Текст книги "Все схвачено"

– Навестили их, что ли?

– Вчера.

– Значит, имеете свое мнение… Мои люди тоже общались с обоими, докладывали подробно. Сумел понять – не высшая математика.

– Так и будут общаться?

– Зачем? Снимем слежку! Если уже не сняли… У нас не милиция, все люди на счету. Отвлекать их от действительно важных дел – служебное преступление… А вам – спасибо за беспокойство.

– Не за что, – сказал Легат.

Хотя было за что.

– Короче, вы меня покидаете? – Очкарик ни с того ни с сего подтвердил вопросом знаемое.

Легат допустил, что это была фигура речи. Но ответил терпеливо еще раз:

– Ни в коем случае! Я просто решил повысить себя в должности. Мы же договорились. Стану для своих – смотрящим, для вас – консультантом.

– Как Князь Тьмы?

Не зря Легат прочитал про Очкарика кучу статей, рукописей и иных интернет-публикаций, прежде чем идти с ним на контакт. Все пишущие и вспоминающие об Очкарике отмечали его образованность и даже начитанность. Он, вон, и стихи писал. Дилетантские, ясное дело, но бойко. Типа: «И пусть смеются над поэтом… и пусть завидуют вдвойне… за то, что я пишу сонеты… своей, а не чужой жене». Обычная версификация или, в переводе на язык родных осин, умение составлять слова в размер и в рифму. Не поэзия. Но, несомненно, – признак образованности и неплохого владения родным языком.

Ну, и роман про Мастера читал, что вышесказанного не отрицает.

– На лавры Князя Тьмы не претендую, – поскромничал Легат. – Готов быть именно консультантом. Со строчной буквы.

– Годится! У нас в Конторе как раз в штатном расписании имеется такая должность… Тогда до встречи. Когда ждать вашего сменщика?

– Пока не могу точно ответить. Полагаю, через несколько дней. С кем ему работать?

– Работать? – удивился Очкарик. – Ни с кем. Он же просто курьер, да?

– В общем, так.

– Тогда оставьте его данные моему помощнику, пропуск на него будет выписан постоянный. Он должен передавать информацию в мою приемную. Со всеми положенными атрибутами секретности.

– Знаю. Тут мы не разучились.

– А когда вы мне понадобитесь, я передам через курьера. Полагаю, он допущен к особо секретной информации?

– Несомненно, – соврал Легат. – Он же был здесь со мной все время. Я сновал туда-сюда, а он был здесь. Можете не опасаться.

– Я не опасаюсь ничего, кроме болезни, которая может вышибить из седла.

– Есть основания опасаться?

– Пока, к счастью, нет. Это я так, вообще… Да, передавайте привет и наилучшие пожелания вашему Полковнику. Я-то поначалу с осторожностью к его визиту отнесся, даже пожалел, что на вашу просьбу согласился. Ан, неправым оказался! Очень толковый человек. Нестандартно думает, умеет спорить, обаятелен… Хотя и суховат, суховат… Но это уж Контора, она всех умеет строить в шеренгу по пять… Однако рад буду встретиться вновь. Приглашайте, приводите.

– А это плохо – в шеренгу по пять?

– Это не плохо и не хорошо. Это данность. Школа. Хорошая школа, несмотря ни на что. Я вот тоже прохожу ее. Поздновато, правда. Но поговорка про «лучше поздно» на моей стороне. До скорой встречи.

Поднялся, крепко пожал руку.

И – финита.

Холодноватым вышло прощание. Может, и впрямь Легат что-то не то сказал, и Очкарик захотел как минимум переварить сказанное, передумать и сделать какие-то выводы. Может, просто торопится куда-то или к кому-то. Главное, что точка не поставлена. В конце концов, чтоб все эти передвижения туда-сюда по тоннелю не мешали его работе в Службе, можно устроить так, чтобы он являлся к Очкарику максимум два раза в месяц и – по субботам. Просто чтоб видеться с ним. В конце концов есть же выходные! Суббота – сюда, воскресенье – дома…

По субботам, правда, традиционные планерки у Командира…

Ладно, разберемся. Как было написано на могиле или на перстне (Легат точно не помнил…) библейского великого царя: «И это пройдет…»

А что в сухом остатке?

