Текст книги "Все схвачено"

Он оборвал себя: не время и не место анализировать содеянное. Хотел эксперимента – сделал его. А за результатами, извините, – в другое место и в другое время. Легат – тот, кого в квартире не было, который всегда шлялся в свободное от учебы и спорта время где ни попадя, – вернется домой часам к одиннадцати, к полдвенадцатого, увидит на своей чуть пахнущей нафталином тахте (она же – хранилище зимних вещей летом) почтовый конверт, разумеется, вскроет его и прочтет. И, не исключено, выкинет в мусорку. Или не выкинет. Или что-нибудь где-нибудь екнет – в животе, например, – и он сохранит его. Лет на сорок, к примеру…

И тут же остановил себя: размечтался, фантаст гребаный! Что-то не припоминается наличие в твоей жизни каких-либо конвертов с какими-либо письмами. Малопонятными для юношей. Или более-менее понятными – по тексту, но по смыслу – увы! Но разве в семидесятые годы мало было сумасшедших?.. Вот один нечаянно и ткнулся в родную дверь…

Короче, не помнил Легат в своей послешкольной, послеинститутской и прочей жизни никаких писем с малопонятными текстами. Никто ему никогда не писал. И он ни с кем не переписывался. Не любил он эпистолярный жанр и по сей день не любит, хотя ему один раз в рабочий день приходится подписывать десятки казенных ответов на десятки совсем не казенных писем… Но не он их читает, не он на них отвечает, есть на то квалифицированные и толковые работники, которые пока Легата не подводили: жалоб на ответы из Конторы не было.

А об этом, с позволения сказать, послании из будущего…

Сказка на то сообщает: забросил старик в море невод и ни хрена не вытащил. Проехали!

А сходил не зря!

Маму повидал…

Пожилой-пожилой мама была. Живой…

Только кому об этом расскажешь? Для жены он – государеву лямку тянет, из города в город мотается. Для сына?.. Да сын скорее всего и не ведает, что папашка вообще куда-то отбыл из Столицы…

Короче, сам себя порадовал, сам себе и рассказывай.

А если бы бабочка, то есть ее «эффект» действовали – мгновенно обрел бы в памяти: как же, имелось письмо, помним! Валялось спокон веку! Да и по сей день где-то в ящиках лежит! Но не действует, не было, не валялось, не лежит! Нет никакой бабочки, сто раз говорилось уже…

6

Гулянье по родному Проспекту закончилось ровно в тот момент, когда мама закрыла перед ним дверь. Смотреть здесь и вспоминать нечего. Лучше всего ехать к Харону, даже не заморачиваясь вызовом авто из Конторы: такси, вон, по Проспекту бегают с зелеными огоньками, – вернуться домой и лечь спать. Один день отдыха всего, спасибо Очкарику!..

Он перешел на другую сторону Проспекта – был наземный пешеходный переход прямо от угла его старого дома к углу дома напротив, где имел место «Гастроном». Любимый магазин мамы.

У «Гастронома» оказалась стоянка такси, чего Легат не помнил.

– Куда поедем? – спросил таксист, включая счетчик.

И Легат для себя самого неожиданно ответил:

– В Центропарк. К главному входу.

Он пока не знал, зачем ему в Парк. Но он знал, что узнает, когда приедет.

Когда доехали до главного входа, на счетчике натикало рупь тридцать. Из мелких денег у Легата были только десятки, десятку он и протянул, получил сдачи восемь рублей и несколько монеток и сказал водителю:

– Спасибо.

К его удивлению получил аналогичный ответ.

И вышел из машины, мучаясь фантастическим несоответствием цен Здесь и Там. Там этот маршрут ему стоил бы минимум две сотни. А то и три – смотря какая машина. Хотя и пенсия у отца была ровно сто двадцать рубликов. Сравнивать не просто бессмысленно, но и вредно.

