Текст книги "Все схвачено"

Группа, возглавляемая двумя «отказниками» – одним правозащитником и одним бывшим военным летчиком, собиралась угнать самолет и улететь в Землю обетованную.

Идиоты!

Но: безумству храбрых поем мы песню.

Группу собирали долго, смельчаков всегда мало, а бросающихся на амбразуру – один Матросов, да и тот, как анекдот утверждает, поскользнулся на гололеде…

Предполагалось захватить «кукурузник», выполнявший рейс из Града Петра в Городок-при-Озере, а там, даст бог, рвануть в Швецию. Или в Финляндию. Организаторы буквально ходили по улицам, встречались с единомышленниками, уговаривали их, а за ними следили, их вели. В маленьком аэропорту под Градом Петра в день отлета дежурили группы захвата… Подстава чистой воды! И, если честно, пахнет провокацией. Не могли идеологи побега не знать или хотя бы не думать о слежке…

Ладно, заменим «не знать» на «не предполагать». Та же сумма в ответе. Если не предполагали, значит, либо провокаторы, либо слабоумные, либо захват и последующий суд были политически необходимы. Четвертого не дано. Тогда все угонщики или, лучше, беглецы – камикадзе! В последнем прагматичный Легат сильно сомневался. В том, что все. Всегда есть ведущие и всегда за ними идут ведомые. И часто, увы, ведомые не вполне понимают, куда их ведут…

Никаких аллюзий! Так, мысли вслух.

Операцию назвали «Женитьбой». Почему?.. А вот почему.

Военный пилот большой самолет вести не мог, квалификации не было, поэтому выбрали для угона банальный «кукурузник», а поскольку в этом «кукурузнике» должна была лететь единая компания, то она, по легенде, летела на свадьбу…

Очень наивно и опять подставой пахнет. Как честно сообщают конторские аналитики из года десятого, не исключено, что рейс из Града в Городок был специально сочинен их коллегами из семидесятого года. Взлететь им, естественно, не дали, тут же повязали всех. Событие произошло в июне семидесятого, в грядущем декабре состоится суд над угонщиками. Двум лидерам группы, пилоту и «отказнику» – смертный приговор, остальным – от десяти до пятнадцати лет. Смертный приговор позже был заменен на пятнадцать лет заключения…

Эти бумажки жечь не станем, сэкономим последнюю спичку. Эти бумажки вполне могут сработать в пользу Очкарика. В понимании Легата – в пользу. Очкарик, не исключено, думает иначе. Что ж, дело Легата – попытаться переубедить Председателя Конторы. Смертную казнь не присуждать изначально, а не заменять потом. Тем более что ребятки из Конторы подложили в папочку справку о том, что примерно в это же время на заграничном юго-западном полуострове Континента террористы напали на тамошний самолет, кого-то даже убили, их повязали и приговорили, естественно, к смерти. Но тут вдруг безжалостный Пиренейский Диктатор взял да отменил им смертную казнь. И футурологический факт сей – тоже аргумент для Очкарика, а уж ему – толковый аргумент для Генерального.

Смертный приговор фигурантам «Женитьбы», как сообщают завтрашние конторские, был отменен? Так пусть его вообще не будет, пусть будет страшный «пятнарик» и все-таки жизнь, но это пролоббирует у Генерального лично Очкарик – задолго до рождественского подарка Пиренейского Диктатора.

И не стоит, думал Легат, обвинять себя в прагматизме, цинизме etc. Что сделано, то сделано. Но оно будет сделано не без пользы для человека, который – вот каприз! – симпатичен Легату.

Проехали. Что еще?

Вот и еще! В октябре великому бытописателю лагерной жизни присудят Главную Европейскую премию по литературе. Естественно, начнется гон. И на великого конкретно, и на всех менее великих писателей, которые чего-то не так написали, чего-то имели в виду, где-то фигу в кармане зажали… Гон не остановить. Но хоть самую малость сдержать гончих – возможно. Тем более что история отечественной литературы прекрасно доказывает, что и в пору гона можно было честно работать. И не уезжать за рубеж, восхваляя тамошнюю свободу, потому что все равно абсолютное большинство уехавших начнет в конце восьмидесятых и далее возвращаться домой. Мало кто приживется на Западе…

Выучить чужой язык так, чтоб писать на нем не хуже, чем на родном – этот подвиг практически уникален.