А в сухом остатке – вполне самостоятельный Очкарик, который хочет сам лично принимать решения по использованию той информации, которую ему приносил Гумбольдт, следом – Легат, а теперь будет носить Диггер, если Конторе и Легату совместно удастся его уговорить.

И должность Консультанта – это всего лишь должность консультанта, а вовсе не Князя Тьмы, обольщаться не стоит, да и Легат уже давно ничем не обольщается. Поезд ушел. Возраст настал – чтоб малость поумнее быть. Хотя получается не всегда.

Никуда и ни к кому не заходя, как говорится – на росстанье, он неторопливо, минуя лифты, спустился по лестнице на первый этаж, постоял там, почитал на «доске информации» какие-то ненужные ему и вообще нечитаемые документы, порулил к выходу, показал офицеру свой пропуск и вышел на площадь.

Хорошо дышалось!

Солнце только начало скатываться к закату, вокруг детского универмага было людно – лето все-таки, пора отпусков и детских каникул, Железный Человек как всегда одиноко стоял посреди площади и бдел. Работа у него такая. Бдит и бдеть он будет ровно тридцать лет и три года – с пятьдесят восьмого до девяносто первого…

Кстати, о бдительности. Интересно, сняли слежку или Очкарик выдает желаемое за действительное?

Проверим перед отбытием…

Легат еще раз огляделся, никого подозрительного не узрел, мухой поймал такси и назвал адрес:

– К Панораме на проспекте Одноглазого.

Так ласково и кратко называли в Столице Фельдмаршала.

Таксист, конечно, тоже мог быть конторским наймитом, так и пусть везет Легата посмотреть очередной шедевр художника-панорамиста, автора разных панорам в разных городах.

Доехали. Расплатился. И пошел смотреть панораму, которую, к своему стыду, ни разу в жизни не видел. Хоть и почти всю жизнь прожил практически рядом.

Купил билет, потолкался в толпе экскурсантов, посмотрел действительно гигантский труд художника, поискал окрест себя подозрительных типов. Подозрительные были, но все они мало походили на службистов из Конторы. Уж больно много колорита! Идущий по следу должен быть невидимым и неслышимым. А тут хоть и в тишине искусство наблюдали, но – зуб Легат давал! – одни иногородние.

И все же ненароком выбрался из толпы, и все же отстал от нее, и все же сам в одиночку походил-посмотрел всякие детали воистину великанской работы, шагом-шагом отвалил к выходу и один покинул Панораму. Никто следом не вышел.

Легат постоял, подождал, потом быстро обошел здание Панорамы справа, перебежал улицу по подземному переходу и нырнул во двор дома номер четыре по проезду имени Фельдмаршала. А оттуда дворами дошел до моста кольцевой железной дороги, спустился к Реке и по берегу добрался, наконец, до дома Гумбольдта.

Было стыдновато: чего это он на старости лет в сыщика решил поиграть? Негоже. Тем более что все равно никакой слежки не заметил. Даже если она и была…

Вошел во двор родной школы – пусто было. Лето. Дернул входную дверь – открылась. В полном безлюдии походил по фойе первого этажа, где на стенах висели прямоугольники выпускных фотографий. Свет вполнакала горел, присутствия людей не ощущалось. Легат быстро нашел выпуск своего года и себя – с ежиком. Вид, надо сказать, не очень…

– А ты кто? – услышал вдруг и аж вздрогнул. Буквально.

Сзади стояла явная ночная сторожиха, не успевшая запереть входную дверь.

– У меня сын в этом году ученье завершил. Шел мимо, дай, думаю – на выпускную фотку гляну…

– Так каждому же давали! – удивилась сторожиха. – И сыну твоему тоже.

– Так разведенный я, – врал Легат. – А жена опять замуж вышла. Я фотки не видел. Вот и хотел взглянуть.

– Ну, гляди, – смилостивилась сторожиха. – Только быстро. Пять минут тебе. Закрывать должна… – и пошлепала растоптанными войлочными тапками по кафелю пола.

Легат на всякий случай нашел фотографии последнего выпуска, себя нашел – с дурацким ежиком на башке, волосы жесткими были, никакая толковая прическа не получалась. С возрастом, однако, помягчели, поседели и поредели…

Посмотрел. Умиления не испытал. И пошел прочь.

Со сторожихой попрощался вежливо.