Вывод-то один напрашивался: жили куда хуже, но зато куда стабильнее. Желающие могут выбрать…

К желающим Легат не относился, купил в кассе Парка входной билет и, как писалось в старых романах, ноги сами понесли его по левой аллейке к стеклянному параллелограмму знаменитого в данное время кафе «Четыре времени».

Легат понял, зачем ехал в Парк.

Народу у входа было несчетно. Двери закрыты, никого не впускали.

– Кто сегодня играет? – спросил Легат у парня лет двадцати, рядом с которым стояла девчушка помоложе, в зеленой мини-юбке, в белой шелковой блузке и почему-то с розовым шарфиком на шее.

– Сегодня еще и поют, – ответил парень старому козлу. Или еще не было такого определения?.. – «Шуты».

Бог ты мой! Живы еще, голубчики! А он и не помнил толком эту группу – одну из первых запевших нечто, слабо похожее на рок. Но похожее. И не настала еще пора массовых гонений на отечественных «рокеров» – именно так, в кавычках, считал Легат, поскольку никакого рока у нас толком не было, а была всегда только бардовская песня, игравшаяся с претензией на рок-н-ролл. И дай им бог! Так он думал. И готов был доказывать это где угодно и кому угодно. Хоть Верховному!..

Хотя Верховный, полагал Легат, склонялся к бардовской песне…

Песен «Шутов» Легат не помнил, хотя о группе в свое время знал.

Он в эти годы больше увлекался джазом и надеялся, что попадет сегодня именно на джазовый «сейшн», потому что «Четыре времени» славились, как гнездо тоже не слишком легитимного джаза. Не легитимные джазисты в стране были – супер! И на мировом уровне – тоже, по сей день считал Легат. Он отлично помнил, как протыривался на джазовые вечера, как потом познакомился с лучшим в Стране Саксофоном и лучшим в Стране Трубачом.

А джаза сегодня в Парке не было…

Но не уходить же, раз приехал, здраво решил Легат и спросил у парочки:

– Очень внутрь хочется?

– Очень! – буквально вскричала девица.

А парень просто безнадежно кивнул.

– Ну, пошли, – сказал Легат и танком попер к дверям, не оглядываясь.

Полагал, что избранные им фанаты не отстанут.

Дорога была короткой, но трудной. Фанаты матерились, пихались, пытались не пустить, но Легат цель видел и к цели дошел. Даже не очень помятый. Целью были двери, в одну из которых Легат постучал кулаком и крикнул:

– Открывай! Быстро!

То ли тональность крика показалась опасной тамошнему швейцару-вышибале, то ли он просто хотел выматерить очередного хама-фаната, но дверь приоткрылась сантиметров на пять и в эти пять сантиметров Легат мгновенно сунул руку с удостоверением здешней Конторы.

И оно сработало, в чем Легат практически не сомневался. Он-то бывал здесь в молодые годы, он-то знал, что сюда без хорошей ксивы мимо очереди не пройдешь. А ксива у Легата была супер-дупер! Живи он здесь постоянно, проблем бы вообще не ведал. Но даже ради такой перспективы жить он здесь не собирался. Другое дело – «Шутов» послушать. Пары песен будет вполне достаточно, как он полагал…

Швейцар повел его и спутников – малость прибалдевших – к единственному свободному столику недалеко от сцены. Тут же и официант нарисовался.

– Чего пьем? – спросил Легат у парочки.

– Нет, ничего, спасибо, – быстро ответил парень, который сам был весь в сомнениях насчет их нечаянного проводника. – Мы не пьем.

– Ну и дураки. Я угощаю… – и к официанту: – Мне стольник коньячку, а моим друзьям – бутылочку хорошего сухого. И вазу с фруктами… Да, и сразу – счет. А то мне скоро уйти придется…

Именно придется, а не, к примеру, понадобится. Термин к месту надо уметь выбрать точно. Легат до сих пор умел…

А на сцене пели «Шуты». Легат смутно помнил фамилии участников группы, но уж точно не мог их различить. А между тем один из них стал действительно отличным певцом и композитором, хотя и растолстел необъятно, да и другой поет сольно на эстраде, любим публикой, несмотря на возраст.