Фамилия уникума известна миру.

А то, что тебя читают «из-под полы» на Родине, а кое-кого еще и гнобят за то, что он читал – счастье сомнительное. Легат плохо себе представлял какого-нибудь своего коллегу и знакомца по писательскому ремеслу, который гордился бы тем, что за чтение его романа, например, пару десятков бывших соотечественников загнобили органы. Кого – покруче, а кого – слегка.

Это уж не гордость никакая, это мазохизм разбавленный садизмом…

А между тем – finita. Нет больше в папке документов. А стало быть, и конкретных советов искать негде. Разве только в собственной памяти, но она плохо держит события семидесятого…

Скупы аналитики Директора, ох, скупы! Три события всего, а до конца года еще жить и жить. Или это генеральная линия Конторы из десятого года: упор на диссидентское движение? Оно, выходит, самое страшное – на взгляд из будущего? Легат так не считал. Он худо-бедно знал, что семидесятые – это в первую очередь постепенное экономическое падение страны чуть ли не во всех областях: от сельского хозяйства до строительства. И не диссиденты в том виноваты! Легат делил – по собственному разумению! – период правления Бровастого на две части, и пограничная линия – события в Златом Граде в шестьдесят восьмом. Именно события – во множественном числе, ибо они растянулись на весь год.

Их можно было как минимум предвидеть, но предвидение не было слишком развитым чувством у лидеров Партии. А ведь стоило только назад оглянуться и даже недалеко. Хотя и в «далеко» полно примеров. Ну, никогда и никакая Власть свой народ не любила! И оттаптывалась на нем – по полной. Всегда…

Умрет Бровастый, вместо него Страну возглавит Очкарик – всего на год с небольшим, и тоже умрет, затем – Незаметный и тоже на год с копейками, и тоже, вы будете смеяться, умрет. А там уж придет Человек-с-пятном и мировой коммунизм в отдельно взятой стране быстро сляжет с высокой температурой, а в девяносто третьем тоже умрет. Вовсе. И ладушки…

Зато Контора будет жить вечно. Аксиома!

Итак, из трех предназначенных к доставке сквозь время документов один сожжен, а два попадут к адресату. С комментариями, естественно. Комментатор – Легат, иных уж нет…

Но надо позвонить Генералу.

Начал с покаяния:

– Обиды не держишь, Генерал?.. Не надо, язык мой – враг мой, но куда мне без врага?.. К аналитикам претензий нет, все подробно и понятно, но есть вопрос: мы всегда дозируем информацию по коротким отрезкам времени?

– А ты хотел бы загрузить их на год вперед и сидеть дома?

– Во-первых, не дома, а в Службе, у меня, как ты знаешь, работы хватает. А во-вторых, я не подкалываю, а просто интересуюсь. Типовые ответы на мой вопрос: «да», если я прав, и «нет», если я не прав.

– Тогда «да», – засмеялся на том конце правительственного провода Генерал. – Внятно ответил?

– Вполне. А по каким критериям отбираем информацию?

– Объясняю чуть подробнее, но не более. Более – это когда ты к нам на службу официально перейдешь.

– Боюсь, что жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. Некрасов… Давай – не более, мне хватит.

– Критерии у наших аналитиков свои, тщательно отобранные и акцептованные большими светилами разума. Все перечислять не стану, права не имею, но основной – пожалуйте: из всех наиболее значимых событий выбираются те, в которых возможна вариативность решений.

– Эка ты у аналитиков нахватался… Говоря проще, те, которые могут развиваться так, как развивались, но могут и иначе. Правильно понял?

– Более-менее…

– Но любое событие по определению вариативно.

– Любое. Однако есть такие, где иной вариант развития с большой вероятностью влечет за собой слом в ближайшем будущем.

– Слом, я понимаю, термин, рожденный игривым умом ваших аналитиков?

– Не хами, Легат. Чего ты все на грубость нарываешься, пардон за цитату? Термин и термин. Забудь о нем и работай работу. Она у тебя простая: принеси то, не знаю что.

– И ты тоже не хами, Генерал. Почтальона можете нанять влегкую и почти задаром – из мигрантов… Ладно, проехали. Последний вопрос: чем страшен слом?