Вышел на крыльцо: темнело уже. И никаких топтунов окрест видно не было.

А все ж пока шел к подъезду Гумбольдта, оглядывался. Ну, шли люди. Ну, дети бегали. Ну, пара мамаш коляски с новорожденными толкали. Ну, милиционер бодрым строевым шагом прошел по двору и скрылся в подъезде. В другом.

Тихо нынче во дворе было. Тихо и безлюдно.

Легат открыл дверь и вошел в подъезд. Доехал на лифте до нужного этажа, до искомой двери, и позвонил. Открыли сразу.

Гумбольдт-старший стоял на пороге и молча смотрел на Легата.

– Один? – спросил Легат.

– Один, – ответил Гумбольдт.

Такое ощущение, что он не удивился нежданному гостю.

– Я коротко. За тобой и за младшим до сего дня следили… – Он почему-то говорил шепотом, приблизив лицо к лицу. – Мне Очкарик сказал.

– Я знаю, – спокойно и в полный голос ответил Гумбольдт.

– Они снимут охрану. Очкарик подтвердил, я ему верю, меня он ни разу не обманул. Да, судя по всему, уже сняли. Я прогулялся по двору: никого не было. Вообще никого…

– Ты у нас, оказывается, сыщик? Надо ж как Контора человека ломает!.. Ну, сняли, – чуть усмехнулся Гумбольдт. – Или не сняли. Какая разница! Это ж Контора. Я у них – меченый. И безо всякой слежки – враг.

– А это не паранойя, а, Гумбольдт? Как с нею жить станешь?

– А мы с нею – шерочка с машерочкой, с паранойей любимой. Она для меня, как в песне из кино: на лицо ужасная, добрая внутри. Хорошее кино. Смотрел?

– Сто раз, – сказал Легат. – Не понимаю я тебя. Хоть умри – не понимаю.

– Не умру и не собираюсь, – улыбнулся Гумбольдт. – И тебе не рекомендую. Спасибо за предупреждение, конечно, но я не боюсь слежки. Ни я, ни Джуниор не лелеем вершить революцию, взрывать мосты, брать заложников. Пусть пасут. Я же тебе сказал: я здесь, потому что хочу уберечь Джуниора от моих ошибок.

– Все-таки ошибок?

– Конечно. Ничего же толкового у меня самого не получилось. Значит, все делалось ошибочно.

– А теперь, значит, все будет делаться правильно?

– Теперь ничего делаться не будет. Я не хочу дважды входить в одну воду. Джуниор меня понимает. Надеюсь, и дальше будет понимать. По-любому вода будет совсем другой.

– А если нет?

– Не надо меня пугать, Легат. Я очень толково пуганый. Я сказал: ничего не будет. Ничего и не будет. Удовлетворен?

– Я теперь стану приходить сюда много реже. Максимум раз в две недели. Или еще реже.

– А кто ж информацию-то будет носить?

– Есть человек. Просто курьер.

– Сдался, выходит?

– Ты обо мне? Да ради бога! Сдался. Сломался. Испекся… Я не занимаюсь бесперспективными проектами, у меня и на жизнь не так уж много времени осталось. И есть хорошее дело, которое мне нравится. Впрочем, ты знаешь…

– Знаю, – сказал Гумбольдт. – Увидишь Осу – поцелуй ее за меня.

– Ты серьезно? Ты что, навсегда здесь?

– А где мне быть?

– Ну, забери, наконец, Джуниора в наше время. Он быстро пообвыкнет.

– Я подумаю, – сказал Гумбольдт. – Хотя вряд ли что-то надумаю. Джуниор здесь – дома. И ему надо вырасти, постареть малость и стать Гумбольдтом. Нормальным хорошим человеком. И чтоб жена… Иди, Легат. Спасибо за волнение. Редкое свойство – уметь волноваться о чужом человеке.

– А как я узнаю, что ты надумал?

– Никак. Живи спокойно, Легат. У тебя тоже сын есть…

– У меня – сын, да, а у тебя?

– У меня Джуниор. Дай бог, повезет, так ты с ним там, в Завтра, может, и встретишься. Не со мной. С ним. Да хоть завтра и встретишься, извини за дурацкий каламбур. Я невольно…

– А почему ты его там не нашел? Не встретился?

