Текст книги "Следствие считать открытым"

– У Райена в каблуке серебряная марка обнаружилась, – восторженно воскликнул Штырь. – Старая монета, редкая. Сможешь оценить?

– Я – негоциант, а не меняла, – возмущенно фыркнув, заявил Трейсин.

– Посмотрите-ка, не-го-ци-ант. Может, ты им и был когда-то, зато теперь ты – обыкновенный бродяга. А бродяге и деньги доверять не стоит и вообще… Держи свою удачу, Райен.

Штырь вернул мне монету, и я долгое время разглядывал новообретенный талисман. Он, конечно, нагрелся, пройдясь по рукам, но плавиться даже и не думал, куда уж там – гореть. Увы, в этот раз я сделал неправильные выводы. Ну, с кем не бывает. Значит, в другой раз повезет.

Часом спустя мы проезжали мимо маленького хутора, утопавшего в зелени. А вот и первый живой человек на всю округу – на придорожной обочине стояла женщина. Трудно сказать, сколько ей было лет – тридцать, сорок, а может быть, и больше, – тяжелый сельский труд преждевременно старит слабый пол. Волосы ее были растрепаны и развевались по ветру, а глаза… Глаза были спокойны, печальны и устремлены вдаль. Женщина смотрела на нас и как будто сквозь нас, а когда заговорила, кстати, по-имперски, то не обращалась ни к кому конкретно:

– Вы не видели мою девочку? Она потерялась. Найдите ее, пожалуйста. Ей четырнадцать лет, ростом в пять локтей, Косички желтенькие, как цыпленок, глаза широкие, голубенькие, а носик курносый, с веснушками, и ротик правильный улыбчивый такой. Я прошу вас, умоляю, найдите! Она же ещё такая маленькая, любой ее может обидеть. Найдите ее…

– Хорошо, найдем, – оборвал ее я, чувствуя, что мольбы могут затянуться надолго. А про себя подумал: «Найдешь ее как же! В здешних краях в каждой деревне такие „желтенькие и улыбчивые“ стайками бегают. Зато потом какие крали из них вырастают, уй-й! Наверное, убежала девчонка на свиданку с парнем из соседней деревни, припозднилась, а затемно домой идти побоялась. Всего и делов-то…»

– Спасибо вам, добрые люди. Свет да пребудет с вами! – закончила женщина и вновь взглянула вдаль.

Странная она, вам не показалось? Но это лицо как будто было мне знакомо. Мы заехали на хутор купить еду. Хозяин – дородный коренастый мужчина с проседью на висках – встретил нас у ворот. Только сейчас я вспомнил: эти двое, муж и жена, беженцы с востока, спасли мне жизнь четырнадцать лет назад.

Когда армейский госпиталь вполз в Эштру, последний ящик с едой из обозных запасов был давно опустошен. В городских амбарах не осталось даже мучной пыли, а начальство в ратуше лишь развело руками – дескать, сами голодаем. Да, они сильно голодали, чинуши-толстопузики, аж лоснились от недоедания. На городских рынках спекулянты накручивали заоблачные цены – тощей госпитальной кассы хватило лишь на мешок муки с личинками. Тогда наш главный доктор собрал всех и сказал, опустив глаза: все, кто ходячие, ищите себе на пропитание сами. Он вскоре сам умер от голода, санитары разбежались, прихватив казенное имущество, и госпиталь прекратил существование.

А в это время я стучался по подворотням в тщетной надежде на помощь. Несколько раз меня облагодетельствовали помоями, которыми побрезговала бы даже свинья. Но чаше всего мне давали от ворот поворот – спустя неделю я уже еле передвигал нога и после очередного «разгрузочного» дня забрел в какой-то полуразвалившийся сарайчик в пригороде с твердым намерением тут и помереть.

– Эй, бродяга, эта халупа занята мной и моей женой! – встревоженно заявил по-фаценски широкоплечий усатый мужик, потянувшись в угол, где стояли вилы.

– Извините, сейчас уйду, – ответил я, но тут ноги окончательно сдали, и я сел, где стоял.