«Шуты» пели свою песню на стихи хорошего поэта забугорной Страны Туманов, давно покойного: «А если мука суждена… Тебе судьбой… Тебе судьбой… Готов я скорбь твою до дна… Делить с тобой… Делить с тобой… И если б дали мне в удел… Весь шар земной… Весь шар земной… С каким бы счастьем я владел… Тобой одной… Тобой одной…»

И ведь пели, собаки, хорошо, душевно, даже голоса кое-какие имели место, хотя Легат знал, что один по крайней мере со временем запоет на порядки лучше, а другой – так и вовсе станет одним из первых голосов на нашей небогатой этим товаром эстраде.

Но здесь они начинали. И Легат, несмотря на не великую любовь к отечественной эстраде, был доволен своим решением прийти сюда.

Ну, джаза ждал. А этих «Шутов» забыл напрочь. И что с того. Если считать по внутренним часам Легата, то понадобилось четыре десятилетия, чтобы он смог – когда-нибудь, где-нибудь, кому-нибудь – сказать: а я в семидесятом пошел на протырку в «Четыре времени» и послушал «Шутов». Или придет к нему в Службу по какому-то важному для него вопросу этот Один-из-Первых, а Легат к слову скажет ему: «А я вас слышал аж в семидесятом в Центропарке, во „Временах“… И смягчится посетитель в начальственном кабинете, и разговор легче пойдет. Только на хрена ему эти понты?..

А тут официант коньяк принес Легату, уже откупоренную бутылку красного из все той же гордой горной республики, бокалы поставил, вазу с яблоками и – это круто! – тройкой недешевых апельсинов в центр стола водрузил. Аккуратно разлил вино в два бокала и бумажку-счет Легату протянул.

Легат глянул: на четырнадцать рублей нарадовались. Он быстро вынул из бумажника две десятки, сказал:

– Сдачи не надо. Спасибо, – и поднял бокал с коньяком, посмотрел на своих нечаянных спутников: – Видимся впервые и скорее всего в последний раз. Его величество Случай повторений не любит. Хочу выпить за вас. Я, знаете ли, умею видеть будущее, поэтому скажу вот что: у вас будут спокойные, но скучные первые десять лет жизни, считая от дня нынешнего. Ну, может пятнадцать… Потом еще лет восемь – тоже скучноватых, но – уже с надеждой. А потом – все будет зависеть только от вас. Трудно будет. Но если вам, ребята, хватит упорства, терпения, сил, наконец, то все у вас получится преотлично!

Сказал мутное, сам понял, что сказал мутное, но – чокнулись, выпили, и Легат встал:

– Успеха вам!

И пошел к выходу.

А на сцене «Шуты» пели грустное:

«Будто с неба срывал и кидал он планеты… так всегда перед смертью поступают поэты… Но пруды высыхали, и плоды увядали… И следы от походки его пропадали…»

Ушел Легат. И следы от походки его даже не появились, потому что погода нынче стояла теплая и сухая. Но ведь и песня – не про него…

Вышел из Парка, перешел один из красивейших мостов Столицы, спустился на набережную, на пристань, постучал в будку. Окошко открылось.

– Ночь на дворе. Завтра приходите.

– Мне сейчас нужно, Харон, – засмеялся Легат. – Уж извини, что разбудил.

Харон проснулся окончательно, вскочил, что-то уронил, громыхнув, выбежал на пристань:

– Возвращаетесь? Это мы сейчас. Это мы мигом… – и в катер спрыгнул, и движок сразу завелся.

Легат сошел в катер, сел на носовую банку.

– Когда назад будете? – полюбопытствовал Харон.

Любопытство его было к месту: ему ж встречать.

– В воскресенье. Часиков в десять утра. Не проспи.

