Текст книги "Все схвачено"

Чего ж в дурака не сыграть!..

– Упаси боже! – старорежимно открестился от вопроса Стратег. – Мой кабинет не прослушивается…

– Уверены?

– На все сто!

– Я о вашей Конторе вообще-то куда больше страшилок знаю. И представьте, верю им. А одна из страшилок гласит: вас слушают везде. Даже если в сортире орлом на унитазе сидите.

Стратег засмеялся.

Легат счел, что смех не наигран, а вполне естественный. Или действительно самое большое начальство не слушают, или Стратег – наивный романтик народной безопасности. Первое или второе, а выхода нет. Эзопов язык никто не отменял, просто знающих и понимающих его стало чересчур много. Ну и хрен с ними. Над Стратегом, судя по всему, только Очкарик, а что говорить Очкарику, Легат уже знал. Высчитал. Не исключено – с ошибками.

Что ж, его беда! Никогда не увлекался устным счетом в применении к Конторе…

– Итак, условие первое, – начал Легат. – Я получаю от вас ту информацию, которую потребую. И не объясняю, зачем она мне, а вы не спрашиваете. Ремарка к месту: мне некому здесь продать эту информацию – раз, два – я больше всего на свете хочу вернуться домой и забыть всё и всех, включая вас, коллега… – подчеркнул последнее слово, но Стратег и глазом не моргнул.

А зачем? Он сам себе коллегу выбрал – в лице Легата. Хотя, если честно, иного выбора не было.

Старина Гумбольдт мог бы стать информатором для Стратега, но откуда у старины Гумбольдта информация о том, почему и зачем именно так будет через сорок лет и в течение сорока лет? Почему и зачем?..

Из книг? Из газет? Из телевизора?..

На основании этих источников даже аналитики-любители не работают: всем инсайд нужен. А Легат инсайд имеет – в определенной мере, конечно, но для задуманного – выше крыши.

Другое дело, что условие про информацию Легат придумал до кучи. Наверняка существует какая-то отработанная схема обмена информацией между этим временем и временем Легата. Причем все бонусы – на стороне его времени: чтоб все знать, не надо ползать на пузе по тоннелю, достаточно войти ногами в архивы. Которые, конечно, малость поредели после революционного бардака бездумных девяностых, но все же сохранились в основе.

Но Легат сейчас мыслил шкурно. Чтоб ухитриться и порвать ниточку (или обрушить мосты, если хотите…) между временем Бровастого и временем Верховного и Премьера, нужно, увы, время и, как ни иронизируй сам над собой, знания об этом периоде очень пригодятся…

– Принято, – сказал Стратег.

– Условие второе. Вы можете контролировать мои перемещения отсюда туда… – Он показал пальцем – откуда куда. Получилось: от окна на площадь к стене с портретом Бровастого. Никаких аллюзий, чистая случайность! – Но я не докладываю ни вам, ни вашему шефу… тут уж ваша забота, как меня прикрыть… об этих перемещениях. Поверьте на слово, удовольствия от хождения… вернее, ползания туда-сюда я не получаю. Есть необходимость – иду…

– Принято, – сказал Стратег.

Он сейчас на все соглашался, что не исключало в дальнейшем коварства и козней с его стороны. Согласие человека Конторы – это вам не парафированный высоко-договаривающимися сторонами Документ о мире во всем мире. И там-то, то есть во всем мире, его нарушают безбожно, а здесь…

Но у Легата, ни на грош не верящему Стратегу, иного выбора не было.

Как там мама покойница говорила маленькому Легату, когда он божился честным пионерским по какому-нибудь фиговенькому поводу? Верю, верю всякому зверю, говорила мама, а тебе, ежу, погожу…

В принципе логично. Но и с ежом управиться можно…

– Условие третье и последнее. Информацию, которую я буду приносить лично вам, я же стану и анализировать для вас, в пользу ваших планов. Если вы что-то не примете, не поймете, захотите перепроверить – готов обсуждать и отстаивать предложенную мной версию. Если вы начнете действовать самостоятельно – я отстраняюсь, увольте. Тем более что обсуждаемое – абсолютно приватный проект, не имеющий к общему делу прямого отношения… Вы, конечно, можете не согласиться со мной, вы даже можете устроить так, чтобы где-то в районе Дороголюбова меня переехал асфальтоукладчик, но вряд ли это в ваших личных и, все-таки верю, в ваших государственных интересах…

– Не считайте меня идиотом, – вроде даже обиженно сказал Стратег. – Я приставлю к вам охрану, она станет следить за транспортной ситуацией, особо выделяя дорожные машины и механизмы… Короче, третье тоже принято. Есть еще пункты?