– Э, да ты никак горец! Можешь остаться, землячок, в этом убогом краю редко встретишь сородича. – В это время из-за его спины раздался сдавленный женский стон. – Жена рожает… Парень, не помог бы ты мне – воды там вскипятить, полотенца и все такое. Ух и боязно ж как-то с непривычки.

А мне, девятнадцатилетнему, каково?! С другой стороны, все когда-нибудь приходится делать в первый раз. Несмотря на всеобщую неосведомленность в означенном вопросе, роды прошли нормально, на свет появилась крепенькая девочка. Я получил честно заработанную краюху хлеба и, сидя на завалинке рядом со счастливым отцом, смотрел на чистое небо, украшенное тысячами ночных огоньков и шикарным полумесяцем.

– Под звездой родилась, счастливой будет.

– Как назовете счастливицу?

– Турмалин хочет, чтобы, согласно местному обычаю, имя давали в Храме, при причащении [6]6
  Причащение в трактовке Единого Храма означает таинство появления причастности новорожденного к истинной вере.


[Закрыть]. Но все приходы в округе заняты ранеными или беженцами, службы не проводятся, а попы на рынке бобами торгуют. Что за гадкий городишко, кого ни спросишь – никому до тебя дела нет!

– А сами вы откуда будете?

– Из столицы. Как только новости с фронта перестали поступать, а город авралом стали к обороне готовить, вот тут-то я, тертый армейский сухарь, понял: пора когти рвать… Покидали кой-какое барахлишко на подводу и двинули по западной дороге, а под Эштрой у жены схватки начались. Так и пришлось нам здесь задержаться малость… Но теперь все закончилось, и завтра мы уезжаем на север, к жениной родне.

А я отправлялся на юг, домой, – в городе скупердяев мне больше нечего было делать. Прощаясь, Лайрут набил мою сумку едой, которой мне хватило, чтобы вернуться в родные края. И вот спустя четырнадцать лет наши пути опять пере, секлись.

– Землячок, никак ты?! – воскликнул Лайрут, пристально вглядываясь в мое лицо. – Какая встреча! Пожалуйте в дом, гости дорогие! Поди проголодались с дороги-то!

– Вы давно были в Лусе? – спросил я его, спешиваясь и входя во двор.

– Эн-то, где-то дня три-то прошло. А что? – Он тревожно посмотрел на меня.

– Все ее обитатели умерли в мучениях. Отравлены. Вы не знаете, кто это мог сделать?

Лайрут словно окаменел, лицо его превратилось в неподвижную погребальную маску.

– Тятя, тятя, что с тобой? Что стряслось? – Стайка ребятишек окружила его, теребя за рукава.

– Ничего… идите играйтесь. – Крестьянин отошел от шока и долго смотрел мне в глаза, еще не окончательно веря в услышанное. – Не говорите Турмалин, с нее и так достаточно…

Мы приехали как раз к обеду – стол был накрыт. Лайрут как глава семьи благословил трапезу, и наша четверка, детская ватага и несколько работников расселись по лавкам строго по рангу: хозяин во главе стола, рядом мы на правах почетных гостей, далее – работники, дети хозяйские, дети работников. Место хозяйки с другого торца стола оставалось пустым. Почти весь обед прошел в тишине – в Лусе родня была У всех. Уже под конец я решился нарушить всеобщее молчание:

– А почему не пришла хозяйка, Лайрут?

– Турмалин редко приходит на обед, а вы, наверное, видели ее на дороге и слышали ее слова. Сколько я ей втолковывал – не говори по-имперски, себя погубишь и семью свою. Все без толку… С той поры, как старшая дочка запропала, она словно умом тронулась. Дома вроде все путем, но каждый день ходит на дорогу и ждет. Она и вовсе бы ушла, да дети удержали.

– А сколько дней прошло, когда дочка исчезла? Возможно, я помогу найти ее, работа у меня такая – искать пропавшее и загадки разгадывать.

– Если бы дней… Год.

– Тогда…

– Я понимаю, можешь взять свои слова обратно, землячок. А дочуру мы везде искали, но никто ее с тех пор и не видел.

Найти человека спустя год после его исчезновения – практически невыполнимая задача. Не остается никаких следов, сложно найти свидетелей и бесполезно надеяться на их память.