– Знаешь, боялся. Себя боялся. Его реакции. Боялся своим появлением сломать что-то… Ты понимаешь?

– Да уж не бином Ньютона… Значит, прощай Гумбольдт?

– Значит, прощай Легат.

– Последний вопрос. Зачем ты меня вытащил сюда? Ты же мог просто отказаться от этой работы?

– Работы? Ладно, пусть так… Не мог я отказаться. Потому что со мной уже был Джуниор, а отец уже умер. Так просто мне никто бы не дал уйти. Скрываться и бегать я не хочу. Тащить его в будущее – не хочу. Я хочу, чтобы он прожил свою жизнь. Понимаешь, свою! И в своем времени. Но не мою! И поэтому я – с ним. Я помру, когда срок придет. Но это я помру! А он будет жить Гумбольдтом. Хорошо бы тем, каким мне сейчас хочется. Говорят: начать бы жизнь сначала – все было бы по-другому. А у меня есть такой вариант. Говорят, дураку везет… Я всю жизнь дураком прожил. А теперь повезет, зуб даю! Даже в этой говенной стране… Все, Легат, иди с миром. Спасибо тебе за твое волнение. Сам знаешь, редкое чувство нынче, умирающее… – и буквально выпихнул Легата на площадку.

И дверь закрыл.

Легат сел на ступеньку и стал думать. Просто так думать – ни о чем. Иногда у него это получалось. Успокаивало.

12

Утром он на работу пошел.

Ничего в Службе не изменилось. Все как стояло, лежало, висело, бегало и суетилось – все так и продолжалось. Помощница вот обрадовалась.

Спросила:

– Вы насовсем?

– Насовсем, насовсем, – подтвердил Легат.

Очень хотелось, чтоб не соврал, чтоб так и вышло.

Позвонил Командиру.

– Приступил к работе. Претензий по служебной командировке ко мне не имеется.

– Ни у кого? – спросил умный Командир.

Пришлось говорить правду.

– У принимающей стороны не имеется. А отправляющей стороне ситуация с Главным Объектом сегодня будет доложена.

– А что с Объектом?

– Жив-здоров. Объяснил, что ему не нужны постоянные консультанты. Ему нужны только курьеры с документами.

– Опять ты где-то палку перегнул?

– Ни в коем случае! Никакой палки не было. Расстались с Объектом дружески… – и вдруг его осенило. Спросил: – А ты, что, не знаешь ничего?

– А что я должен знать?

Абсолютно спокойно спросил. Без интереса. Типа ну что там этот Легат еще наворотил? Значит, он не знает о визите Премьера к Очкарику. Как же это? Командир – и что-то про Службу не знает? Невероятно…

Но факт?

Лучше не проверять, не задавать наводящие вопросы. И Легату лучше, и Командиру тоже.

– Нет, ничего особенного. Просто был вчера на даче у Очкарика. Он меня со своими товарищами познакомил. Водку пили. Договорились, что я оставляю за себя человечка. Он и станет ходить по тоннелю. А на прощание он попросил меня по мере надобности появляться у него, если ему что неясно будет. Связь через нового курьера.

– И впрямь херня… А курьер кто? Твой подельник?

– Я бы сказал мягче: мой напарник.

– Ну-ну, – подвел итог разговору Командир. Не интересно ему было. Но без каверзного вопроса не отключился: – Что там у тебя с Академией Национальностей?

– Проект полностью готов.

– А люди?

– Процентов на восемьдесят.

– А надо на сто двадцать. Чтоб было из кого выбирать. Неделю тебе даю. И понял: сто двадцать процентов! А еще лучше – сто пятьдесят… – вот тут он трубку повесил. Озадачив не по-детски.

И то верно: сто пятьдесят лучше, чем сто двадцать. Значит, будет сто пятьдесят.

Вызвал к себе Усатого. Тот пришел вальяжный и наглый.

– С прибытием, – поздравил. – Ты к нам надолго или проездом?

– Я к вам навечно, – сообщил Легат. И поинтересовался тем, про что только-только соврал Командиру: – Сколько у нас потенциальных кандидатов в Нацакадемию?

И приготовился расстроиться.

А Усатый не огорчил:

– Пофамильно и с подтверждением согласия – тридцать четыре кандидата.

– А надо?