– Последний. О нашем… скажем так, соглашении… никто знать не должен. Особенно – Очкарик.

– А вот за идиота держать меня не надо, – с хорошо слышимым раздражением сказал Стратег. – Хватило и асфальтоукладчика.

– Тогда будем считать, что все подписано и… как там?.. парафировано участниками переговоров. Финита!

Легат встал.

– Вы сейчас куда?

– Я сейчас к Председателю.

– А он вам назначал?

– Что за бюрократия, дорогой Стратег! Назначал – не назначал… Я постучусь – вдруг да и впустят.

– Вот жизнь! – искренне, как писали старых романах – в сердцах воскликнул Стратег. – К Самому! К Председателю! Постучится он!.. – И снизил тон: – Ладно, попробуйте. Получится – возьму на вооружение…

– Не получится, так меня застрелят в приемной… Переправьте мой труп по тоннелю. Мои друзья это сделают тем более охотно, что я втравил их в большую жопу… Да, кстати, Стратег. Когда я пойду в свое время, я заберу одного, он мне здесь не нужен. И не беспокойтесь: Контора за ним присмотрит…

– Ваше право… – Стратег сегодня был – само согласие.

По сути, визит к Стратегу был деловым – если иметь в виду проглоченную им наживку. Ну и крючок – плюс. Поскольку Легат ни сном ни духом не зарекался помогать Стратегу подняться по здешней служебной лестнице – крутой донельзя, он тем не менее преотлично понимал, что в его еще не до конца сформулированной игре… или войне?.. такой союзник не помешает. Точнее, может помочь. Втемную. Поэтому информация для него будет, и даже стратегия и тактика по применению этой информации будут сформулированы и запущены.

Хотя поднимется он по означенной лестнице ровно так, как поднимется. Ни на ступеньку больше. Другое дело, что Легат будет знать об этом заранее. И разом. Вот вернется в свое время и посмотрит, сколько у Стратега ступенек впереди и какая – когда. Может, и надрываться зря не надо будет…

Легату нужен инструмент, как бы обидно это ни звучало по отношению к Стратегу, и инструментом этим Легат станет пользоваться по уму – раз и по делу – два. Не перебарщивая. А уж если Стратег окажется умненьким и разумненьким, как герой известной сказки, то ради Бога, – пусть растет. Кто ж ему, кроме себя самого, помешает?..

Он дошел до кабинета Очкарика, вошел в приемную и спросил офицера, караулящего стол с десятком телефонных аппаратов:

– Товарищ Председатель у себя?

– Он вам назначал? – с сомнением поинтересовался офицер, который до сих пор не имел высокой чести лицезреть Легата-коннектора, коли существует такое красивое звание…

А вопрос-то был логичен, но аккуратен: если штатский посетитель добрался до приемной Председателя, миновав непрошибаемый кордон на входе в здание и более мягкий кордон на этаже, то, значит, это какой-то Большой Человек, офицеру почему-то неведомый. Или кто-то с этого этажа ему пропуск заказал… Не объяснять же ему, что непрошибаемый кордон он прошел даже не по пропуску, а по звонку из приемной Стратега, а на этаж Председателя поднялся по дальней лесенке, которая была рядом с кабинетом того же Стратега, он сам по ней шастал к начальнику, а тут прям расчувствовался и проводил Легата до нужного этажа.

Так было.

Но зачем офицеру в приемной лишнее Знание? Пусть лучше у него будет больше Веры…

– Нет, – честно ответил Легат, – специально не назначал. Но, полагаю, не откажет во встрече. Тем более если не слишком занят… Скажите, Легат пришел.