Когда выводили коней, меня кто-то дернул за рукав. Я обернулся и увидел маленького карапуза лет четырех, с всклоченными волосами – самого младшего из хозяйских. Он смешно хмурил брови, громко сопел и тыкал пальцем в закуток за конюшней, зазывая меня туда – дескать, пойдем разберемся. Ну пойдем, пойдем, вряд ли ты задумал начистить мне физиономию, тут что-то другое.

– Ты… лас слетовател? – по-заговорщицки пробормотал он, затащив меня в угол за телегами,

– Что-что? Откуда я слетел?

– Ну, ты… етот, котолый… сискаль.

– А, понятно. Так оно и есть.

– Тода найди сестлу. Видись дядьку в клуглой сапке. Ето он ее тода увес.

Я проследил за его пальцем и ахнул – мальчуган показывал на Трейсина.

– Ты не ошибся, случаем? Тебе сколько лет тогда было?

– Ну… тли. Однакось все помню! Сестла тода выела ис саплетной росси… ну где, тово, копуси кода-то колядовали, и несла сто-то савелнутое в плат. Она мене плохнала, но я все лавно вослед посел и увидел, как етот дядька ее в телегу посадил. Мабуть он ис мамкиной лодни, потому и сестла его уснала.

– Что ж ты раньше никому не сказал?

– А мене никто и не спласивал! Та и глупие они все, мелькота, тебе не ловня… Ну, иди се, тляхни са скилку плохово дядьку!

Утром Трейсин ненароком обмолвился, что его знают в Лусе. Возможно, этот сорванец действительно его уже видел, в его годы я помнил многое, хотя и не всегда правильно. Сейчас бы им очную ставку устроить! Смешно, конечно, малолетка против взрослого, ребенку никто не поверит. Но товарища Гумо действительно надо тряхнуть как следует, даже с пристрастием, – слишком много недомолвок и косвенных намеков накопилось на его личном счету.

Уже распрощавшись и выехав за ворота, я вспомнил, что до сих пор не знаю имени той, которой в свое время помог появиться на свет.

– Лайрут, как дочку-то назвали?

– Ее в здешнем сельском храме причащали. Так и назвали – Лусани.

Так. «Луса» номер три. Я как-то не предполагал, что это может быть имя человека, – тем больше причин ее найти. А пока что мы понемногу начнем прощупывать нашего подозреваемого «на вшивость».

– Достопочтенный господин Гумо, – начал издалека я. Торговец сразу проглотил наживку и прямо-таки засиял от такого к нему обращения. – Не знаете ли вы случаем, есть ли поблизости что-нибудь вроде священной рощи или заповедного лесочка? Давно хотел побывать в таком, к природе душевно приобщиться, да вот что-то все никак не удавалось.

– Как же, как же! – засуетился Трейсин. – Туточки рядом как раз имеется такая дубравка. Славная дубравка, известная.

– И чем же известна эта дубравка? – спросил я, томительно предчувствуя грядущий всплеск фонтана болтовни. – Расскажите мне все, что знаете.

Я не ошибся – Трейсин вошел в свою стихию и разливался словесными потоками, откуда я, набравшись должного терпения, принялся выуживать нужную мне рыбку. Указанная рощица располагалась прямо у дороги, по которой мы ехали. От других лесных угодий, во множестве своем покрывавших зеленодольские просторы, эта роща ничем не отличалась. За одним исключением – двести пятьдесят лет назад в эту рощу упали осколки той самой легендарной звезды Горевестницы. Если верить слухам, самый большой осколок и поныне лежит в центре рощи – в большой воронке посреди поваленных деревьев.

Но это все-таки слухи, поскольку сами поселяне в эту рощу – ни ногой. Зато жрецы, маги и прочие ходоки прочесали и перекопали несчастный кусочек леса вдоль и поперек, за что местные их метко прозвали копушами. Впрочем, каждая партия копуш, потоптавшись у небесного камня и вдоволь порыв землю носом вокруг него, уходила из запретной дубравы несолоно хлебавши. Им на смену приходила следующая партия старателей, но с каждым годом любопытствующих становилось все меньше и меньше.