– Ну, численность утверждена: тридцать пять рыл. Прибавь на отсев еще человек десять – пятнадцать. Полтинник по максимуму выходит. Командиру будет из кого выбирать. Срок какой?

– Пять дней, не больше. Сегодня вторник. Хорошо бы в субботу на совещаловке доложить и списочек представить.

– Сказано – сделано, – легко согласился Усатый. – Он тебе, что, звонил уже?

– Я ему.

– Цифра его?

– Не моя же! Я ж не самоубийца.

– Все мы здесь немножечко самоубийцы. Только процесс много дольше обычного. Я пошел?

– Валяй. Я – в Контору. Вернусь максимум через пару часов. Скорее, раньше. Дождись меня.

– Куда ж я с тонущего корабля денусь? – вопрос был риторическим и ответа не требовал.

Когда Усатый ушел, Легат набрал Генерала по Первой Правительственной, поздоровался, естественно, и попросил принять незамедлительно. Именно так. И Генерал тут же согласился. А еще бы! Здесь Легата Директор знает и лелеет, когда загорелось, а не горит – извольте к Генералу. Не к лицу Директору постоянно возжаться с простыми курьерами. Генерал – вот максимум! И нечего козырять, что сорок лет назад сам Председатель курьера не чурается, разговоры с ним подолгу разговаривает. Здесь – по-новому! Здесь – не выше Генерала! И это надо считать сладким пряником, а не кривить морду.

А то, что Легат и Премьер именно из директорского кабинета в воскресенье стартовали в семидесятый год, так это – пустое, было – проехали. Дальше – на общих основаниях!

Да и было ли, если Командир не в курсе?..

Выходит, что не было.

Новое время – новые нравы. Легат не вправе обижаться. Служба… Ну и что с того, что здешнему Директору Конторы в лом общаться с каким-то сотрудником Службы, пусть и немалого ранга? Его право. Плюс к тому: ложно понятая субординация всегда была характерна для чиновнического класса Страны. И до Революции, и после Революции, и до Войны, и после, но особых масштабов пренебрежение низшего высшим достигло после предновогоднего ухода Старика с должности Президента. И год от году цветет и зреет.

Один поэт сказал о смене поколений: «Придут другие – еще лиричнее…» Ошибся! Те, что пришли и ныне властвуют, к лирике никакого отношения не имеют. Скорее, к басне: «Однажды кролик вдруг решил, что будет львом…» В басне «решил, что будет». А в жизни нынешней «решил и стал». И все кругом дружно ликуют: «Какой могучий лев у нас рулит!».

Так и живем…

Да и хрен с ними, с начальниками! Генерал – достаточно внятный персонаж, Легату его хватает сполна. И он – один. Пришел к нему Легат, потолковали, сформулировали очередную вводную и разошлись до поры. Только, похоже, сегодня вводная начнется с выводной буквально: надо вывести из игры Легата и ввести в нее Диггера. Который, кстати, ни сном ни духом…

А никакого хождения в семидесятый вместе с Премьером не было. Действие окончено, забудьте!

Надо бы предупредить Диггера, чтоб он не повредился от радости.

Надо бы, но – позже. Сначала следует огорчить Генерала, а он сам пусть огорчит Директора. И вот тут-то Легат всерьез полагал, что Директору глубоко плевать на тех, кто ходит или будет ходить к его знаменитому коллеге в семидесятый. Лишь бы ходили. Хотя зачем это нужно здешним конторским, Легат не мог уразуметь. Для тамошних, прежних – какая-никакая, но все ж информация для размышления, как любил писать дружбан Легата и сочинитель самого великого разведчика во время Большой Войны.

А для этих, нынешних?..

Видимо, Контора должна держать руку на любом пульсе. Даже на том, коего давно нет…

Вышел в приемную, сказал помощнице:

– Через час буду.

И пошел верным путем в так и не ставшее родным здание на площади Друга Детей. Ждали его там, во-первых, а во-вторых, хотелось узнать реакцию на визит Премьера в собственную юность. И хорошо бы реакцию самого Премьера, если таковая имеет место.

Генерал встретил радушно и с ходу ошарашил вопросом:

– Покидаешь нас, значит?

– Откуда ты знаешь? – прибалдел Легат.

Ну, Контора по определению знает все. Но ведь не все же!..

– Профессия у нас такая, – ожидаемо ответил Генерал.