– Он теоретически может изменить будущее.

– Опять эта дохлая бабочка! Да ничто ничего не может изменить. Любая волна рано или поздно сходит на нет.

– Или поздно. Кто может просчитать?

– Я могу, – сказал Легат. И тут же спохватился: язык твой – враг твой. – Но не буду. Не мое это дело… Короче, я сегодня ухожу назад.

Трубку положил, взял папку с оставшимися документами под мышку, вышел в приемную.

– Пошли пообедаем, – сказал Диггеру, терпеливо изучавшему массмедиа. И помощнику: – Дня два меня не будет. Караульте кабинет…

3

Обедали в какой-то славной и, на удивление, пустоватой кафушке, обнаруженной неподалеку от памятника, любимого гражданами нетрадиционной сексуальной ориентации. Не исключено, что оные имели место и в кафушке, но Легат не умел их определять на взгляд, и вообще они ему были по фигу. Каждый дрочит, как он хочет… Он с Диггером устроился в дальнем от окон-витрин углу, заказали чего-то по меню плюс триста водовки. Выпили-закусили, выпили-закусили. Молчали. Диггер – потому что никогда многословием не отличался, примером ему был Бур, который вообще большей частью помалкивал, а Легат просто хотел есть. И выпить. Так и сидели. А под мороженое Легат сказал:

– Есть дело, Диггер. Одно, но тяжкое. Гумбольдт Контору переиграл, ушел и от бабушки, и от дедушки. Первый вопрос: а был ли Гумбольдт? Или это случай с ловлей черной кошки в темной комнате? Иными словами, узнай у своих: давно ли видели Гумбольдта, а если видели, то когда, где, с кем… Может, это приснилось Конторе, что он – здесь и сейчас. А на самом деле он – там и давно. То есть в нашем любимом семидесятом. Тамошние утверждают, что он у них то возникает, то исчезает. А они, прагматики, его не ловят, поскольку явился я. Говоря кратко: поищи Гумбольдта. Точнее – его следы… Я не очень верю Конторе, но кого-то ведь они ловили, пытались арестовать, группы захвата сочиняли… Хотя, может, он, Гумбольдт, сбежал в прошлое через тоннель, и я его там встречу… Но ты здесь рой землю.

– Работенка, – философски протянул Диггер.

– Другой пока нет. Твои проблемы, Диггер. Руки у тебя развязаны. В фигуральном смысле, конечно, но…

– Понял. Не дурак.

– Вот и ладушки. Делай свои дела, забудь про то, где был, но жди меня, Диггер. Ох, боюсь, что если не мы… – не договорил…

– Что если? – полюбопытствовал Диггер.

А Легат и не знал ответа. Просто сказалось хорошо.

– Проехали, – ответил. – Вернусь и сразу позвоню. Ничего, если поздно?

– Ты на мобильный звони…

На том и расстались. И Легат поехал в Крепость – ждать Командира. И домой хотел пораньше попасть. Во-первых, завтра с самого раннего утра уйти задумал. Во-вторых, очень надеялся, что жена сегодня не за полночь явится – хоть поговорить смогут по-людски. А выспаться?.. Какие наши годы! Вот впадем лет через… через много!.. в маразм – как раз и выспимся…

Пока пробирались через традиционную пробку на Крепостной Набережной, пока въезжали в ворота, пока припарковались перед подъездом, пока поднялся на четвертый этаж, пока поболтал в приемной с милейшей помощницей Командира – как раз он сам и явился. Не мрачный. То есть хорошо «наверх» сходил. В коридоре ждали приема еще два каких-то не знакомых Легату типа, однако Командир, человек точный, обязательный, но любопытный, позвал Легата без очереди.

– Ну и что? – спросил абсолютно уверенный, что его поймут.

Легат понял и кратко доложил.

– Что за хрень? – раздраженно спросил Командир. – Тебе не кажется, что все это какие-то идиотские игры в ненаучную фантастику? Мы им объясняем то, что уже однозначно было. Для нас. А для них однозначно будет, иного не дано.

– По мнению ведущих аналитиков Конторы, – казенным тоном сообщил Легат, – даже при минимальном отступлении от хода уже случившихся событий возможны не просчитываемые изменения в означенном ходе. Что приведет к нежелательной самопроизвольной коррекции иных событий, даже не связанных впрямую с означенными. Вот.