В последние годы искатели непознанного и вовсе не показывались в этих краях, лишив многих местных обитателей стабильного источника дохода. Однако десять лет назад в Зеленодолье прибыл большой караван, возглавляемый группой магов, называвших себя Небесными. Эти пробыли в роще всего лишь день и затем спешно покинули ее, отправившись на побережье, к ближайшему порту.

«Уж не те ли это маги, что позже проникли в Лусар?» – подумал я, но дальше развивать эту тему не стал, меня сейчас больше интересовала судьба пропавшей девочки. Зачем она пошла в запретный лес? Но еще более интересно – с чем она вышла оттуда?

Ответы на эти вопросы могли скрываться в сени дубравы, куда мы только что въехали. Рощица и в самом деле выглядела так, словно здесь спаривались стада гигантских кротов. Рытвины и ухабы были на каждом шагу, но они были настолько стары, что на перекопанной земле успел вырасти частый кустарник, так что передвигаться здесь можно было только на своих двоих.

Исцарапанные острыми колючками и искусанные злобными комарами, за четверть часа мы добрались до центра рощи – этот прогал было видно издалека. Казалось бы, вокруг места падения небесного камня должен был быть непролазный бурелом из поваленных деревьев. То есть он тут и был когда-то, пока многочисленные экспедиции не перевели поваленный сушняк на топливо для своих костров: земля вокруг воронки была усеяна пнями и частыми горелыми проплешинами.

Сама воронка оказалась небольшой – шагов двадцать в поперечнике, а в центре ее лежал округлый серый валун размером с доброго быка. Все это настолько походило на яйцо в гнезде, что у меня невольно возникла мысль: а где же та курочка, что снесла это яичко, и каких же размеров она должна быть? Спустившись вниз, я осмотрел «осколок звезды», и моя шальная догадка подтвердилась совершенно невероятным образом. То, что лежало в воронке, было не совсем камнем, я бы даже сказал – совсем не камнем. Поверхность «яйца» была гладко-ребристой, а своей структурой и прочностью она напоминала червеобразный коридор под Лусаром, к тому же внутри явно простукивалась пустота.

Казалось бы, делов-то – стукнуть кулаком покрепче. Однако из опыта предыдущих изыскателей было ясно, что взломать эту скорлупу не удастся никоим образом. Может быть, это яичко как-то открывается? Здесь обязательно должна быть дверца, чтобы тот цыпленок (а может, и крокодильчик), что сидел внутри, мог оттуда вылезти в случае надобности. Исходя из аналогии, дверца должна быть исчезающей – как в подвалах Лусара. А вот как ее открыть?

Осмотрев глыбу со всех сторон, я убедился, что никаких выступов на ее поверхности не имеется. А если ощупать получше… А если перевернуть, подпалить, намазать смолой, помочиться, плюнуть и растереть, причем все это сразу? Да куда ты лезешь, наивный! – тут до тебя целая армия магов расписалась в полном бессилии.

Возможно, это яйцо открывается только для тех, кто ему нужен. Может быть, оно открылось и перед Лусани, чей поспешный отъезд из родной деревни наводит на такую мысль. К сожалению, свидетелей ее хождения по роще не было, а опросить девочку не представлялось возможным ввиду отсутствия самой девочки. Так что пора мне вплотную заняться выяснением ее судьбы – похоже, что от этого «звездного отщепенца» я уже ничего не добьюсь. А жаль!

С досады пнув неподатливый валун каблуком, я уже собрался выбираться из воронки, но тут мой взгляд упал на моих спутников – все трое стояли с открытыми ртами и смотрели мне за спину. Что… Ну и дела…

Это было непонятно, это было невероятно, но это все же случилось. Очевидно, своим последним ударом я попал именно в ту ключевую точку. Это было настолько невозможное везение, что даже становилось немного страшновато: действительно ли это всего лишь везение, или за этим стоит чья-то направленная воля?

Так или иначе, ларчик открылся: валун распахнулся передо мной, словно цветочный бутон, явив моему взору свое содержимое. Затаив дыхание, я засунул голову внутрь и… Там меня ждало лишь разочарование. Внутри не было никаких сокровищ, никаких магических артефактов, там вообще ничего не было, кроме каких-то поломанных пустотелых обручей-торов той же природы, что и хранивший эту загадку небесный камушек.