– Да как можно! – укоризненно сказал Харон.

И замолчал. Может, обиделся. Ни оправдываться, ни вообще разговаривать Легату не хотелось…

Прибыл домой, позвонил на мобильник Генералу, назвал время визита. Генерал крыльями в панике захлопал, залопотал, что времени мало, что человечек может быть уже занят, что надо заранее предупреждать.

– Мое дело – попросить разрешение на визит. Оно получено. Причем не в конторский кабинет, а домой. Не слабо, а? Я договорился, Генерал, а со своим человечком сами разбирайтесь. Кстати, кто из нас двоих про воскресенье говорил? Точно не я. Так что первое слово дороже второго. А Очкарик не заплачет, если приеду к нему один.

И – точка.

А завтра будет день и будет, как и положено поговоркой, пища. То есть традиционная утренняя планерка в Крепости у Командира. Опоздание не приветствовалось, а напротив…

Легат отсидел свое на планерке молча, поскольку даже за короткое время скитаний через тоннель отстал от местных реалий. Скорость жизни в Службе высокая, догонять придется…

Расходились.

Командир сказал Легату:

– Задержись.

Легат сел в кресло перед столом Командира.

– Что там у тебя? – спросил Командир, и особого интереса в его голосе Легат не уловил.

– Полагаю, что заканчиваю свою повинность – по договоренности с обеими Конторами.

– Кто за тебя останется?

– А это еще важно?.. Диггер. Я тебе рассказывал.

– Что-то помню… С Очкариком как?

– У нас с ним сложились очень добрые отношения, – развернуто ответил Легат.

– Помимо дела?

– И помимо дела – тоже.

– Ну, ты даешь, – похвалил его Командир, но особого восхищения Легат не услышал. – Когда вернешься к работе?

– Я пока работаю, Командир. Любое приключение должно иметь своевременный финал. Полагаю, что финал моего наступит максимум через несколько дней. И я на следующей неделе вернусь к своим обязанностям.

– Давай быстрее. Дел много… Хотя твой Усатый – он толковый мужик.

– Других не держим, – ответил Легат, поднимаясь с кресла. Явно протокольное собеседование пришло к финалу.

Он уже шел по традиционно унылой ковровой дорожке к дверям, как позади мерзко заверещала «вертушка». Легат машинально – до чего ж рефлекс силен! – тормознул и оглянулся: Командир поднес к уху трубку, произнес казенное «Слушаю!», впрямь послушал секунд двадцать, свирепо взглянул на Легата и поднял указательный палец: задержись, мол… Легат притормозил. Стоял у дверей, ждал.

Командир по-прежнему молчал в трубку, терпеливо кивал головой, потом ответил:

– Спасибо, конечно, но это не моя заслуга. Я ему передам, он как раз у меня.

Положил трубку, спросил:

– Чего это ты такого невероятного сделал? Директор прям-таки заливается?

– Не знаю, – сказал Легат, потому что не знал. – Раз хвалит, значит, чего-то ему от тебя или от меня надо. Правило старое, но его никто не отменял.

– А вот не сказал он, чего надо. Дифирамб спел и потребовал тебя на ковер. Лично к нему. В двадцать ноль-ноль ровно. Сможешь ровно?

– Смогу. – Легат взглянул на «Генеральские»: десять минут четвертого они натикали. Времени до восьми оставалось – хоть жопой ешь…

– Позвони потом, – сказал Командир.

Любопытно ему было.

– Я-то позвоню, – согласился Легат. – Только ты мобилу не отключай…

А ровно в двадцать ноль-ноль открыл дверь в приемную Директора, автоматически удивился странному наличию в ней некоего количества здоровых мужиков в серых костюмах и темных галстуках, праздно сидящих на казенных стульях, услышал от помощника уже привычное: «Проходите, вас ждут», толкнул нелегкую дверь и оказался в знакомом кабинете.