– Круто, – оценил Командир. – Формулировку сам сочинил или добрые люди подсказали?

– Сам. Но на основе соображений строго доверенных добрых людей, доведенных до меня вышестоящими добрыми людьми.

– А пошел бы ты… – и прямо сказал куда.

– Я уже в пути, – сообщил Легат. И уточнил: – Мне надо вернуться в семидесятый год завтра утром.

– Ты чего-то задумал, – обвинил его догадливый Командир. – Слушай, может, закончим эту бодягу? Глупость ведь… Давай я аккуратно отобью тебя у Конторы. Официальных причин достаточно. А им-то какая разница, кто в прошлое ходить станет? Ну, пусть хотя бы твой дружок – из диггеров… Мне вообще-то не хочется ссориться с Конторой.

– Не спеши, прошу тебя. Мне тоже не хочется ссориться, тем более что я – вроде как на передовой. У меня есть ма-ааленькая зацепочка, чтобы очень скоро выйти из игры без конфронтации да плюс еще и с наваром. А сменщиком моим… если сменщик понадобится… может стать как раз Диггер. Хотя, думаю, ребята в Конторе далеко не дураки и поймут, что сменщиком может быть любой из их ведомства… Фигурально выражаясь, мое дело сейчас – полностью обустроить полянку, что Гумбольдт уже начал и у него нормально пошло. От Гумбольдта требовалось наладить взаимоотношения с великими мира того. Он, как умел, наладил. Я о нем пока очень мало знаю, но чую: он – серьезный мужик. И правильный. Мне было легко пройти по его следам и не споткнуться… А сегодня от меня требуется одно: научить… да, пожалуй, только Очкарика и научить правильно читать те документы, которые для них… точнее – для него… уходят отсюда.

– Что значит правильно?

– Ты знаешь мою убежденность: что было, то было, и ничто не может изменить уже бывшее, случившееся. Но, зная ход событий заранее, можно вычленить положительную составляющую… в любом, даже самом говенном деле есть хоть что-то положительное!.. и использовать эту составляющую себе любимому на пользу. Аккуратно. Очень точно. На пользу своего сиюминутного и, главное, будущего имиджа, хотя такое слово в те годы еще не в ходу было…

– Ты об Очкарике?

Догадлив Командир, слов нет.

– О нем.

– Он, что, тебе нравится? – На всякий случай добавил: – Как человек…

– Скажем мягче: он мне немного симпатичен.

– Чем?

– Может, я и размазня, и сопли распустил, но он мне не кажется Железным Командором…

– Командор был каменным. Железным был Дровосек. Ну и что, что он тебе не кажется?

– Я лучше скажу, каким он мне кажется. Он не уверен в себе. Он – заложник той Системы, он вжился в нее, пообтерся, обвык, но ощущение такое, что он внутренне, на уровне подсознания считает себя чужим. Живет по правилам, боится их нарушить, но способен на нестандартный поступок, если тот эти правила не нарушает…

– Слушай, Легат, чего-то тебя не туда понесло. Человек, прошедший все ступеньки Системы – снизу до самого верха! – и он заложник? Окстись! У тебя есть дурацкое свойство переоценивать людей. Оно тебе и в Службе мешает, а уж в Конторе – оно и вовсе ни к чему! Избавляйся от него, пока глупостей не наделал. Иди туда, побаюкай своего Очкарика, научи его правильно использовать всякие составляющие, но подбери сопли. Ты уже на них наступаешь…

В принципе Командир был прав. За Легатом водилось не нужное ни в той, ни в этой жизни свойство увлекаться кем-то, как неким возможным персонажем не придуманной и уж тем более не написанной книги. И вот он начинает ее придумывать, а потом – чаще всего! – бросает на полпути, потому что придуманное оказывается несоответствующим реальному. Оно, это свойство, не очень-то, в общем, и мешало тому, что Легат делал в тот или иной период своей жизни, но и не помогало. Иными словами, в нем то и дело просыпался писатель-романтик, которым в своей литературе Легат никогда не был. Этакое раздвоение…

– Убедил, – сказал Легат и встал. – Я исправлюсь, и родина станет гордиться мной.