– И как же это понимать? – выразил я вслух свое разочарование. – Кто-нибудь может мне объяснить, что это?

– Что бы это ни было, магической энергией оно не обладает, – поводив кристаллом сверху, заявил Таниус, чем убил во мне последнюю надежду.

– Может статься, то есть кости нерожденного божества, – задумчиво изрек Трейсин, крутя в руках «божественную» косточку. – Ибо сказано в святом писании: «Усе сущее явилось из яйца».

– Какие же, однако, у богов яйца твердые, – тут же опошлил все возвышенное Штырь. – А что, внутри больше совсем-совсем ничего нет?

– Нет, тут еще лежит бумажка с надписью: «Поздравляем, вы выиграли бесплатную поездку на Небеса – в один конец», – съязвил я, методично вороша палкой на дне. – Увы, больше ни…

У меня перехватило дыхание, когда я понял, на что наткнулся. Осторожно смахнув труху, истлевшие волокна и какие-то мелкие чешуйки, я расчистил четкий вплавленный отпечаток. Это было похоже… Это могло бы быть… Это казалось невероятным, но когда-то в упавшем с неба ковчеге лежали… ножницы!

Да-да, обыкновенные портновские ножницы, ни больше ни меньше. В нашем горном краю такие массивные ножницы грубой выделки во множестве изготавливают деревенские кузнецы. Их используют, чтобы резать толстое домотканое шерстяное сукно, и для стрижки блеющих поставщиков этой шерсти их тоже можно употребить.

Но в отличие от обыкновенных ножниц у «небесного дара» были заостренные концы, что делало их похожими на небольшой кинжал. При некотором желании и умении таким стригунком можно человека насмерть заколоть. Может быть, это все же не совсем ножницы?

В любом случае это я узнаю только у того, кто эти ножницы взял. А я уже догадываюсь кто. Тот непонятный предмет, завернутый в платок, бывший в руках Лусани по выходе из рощи, – это не могло быть не чем иным, как искомыми ножницами.

Тогда дело об исчезновении Лусани вместе с Трейсином может приобрести совершенно иной оборот. Если девочка по широте душевной, да по болтливости природной рассказала алчному торговцу про артефакт, то я даже представить боюсь… – Вечером будем в Донатте, там у мене хата есть. Токмо ежели ее еще злыдни-кредиторы не оттяпали, – прервал мои размышления Трейсин, словно затылком уловивший мой тяжелый пристальный взгляд.

Я на правильном пути – Трейсин действительно из этих краев. На людной дороге этот трусливый слизняк не посмел бы сделать свое грязное дело. Скорее всего он отвез Лусани к себе домой и… Там уже не только и не столько ножницами можно разжиться. Мне сразу вспомнилась та похотливая улыбочка, с которой мерзавец смотрел на девочку того же возраста в таверне «Купец». Тогда разборки откладываются до вечера, заодно и осмотрим место. Надеюсь, не преступления.

С наступлением темноты мы подъехали к небольшому городку на крутом берегу Вераны. Охрана здесь, равно как и в других поселениях Зеленодолья, была настороже, а внутрь впустили нас лишь потому, что какой-то стражник, измученный похмельем и бездельем, вроде бы узнал Трейсина. А окончательно убедиться в своей правоте ему помогла золотая фаценская марка. Его соратники, впрочем, немедленно потребовали по такой же для каждого за тяжкие усилия по открыванию городских ворот.

Плата за вход была просто грабительской, но я бы долго ломаться не стал, очень уж хотелось закончить все поскорее. Однако со стражей разговаривал скряга Трейсин, поэтому переговоры получились долгими и трудными, так что до трейсинского дома мы добрались только ближе к полуночи.

К нашему счастью, кредиторов дом не заинтересовал, но к несчастью хозяина, он заинтересовал воров – дверь была взломана и распахнута настежь. Растопив камин и запалив факелы, мы стали осматривать распотрошенные купеческие владения. Жильцы давно покинули этот дом – на голом полу накопился толстый слой пыли. Не то чтобы сюда вовсе никто не ходил после взлома, еще как ходили: соседи понемногу разбирали на дрова переборки, зал использовался в качестве общественного туалета, а в саду стихийно возникла общегородская мусорная свалка.

