтобы все было проще. Тем более, что ты все равно знаешь, что Павлина нет, что Фильштинский давно на пенсии и что сказке конец.
Таща за руку Джарус, Замурцев дошел до места, откуда было уже видно его одинокую «Вольво», и увидел возле машины несколько фигур в военной форме – может быть, пять или шесть. Один из этих людей – как показалось издалека Андрею – дергал ручку двери (хорошо, что он не поленился все закрыть, когда уходили!).
«Ага! Мухабаратчики[76]76
В данном случае: военная разведка (араб.)
[Закрыть] проснулись!» – злорадно подумал Замурцев.
Рука американца схватила его за плечо (так он, оказывается, здесь, голубчик!).
– Парень, что это за люди?
– Местный «кей джи би»[77]77
КГБ (англ.)
[Закрыть], наверное, – сказал Андрей, чтобы тому было понятно.
– Они мне не нравятся, – заявил Эндрю Манн, и голос у него уже был не развязный, бродвейский, а нормальный шершавый голос летчика, упавшего черт знает где.
– Ты что! Не бойся, это же сирийцы! – заерепенился Замурцев, почувствовав, как рука летчика тянет его прочь от «Вольво». – Оставь меня в покое, я тебе не Горби!
Те, возле «Вольво», поначалу не замечали троицу, а поскольку ветерок тянул с их стороны, не слышали всех этих международных препирательств. Но потом случилось то, о чем еще в детстве предупреждали кинематограф и любимые книжки: в самый неподходящий момент чья-то голова повернулась, и вдруг люди в хаки, забыв про «Вольво», молча и сосредоточенно побежали в ту сторону, где находились Замурцев, Манн и Джарус.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