– Это вряд ли, – засмеялся Командир, – у нее и без тебя хватает объектов для гордости. Даже слишком… Ладно, успеха тебе. И не тяни с собственным финишем, там и без тебя справятся.

– Ты же сам меня в эту историю напутствовал…

– Я погорячился, – признал Командир. – Мне вообще вся эта возня с прошлым непонятна. На кой ляд? Было и прошло. Залить ворота в тоннель бетоном и делать дело… Но я Конторе не консультант, увольте.

На сем и расстались.

Занятно: в один день два совершенно разных человека усомнились в целесообразности проекта двух Контор. Усомнились – мягко говоря. Оса и вот Командир. Кто следующий?

Легат в принципе согласен с обоими. Но он, как ни смешно, еще не наигрался. Пока.

Он был дома чуть позже девяти. Жена еще не явилась. Это легкое умозаключение давно стало рефреном жизни Легата. Позвонил в театр. Секретарша жены радушно сообщила, что начальница на спектакле, а он заканчивается после десяти. Это значило, что начальница-жена не уедет из вверенного ей очага культуры, пока ее последний гость – а таковых на спектаклях бывает немало – не покинет этот очаг.

Можно было спокойно ложиться спать, потому что завтра собирался отбыть из дома не позднее семи тридцати утра, чтоб к десяти быть в Конторе. В той, которая Там, извините за невольный пафос. А это время для жены – неподъемное буквально, как уже вскользь отмечалось. Выходит, будем, как говорится, по-прежнему переписываться.

Во жизнь, блин!..

Ни жены толком не видит, с сыном встречается раз в сто лет, а невестку и в лицо не узнает, коли встретит на улице.

Одна умная и талантливая русская женщина сказала по сему случаю замечательно: «Я бы сменяла тебя там-там на тут-тут, ибо и тут цветы у дорог растут. Но, вероятно, самой судьбою мне дан там-там, ибо глаза мои здесь, а взгляд мой там».

Как про Легата сказала!

А сам он так не сумел бы, боженька такого дара не отпустил, пожадничал…

А до ворот с орлом он добрался уже за час сорок с копейками. И то с двумя короткими остановками после переходов на четвереньках. Да еще фонарик обронил, искал его, шаря в темноте, минут пять. Прогресс. Выгонят из Конторы, можно стать диггером. Хотя и очень не хочется…

Прежде чем отпереть ворота заветным ключиком, сел в который уж раз, смотрел на смятого ветром орла и машинально думал: кто ж его так и в чем смысл? Поскольку думал машинально, ничего и не придумывалось. Кроме стремного: заказать художнику копию с этого рисунка, обрамить и повесить на стену. Ни у кого такого нет! А у него – вот он, красный! И кстати, никаких ненужных аллюзий такой авангардистский портрет птицы вызывать ни у кого не должен, поскольку ничего общего, кроме двух крыльев и двух голов, с государственной символикой не имеет. Соответствующий закон не нарушен. Уголовная ответственность ни при чем. Да таких орлов по разным странам не счесть, и все о двух головах. Какие претензии? Если только по художественной части…

Загнул в памяти уголок, снял комбинезон, отысканный, кстати, в одежных завалах сына, в котором тот, опять кстати, в школьной молодости тоже малость диггерствовал. Комбез чудом сохранился при всех переездах, Легату впору оказался, он его прямо поверх цивильной одежды надел. И теперь снял – цивильная в полном порядке, чистая, да и что джинсам с рубахой и свитерком сделается? – отпер ворота, вышел на причал, запер ворота, сел на лавку, которую поставил здесь заботливый Харон – специально для приходящих гостей. Они ж в последнее время зачастили сюда…

Кто за ним прибудет на этот раз?

Оказалось – Харон. Специального офицера не прислали. Иными словами – появления Легата в тоннеле стало рутиной. Харона достаточно.

Он ждать не заставил, дело свое знал туго. Минут через семь-восемь замигал фонарем, лихо развернулся в тоннеле, причалил, швартоваться не стал. Потому что знал: этот гость сразу сигает с причала в катер и баланс на легкой волне держит. И катер не раскачивает.

Пожали друг другу руки и потарахтели к известной во всех временах пристани.