Трейсин бегал по комнатам и стенал, заламывая руки и проклиная тех известных пакостников, которые загадили все вокруг, и тех неизвестных лихоимцев, которые вынесли все, что не было прибито, и испоганили все, что вынести не смогли. Из мебели в доме остался лишь тяжелый резной стол, который просто не пролез в двери и к тому же был попорчен – столешница треснула от сильного удара чем-то острым, а вокруг пробоины бурели засохшие пятна крови. Более ничего необычного я в доме не нашел, хотя и облазил его сверху донизу.

Хозяин к тому времени уже успокоился и с подозрением посматривал на мои поиски, хотя я и намекнул ему, что ищу следы воров. Но когда я начал простукивать пол в подвале, торговец сообразил, что ищу я что-то другое, и занервничал.

– Господарь Райен, чево вы там стучите себе? Нету там ничево!

И то правда, зачем? Пора приступать к допросу главного свидетеля и подозреваемого по совместительству. Мы поднялись в зал, Таниус встал во внешних дверях, а Штырь – позади меня. Окна зарешечены, бежать ему некуда. Тут Трейсин занервничал еще больше.

– Вы… вы чево?! Чево вы от мене хочете?

– Почтенный Гумо Трейсин, мы с вами недолго были в одной команде, и я еще не успел узнать вас в полной мере. Но за это короткое время у меня накопилось несколько очень неприятных вопросов, ответить на которые вам так или иначе придется. Поэтому сейчас вы расскажете нам все. Возможно, вы не захотите говорить по доброй воле. Но в таком случае тот коллега, который стоит сзади, развяжет вам язык посредством каленого железа, а тот, который в дверях, – будет отмечать каждый ложный ответ вашим пальцем… отрубленным.

Вообще-то я не предполагал заходить так далеко. Но Трейсин воспринял это за чистую монету, поскольку с визгом рванулся к двери черного хода. Он, правда, не видел, как я ее закрывал на засов, поэтому, с разгону впечатавшись в дверь, отлетел назад на пару шагов и сел, потирая разбитый нос. Я не спеша подошел к нему, он тупо взглянул на меня, затем за меня и истошно заверещал, ползая у меня в ногах:

– Не-е-ет!!! Я усе скажу, усе! Токмо пущай они мене не тронут!

Я взглянул через плечо и, несмотря на всю серьезность ситуации, не смог удержаться от усмешки. Мои помощники буквально поняли произнесенные слова, очевидно, для них подобное было не в диковинку, – Штырь держал в руках дымящуюся кочергу, а Таниус весело помахивал походным топориком.

– Не тронут, пока я не скомандую. Итак, начнем. Прошлой весной ты был в этих местах?

– Б-был, истино так, товар развозил. А вы как проведали?

– Вопросы здесь задаю я! Той весной ты привез к себе домой девочку четырнадцати лет по имени Лусани. Так?!

– Я ни… – Тут Трейсин осекся, услышав, как походный топорик с хрустом вонзается в дверной косяк. – Да…

– Не слышу! Штырь, ко мне! – За спиной зашипела кочерга, опущенная на ветошь, запахло паленым, и тут Трейсин сломался.

– Я ничево ей не сделал! Я ж токмо позабавиться хотел, и она вроде бы тоже. А опосля эта масенькая сучка как тяпнула меня! – длань вона к тому столу пригвоздила своими ржавыми ножницами (Вот, вот он, звездный артефакт!). Такая худенькая, хрупкая, и откуда токмо этакая могучесть в ней явилась? А опосля… Опосля мой собственный охранитель, пес неблагодарный, подбил мене оба ока и высадил три зуба. Они ушли вдвоем, затем я их боле и не зрил.

– Куда они могли пойти? Скажем так, куда вы со своим товаром и своим охранником собирались отправляться?

– На ярмарку до Эштры. В гостинице «Полумесяц» у мене две койки были заказаны. Во время ярмарки в городе нету свободных комнат, токмо под заказ и то, ежели опоздаешь на пару часов, твое место продадут втридорога.