– Лейтенант запаса Легат по вашему приказанию прибыл, – почему-то именно так отрапортовал он и – осекся.

От неожиданности. Она же – реприманд.

Потому что в кресле напротив Директора сидел Премьер.

Привычный такой Премьер, только-только сошедший с казенной фотки: в темно-сером костюме, в светлом галстуке, со скупой улыбкой на тонких губах. Конторский «человечек», если термин Генерала использовать. Эвона как!

– Вольно, лейтенант, – сказал Премьер и встал. И руку Легату протянул. – Рад вас видеть.

Легат машинально подумал: не «познакомиться рад» сказал Премьер, а именно «видеть». Быть может потому, что вообще-то они были давно знакомы. Де-юре. Легат не однажды виделся с Премьером – в Крепости на всевозможных мероприятиях Службы: на «круглых столах», на встречах с видными соотечественниками, деятелями того-сего – от культуры до религий, а еще и в школах, в научных и учебных институтах виделся, руку пожимал, но формально Премьеру представлен не был. Именно – виделся!

Потому что субординация. Синонимы: повиновение, подчинение. Что есть правда…

– Садитесь, господин Легат. – Премьер показал на кресло за столом рядом с Директором и напротив себя.

Логично. Он хотел видеть собеседника, а что Легат таковым окажется – какие сомнения! Реприманд репримандом, а сообразительности Легат не утерял. К месту и ко времени все всплыло: и просьба Полковника «взять с собой в семидесятый некоего человечка», и предложение постараться назначить поход на воскресенье, и, кстати, неожиданный и отличный повод для сего похода – посиделки на даче у Очкарика.

Хотя о посиделках надо будет поговорить специально: вдруг да не захочет Премьер лишних людей видеть? Так сказать, сверх протокола. Он такой…

– Расскажите мне, пожалуйста, о том, как вы нашли тоннель? – Премьер сразу взял быка за рога. Гуманные и нежные англосаксы к этой поговорке добавляют для вящей пунктуальности: а человека – за язык.

Легат рассказал. Постарался сделать это кратко и точно. И к черту подробности!

– Очкарик дал согласие на мой визит к нему?

– Дал. Но, простите, не буквально на ваш. Он ждет у себя некоего человека, курирующего данный проект с нашей стороны.

– Мне доложили, – сказал Премьер. – Разумный вариант. Насколько я знаю, такой человек существует в реальности? – взглянул на Директора.

– Так точно, существует.

– Вы, господин Легат, настаивали на визите именно в воскресенье. Почему?

– Потому что именно в воскресенье Очкарик пригласил меня к себе на дачу. Прямо с утра. Там, насколько я понимаю, еще будет давний и близкий друг Очкарика.

– Кто он? Знаете?

– Только заочно. Некто Мужик. Я слышал, что он занимает какой-то неконкретный пост в аппарате правительства, советник премьера, кажется, и курирует внешнюю торговлю. Как именно курирует, не могу сказать. До сих пор он существовал вне моего задания, я им не интересовался…

Директор счел необходимым вмешаться:

– Вы помните, господин Премьер, это он помогал Гумбольдту выйти на Очкарика.

– Да, помню. Он знает о проекте, так?

– Знает, – ответил Легат. – Но абсолютно не вмешивается.

– А кто еще предполагается быть?

– Насколько я понял, больше никто не предполагается. Очкарик сказал только о Мужике.

– Это хорошо, – подвел черту Премьер. – И обстановка неформальная, и посторонних нет.

Легат не мог не прокомментировать сказанное. Про себя, вестимо, прокомментировать, не вслух же: а откуда бы взяться посторонним в строго охраняемой зоне? Приглашенных самим Очкариком посторонними считать вряд ли можно. Его дом, кого хочет, того и зовет. В том числе и Легата с «куратором проекта».

Сорок лет прошло, а у этих «строго охраняемых» ничего в менталитете не изменилось. Разве что понтов стало больше…

– Когда выход? – Премьер перешел к подробностям «визита».