Легат вспомнил о путешествии с Осой и спросил:

– Скажи, Харон, а дети у тебя есть?

– А как же! – радостно ответил Харон, потому что гость вдруг сам с ним заговорил. – Двое. Парень и девица.

– Парню сколько сейчас?

– Девять стукнуло. А дочке – двенадцать, она старшая.

– К воде приучил?

– Ясное дело! Сын-то вон и катер мой, когда большого движения на Реке нет, сам водит, и неплохо, хотя малявка еще. А на водохранилище у меня своя моторочка есть, так он там так гоняет – мне самому страшно. Но пусть гоняет, мужик ведь растет…

Может, это и есть ответ на незаданный вопрос: кто сидел в кассе причала, когда Легат брал билеты на речной трамвайчик? Девять плюс сорок равняется полтиннику без года. Такой примерно мужик и сидел в кассе. И голос похож… А чему, собственно, удивляться? Жизнь… Правда, можно сказать и так: обложили, гады! Но вряд ли это будет верно. Кому он нужен, чтоб его обкладывать из поколения в поколение? Мания преследования, так это называется. Забыли и забили! Движемся далее…

А далее была разгонная машина с молчаливым, как и положено, водителем, который мигом домчал Легата до Конторы. Никаких пробок!

Легат не хотел идти к Стратегу. Хотел – сразу к Очкарику. И верил, что тот, как обычно, сразу его и примет. И они все подробно оговорят. Пришел в свой кабинет, сел за стол и прикинул: ну, не пойдет он к Стратегу – и что? Стратег обидится и затаится. Человек он в Конторе хоть по званию и невеликий, но по обязанностям явно перспективный: проект ему поручен. А по характеру – лидер явный, хоть и не тянет пока на номер первый. Потом, Легат проверил, он станет генералом, но выше не пойдет – по разным причинам, но «потом» Легата мало интересовало. А сейчас нагадить Легату в частности и делу вообще он может с полпинка.

Легату это надо?

Легат-то лично не против, но если уж гадить, то лучше именно лично Легату. В частности. А вообще дело пусть пока поживет не загаженным. Пока Очкарик сам не поймет (с посильной помощью Легата), что дело это мертвое. А если речь идет об имидже лично Очкарика, то, считал Легат, никаких аналитиков не требуется (тем более что собственно аналитики в их писаниях – толком и нет!), а требуется только выборочная информация на период от семидесятого до начала восемьдесят четвертого. Или лучше до конца восемьдесят третьего, потому что вряд надо информировать Очкарика о том, когда он почиет в бозе. Короче – до превращения его в Генерального.

А к Стратегу зайти все-таки следует. Пока Легат, при всей своей наглости, здесь все еще – человек чужой, не стоит множить недоброжелателей. Это для любого времени и строя – аксиома.

Но в приемную Очкарика звякнул. Там были вежливы с ним, знали и помнили, но огорчили. Или обрадовали. Уж как смотреть с учетом последних оргвыводов, сделанных Легатом… Сказали, что товарищ Председатель отбыл на заседание Президиума Высшего Комитета с самого утра и раньше часов трех-четырех его не ждут. А как прибудет, так Легату мгновенно сообщат, поскольку товарищ Председатель о нем вчера вечером спрашивал.

Спрашивал – это хорошо. Вот и ситуация сама себя разрешила: время звонить Стратегу, если он тоже куда-нибудь не отбыл…

Стратег никуда не отбыл и даже обрадовался звонку. Пригласил на «чашку чего-нибудь…», но не преминул ехидно добавить:

– Тем более что время есть, Председатель в Крепости и когда будет – один бог знает. А его, как известно, нет.

Правильно решил, подумал Легат про себя молодца, хватило ума не выеживаться не по чину, субординацией пренебрегать не след, боком выйдет. На чашку так на чашку. Глянул на часы и оторопел: часов не было. Забыл поутру и в спешке надеть! Время здесь и по телефону проверить можно, по вечному номеру «100», который всегда был, есть и, не исключено, будет. А что забыл подарок Стратега – вот это может здесь ненужной обидой выйти. Стратег наверняка поинтересуется типа, что, мол, не подошел подарок?..