Офицер бережно снял трубку прямой связи с кабинетом, подождал несколько секунд, сказал почтительно:

– Товарищ Председатель, тут к вам товарищ Легат подошел.

Хорошее русское слово, давно ставшее казенным штампом, им же пережившее эпохи и времена – «подошел»! Подошел, подоспел, подождал – его подоткнули…

Но нет, не подоткнули!

– Товарищ Председатель вас ожидает, – сообщил ему офицер, укладывая трубку на рычаги так, будто она была фарфоровой как минимум.

– Спасибо, – сказал Легат и пошел в кабинет.

Очкарик встретил его посреди своего кабинетища, пожал руку, сказал казенное, но вполне сердечно:

– Ну, наконец-то! А то все к Стратегу и Стратегу. Чем у него там намазано?

– К сожалению, ничем, – пригорюнился Легат. – Вот разве что часами поменялись. Как на фронте. Я в кино смотрел.

– А я вживую видел, – сообщил Очкарик, ведя Легата под локоток к столику.

На столике неведомым образом было уже все для чаепития устроено. Чашки, вазочки с вареньем разных сортов, печенье, сладкие палочки, известные Легату с детства под именем «Соломка хрустящая», конфеты – шоколадные, естественно: трюфеля, батончики, «медвежата»… Все Легатом забытые! И не потому, что в его время они исчезли – нет, наверно, выпускаются, все-таки бренды знаменитые! – но потому что давно не ел столь разнузданно сладкое, спортивная диета не позволяла. И он уже привык.

– И чего он вам всучил? – поинтересовался Очкарик, усевшись за столик и бесцеремонно разворачивая правую руку Легата. – «Командирские»! Вот жмот! А чего ж не «Генеральские»?

– Да я сам попросил. – Легат защитил Стратега. – «Командирские» более знамениты.

– И у вас там?

– И у нас тоже.

– Значит, четыре десятилетия пережили?

– У нас и производители, и покупатели любят старые бренды. Верят им.

– Бренды – это что?

– Здесь сказали бы «марки». Или еще проще: «названия». У нас бизнес пользуется исключительно английскими терминами. В русской транскрипции. Без слез не прочтешь.

– Слез от расстройства? – удивился Очкарик, разворачивая «мишек».

– От вселенского кретинизма. Представьте себе вывески, рекламные щиты, рекламу в журналах – иноязычные слова, но русскими буквами. Хочется сразу фейсом об тейбл…

– Лицом об стол? Да, русскими буквами – странновато… Но вы знаете, мне кажется, что названия или их написание – не главное. Главное – то, что есть широкий ассортимент товаров, есть выбор, есть конкуренция…

Легат малость офонарел. Меньше всего он ожидал от Очкарика похвалы азам капиталистического производства и торговли. Что-то прежде таких разговоров с ним не случалось. Не доверял? Да нет, он и сейчас Легату не доверяет по определению. Потому не доверяет, что пусть в малом, но зависит от Легата, а такой человек не любит зависимости. Он может терпеть ее столько, сколько надо, но потом…

Потом – суп с котом. Доживем – посмотрим…

Но Легат-то де-юре вообще – шестерка в колоде. Связной. Носитель информации туда-сюда. И то пока – потенциальный. А что с шестерки взять, пока она туз бережет? Лучше не трогать ее до поры. А посему, раз пошла такая пьянка, как говорит русский народ, стоит и подыграть собеседнику.

– Вы все верно говорите, товарищ Председатель. И оттого мне тем более не понятно, почему вы свернули реформы экономики, которые довольно долго и целенаправленно готовились экономической командой Премьер-министра?

– Председателя Кабинета Министров, – поправил его Очкарик. – Во-первых, не от меня зависело решение, о котором вы говорите. Не только от меня… И увы, но были весьма веские причины, которые вынудили нас затормозить процесс.

– Процесс, который, как говорится, пошел? – Он только сказав, понял, что автоматически употребил любимое выражение сильно будущего Генсека. Прижилось.