– Он нас ждет в десять. Ну, можно немного опоздать…

– К Председателю Конторы опоздать? – В голосе Премьера звучало изумление, именно так!

И что в том странного? Контора, как и Армия, приучает людей к точности, поэтому изумление Премьера объяснимо. Ладно – начальник вправе припоздниться, что, кстати, с Премьером случается. Но опоздать к Начальнику!.. Да, для Премьера, которой в душе неизбежно был и оставался Полковником той Конторы, время «десять ноль-ноль» никак не может мягко и плавно превратиться в «десять двадцать», к примеру.

– Он знает, что путь в тоннеле не всегда предсказуем. – Легат взялся опустить ситуацию. – Но попробуем успеть. Господин Премьер, путь под землей не очень долгий, но неудобный. Темнота черная, пыль, обломки плит… Первый раз я одолел его за три с лишним часа. Теперь он занимает у меня около полутора. Не потому что я такой способный, а потому что путь уже назубок выучил…

– За меня не беспокойтесь, – суховато перебил Премьер. – Полтора часа, говорите? Должны уложиться. Выход, насколько я знаю, около Парка? Оттуда до дачи далеко?

– Воскресенье, утро, семидесятый год… – Легат позволил себя мягко улыбнуться. – Максимум – полчаса.

– Итого два, – сложил Премьер. – Значит, надо стартовать в восемь ноль-ноль. Нас встретят?

– Очкарик пришлет свою машину с шофером.

– Без охраны? – Директор счел необходимым вмешаться.

Легат опять улыбнулся. Постарался, чтоб необидно вышло. И мягко растолковал:

– Шофер встречает двух невысоких чином людей: Полковника из Конторы, куратора проекта и переговорщика, которого до сих пор конторская разгонная машина подбирала. Какая ж тут охрана? Вы еще и туда ее с собой прихватить порекомендуете? И спецтранспорт вдобавок?.. То-то тамошний народец поизумляется!

– А как же… – начал было Директор, но Премьер опять перебил:

– Я согласен с Легатом: охрана будет там совсем не уместна. Она останется здесь.

– А как же… – опять начал Директор и опять был перебит:

– Вы запамятовали, господин Директор, что там я всего лишь – Полковник, да еще и в штатском. Кто меня узнает?.. Кстати, Легат, а как мы там переоденемся? Мы ж не в костюмах и белых рубахах пойдем…

Легат позволил себе улыбнуться: в знак того, что юмор оценен.

– Пойдем в самом что ни на есть походном. Плюс – теплом, потому что в тоннеле холодно. А если под это теплое вы наденете обычный спортивный костюм, то будет прилично. Я к Очкарику так ходил… Это уж после я отнес туда костюм, рубаху, даже галстук. Но тоже не для Очкарика.

– А для кого? – не без любопытства спросил Премьер.

– Для себя. Я ж там не раз ночевать оставался. Вечера свободные. А по старой Столице побродить хочется, в ресторане посидеть, в театр, например, сходить… А мы после встречи сразу назад вернемся, так я понимаю?

Премьер ответил не сразу. Сначала в окно зачем-то поглядел. Небо в окне было. А потом ответил:

– Сразу. Хотя про Столицу – это вы верно… – улыбнулся чему-то своему. Резко встал. – Все. Закончили. Спасибо, Легат. В восемь утра на территории бывшей гостиницы. Где точно?

– Вы меня увидите.

– И меня тоже, – сообщил Директор.

– А вот проводов не надо, – резко сказал Премьер. – Как бы еще и от охраны избавиться… – опять усмехнулся, – да, боюсь, не получится.

Пожал руку Легату, потом – Директору и пошел к двери. Быстро. Директор бросился его провожать. А Легат остался. Взглянул на стену: точно, портрет на месте. И костюмчик темно-серый, и галстук светлый, и взгляд пистолетный.

Вот и познакомились, наконец…