Поняв, что пытать его все же не будут, Трейсин осмелел, глаза его заблестели и забегали, что означало – теперь он будет думать, прежде чем отвечать. Но я рискнул и задал еще один вопрос:

– Это ты отравил Лусу? Если да, то зачем? Можешь не торопиться с ответом, в случае правдивого ответа мы тебя ни пытать, ни тем более убивать не будем. Но учти, у меня есть некоторые доказательства: достаточно проверить сумку Штыря, в которой имеется целый арсенал всяческой отравы.

– Гадом буду, не я! – возопил Трейсин. – Каюсь, стырил в том селе барана и пяток куриц, а ваше злато присвоил. Там оно, в суме моей. Виноватый я, зело виноватый…

Золото действительно было там, где он указал. И вот что вызвало во мне сомнения: хотя серебряные марки уже не чеканились несколько десятков лет, но в странах Юга они все еще были в ходу наравне с золотыми и достаточно часто оказывались в кошельках. Но в этом кожаном мешочке было только золото.

Тут я вспомнил и про то, как Трейсин не пожелал есть с серебра в Эсвистранне, и про сгоревший серебряный флакон в мешке Штыря, в котором вороватый торговец в отсутствие хозяина вполне мог покопаться, и про то, что из моего окружения только Трейсин не держал в руках мою марку-талисман.

– Протяни ладонь! – решительно сказал я, вытаскивая серебряную денежку из каблука. – Если монета хотя бы задымится, ты – покойник.

Трейсин недоуменно посмотрел на меня, потом осторожно выставил свою искалеченную лапку, на которую я возложил марку. Минуты две я пристально смотрел ему в глаза пытаясь заметить следы тревоги. Но, увы, увидел я там только усталую и снисходительную усмешку.

Монета не изменилась. Я промахнулся, Трейсин устоял. Продолжать допрос не имело смысла. На ночь Штырь сделал из него кокон с помощью веревок, одна голова торчала. Счастливо избегнувший расправы и оттого воодушевленный торговец еще попробовал блеснуть красноречием, но Штырь заткнул неугомонный рот Трейсина его же собственным смердящим носком.

Засыпая, я вновь утвердился в своем убеждении: этот записной пройдоха совершенно не тянет на убийцу. Надругаться над беззащитной девчушкой, обчистить ближнего своего, спереть, что плохо лежит, – это для него. Но если сунуть в эти трясущиеся лапки нож, то он его выронит с перепугу.

А девчонка-то – молодец. Другая бы на ее месте нюни распустила, а эта только хвать! – и шаловливая рука уже к столу прибита. И все-таки насчет упавших с неба ножниц я не ошибся, они действительно у Лусани. И если в отношении себя я еще могу допустить чудесную случайность раскрытия «небесного яйца», то в отношении «первооткрывательницы» это исключается, ибо случайность, повторившаяся дважды, неизбежно становится закономерностью. А закономерность и чудесность – две взаимоисключающие вещи.

Значит, взять ножницы могла и должна была именно Лусани. И что же в этой девочке такого особенного, если артефакт, до которого в течение двух столетий не могли добраться все колдуны Южной Земли, чуть ли не сам прыгнул к ней в руки, после чего повел свою новую владелицу невесть куда?

Ох неспроста это, мое сыскарское чутье трепещет, как та гончая, что, учуяв добычу, делает стойку. А эта добыча еще та – заурядное дело об исчезновении деревенской девчушки может вылиться в нечто столь грандиозное, что даже представить себе" невозможно. И сдается мне, я в этом грандиозном буду участвовать не на последних ролях…

Постойте, да о чем это я? Я в это самое грандиозное уже влип с головой, как не в меру любопытная оса – в мед, и с каждым следующим днем я погружаюсь в вязкую глубину все глубже и глубже. Так что выбор у меня невелик: либо манящая сласть поглотит меня, либо я сам всю ее съем-

Так что дерзайте, любители вкусного меда и захватывающих приключений! Сегодня утром мы отправляемся в Эштру, следуя путем юной Лусани и… зову моего сердца.