– Да, пошел, – легко согласился Очкарик. – Он, в принципе давно начался. По сути, еще при жизни Отца Народов. Но потом все прервалось, естественно…

– Нравится мне ваше «естественно», – усмехнулся Легат. – Одно вводное слово и – смерть смыслу. Что естественно, так это смерть Отца Народов: пора пришла. А все остальное – не от естественности, а от нежелания хоть что-нибудь изменить в механизме управления. И не экономикой, а Страной. Все затаились… Реально реформы… даже не то слово, нет!.. скорее, проба пера… пошли в шестьдесят третьем: как точечный эксперимент. А в шестьдесят пятом, то есть совсем недавно, эксперимент Премьеру позволили расширить… Начиналось-то, вы помните, всего лишь со снижения числа плановых показателей для выбранных предприятий, а потом – как будет выражаться очень нескоро грядущий Генсек – какой-никакой, но процесс пошел. Были ликвидированы совнархозы, как инструмент управления. Хозяйствующей единицей стало предприятие. Введено отраслевое управление промышленностью… Да что я перечисляю, вы все это знаете лучше и лично!.. Главное, что реформы начали давать пусть и невеликие, но результаты. Все же позитивные.

– Негативных тоже хватало, – почему-то печально сказал Очкарик.

– А что вы хотели?

– Вы… я обращаюсь к вам как к человеку… ну, мягко скажем, не местному… вы хорошо знаете историю вопроса?

– Историю несостоявшейся реформы?

– Пусть так.

– Ну-у, читал… разные источники… были и «за» и «против»… Вот, кстати, главный идеолог реформ Срединного государства считал, что реформа сама по себе хороша…

– Черт с ним, с идеологом, восток – дело тонкое, прав красноармеец из нового фильма. Что хорошо для Срединного, для нас – отрава… Всего лишь – вариант поговорки, не понимайте буквально… Судя по всему, вы – не экономист. Я – тоже. Но поверьте мне, я внимательно и подробно изучал то, что было придумано неким профессором и что взял на вооружение Предсовмина. И в теории были серьезные проколы, даже мне видные, а уж в реальном ее воплощении… что успел Предсовмина воплотить… там оказалось просто не паханое поле и для приписок, и для двойной бухгалтерии, и для откровенного воровства… Теория, дорогой товарищ Легат, это всего лишь – теория. До практики любой теории идти и идти. И все лесом… Да, к слову, вы слыхали о Кибернетике?.. Знаете, что он тоже предлагал свой вариант реформы экономики, так сказать, кибернетический вариант?

– Я читал об этом.

– Вот его замысел был, на мой непросвещенный взгляд, куда более любопытен – как минимум и перспективен – как оптимум. Но… – Очкарик развел руками.

– Дорого и долго?

– Наверно, так. У нас всегда предпочитают подешевле и побыстрее, а быстро, как известно, только кошки родятся…

– Вы не любите Предсовмина?

– Извините, но ваш вопрос некорректен. Я не оперирую понятиями «люблю – не люблю». Для меня был и остается главным критерий качества: дела, идеи, человека, наконец. И уж простите, я не обсуждаю за глаза своих коллег.

Легат чувствовал себя дубовым профаном – раз, бестактным хамом – два и просто нахалом – три. И как ни смешно, самим собой – семнадцатилетним, не ведающим ни хрена о грядущих сорока годах…

– Это вы меня извините, – сказал он и впрямь виновато. Чувствовал свою вину, не играл ее. – Просто ваше время – это и мое время. И где-то в нашем с вами городе существую я, которому нынче семнадцать лет. И этот «я» ни сном ни духом не ведает о реформе Предсовмина и абсолютно не боится вашей Конторы не потому, что чист душою и Родине предан, а просто потому, что знаний, кроме школьных и спортивных, у него – никаких. Но это его время. Может быть, в большей степени, чем ваше, потому что он молод и жизнь его прекрасна и бесконечна по определению. Но это уже давно не мое время, увы. А хочется, чтоб мое…

– Так оставайтесь, – мягко, без улыбки предложил Очкарик. – Работы много и работа интересная…