– А если честно?

– Ну куда уж честнее… Ведь не ошибся, нет?

– Нет, не ошиблись… А все остальное списать на прозорливость и умение видеть человека насквозь. Так?

– А как еще? – засмеялся Генерал, явно довольный реакцией Легата. – Фирма веников не вяжет, – вспомнил давно умершую приговорку.

А Легат ее давно умершую вторую половинку в тему добавил:

– Фирма делает гробы.

– Все-то вы, писатели, знаете, все-то вы помните… – сел за свой письменный стол, Легату гостеприимно указал на обитый зеленой кожей стул перед приставным столиком. А мог бы устроить беседу хотя вон там – за кофейным столом и в удобных креслах. Тоже зеленых. Ансамбль… – Никак, прощаться пришел?

Сегодня у Генерала был День Вселенского Прозрения. Именно так: все с прописных. Неоткуда ему было узнать намерения Легата, ни с кем он ими не делился. Кроме Командира. Но вряд ли Командир сразу по уходу Легата стал названивать в Контору и мелко стучать на сотрудника. И «вряд ли» здесь лишним стоит. Не мог и – точка!

– Ты на эстраде выступать не пробовал? – Легат – от недоумения – решил малость похамить. – Угадалово мыс лей и сбыча мечт! Только один вечер! Проездом!..

– Ай-яй-яй, дорогой господин Легат. Хамить-то зачем? Почему бы не прибегнуть к несложной логике и все себе объяснить? Не получается? Я помогу… Ты ушел в прошлое воскресенье утром – раз. В воскресенье Очкарик нечасто приходит в Контору – два. Значит, ты встречался с ним где-то на стороне – три. Ты мог, конечно, бабу там завести, но я плохо представляю тебя, ползущим два часа на пузе для удовлетворения потребностей, которые здесь удовлетворить куда проще, чем в те былинные времена. Не-ет, ты встречался с Очкариком. В неформальной обстановке. Типа на даче. Где, кстати, у него дача была?

– Где и у всех, – хамски ответил Легат, сильно униженный собственным недомыслием и публичным разоблачением оного. – Любимая трасса тамошних высших чиновников.

Унижение унижением, а, похоже, о визите Премьера к Очкарику здесь тоже не знают. А что ж его, Легата, никто не предупредил, что это – государственная тайна? А если он продаст ее за банку варенья?.. Но кто, скажите, мог его о том предупредить? Только сам Премьер. Или кто-то близкий Премьеру, который должен позвонить Легату… нет, позвонить – это стремно, лучше иначе… должен найти Легата, вызвать его в Крепость и взять подписку о неразглашении. Директор должен был предупредить и тоже расписку взять, если он – единственный в Конторе хранитель этой небольшой, но тяжелой Гостайны. Так?

Не так!

Порассуждаем: кто в курсе событий? Точно – сам Премьер и его охранники. Ну, шофер еще. Но они знают, что их босс спустился в дыру под бывшей гостиницей и несколько часов отсутствовал на поверхности. И что? Он был в диггерском прикиде, в говнодавах, хотя и весьма прикольных, вполне годных для ежедневно пользования. Может, он вызвал известного диггера по имени Легат, чтоб тот, значит, поводил его под любимой Столицей?..

Вариант?

Вполне!

И все иные версии – ложь.

Если Легат кому-то станет рассказывать о том, что он водил Премьера на встречу с давно покойным Очкариком в Столицу семидесятого года, то место в психушке этому Легату обеспечено. Да скажи он о визите Премьера тому же Командиру? Что будет? Ну, не психушка, Командир не зверь, но уж увольнение по собственному желанию точно означится. Плюс – Севера, чтоб в снегах эту тайну захоронить.

Гениально! Легат – заложник ситуации. Обреченный молчать навеки. Даже родная жена ему не поверит. Потому что ее муж, как сообщил ей Командир, мотается по командировкам туда-сюда. Это очень похоже на правду, так бывало и ранее.

А в семидесятый год…

Жене фантастика чужда.

А Легат, кретин, все произошедшее всерьез воспринял. Сам себе клятву молчания определил. Да болтай где хочешь, если нормальная и все-таки нескучная жизнь надоела…

Приехали.