Три дня пути до зеленодольской столицы прошли без происшествий. Уровень тревожности местного населения возрос до предела – тракт был малолюден, города и посады закрылись на все замки и засовы и ощетинились копьями стражи и дрекольем ополченцев. Попытки разговорить встречных не увенчались успехом – в лучшем случае путники обходили нас сторонкой, искоса поглядывая и пряча лица, а иные, издали завидев наш отряд, бросали все и улепетывали в ближайшие кусты. Трейсин вел себя как обычно, сбежать не пытался, но на ночь мы его все-таки связывали.

Вечером третьего дня Эштра вынырнула из-за холмов. В багровых лучах заката мрачный город выглядел как большая куча углей с редкими проблесками рдеющих огоньков. Черной лентой обвилась вокруг него неподвижная Верана. Вокруг, сколько хватал глаз, не было видно ни души, лишь облезлый бродячий пес-помоечник уныло трусил по дороге.

И тишина. Так не бывает в большом городе даже ночью, если только… Мы въехали в пригород. Улицы пусты, дома глядят на нас черными оконными проемами, вечерний полумрак рассеивают лишь наши факелы.

Кажется, мы заблудились в безлюдном темном городе. Проезд становился все уже, стены придвинулись и загородили небо. Впереди тупик и…

– Стой, это западня! – воскликнул я, подняв лошадь на дыбы, но опоздал – огромная сеть накрыла всех сразу.

Вокруг сразу замелькали черные фигуры, появились факелы. Трейсин неуклюже свалился под ноги лошадям и дико заорал, когда на его спине отпечатались шипованные подковы Вороного, бронированный Таниус зацепился за сеть всеми местами сразу и теперь дергался, спеленатый с головы до пят, Штырь вспорол сеть одним ударом, но замер, когда у его горла заплясали наконечники копий.

– Живьем брать лазутчиков! – пробасил кто-то сверху. – Щас узрим, каких птах мы туточки отловили!

Знакомый голос, я его слышал совсем недавно. Прорезав в сети дырку, я высунул голову наружу и нос к носу столкнулся с Портавелем, тем самым купцом-богатырем, коего так лихо отделал Таниус в Эсвистранне. Он вроде бы тоже узнал мое лицо и усердно заработал мозгами, вспоминая, где меня видел, когда и в какой степени трезвости.

– Таверна «Купец», Райен и компания, – помог ему я.

– О! О-о-о!!! Робята, размотайте их! То есть передовые борцы с бандитизьмом – свои люди. А у нас така беда стряслася, господари! Матку родну, Эштру стольную, третьего дня лиходеи-бубаевцы захватили! Голова наш, Хуба Фуфырь, пес смердящий, смылся отсель совместно с наемниками и зеленодольской казной, свою шкуру спасал, зюзюка подколодная, а град без единого меча остался. Туточки лесной сброд отыгрался на горожанах сполна: весь чиновный люд из ратуши на площадных светильниках поразвесили сушиться, имения передовых богатеев разграбили подчистую, а тем, кто не успел ноги унести, их и поотрывали. Люд зеленодольский на ярмарку было сбирался, так те ж супостаты торговые ряды погромили, товар потырили да над купеческой братией поглумились. Вот тобе, батюшка, ярмарка, вот тобе и праздник! До окраин захватчики покамест носа не казали – ведают, злыдни, что люд здеся живет бывалый и навостренный топор в чулане оперечь хранит. Но, вестимо, вору награбленного завсегда мало, так что ждем гостей непрошеных. Собрали тут невеликий отрядик, а я, стало быть, у них за головного. Эй, живоглоты, чево вы там разоряетесь! – заорал он в другой конец переулка, откуда раздавался галдеж, щедро нашпигованный отборным матом городских окраин.

– Пойма-али! Шпиёна, понимаешь, поймали! – донеслось из темноты. – Аи! Кусается, заррза!

– Так волоките его досель, да не зашибите ненароком, с вас станется!

Другим отрядом командовал небезызвестный хозяин «Красна Солнышка». Шестеро здоровенных мужиков в поварских халатах притащили нечто, укутанное в сеть, дергающееся и вопящее.