– Не сомневаюсь, – сказал Легат. – Но вряд ли воспользуюсь вашим предложением. Трудно жить, зная все про завтра, послезавтра, после-после… И неинтересно. Пусть я буду тем, кто я есть. То есть пришельцем из будущего. Которое вроде бы и не настало еще, но существует и прекрасно себя чувствует! Этакий парадокс… Я хочу быть с вами честным, если это не страшно, учитывая вашу работу… – поднял ладонь, отгородился от явной попытки Очкарика возразить ему. – Я хочу успеть принести максимум пользы вашему… ну и нашему тоже делу за тот срок, который мне станет по силам. Если это получится – раз, и если это будет именно пользой – два. Но в первую очередь я хотел бы принести лично вам хоть какую-то реальную, а не виртуальную пользу, ибо мое представление о получаемой вами информации, скажем мягко, не слишком позитивно. Я не буду врать, не договаривать, не доносить до вас ту информацию, которую предназначат вам мои кураторы из… – поискал термин, нашел, засмеялся: – Как лучше: с того света или с этого света? Я для вас, фигурально выражаясь, – пришелец с того света, но и вы для меня – житель того света. Кто прав?

До сей поры молча слушающий Очкарик тоже вдруг засмеялся – коротко.

– Очень относительные понятия, оказывается, – сказал он, не снимая улыбки с лица. – Где тот свет, где этот… А выходит, что все зависит от точки зрения. Она у каждого – собственная, взлелеянная… Хотя, может, и ошибочная… Смотрите, мы с вами из разных эпох, уму неподъемно – каких разных! А ведь мы, как я понимаю, физически – ровесники, так?

– Я старше вас, товарищ Председатель. На целый год…

– Давайте договоримся: пока мы с вами здесь… ну, там где вы школу только окончили… мы – на этом свете. А у себя дома, в будущем, можете легко считать его – тем. И давайте закончим упражнения по русскому языку. Вернемся к делу. Благодарю за желание принести лично мне зримую пользу, но, поверьте, это – дело десятое. Хотя я благодарен вам… И все же ваши планы, Легат?

Вот и подошли к главному, подумал Легат. Не ошибиться бы теперь, не киксануть бы – как с этой чертовой реформой. Болтать надо поменьше…

– Два пункта, господин Председатель. Первый. Сегодня я уйду… – усмехнулся, – на тот свет. Заберу с собой одного из моих спутников: он мне нужнее там. Второй останется здесь. Полагаю, через два-три дня, не позже, вернусь обратно и сразу буду у вас, если позволите…

– Разумеется, сразу, – сказал Очкарик. – Что тут не позволять?

– У вас есть Стратег, который ведет этот проект… – Легат старательно сделал вид, что чувствует себя неловко, – он, похоже, считает, что право первой ночи – у него.

– Да? – не удивился ничуть, а просто спросил Очкарик. – Пусть считает. На здоровье! Но информация, как ваш свет и наш свет договаривались в свое время, адресована персонально мне. И мне решать, во что посвящать моего подчиненного, а что утаить от него. Разве я не прав?

Милая фигура речи!

– Если вам любопытно мое мнение, то вот оно: вы правы. И мой вопрос был всего лишь попыткой подтвердить свое мнение. Попытка удалась… – Легат поднялся. – Спасибо за чай и, главное, за беседу…

Пошел к дверям.

И услышал в спину:

– Будьте осторожны, Легат.