А беседу продолжать следует. С новым-то знанием…

Тут и Генерал на реплику Легата о местоположении дачи Очкарика ответ означил:

– Вот видишь, времена меняются, а традиции остаются… Идем дальше. Зачем такая спешка? Выходной все-таки… А затем, полагаю, что он тебя с кем-то познакомил. С кем-то важным для него и, не исключаю, нужным для нас. Так?

– Так, господин прорицатель.

Все так, все правда. Он действительно был в гостях у Очкарика. На даче. Один.

– Уволь, – засмеялся Генерал. – Из меня прорицатель, как из говна пуля. Всего лишь логика. Которую я, знаешь, люблю и часто ею пользуюсь… С кем тебя Очкарик познакомил?

Молчать было глупо. Генерал переиграл его всухую.

– С Мужиком.

– А вот тут поподробнее, пожалуйста. Помнится, старина Гумбольдт именно через Мужика выходил на Очкарика. Это понятно. А наоборот-то зачем?

Рассказывать ему про Пахаря, про их поездку к Гумбольдту, про решение Гумбольдта остаться в прошлом и караулить самого себя – это было явно лишним и вредным. Тем более местоположение Гумбольдта выдавать. Сейчас этот логик, не отловивший Гумбольдта здесь, в это время, пошлет взвод «чистильщиков» через тоннель на проспект Одноглазого Фельдмаршала, они там все и зачистят «под ноль». Синдром под именем «служебное рвение»…

Хотя это рвение будет вмешательством в жизнь суверенного прошлого.

– Отвечаю. Хоть и терпеть тебя не могу за публичное унижение моего гордого человеческого достоинства…

– Помилуй, – засмеялся Генерал, – унижение перед кем? Перед моими любимыми кактусами? Им пофиг. А больше никого нет. Так что не лепи горбатого, как пишут в плохих детективах. Колитесь, сэр.

Вот пристал!

– Этот Мужик, как я смутно понял… – начал колоться Легат, – вообще-то коротковатым был завтрак, разговорить его времени не хватило… этот Мужик – обыкновенный теневик из того времени, мощный теневик, который держит под собой множество производств, левых скорее всего, хотя легальные тоже не исключаю, имеет крепкие каналы на таможнях, а еще кучу денег и ничего не боится. Потому что Очкарик его как-то крышует. Видимо, они давно дружат. Может, с детства… А может, и за деньги. Хотя это на Очкарика не похоже…

– А для чего знакомил?

– Ни для чего. Просто из симпатии ко мне. Уж извини за нескромность… Пригласил в выходной день на дачу, познакомил с лучшим другом, славно выпили и славно закусили… Где крамола? И зачем ее искать? Или ты иначе не умеешь?

– Умею. Даже поверю тебе. Отчего ж не поверить… Но вот закавыка! Не вернулся ты в воскресенье. Остался там. Что задержало-то?..

– А ты что же, следишь за мной, Генерал? – гадким тоном, с обидой, с негодованием.

Но отметил, что их возвращение вместе с Премьером не было засвечено. Почему? Как? Охрана постаралась?

– Избави Бог! – воскликнул Генерал страстно, только руки не заломал в негодовании.

– Гулял, знаешь ли. Очень мне нравится гулять по Столице моего детства и юношества. Потом поужинал в ресторане отеля «Мать-Город», у меня там номер полу-люкс в постоянном пользовании. От Конторы. Там и заночевал. А с утра был с визитом к Очкарику, где и донес до него печальное известие об уходе с курьерской должности.

– Почему ж на даче его не известил?

– Момента не случилось. Забыл. Мужик помешал. Камнепад пришел… Множить причины?

– Не стоит. Я весь – одно большое ухо.

– После визита – в родное время и в родную Службу. Командир у меня злой и памятливый, проект важный на мне висит. Я здесь пробуду не менее двух недель, мы так с Очкариком и договорились. Связником поработает Диггер, ты его досье, чую, наизусть помнишь – с твоими-то способностями. А если я Очкарику понадоблюсь, он через Диггера сообщит.

– Ты вывел Диггера на Очкарика?

– Упаси Боже! Зачем ему в такие выси? Он максимум с тамошним Полковником работать будет. Ответ полный?.. Да, забыл. Очкарик заявил, что курьер ни с кем на прямую общаться не должен. Он всего лишь станет передавать запечатанный конверт в его личную приемную. И все.