Ладно, разберемся. Тем более что он ухитрился выполнить просьбу Стратега – хоть намекнуть тому о будущем. Будет у него будущее – до почетной пенсии и одновременно до работы в неплохой бизнес-конторе персоной по связи с правительственными структурами. Связей-то за жизнь навязал немало…

Стратег встретил его у дверей: успел-таки поднять задницу с кресла и пройти от стола метров восемь-девять, поскольку помощник звонком из приемной предупредил его о приходе гостя. Обнял Легата, крепко похлопал его рукой по спине, даже поцеловаться пришлось, поскольку такая служебная нежность принята была в окружении Бровастого. И конечно же, сразу заметил отсутствие подарка. Типа недреманное око Конторы…

– Что, не понравились? – спросил огорченно. Или сыграл. Но убедительно. – А я твои ношу, – показал запястье с «Брегетом».

– С чего ты взял, что не понравилось? – вроде бы тоже обиделся Легат. – Я с утра так торопился, что вообще часы забыл надеть. У тебя случайно второй такой пары нет?

– Ох и наглец же ты! – восхитился Стратег. Влез в сейф, достал коробочку, тоже – скромную, небольшую. В те годы умели делать хорошие надежные вещи, но вообще не думали о дизайне, слова такого еще не выучили. – Получи повышение.

Легат коробку открыл: там имели место часы, о которых он впервые услыхал здесь и недавно – вполне пристойно выглядящий хронометр с громкой надписью на циферблате: «Генеральские». Они были явно покруче «Командирских».

– Класс! – искренне восхитился Легат, надевая на руку часы. – Умели ж делать! А простой народ «Победу» за счастье считает…

– Во-первых, не умели, а умеют. А во-вторых, у вас, что, такие котлы на каждом углу продаются? И для народа? – Стратег постучал пальцем по циферблату «Брегета».

– Представь себе, на каждом. И выбор огромный, и цена, представь себе, вполне соразмерна – по масштабам, естественно, – с нынешней ценою этих… – поглядел на руку, и впрямь солидно смотрелись «Генеральские», будет повод между прочим сказать Очкарику, что последовал его совету.

Сели в кресла. Стратег предложил:

– По коньячку?

– Нет, эту высоту я пропускаю. Давай сразу о деле. Ты просил узнать о своем будущем? У тебя все будет в полном порядке. Тебя всерьез не коснется ни смена властей – а их будет несколько, ни смена курса – а он тоже не раз поменяется. Ты останешься при хорошем деле даже тогда, когда Контора изменится радикально. Я имею в виду ее состав – от мала до велика… Я даже смогу тебе позвонить, когда вернусь в будущее, и повспоминать этот наш разговор, потому что долголетием и здоровьем Бог тебя не обделил.

– Так позвони, – радостно заржал довольный Стратег. – Номер телефона найдешь? Я тебе назвать его не могу, не знаю пока…

– Найду. Запросто. И позвоню. Вспомним прошлое…

– Это что ли. – Он обвел рукой кабинет, имея в виду, видимо, всю страну и заодно – эпоху.

– А у нас с тобой иного прошлого нет…

Зазвенел телефон. Стратег, не торопясь, поднялся с кресла, дошел до столика, уставленного телефонными аппаратами, безошибочно поднял трубку звонящего. На самом деле – никаких экстрасенсорных способностей, просто привычка. У Легата – то же самое.

– Тебя ждет Сам, – сказал Стратег, кладя трубку. – Задерживать не смею.

– А и незачем, – ответил Легат, тоже вставая. – Что успел узнать, сказал. Задание аналитикам оставил… – тут он наврал, но – неловленно.

– А я точно в твоем времени еще живой, ты не пошутил? – как-то совсем по-детски, жалковато спросил железный Стратег.

– Ты будешь жить вечно, – засмеялся Легат. – И у меня нет чувства юмора… Но не проси меня узнать что-то про жену, про детей, про тещу с тестем… Про тебя – чистая правда. А про других… Бессмысленно жить, зная, когда тебе сыграют похоронный марш, согласись?

Стратег засмеялся, хотя и как-то натянуто.

– Согласен. Спросил автоматически… Ладно, успеха и до встречи. Новые часы готовить?

– Готовь, если не жалко. Я слышал, еще и «Адмиральские» есть…

– Если есть, значит, будут.

Вот и поговорили.