Конец первой части

Часть вторая

Выход. Вступление от героя

 
Наставляли: не броди по ночам,
кошки серы в них и черны коты,
от шального ветра гаснет свеча,
не трещат дрозды,
не пахнут цветы.
Ветер ночью – это кроны поют,
будто волны – отражаясь от скал…
И такой в поющей тьме неуют!
И такая наползает тоска!
Спать не хочется.
Напиться – вполне,
ибо мир не мил, и ты – уж не ты.
Веришь: истина и вправду – в вине,
прав поэт…
И вновь пылают мосты!
Как пройти бы те мосты, сохранив
веру в то, что завтра вновь
будет день, будет пища, и друзья.
И они
объяснят тебе, что все это – хрень,
что бессонница всего лишь – недуг,
что снотворное – проверенный путь,
что с какого панталыка и вдруг
человек не хочет ночью – уснуть,
и проснуться поутру налегке,
позабыв о глупых страхах ночных…
Полночь.
Время мертвых.
Свеча в руке.
Где друзья?
Ты напрочь забыл о них!
Ночь – наркотик, ибо наркотик – страх.
Ты подсел на эту взрывную смесь.
Ты один на всех четырех ветрах.
Ты не принял – Там
и отринул – Здесь,
но опять бессонно стремишься – в Там…
Это – свойство возраста, дорогой:
под бессонье странствовать по мостам.
Вроде – дома…
Правда, расклад другой:
ты в ином пространстве, чужом и злом
для любого, кто средь ночи незряч,
тебя вновь испробуют на излом,
и напор искусен, остер, горяч.
И, быть может, ты не вернешься в Здесь,
заблудившись в вязкой ночной тиши…
Вероятность – есть.
И опасность – есть.
Но опасность ли это?
Сам и реши!
И никто не вправе тебе помочь:
ты себе – палач, но и лекарь – ты…
А дорога снова ложится в ночь.
И поют деревья.
Манят мосты…
 

P.S. Может, взять снотворного на глазок и уснуть без снов – это ли не рай?..

P.P.S. Если выбираешь из двух зол – самое красивое выбирай…

1

Они ушли вдвоем с Диггером. По большому счету ни Бур, ни Диггер здесь Легату нужны не были. По тому же большому счету здесь даже для него, Легата, реальной работы не возникало. Чисто курьерские обязанности: принес, распишитесь в получении, до свидания, до новых встреч. Ну, разговоры разговаривать – это его личное дело, и оно ему интересно. Интерес шкурный, от межгосударственного далекий, но шкура-то своя… Бур хороший и надежный спутник, но Легат и сам уже наблатыкался ходить под землей, тем более по одному и тому же маршруту. Зачем ему спутники? Пусть Бур вернется домой и забудет, если сумеет, их нежданное приключение. Хотя, скорее, не забудет. Станет ли молчать? А вот это уж забота никак не Легата. Пусть Контора с него берет все подписки, какие только возможны в конторском делопроизводстве. Самая прикольная, на взгляд Легата, – обет молчания. Впрочем, клятва на крови – тоже ничего…

Праздный вопрос: а на фига?

Ждите ответа…

Но подписки – завтра. А сегодня Буру пришлось остаться заложником возвращения Легата. Полковник, то есть Стратег, уперся. Легат орал, клялся любимой женой, любимым сыном плюс невесткой, но Стратег сказал:

– Другим разом пойдете.

– Это когда это? – наезжал Легат. – Зачем вам заложник, когда я никуда сбегать не собираюсь? Я вон и Председателю слово дал…

– Дал, взял… – отмахнулся от Легата Стратег. – Не хочу я всех сразу отпускать, вот не хочу – и все тут! Сказал: другим разом, значит, другим разом.

– Да у мужика ни копейки местной! Ему даже погулять выйти – и то не на что! Что ему, сычом сидеть и в окно смотреть? На Друга Детей?

– Деньги дадим.

– Подавитесь своими деньгами! Сам дам…

– Тоже ведь казенные… – Стратег любил, чтоб его слово было последним.

Но и Легат любил.

– Ладно. Вы здесь – сила. Но давайте жестко договоримся: в следующий маршрут я Бура забираю. Нечего ему делать, не нужен он мне. Ни здесь, ни, кстати, там.

– Ладно, уговорили… А Диггеру, значит, есть что делать?

– Диггеру есть. Но именно там, а не здесь.

– Поделитесь планами?

– Непременно. Как только сформулирую. Вот вернусь через денек-другой и сформулирую…

В общем, договорились. Или иначе скажем, точнее: пришлось поверить Стратегу на слово. Сегодня. Если слово не сдержит, Легат объявит голодовку. Или лучше забастовку: голодать противнее, чем ничего не делать…

Но Диггеру и вправду придется попахать. И много. Он, по разумению Легата, станет в Столице этаким связным между Легатом и тамошней Конторой. Официально. Они с Легатом, к примеру, смогут встречаться, так сказать, на сломе времен или, проще, на полпути – у ворот на причале – здесь или за воротами в подземелье – там.