– Жизнь покажет… – Генерал был не только хорошим логиком, но и философом. – Командир твой в курсе?

– Более чем.

– Ладно. Скажи Диггеру, что мы поможем ему в организации нормального легитимного диггерского Общества, найдем помещение, ускорим регистрацию. Я знаю, он сейчас колотится по разным начальникам по сему поводу…

– Вот за это спасибо. Это ему – как елей на голову, – поблагодарил Легат и встал.

Потому что раньше встал Генерал.

– Рад был побеседовать, – любезно сказал Генерал, пожав руку гостю и провожая его к выходу.

– А уж я-то как рад! И слов не найду…

Генерал неожиданно рассмеялся.

– Смешной ты, – сообщил. – Надо бы нам как-нибудь посидеть в спокойной обстановке. На том же шоссе, к примеру, злачных мест там сегодня не в пример больше, чем вчера.

– Почту за честь, – ответил Легат.

Только каблуками не прищелкнул. И пошел прочь.

А в спину услыхал:

– Вообще-то есть мнение, что проект наш надо не переформатировать, а попросту закрыть. Поэкспериментировали и – точка. Ты как к этому?

Легат обернулся.

– Ты всерьез?

– А когда я шутил? – удивился Генерал.

– Твое мнение или вышестоящее?

– Будем считать, что мое.

– А Директор знает?

– Я с ним говорил. Он того же мнения.

– А Премьер?

– А Премьер, а Президент!.. Ты про мировую закулису забыл…

– А причина похорон проекта?

– Смысла не видим. Тратим почем зря человеческие ресурсы. А где результат? Время – деньги. А мы и время тупо посеяли, и денег не вырастили.

Легату поплохело. Не от идеи, выброшенной Генералом ему вслед, нет, идея, по-хорошему, просилась на волю, Легат и сам об этом думал, но не додумывал, обрывал. Но понимал: не наигрался пока…

– Я подумаю, – сказал он. – Можно?

– Обязательно, – засмеялся Генерал. – Только недолго. А то мы завтра-послезавтра все закроем, запечатаем, а ты все еще думать станешь…

– Завтра-послезавтра? – переспросил Легат.

– Фигура речи, – ответил Генерал.

На том и расстались. О времени для «посидеть» речь вторично не зашла. Слова, слова, слова, как говаривал бессмертный герой бессмертного драматурга. А и то к лучшему! Нет, что ли, у Легата людей, с которыми ему приятно посидеть в неофициальной обстановке?..

А проекту, похоже, – фигец. Наигрались и – будет. И не Генерала, не Директора это решение…

И Легат пошел назад в Службу. Он хотел позвонить Осе. А потом поработать. Он своих подчиненных черт-те сколько не видел. Это плохо…

Оса откликнулась сразу, но сразу и оговорилась:

– У меня сегодня концерт в «Спортивном». Хотите – приходите. Потом, после концерта – поговорим. Наверно, есть о чем, да?

– Есть о чем, да, – повторил слова и интонацию Легат. – Лучше я к концу подойду. Не обижайтесь, но я первый день в Службе. Вопросов накопилось – гора. Разгребу и подойду. Вы когда финалите?

– От публики зависит. Где-то после девяти, но ближе к десяти… Вам пропуск оставить?

– Не надо, – отверг предложение Легат. – Я как в юности, на протырку…

Позвонил жене, сообщил, что период блиц-командировок окончен. Моряк вернулся домой, домой вернулся он с моря, и охотник вернулся с холмов. Она обрадовалась. Показалось, что искренне.

Позвонил Диггеру, сообщил, что продал его с потрохами Конторе и что временно придется исполнять обязанности Легата, а сколь временно – время и покажет. Но – недолго. О мнении, якобы имеющемся у кого-то там наверху, говорить не стал. Диггер не обрадовался, а – напротив, бился и орал на другом конце провода. Когда проорался, Легат ему поведал о благородном предложении Полковника. Про Организацию. Ор утих. Все-таки наши люди привыкли к натуральному обмену: ты – мне, я – тебе.

Условия обмена Диггера, похоже, устроили, потому что беседу он завершил решительно:

– Если это и вправду так, то хрен с ним. Похожу – не рассыплюсь. А Общество нам позарез нужно. От ментов, прям, спасу нет…