Зачем?

Да, не важно!

Это – легенда для тамошних и здешних конторских. Может, она и не понадобится. Контора двухтысячных куда толерантнее к подданным Страны, нежели Контора семидесятых. Кто где хочет, тот там и встречается, с кем хочет. Так что со свиданиями на причале Легат погорячился…

Но на самом деле у Диггера будет весьма важное дело. Одно. Правда, возможны два варианта. Какой выпадет – это от проворности Конторы зависит, той Конторы – из две тысячи десятого. И дело называется так: Гумбольдт.

Это – в том случае, если конторские из двухтысячных, несмотря на заверения Генерала, Гумбольдта не словили. Пасли они его – да, в это Легат верил. Вон и Генерал говорил Директору, что его люди Гумбольдта уже несколько дней пасут. Но Легат, заочно, хоть и подсознательно, уважая старика Гумбольдта, сильно подозревал, что Гумбольдт слежку чуял. И намеренно не уходил от нее. До поры. А пришла пора…

Короче, если все так, то у Диггера возникает серьезная и, главное, не афишируемая нигде задача – найти Гумбольдта прежде, чем люди Генерала опять сумеют выйти на него. Найти и прикрыть. Наглухо. И лучше – здесь, в прошлом…

Легат предполагал, что Гумбольдт – этакий черный ящик. Все его знают, он ни от кого ничего не скрывает, информацию вываливает без остатка (из ящика же…), такой простой, такой открытый, такой скромняга… Такой-такой… Не такой! Легат любил людей, ему нравилось общаться с ними, нравилось вытягивать из них что-то спрятанное, что-то заветное, что они не очень-то и афишируют, а тут – вроде и скрывать нечего… Но не верил Легат таким открытым-закрытым! А коли не верил, то непременно хотел проверить…

Мечты, мечты, где ваша сладость?.. Кто сказал? Какой-то классик…

Бур, конечно, расстроился, хотя Легат был профессионально убедителен. Он выделил Буру пять сотенных, деньги по тем временам немалые, сказал стандартно:

– Ни в чем себе не отказывай. Я вернусь через два дня. Не позже. Не страдай. По бабам походи, пока вольный. Хотя они здесь, в отличие от наших, по любви дают, а это – время…

Час был поздний. Они с Диггером уходили рано утром. Двух практически полных дней, считал Легат, должно хватить конторским, чтобы подготовить к передаче коллегам очередную порцию информации. Точнее оформить. Легат был уверен, что Контора давно собрала и проанализировала для коллег информацию на весь семидесятый год как минимум. Делов-то!.. Хоть лихие девяностые и почистили конторские закрома, но, Легат был уверен, – лишь по краям. Тогдашние революционеры вполне удовольствовались той мелочовкой, которую конторские позволили им изъять, плюс порушенным памятником Другу Детей.

А то, что беречь было надо, конторские сберегли. Для следующих поколений конторских…

Ушли, как и задумывали – чуть позже шести утра. Вылезли на свет божий в родной эпохе – на «Командирских» натикало восемь ноль семь. Темпы подземных походов росли на глазах.

Диггера Легат отпустил к семье до вечера, а сам тоже решил поначалу заехать домой, помыться после хождений под землей, влезть в костюм и – в Контору. В местную. Потом заехать в Службу – к себе, выяснить, кто звонил, кто искал, что хотели и вообще, что происходит в подведомственном Легату Главке. Узнать, что с Осой – это важно. Потом созвониться с Командиром и сходить к нему в Крепость. Потом…

Суп с котом, естественно. Время покажет, что потом.

Связка ключей, среди которых был и ключ от ворот с орлом, путешествовала вместе с ним. Он нацелился было в замочную скважину, но дверь открылась сама. На пороге, естественно, стояла жена, что было удивительно: ее театральное хозяйство позволяло спать как минимум до половины десятого, раньше полудня она в театре не появлялась. Как в доме – раньше полуночи.

– С добрым утром, любимая, – мгновенно среагировал Легат.

Но ответа не получил. А получил вопрос:

– И откуда мы в такую рань? Неужто нас выгнали? И кто же себе такое позволил?

Ну, вот уж ирония сейчас была вовсе неуместна!.. Меняем роль, дело привычное.

Легат легко отстранил жену, прошел в прихожую, начал неторопливо и последовательно снимать с себя диггерский комплект. Точнее все же – туристский, не более, но Легату лестно было называть его по-взрослому.

– Может, ты все объяснишь, где тебя носит днями и ночами? – не унималась жена.

– Позвони Командиру, он тебе объяснит. Что дозволено, объяснит, естественно…

– Звонила. Представь: соединили сразу, уникальный случай. Обычно как: мы передадим, что вы звонили, Командир вам перезвонит. И дай бог – дня через три!.. А тут – сразу!

– И что он сказал: где меня носит?

– Сообщаю, чтоб ты был в курсе: у тебя – серия коротких командировок в разные регионы страны в рамках подготовки к выборам в Госсобрание. В Столице ты практически не бываешь, разве что пролетом. Перезвонила твоей секретарше – тот же ответ. Она вон даже в мою приемную факс прислала – о твоих передвижениях… Сговорились все, что ли?

– Почему сговорились? Святая правда, – не мог не поддержать начальника Легат. Как не мог и не оценить его ход с факсом, который наверняка сначала родился в его голове, а потом – через цепочку помощниц-секретарей – добрался до театральной приемной. Класс!.. – И подумай сама, стал бы я объединять столь несоизмеримые силы, как Командир и моя помощница, чтобы скрыть от любимой и неделимой жены какую-нибудь ерундовую историйку? Из пушки по воробьям…

Он уже сбросил с себя походные доспехи и в трусах и тапках ушел в кухню поискать съестного. Типа – завтрак. Жена перемещалась следом.

– И куда ж ты летал? Поделись географической информацией…

– Знаешь что, – раздумчиво сказал Легат, параллельно диалогу вытаскивая из холодильника пластиковую коробку творога, масленку с маслом, включая электрочайник и прочая, и прочая, – я не стану тебе перечислять города и веси, где мне пришлось побывать уже и придется еще. С географией у тебя нелады, чего зря память грузить. Поволжье, Урал… Впереди – Западная и Восточная Сибирь… или Сибири, как правильней?.. короче, летать мне не перелетать еще недели две, а то и три. Я, кстати, перед вылетом тебе звонил, чтоб предупредить, у меня все спонтанно вышло, как всегда, но ты была на репетиции своего «Гомункулуса» и тебя не подзывали. И, как видно, не передали. Хотя я твоей секретарше все объяснил…

Он споро доедал творог с медом, запивал чаем и поглядывал на «Командирские». Время подпирало.

– Ничего она мне не передавала! – возмутилась жена. То ли секретарской забывчивостью возмутилась, то ли все же враньем любимого мужа. Она не подозревала Легата в изменах и даже в традиционных мужицких загулах с бабами. Слишком долго и вполне счастливо жили они вместе, много пережили, много разного было – чего ж на исходе третьего десятка совместного бытия заниматься мелочными копаниями! Просто Легат и впрямь никогда не исчезал так надолго и без предупреждения. – А телефоны там, конечно, не работают, да? Нет связи?

– Связь есть, – сообщил Легат, завершив скорый завтрак, вставая и руля в свой кабинет – одеться к походу по разным начальникам. – Телефона не было.

– А где же, любопытно, он был? – Жена шла за ним, не отставая.

– А вот где… – и указал на письменный стол, где одиноко лежала черная «Нокия», временно умершая за период отсутствия владельца. – Я его забыл, когда утром убегал. Ты, кстати, спала, как из пушки. Будить не стал.

И все до единого было святой правдой. Включая реально забытый телефон. Да и вряд ли он пригодился бы Легату в семидесятом году…

– Тем более, повторяю, я тебе звонил перед вылетом из vip-зала и – напрасно…

Он споро переодевался в цивильное: традиционно голубая рубашка, серый в полоску костюм, однотонный галстук. В Службе по умолчанию никакая пестрота не поощрялась. В Конторе, как он успел подсмотреть, тем более. Подхватил портфель – дорогой и, разумеется, черный и скромный.